90-е: Шоу должно продолжаться – 13

Глава 3

— Мы как будто поменялись местами, да? — Сэнсэй кривовато улыбнулся. Не то грустно, не то сакастично. И потянулся за сигаретами. Вообще мы с Евой не курили, но вот конкретно для этого разговора и для конкретного Сэнсея сделал исключение. И даже пепельницу поставил. Благо, в комплект с квартирой входила. Своих гонял на улицу курить.

— Знаешь, сейчас вдруг подумал, что шутки шутками, но в тебе и правда есть что-то… демоническое, — серьезно сказал Сэнсей, выпуская струю дыма. — Совсем недавно ты был какой-то пацан, который звезд фестиваля до туалета провожал. И вот я уже униженно помахиваю хвостом и прошу тебя принять себя в свою свиту.

— Брось, — усмехнулся я. — Ты же знаешь, что все совсем не так.

— В каждой шутке, о проницательный мой демон, есть только доля шутки, — без улыбки отозвался Сэнсей. — За эти полгода ты как будто расправил крылья. А я потерял. По собственной глупости все разрушил.

— Жизнь — штука непредсказуемая, — я пожал плечами. — Всякое случается. Ты же не мог знать заранее, что такое эта твоя скво. Уверен, я бы тоже повелся.

— Да не в ней дело, — поморщился Сэнсей. — Она просто поставила… гм… точку. С парнями и до нее было не все в порядке. Просто я был слеп. И не хотел видеть то, что творится у меня под носом.

— Не скажи, — я покачал головой. — Кристина тут высказала предположение, что Аня прицепилась к тебе весьма даже прицельно. Чтобы вбить клин между тобой и «Папоротником».

— Но для чего? — приподнял бровь Сэнсей. — Какой смысл?

— Это только предположения, конечно, — проговорил я. — Но скажи, а кроме нее рядом с тобой не появлялось последнее время какого-нибудь душевного человека, искреннего поклонника твоего таланта?

— Хм… — Сэнсей с прищуром посмотрел на меня. — Продолжай.

— Схема простая, Сэнсей, — сказал я. — Устроить так, чтобы твоя группа с позором тебя изгнала, потом подобрать тебя в душевном раздрае, всячески обласкать, засыпать лестью, под это дело заключить кабальный договор и отправить тебя чесом по городам и весям, выжимая бабки из твоей популярности. Музыкантов можно и новых найти. А вот нового Сэнсея, очаровывающего любую публику своими пронзительными балладами и историями — нет.

— Кристина — это же та ослепительная блондинка? — уточнил Сэнсей. — Девушка Астарота?

— Ты же вроде давно ее знаешь, — хмыкнул я.

— Ммм… просто поверить не могу, что у этой куколки в голове такой зловещий калькулятор, — засмеялся Сэнсей.

— Думаешь, она не права? — спросил я.

— Напротив, — Сэнсей затушил в пепельнице недокуренную сигарету. — Скорее всего, на все сто права. И сейчас я очень отчетливо это понимаю. Значение всего этого… гм… нездорового движняка.

— Какого движняка? — я подался вперед.

— Ты же сам все только что расписал, — криво ухмыльнулся Сэнсей. — Душевный человек из одного сплошного почитания. Который как бы случайно все время оказывался на моем пути. Особенно в тех местах, куда меня то и дело таскала Аня. Забей. Права твоя блондинка. А я дурак. Но теперь уже ничего не исправишь.

Я промолчал. Ну да, разговор Сэнсея с кем-то из «Папоротника» я слышал. С его стороны, разумеется. Даже если специально не прислушиваться, все равно было понятно, что с той стороны Сэнсея агрессивно и зло послали. И никакие меры убеждения, никакое красноречие и даже извинения не сработали.

— Можно еще раз поговорить с твоими ребятами, когда они остынут, — предложил я. — Объяснить, что имел место рейдерский захват, что ты повелся, а теперь…

— Нафиг, — Сэнсей поморщился и махнул рукой. — Я накосячил, точка. Но, знаешь… Мне тут вчера на свадьбе один ваш увлеченный странным хобби приятель рассказал одну штуку. Про викингов. Было у древних скандинавов такое понятие «недопустимые речи». Можно очень по-разному было отреагировать. И мне наговорили такого, что, пожалуй, я сам теперь не очень хочу воссоединяться.

Он поморщился так, будто хотел сплюнуть. Но вовремя вспомнил, что находится в квартире, а не на улице, и не стал.

