Академия Слов

Глава 15. Вера

В себя я полностью пришла уже к вечеру, окружённая, на минуточку, своими обеспокоенными воронами. Видимо, эти птички действительно ко мне привязались, потому что по словам моей соседки пернатые искренне пытались помочь мне очнуться как могли. Эльвира ворчала, что мне нужно ещё полежать, набраться сил, как и советовал целитель, но когда это я умные советы слушала? Таня, примчавшаяся по её зову, хлопотала над нами с ней на пару, обещала взять для меня у ректорессы больничный, принесла продуктов, полезных при кровопотере, коньяка мне – он полезен для восстановления личной силы, и выдворить обеспокоенную подругу удалось лишь после твёрдого обещания, что буду каждый день звонить и отчитываться о состоянии Эдгара и о своём. Виру, как и остальных двойников, увы, выдернуло Министерство, решившее вдруг устроить для двойников экскурсию по стране с целью "познакомить с этим миром".

Как написал дядя, Министерство просто вдруг решило, что попытки стабилизировать Город будут успешнее, если в нем какое-то время не будет "иномирных элементов" или если их будет хотя бы меньше. А значит, раз они не могут избавиться от всех двойников нечисти, так как это в принципе почти невозможно, то нужно хотя бы временно вывезти двойников людей. Я для себя пришла к выводу, что всё совсем плохо, раз они хватаются за соломинку. Н-да. Если верить учебнику истории и рассказам дяди, в прошлый раз Город удалось привести в норму гораздо быстрее. Эльвира тоже потребовала, чтобы я каждый день звонила с отчётом о нашем состоянии. И были у меня подозрения, что теперь в мою квартиру будут регулярно наведываться Таня, Кира и Вик. Дай Тьма чтобы хотя бы по очереди.

Эдгару Викторовичу, которого, пока я лежала в отключке, Эльвира, Таня и вызванный на подмогу Вик перенесли на кухонный диван, так быстро прийти в себя не повезло. Это не было удивительным, учитывая, сколько крови он потерял, и что значительная часть яда всё ещё блуждала в оставшейся у него крови. Конечно, теперь этот яд не был опасен для его жизни, но и пользы явно не приносил. Он ослаблял организм Эдгара и требовалось время, чтобы кровь полностью очистилась и восстановилась. Как выяснилось после того, как я победила Смерть, он пришёл в сознание лишь на несколько минут, а затем силы вновь его покинули. В следующий раз он очнулся в середине следующего дня, когда Вира уже уехала, а я потеряла значительное количество нервных клеток. Это было странно, потому что уж теперь с Эдгаром точно должно было быть всё хорошо, Смерть признала поражение, и всё равно я абсолютно безосновательно нервничала.

Стоило ему открыть глаза, как я, ждавшая этого момента сидя на краю дивана, протянула ему стакан воды. Рунник-целитель, зашивший ему рану и частично очистивший его кровь, всё время удивлявшийся, каким чудом тот вообще выжил, сказал, что светлому сейчас нужен постоянный присмотр, постельный режим, учитывая, сколько личной силы и крови он потерял, и много пить. Эдгар непонимающе посмотрел на меня.

– Пейте, – ровным холодным голосом велела я.

Наверное, мне должно было быть больно смотреть на него в таком состоянии, ведь я люблю его, но единственное, что я чувствовала, это свою обязанность сделать всё, что в моих силах, чтобы он снова был сильным. Пришла моя очередь о нём заботиться, и я делала это как умела.

– Каким образом я жив? – хрипло спросил Эдгар, беря стакан и тут же закашливаясь, чуть не расплескав воду.

– Пейте, – всё так же холодно повторила я. Я и сама ещё не до конца восстановилась, и сил на то, чтобы придавать голосу какую-то интонацию не находилось. – Я потом всё объясню.

Эдгар понимающе усмехнулся в стиле "ты как всегда в своём репертуаре", и послушно выпил залпом воду. У меня же мелькнула мысль, что даже когда он в таком состоянии им всё равно можно любоваться. Не как Кировым, тем я любовалась как произведением искусства в музее, а как чем-то хорошим, тёплым и приятным взгляду. Как солнцем, которое не слепит глаза.

– Так как я остался жив? – повторил свой вопрос Эдгар, вернув мне стакан.

– Просто я оказалась чуть более упряма, чем Смерть, – криво усмехнулась я, передёрнув плечами и переведя взгляд в окно.

Почему-то сейчас было неловко признаваться в том, что я пошла на такое безумие просто ради того, чтобы спасти его. Не удержи я контроль, и моей силой разнесло бы в лучшем случае половину Петербурга. Окажись моя воля чуть слабее, и умерла бы я сама. Я была готова пожертвовать собой ради него даже не задумавшись. Вот и какая я после этого тёмная? Ненормальная, действительно. И ведь даже сейчас меня не пугает мысль о том, что я могла умереть. Хотя говорят, что люди смерти если и не боятся, то лишь до момента, пока она не окажется совсем близко к ним. Но нет, страха не было. Хотя это уже, наверное, можно списать на проявление аутизма – не вижу ничего страшного в том, чего следует бояться.

