90-е: Шоу должно продолжаться – 13

Глава 15

— Мне не нужно, чтобы вы играли идеально, — проникновенно вещал Сэнсей. — Позвольте играть своему сердцу, оно не станет фальшивить, вот увидите!

Интересно оказалось смотреть на Сэнсея за работой. Я даже начал понимать, почему он Сэнсей.

На репетициях «ангелочков» я провел бессчетное количество часов. И ощущения от них были совершенно другие. «Ангелочки» были командой. И даже если иногда у Астарота и возникали иллюзии, что он там главный, то это была скорее игра такая. Когда они как-то лажали или были недовольны тем, что получается, то тут же сбивались в кучу и принимались горячо обсуждать. Не ссорясь, а просто экспрессивно так. Сбитая дружная компашка «своих».

У Сэнсея история была совсем другая. Прямо с самого начала.

«Цеппелины» были постарше «ангелочков» в среднем. Ну, то есть, по сравнению со мной настоящим, все равно молодые. Но им где-то в среднем по двадцать пять. И хотя Сэнсей немногим старше, но все равно он как-то их… мягко задоминировал. Он не повышал голос, говорил очень мягонько так, привычно растягивая гласные. Но он был безусловным боссом.

— Нет, так не пойдет, — сказал он, когда первая песня закончилась. — Вы играете, как кабачные музыканты, профессионально, но без души.

— Мы же вроде не налажали, — обиженно нахмурился гитарист.

— У меня другие представления о том, как должно звучать правильно, — терпеливо сказал Сэнсей. — Положите инструменты и сядьте в круг.

«Цеппелины» подчинились и образовали кружочек на полу, рассевшись по-турецки. Сэнсей достал из кармана варган. Или комуз. Честно говоря, я до сих пор не знаю, разные это названия одного и того же инструмента, или они все-таки разные, просто мне навыка не хватает, чтобы их различать? По мне так, что то, что другое — это маленькая штука, которую зажимают губами и извлекают тягучие экзотические звуки.

— Закройте глаза, — сказал Сэнсей и принялся играть на комузе. Я сначала смотрел на «цеппелинов», потом решил, что надо тоже что ли приобщиться к той магии, которую пытается всем показать Сэнсей. И закрыл глаза.

Подумал почему-то сразу про горный аул, овечек на далеком склоне, чабана в папахе и бурке. И собаку. Усмехнулся беззвучно. Ну да, ассоциативный ряд у меня как-то неподходящий. Чабан и комуз? Нда, откуда это выползло? Под звуки комуза надо себе представлять какого-нибудь шамана, обвешанного тысячей амулетов. Курящуюся жаровню, юрту и мечущиеся тени.

Я открыл глаза. Один из «цеппелинов» включился в мелодию и взялся подстукивать ладошками по полу. Лица одухотворенные, будто вместе с игрой на комузе Сэнсей что-то им вещает на телепатическом.

— Тсссс! — сказал Сэнсей, опустив экзотический инструмент. — Теперь молча взяли инструменты и играем еще раз.

Просидел я в музее Ленина в результате около часа. И даже еще бы остался, очень уж любопытным зрелищем была эта вот «настройка». После следующей песни Сэнсей снова собрал всех в кружочек и заставил делиться секретами.

Потом они снова играли.

Потом снова собрались в кружочек и слушали, как Сэнсей читает стихи.

На стихах я тихонько покинул музей Ленина и потопал к свечке издательства «Новокиневская правда».