— На хрен, — снова повторил он. — Забудь. Будем считать «Папоротник» пройденным этапом. Вчерашним днем. А поговорить я хотел о будущем. Нашем совместном, если тебя от такого словосочетания не коробит. Ну так что, демон-искуситель, примешь меня в свою свиту?

— Хм… — я изобразил зловещую улыбку. — Сейчас мне полагается извлечь из воздуха длиннющий свиток и потребовать от тебя расписаться кровью, да?

— Вот ты не поверишь, я бы даже не удивился, если бы что-то подобное произошло, — сказал Сэнсей.

— Хорошенького же ты обо мне мнения, — засмеялся я.

— Есть в тебе что-то демоническое, — снова повторил он.

«А ведь ты не так уж далеко от истины, — подумал я. — Чужой разум в каком-то смысле можно ведь считать и демоном…»

— Меж тем, в роли демона-соблазнителя сейчас выступаешь как раз-таки ты, — хмыкнул я.

Сэнсей бросил на меня удивленный взгляд.

— Сам подумай, — продолжил я. — Ты сидишь тут, на моей кухне, как бедный родственник. И просишь принять тебя в мою свиту. Готовая звезда. Прямо настоящая. Можно тебе все лето расписать концертами по городами и весям. И стричь бабки практически газонокосилкой.

— Да какие там деньги… — отмахнулся Сэнсей.

— Ха, — я покачал головой. Так-то мы буквально недавно проехались с небольшими гастролями «Ангелов С» и «Цеппелинов». Так что я уже очень хорошо представлял, о каких именно деньгах идет речь в случае с Сэнсеем. Ну а то, что сам он плохо себе это представляет… То этому может быть несколько объяснений. Нынешний продюсер «Папоротника» лох и вообще толком не занимается концертами и гастролями. Или его вообще может не быть. И популярность «Папоротника» из-за этого активно идет на спад. В агонии мечется, можно сказать. Либо у Сэнсея может просто быть настроение такое. Когда что-то подобное происходит, мир принципиально видится такой штукой, в котором ничего хорошего по определению нет. Ты накосячил и поссорился со старым другом и компаньоном, а тебе чудится, что об этом уже не просто знает весь мир, а активно так знает. И уже даже стаскивает дрова для костра, на котором тебя планируют сжечь.

— Кстати, если ты и правда считаешь, что можно расписать мои гастроли и получить с этого каких-то денег, то я совсем даже не против, — сказал Сэнсей. — Ну, скажем так, готов к переговорам о процентах, количестве рабочих часов и все вот это прочее. А ты ведь серьезно?

— Отчасти, — кивнул я. — Понимаешь, моя философия насчет денег довольно простая. Их должно быть столько, чтобы о них не думать. И деньги сами по себе не стоят того, чтобы убиваться до кровавых соплей. Особенно сейчас.

— Да уж… — Сэнсей многозначительно хмыкнул.

— Вот как мы поступим, — сказал я, положив на стол открытые ладони. — Сейчас ты ляжешь спать и продрыхнешь честно до завтрашнего утра. Без полуночного самоедства, философии и всего такого прочего. А завтра я посажу тебя в машину, свеженького и протрезвевшего, и сдам на руки Василию. Концертный чес — это по его части.

— Василий хороший человек, — серьезно кивнул Сэнсей. — Как я понимаю, вы сработались?

— Вполне, — я пожал плечами. — Команды у нас разные, но мы, можно сказать, дружим семьями.

— Но ты же понимаешь, что если на повестке дня встанут деньги, то… — Сэнсей многозначительно приподнял бровь.

— Вот когда встанут, тогда и разберемся, — легкомысленно отмахнулся я.

Чертовски соблазнительно было ухватить за шкирку так удачно подвернувшегося Сэнсея и реализовать вот ту самую стратегию, частью которой была его скво Аня. Даже если «Папоротник» сейчас где-то на излете популярности, выжать из этого можно ого-го какие суммы. Вот только… В голове тут же возник список дел. Найти музыкантов, устроить тотальный обзвон, составить план гастролей, афиши, билеты, рекламная кампания… А еще и, я уверен, все это будет подогреваться и сопровождаться скандальными публикациями о распаде группы. Что с одной стороны сыграет этим самым гастролям на руку, с другой — обязательно повлечет и всяческие конфликтные ситуации. В список дел тут же добавился пункт «охрана и безопасность», которыми я пока что легкомысленно пренебрегал. Но гастроли Сэнсея — это уже «большой шоу-бизнес», а значит — дополнительная головная боль. И весь этот ворох дел обязательно вынудит меня отказаться от того, чем я сейчас занимаюсь. «Ангелочки», наш медиа-холдинг, будущая модная площадка «Африка»… В общем, стопудово потребуется положить совочек и формочки новокиневской «песочницы», засучить рукава и начать черпать… гм… всякое. Полной ложкой.