– Прости, но похоже, я тебя не понимаю, – покачал головой Эдгар.

Что ж, видимо, придётся сказать прямо, хотя не хочется. Не только из-за неловкости, но и из-за того, что ему точно не понравится ответ. Вряд ли он обрадуется, узнав, что я рисковала жизнью ради него. И тем не менее он имел право знать. Если я его люблю, значит должна быть с ним честной. Иначе грош цена моей любви. Но... Признаться ему, что ради него поставила на кон свою жизнь это ведь всё равно, что сказать "я тебя люблю" и даже больше. Хотя вряд ли он это поймет, правда? Ему ведь привычно рисковать собой ради меня на заданиях, и он не видит в этом ничего такого. Значит можно говорить. Хотя расстраивать его всё равно не хочется.

Я закатала рукава и показала чёрные узоры, которые теперь "украшали" мои руки от тыльной стороны ладони и до локтя. Как будто "рукав" себе набила. Узоры эти, чем-то напоминающие татуировки в стиле хинди, могли даже показаться прекрасными, если не знать их значение. "Метка", которая появляется на каждом, кто победил Смерть, вызвав её на бой. Для большей ясности, чтобы он не подумал, будто я просто тату набила, я произнесла:

– Тавака атман – мадия анта.

В том, что стандартная формулировка "Поединка со Смертью" ему знакома я не сомневалась, он всё же боевик Министерства, один из лучших.

И без того бледный светлый побледнел ещё сильнее. Поражённо посмотрев мне в глаза, он произнёс:

– Пожалуйста, скажи, что это одна из твоих "чёрных" шуток.

Я лишь спокойно покачала головой.

– Но зачем? – он явно не понимал причин, которые могли толкнуть меня на такой поступок.

Наверное, никто на его месте, зная, что я тёмная, не понял бы. Я могла бы просто сказать "за тем, что я тебя люблю", но этого ему знать не следовало. То единственное, что я скрою от него – это свои чувства к нему. Он не должен знать, что стал моей слабостью, потому что не было гарантии, что не решит этим воспользоваться. А как вы думали? Любить не значит доверять, когда ты тёмная. А потому я лишь несколько печально улыбнулась невесёлой улыбкой и с долей горечи в голосе, которую не удалось скрыть, ответила:

– Потому что возможно я частично виновата в том, что вы чуть не умерли.

Да, если бы я нашла в себе силы рассказать о чём мы говорили с Кировым ещё позавчера, то, возможно, вчера Эдгар был бы осторожнее и не дал бы пырнуть себя смазанным ядом лезвием. И мне было очень горько от того, что раз Киров всё же действительно пошёл на что-то такое, то скорее всего светлый прав – мой кумир стал безумным тёмным. Теперь у меня не было ни единой возможности это отрицать, как бы мне ни не хотелось в это верить.

– Что ты имеешь в виду? – непонимающе нахмурился Эдгар.

– Не важно, – отмахнулась я и, встав дивана, принялась возиться с уже нарезанной мною до этого печенью. Готовить я умела и довольно хорошо, как мне говорили, но для себя никогда не занималась этим, предпочитая еду быстрого приготовления. Вира поступала так же. Однако Эдгару Викторовичу сейчас требовался определённый рацион, и ради того, чтобы он поправился, я была готова стоять у плиты. – Сейчас вам не стоит об этом думать, Эдгар Викторович. Целитель сказал, что вам нужен покой, постельный режим и хорошая еда. Вам в любой момент может стать хуже, вы побывали на грани и перенапряглись как пробуждённый. Так что о делах потом, сосредоточьтесь на том, чтобы как можно скорее выздороветь. Сейчас приготовлю печень, поедите, потом помогу перебраться в комнату Виры, та пока свободна.

– Я, наверное, домой пойду, – покачал головой Эдгар, явно по непонятным для меня причинам чувствуя себя неловко, и боковым зрением мне стало видно, как он пытается встать.

– Лежать! – тут же обернувшись, велела я, вспомнила, что с больным следовало бы быть помягче, ему и так плохо, и постаралась продолжить без скепсиса, иронии и попытки командовать. – Целитель сказал, что в числе всего прочего за вами нужен постоянный присмотр. Неизвестно, как подобное перенапряжение скажется на вас, но явно не хорошо. Так что до выздоровления поживёте у нас. Шторм накормлен и выгулян, но, думаю, его тоже на какое-то время стоит переселить к нам.