Вообще в этом здании еще с советских времен квартировали несколько газет и штаб-квартира местного союза писателей. А рядом с многоэтажкой стоял мрачный куб типографии, где все эти газеты и печатались. Собственно, только из-за этого соседства мне удалось убедить Жана, что не воспользоваться предложением Ивана разместить пресс-центр фестиваля именно здесь будет по меньшей мере глупо. Так-то Жан и Иван всегда для меня были удивительным метафизическим казусом. И где-то даже парадоксом. Просто в голове отказывалось помещаться, что эти двое на самом деле один и тот же человек. Потому что Иван — это Жан, который уже прожил долгую жизнь журналиста, потом с ним случился несчастный случай на заброшенном шинном заводе, а потом он очнулся в морге зимой тысяча девятьсот восьмидесятого. Когда он сам еще мальчишка. И вот уже больше десяти лет Иван аккуратно опекает сам себя. И в какой-то момент Жану эта опека разонравилась, и он взбрыкнул и общение как-то ограничил. Что Ивана немного расстроило, но он — мужик взрослый, так что справился. Я к Ивану относился ровно. С одной стороны, меня грело, что он мой «товарищ по несчастью», и с ним можно было периодически бывать самим собой. С другой — как и большинство журналистов, Иван хитрожопый проныра, так что считать его своим другом я так и не стал.

Я тряхнул головой. Блин, все-таки чертовски странно это все. Мозгом я знал, что Иван — это повзрослевший Жан. Но принять это полноценно у меня никак не получалось. Душой, как сказал бы Сэнсей. Два разных человека — и все тут. Хотя вполне возможно, эта самая «душа» была не так уж и неправа. Стараниями Ивана Жан уже перестал быть тем самым Жаном, чью жизнь когда-то прожил сам Иван… Иван, когда был Жаном, активно копал под разные ОПГ, в том числе и под того криминального короля Новокиневска, которого в этой версии девяностых уже не существовало. Жан, версия один, так до конца жизни и не стал редактором. И уж точно не занимался музыкой. А вот нынешний Жан…

Я поднялся на крыльцо здания, открыл дверь и вошел в вестибюль. В будущем, чтобы попасть в любую из редакций, нужно было выписывать себе пропуск и проходить турникет с рамкой, а сейчас, в девяностых, вход был открыт всем желающим.

У автомата с газводой, как ни странно, все еще рабочего, толклись разновозрастные творческие личности. У входа скучала дамочка с лотком пирожков и плюшек. Я критически посмотрел на очередь к лифту и решил, что на пятый этаж и по лестнице забегу. Еще и быстрее получится.

Под пресс-центр «фестиваля» отрядили два свободных помещения редакции «Молодежная правда». Даже спрашивать не пришлось, куда мне идти, потому что как раз, когда я поднялся, двое парней в джинсах, футболках и треуголках из газеты крепили над одной из дверей баннер с крупными буквами: «Рок-Виски-Браво». И ниже надпись поменьше «пресс-центр».

Я просочился внутрь и огляделся. У дальней стене на столах десяток телефонных аппаратов, у окна стол наполовину закрыт ширмой, а на нем — компьютер. Ха, натурально, настоящий компьютер! Модель я вот так на вид даже не определю. Двести восемьдесят шестой?

Жан и Иван заметили меня одновременно и синхронно же двинулись в мою сторону.

— Вова, мы тут подумали, что новостной дайджест должен выходить три раза в день… — начал Жан.

— Как думаешь, маршрут передвижного пресс-центра нужно сделать четко по расписанию или сразу рассчитывать на форс-мажоры? — сходу начал Иван.

И дальше эти двое, перебивая друг друга начали сыпать в меня подробностями того, что они тут напридумывали, и как оно, на их взгляд должно работать. Я слушал, не перебивая, кивал. И не лез с советами, потому что было и без этого ясно, что они отлично справляются.

— … если что-то срочное, то у нас всегда есть дежурные на телефоне.

— … так формируется лента, которую сразу же в макет и в печать к полудню. Так что ночные новости будут в утреннем выпуске, потом обеденный, а потом в семнадцать ноль-ноль — вечерний. Как раз к началу вечернего блока концертов.

— … место для интервью, у нас даже уже базовое расписание составлено…

— … мобильные интервью будут в новостных лентах, а большие — это для фестивальной газеты.

— Судя по всему, вы собрались завалить весь Новокиневск нашей рок-макулатурой, — усмехнулся я.

— Ты так говоришь, будто это плохо, — подмигнул Иван. — Заполняем информационное пространство. Все, до которого дотянемся. У нас еще сейчас ребята информационные стенды монтируют по всем локациям. Кстати, я хотел с тобой поговорить насчет доступа в эту твою «Африку». Туда же можно попасть сейчас без пропуска?