Хочу я этого?

Сложно сказать.

Какая-то часть меня азартно выкрикивала с дальних рядов подсознания: «Да-да-да! Это же офигенный шанс! Рви вверх, докажи всем, что ты самый крутой в этой части света!»

Я посмотрел на Сэнсея. Он улыбался, но выглядел все еще потерянным. Будто в голове как заполошные белки носились друг за другом пара мыслей, и обе они были вовсе не о грядущем успехе на много денег.

«Хороший человек Сэнсей», — подумал я и ободряюще похлопал его по плечу. Здесь в девяностые он оказался одним из тех людей, на которых я, можно сказать, равнялся. Точнее, не совсем так. Он как-то всегда очень вовремя появлялся и говорил нужные слова. Настало время отдавать кармические долги.

Да нет же, черта с два!

Сэнсей всегда был тем человеком, которого я воспринимал как друга и наставника что ли. Не самого, может быть, близкого, в силу разных городов. Просто он не был «моим птенцом», как я думал про «ангелочков». Но точно был тем человеком, которому я бы точно помог спрятать труп.

Ну да, ну да. Тот самый мем, от которого меня неизменно бомбило. «Настоящий друг — это тот, кто поможет тебе спрятать труп». И начинается измерение линейкой всех окружающих друзей на «настоящесть». Подготовил ли пилу, есть ли у него три пакета… Корявая история. Настоящий друг — это не тот, кто тебе что-то там должен. Настоящий друг — это тот, которому ТЫ поможешь спрятать труп.

И вот сейчас я смотрел на Сэнсея и понимал, что вот он как раз и есть тот человек.

И что пофиг мне, сколько там прибыли извлечет из него хитрожопый и оборотистый Василий, и достанется ли из этого потока хоть что-нибудь мне.

Но вот в чем я точно был уверен, так это в том, что Василий в дело Сэнсея включится со всем возможным рвением.

— Ты замолчал, — прервал повисшую паузу Сэнсей. — Сложные мысли?

— Уже нет, — покачал головой я и подмигнул. — План все еще остается в силе. Ты сейчас идешь в спальню, накрываешься одеялом и засыпаешь. А утром я довожу тебя до Василия и оставляю вас наедине. Обсуждать проценты, рабочие часы и прочие важные и нужные вещи.

— А ты? — спросил Сэнсей.

— А меня уже ангажировала Наташа, у нее там какая-то сумасшедшая идея, которую нужно срочно-немедленно обсудить, иначе мир рухнет, — засмеялся я.

— Ты же понимаешь, что я тоже в деле? — серьезно спросил он. — Люблю сумасшедшие идеи и все такое… А то у меня создалось ощущение, что ты… как бы это сказать? Пытаешься от меня отделаться.

— Как раз наоборот, — улыбнулся я. — Ты сегодня уже задевал тему денег и дружбы. Я все взвесил и понял, что ты мне больше нравишься другом, а вовсе не курицей, несущей золотые яйца. Так что буду не против, если всю прибыль из твоей сложной жизненной ситуации извлечет Василий. А я буду втягивать тебя в сумасшедшие идеи, трепаться о высокой философии на кухне и заниматься прочими вещами, которыми обычно занимаются друзья. Как-то так, если по-простому.

— Я ведь уже говорил, что в тебе есть что-то демоническое, да? — Сэнсей расправил плечи и расслабленно откинулся на спинку стула.

— Луна-парк сюда приезжал, — сказал Бегемот, пиная валяющийся на дорожке фантик. — Мне лет семь тогда было, что ли. Или меньше…

— Да, точно, — Света остановилась рядом со статуей пионерки с собакой. Почти целой еще, только рука отломана. — Жвачки «Педро», комната страха. Конфетки эти странные, кисленькие.

— Не понимаю, о чем вы говорите, — сказала Наташа.

— Серьезно? — удивился Бегемот. — Мне кажется, что в луна-парке тогда вообще все были! У нас весь двор туда точно ездил, и пацаны, и девчонки. И взрослые тоже, хоть и делали вид, что только из-за детей сюда едут!

— А, понятно, — Наташа хмыкнула. — Меня в такие места не водили никогда.