Попытки Эдгара Викторовича сделать глупость были остановлены приступом боли, судя по тому, как напряглась его лицо, стараясь не скривиться, и по тому, что он всё же осторожно лёг обратно.

– Но тебе-то это зачем? – потерянно пробормотал он.

Я лишь посмотрела на него как на идиота, выразительно промолчала и вернулась к готовке. Неужели он действительно ничего не понял? Что ж, мне же лучше. Хотя на мой взгляд если тёмный делает ради тебя что-то подобное, то всё более, чем очевидно.

***

Заботиться о нём оказалось не так утомительно, как я себе представляла. Обычно необходимость заботиться о ком-то знатно мне досаждала, но тут такого не было. Напротив, в какой-то степени мне это даже нравилось. Единственной проблемой стало то, что Эдгар, как выяснилось, болеть ненавидел едва ли не сильнее, чем я. Пока я не пригрозила привязать его к кровати – он знал, что я на это способна – всё время порывался встать, заверяя, что прекрасно себя чувствует, и идти заниматься важными делами. Даже когда едва мог поднять голову от подушки. Повезло, что у меня слишком скверный характер, чтобы дать ему хоть какую-то поблажку.

В какой-то степени я его понимала. Ладно, я очень хорошо его понимала, так как сама привыкла постоянно быть в делах. Несколько дней лежать, имея в распоряжении лишь ноутбук с сериалами и книги, и будучи лишённым возможности даже воспользоваться личной силой в мелких бытовых вопросах, в которых ею привык пользоваться каждый пробуждённый, а ему пока не восстановится было нельзя, это невыносимо скучно. Однако позволить ему делать что-то самому себе во вред я не могла. Целитель строго наказал ему как минимум неделю, если не больше, провести в состоянии покоя.

Сама я всё чаще ловила себя на состоянии мягкого, уютного покоя, готовя ему еду, развлекая разговорами, чтобы совсем не зачах, заваривая ему восстанавливающие настои, заставляя пить прописанные целителем зелья, обрабатывая медикаментами и чарами рану и так далее. Это было так... естественно, что ли? Заботиться о нём, когда ему это нужно.

Из дома я почти не выходила – только за продуктами, и чтобы выгулять Шторма, как правило совмещая два этих дела. Это было довольно скучно, но я понимала, что так надо. Не хотелось, чтобы во время какой-нибудь моей прогулки ему снова стало плохо, а рядом никого не оказалось. Хуже ему периодически становилось из-за того, что он перенапрягся и как человек, и как пробуждённый, пусть он и уверенно шёл на поправку. Но зная, что Эдгар в любой момент может снова начать кашлять кровью, потерять сознание просто по необходимости передвигаясь по квартире или ещё что похуже я не могла находиться вне дома дольше необходимого.

Приходили друзья, помогали чем могли. Вик при этом хохмил как только мог, но я знала его достаточно хорошо, чтобы понимать – за светлого он почему-то переживает едва ли не сильнее Тани и Киры. И даже вороны, которые давно уже с моего разрешения летали по квартире с условием ничего без разрешения не трогать, увидев, что я зачем-то забочусь об этом "кожаном", начали пытаться помогать мне. Ну... Как могли, конечно. Приносили какие-то косточки, видимо, стремясь накормить, чистили ему "перья", то бишь волосы, что в их представлении, судя по всему, было просто необходимо – и мы с Эдгаром изо всех сил сдерживали смех, чтобы не обидеть птиц – приносили какие-то блестяшки, зачастую мусор, которые им, похоже, казались очень красивыми, желая порадовать, когда его бил озноб, что случалось не редко, восстановление давалось ему нелегко, они всей стаей прижимались к нему в попытках согреть, пересмешничали на все лады, намеренно смеша...

– Вы, похоже, просто не можете кому-то не понравиться, – пробормотала как-то я, не сдержавшись, наблюдая очередной акт этого дурдома. – Вас даже вороны полюбили.

– Это они скорее пытаются облегчить тебе мороку со мной, – отшутился Эдгар.

Старания моих ворон должны были меня умилять, но на умиление я не способна от природы, а потому чувствовала лишь что-то сродни гордости за своих умных пернатых. В день, когда Эдгар был почти в порядке и мы все понимали, что ещё пара дней и он окончательно восстановится, он всё же завёл тот разговор, которого я усердно избегала.

– Это был Киров, – произнёс он, наблюдая за тем, как я смешиваю травы для очередного отвара, с каким-то странным выражением во взгляде. Словно бы не хотел мне этого говорить. Я не понимала. Разве он не должен сейчас чувствовать удовлетворение от того, что теперь у меня нет возможности не признать его правоту? – Убийца напоследок передал его "привет" и слова о том, что не стоило лезть куда не просят.

– Я знаю, – кивнула я абсолютно бесстрастно, смотря строго на то, что делаю. Смотреть на Эдгара было почему-то невыносимо. – Знаю, что это был он.