— А я там колечко выиграла, — Света погладила пальцем ствол старого дерева, на котором когда-то давно вырезали ножом «Любка+Сережа». Здесь явно раньше стояла скамейка. Но в этот раз ее или не вынесли со склада. Или увезли в какое-то другое место. — Там был такой аттракцион, где нужно было шарики бросать. Много шариков сразу. Они попадали в лунки с номерами, а потом ведущий смотрел, что выиграла эта комбинация. Обычно были пакетики вот с теми самыми квадратными кисленькими конфетками или жвачка. Но там еще стояли игрушки всякие. А мне выпало колечко с розовым камешком. Мне все девчонки во дворе завидовали. До сих пор дома хранится…

Парк «Юбилейный» от нашего «Буревестника» был совсем даже недалеко. Пацаном я там неоднократно был, и среди моих тогдашних друзей этот парк котировался выше остальных. Он был здоровенный, диковатый, там было полно укромных полянок и непролазных джунглей. Ну и карусели всякие тоже были, не без того. Только вот этой весной он так и не открылся. Карусели так и остались стоять неподвижно, их даже на зиму никто не потрудился законсервировать. Никто не озаботился всякими мероприятиями и народными гуляниями на праздники. В общем, забросили его. И, насколько я знаю, таким он и простоит до начала двухтысячных. Заново за него возьмутся уже где-то в две тысячи десятом только. Вернут ему былую славу, блеск и величие.

— Жутковато тут, — сказал Бегемот, когда мы дошли до перекрестка двух асфальтовых дорожек, рядом с которыми была клумба с еще одной скульптурной композицией в центре. Тут было три пионерки. И пострадали они гораздо больше, чем та, первая. Так что может третья пионерка — это вовсе даже пионер. Просто макияж им нанесли одинаково вульгарный, кто-то постарался и раскрасил статуи в духе, так сказать, падших женщин. Помада красная, глаза до ушей, чулки сеточкой.

— Ой, я тебя умоляю! — скривилась Наташа. — Ты еще вспомни всякие рассказки про то, что по ночам здесь статуи ходят по дорожкам и пьют кровь случайных прохожих.

— Я не слышал ничего такого, — Бегемот на всякий случай убрал руку от одной из статуй. И сделал шаг назад.

— Серьезно? — Наташа посмотрела на него своими инопланетными глазами, и губы ее едва заметно дрогнули. — А между прочим, это правда! У нас один препод жил на Глушкова, а мама его — на старых Черемушках. И ему удобнее всего было ходить к ней и от нее через парк. Однажды она ему позвонила поздно вечером, что-то ей плохо стало. Он подорвался и побежал. А уже темно было, парк тогда еще закрывали на ночь. Он через забор перелез, потому что обходить получилось бы очень долго. А там на заборе табличка висела «Проход через парк в ночное время опасен для жизни». И вот на этом самом перекрестке слышит он детский голос: «Дяденька, проводи меня к выходу, я потерялась!» Он смотрит, а там девочка-пионерка, вся белая, будто ее мукой обсыпали. Ему стало девочку жалко, он говорит: «Ну ладно, пойдем, только быстрее, а то я к маме тороплюсь…»

Наташа остановилась и критически осмотрела открывшуюся нам площадку со сценой и лавочками. Эстрада была жизнью побитая, конечно, но на вид вполне целая. Доски не сгнили, даже краска еще не совсем облупилась.

— А дальше что было? — нетрепеливо спросил Бегемот.

— Что дальше? — Наташа посмотрела на него недоуменно. Потом хлопнула себя по лбу ладошкой. — А, дальше! Ну, его сожрали, конечно. Вот те три пионерки. А утром, когда дети пришли в парк кататься на каруселях, они увидели, что у всех трех красные-красные губы. Вот как сегодня.

Последнюю фразу Наташа произнесла таким тоном, будто размышляла она вовсе не о судьбе несчастного препода, сожранного кровожадными пионерками, а прикидывала, подойдет эта вот парковая эстрада для ее идеи или нет.

— Это правда была такая история? — Бегемот опасливо оглянулся на оставленную за спиной скульптурную композицию.

— Блин, Дюша, ну конечно же нет! — выдержав паузу, прыснула Наташа. — Я только что все придумала.

— Наташа, блин! — с облегчением выдохнул Бегемот. — С тобой не соскучишься…

— Да и вообще сейчас день, так что не бойся, статуи пионерок боятся солнечного света, — немного подумав, добавила она. — Видишь, даже мамаши с колясками их не боятся.

Бегемот снова напрягся, но потом мы все вчетвером рассмеялись. Заставив вздрогнуть мамочку, катившую мимо нас своего малыша.

— Вообще я вас по делу сюда позвала, а не страшные истории рассказывать, — заявила Наташа и решительно направилась к сцене.