Наверное, мне следовало ненавидеть Кирова за то, что по его вине чуть не умер Эдгар. И презирать его за то, что оказался слабаком, за то, что поддался хаосу. Однако я этого не ощущала. Да, сначала мне было горько от того, что мой идеал оказался ложным. Но теперь у меня было странное ощущение, что своей слабостью он унизил меня саму. Логического обоснования этому ощущению у меня не находилось, но я и не слишком стремилась его найти. Зачем? За то, что он чуть не лишил меня Эдгара, я его не ненавидела. Нет, «ненависть» — это явно не то слово, которое я могла бы использовать.

Я в принципе не находила для описания этого чувства какого-либо определения в словарях, что странно для слововяза. Я лишь осознавала спокойное, холодное, прямо-таки ледяное и очень чётко сформированное желание не просто убить его, а втоптать его в грязь, максимально очернить всё, что он когда-либо сделал, чтобы отныне и впредь, несмотря на все его великие дела, его имя ни у кого не вызывало ничего, кроме презрения. Я хотела разрушить его империю, его культ личности, который этот безумец себе построил. И я, человек, который от и до изучил его биографию вплоть до самой незначительной мелочи, будучи племянницей члена Совета и потому имея определённые связи и возможности, знала, как это сделать. Когда Эдгар окончательно выздоровеет я планировала поговорить с ним об этом. Попросить его не сдавать Кирова сразу, а предоставить мне свободу действий. Конечно, честь разоблачить Кирова как безумца будет принадлежать ему, это сугубо его заслуга, все лавры в этом плане тоже ему, но остальное я желала сделать сама.

– Знаешь? – удивлённо переспросил светлый.

– Знаю, – всё так же холодно повторила я. – Тогда, в ресторане... Киров пытался заказать мне ваше убийство. Подстроить вашу "героическую гибель" на одном из заданий. Сказал, что боится за свою жизнь. И тогда я поняла его, ведь тёмные всегда ставят себя на первое место. Я выбраковка, меня не в счёт. Я в ответ постаралась убедить его, что вы не представляете опасности для здравых рассудком тёмных, напротив, покрываете нас, а значит не опасны и для него, но... Он не поверил. Это говорит само за себя. Любой тёмный, пребывая в здравом рассудке, поверит во что угодно, лишь бы отпала необходимость убивать светлого. Признаю, с моей стороны было глупо не допускать всерьёз то, что ваши опасения касательно Кирова могут быть обоснованными. И... в общем, не важно.

– Не глупо, – вдруг очень мягко возразил Эдгар. – Он был идеалом для многих и... могу признать, что обоснованно. Пока не сошёл с ума. Для тебя же, равной и местами превосходящей его в таланте и личной силе, он был не просто идеалом, а примером для подражания, тем, к чьему уровню ты стремилась. Я знаю, для вас, тёмных, вечно стремящихся к саморазвитию, к тому, чтобы кого-то обойти, обыграть, очень важны подобные примеры. А у меня не было никаких доказательств, которые я мог бы предоставить их тебе. На твоём месте никто бы не поверил.

– Но вам же я верю, в отличии от Кирова, как бы им прежде ни восхищалась. Мне следовало относиться и к этим вашим словам серьёзно, – покачала головой я и только потом застыла, осознав, что произнесла вслух.

"Но вам же я верю" на несколько мгновений звенящей тишины повисло в воздухе. Такого я не говорила ни о ком. Совсем. Не было ни единого человека, которому я бы верила полностью. Даже Виктор, положа руку на сердце, таким не был, потому что он, как ни крути, не знал, кто я такая на самом деле. Эта тайна мешала мне доверять кому-либо в этой жизни. Да даже с дядей я вела себя осторожно, так как он знал правду обо мне! А Эдгару верила. Не совсем, да, я всё ещё не решалась доверять ему свои слабости в виде, например, любви к нему и многого другого, но всё равно гораздо больше, чем кому угодно в этой жизни.

– Веришь? – переспросил поражённо Эдгар.

Отпираться было бесполезно.

– Знаю, глупо, – мрачно усмехнулась я в ответ. – До безобразия глупо для тёмной, особенно если учесть, что в ваших руках моя жизнь. Один неверный шаг и... в прочем, это тоже не важно сейчас. И эту веру я в себе искореню, но пока она есть, мне следовало бы верить и в ваш профессионализм. В то, что вы не выдвигаете обвинений, не имея для этого достаточно оснований. И это добавляет глупости моему ослиному упрямству, которое я проявляла, когда дело касалось моей слепой уверенности в непогрешимости Кирова.

– Хотел бы я попросить тебя не бороться с этой верой... Но ты ведь всё равно не послушаешь, – только и сделал, что с какой-то грустной усмешкой, почти с тоской произнёс Эдгар.