— Информационные стенды — это стенгазеты такие? — уточнил я.

— И да, и нет, — сказал Иван. — Это многофункциональная вещь. Там будет раздел для газеты, раздел для новостной ленты, место под частные объявления для участников. Ну и, собственно, взять новостную ленту тоже там будет можно. У нас есть целый штат волонтеров, которые будут между всеми местами курсировать и следить, чтобы там всегда все было.

— Бесплатно взять? — уточнил я.

— Конечно, — кивнул Иван. — Цель новостной ленты — донести информацию, а вовсе не набить наши карманы.

— Ой, тут такая ржака случилась! — Жан стянул с головы кепку, с которой теперь вообще практически не расставался. — У нас макет ленты уже давно готов…

— Ну как, давано, — усмехнулся Иван. — Два дня.

— Так это уже давно! — всплеснул руками Жан. — За два дня столько всего уже произошло! Ой, да я про другое хотел рассказать. Про то, как «Лорелея» с «Инвест-рекордом» чуть на крыльце не подрались. У нас там в ленте предусмотрено одно рекламное место под заголовком, одно в середине и одно в подвале. И «Лорелее» мы отказали, потому что они все уже заняты полностью. Ну и, короче, директор «Лорелеи» на крыльцо выходит, а там этот лысый, из «Инвеста». И они как давай друг на друга бычить, я думал за пистолеты схватятся.

— Лорелея — это магазин косметики? — спросил я. — А там вроде женщина босс же.

— Официально да, но деньги ей дает ее хахаль, — объяснил Жан. — А он из юго-западных, там у них Хавронин еще в авторитете.

— А ты-то откуда все эти подробности знаешь? — чуть ревниво спросил Иван.

— Але, если у меня музыкальный журнал, это значит, что я остальную жизнь города игнорирую что ли? — засмеялся Жан. — И вообще у меня Ирка всех этих толстых знает и за ручку с ними здоровается.

— И что решили с Лорелеей в результате? — спросил я. — Отправили на все четыре стороны и деньги не взяли?

— Да вот еще! — фыркнул Жан. — Их там быстро разняли, и я предложил ему сделать заброс листовок. Напечатать типа баксов с его портретом и на головы людям скинуть. И там написать, что потратить эти баксы можно в магазине «Лорелея», при условии, что настоящие деньги ты тоже платишь.

— Тридцать процентов покупки оплатить, — подсказал Иван.

— А тут «Инвест-рекорд» услышал эту мульку и чуть снова в драку не полез, — продолжал тараторить Жан. — Мол, раз у него баксы, то и мне тоже надо.

— Снова разнимали? — спросил я.

— Да не, второй раз они не подрались, — мотнул головой Жан. — Пришлось придумать для лысого тоже листовки.

— Так что не парься насчет того, кто платит за фестивальные газеты, — усмехнулся Иван. — В нас сейчас деньгами только ленивые не кидаются. Мы очень удачно попали в струю, можно сказать. И теперь пожинаем плоды и пашем круглосуточно.

— Да нормально же все! — глаза Жана лихорадочно светились. — Мы же все уже подготовили, так что, можно сказать, на низком старте.

— А пробный номер этой вашей новостной ленты-то у вас уже есть? — спросил я. — Так-то уже кое-кто приехал, так что…

— Так ясен пень! — Жан сорвался с места и бросился к столу. Схватил лист газетной бумаги из стопки и сунул мне в руки. — Это тестовый, мы проверяли, сможем ли оперативно все верстать и печатать.

Бумага была самой дешевой, разумеется. Но на другой подобный формат смотрелся бы хуже. Печать — черно-белая. Верстка… Ну, скажем так, наляпано и сделано вид, что так и должно.

— «Благословенные „химики“ приняли первых гостей. Гости сигнализируют, что с этого момента диваны в холле второго этажа объявляются вотчиной группы „Кривой Пью“ из Хабаровска», — прочитал я.

— Вот тут значок телефонной трубки, значит новость принята по телефону, — объяснил Жан. — А вот этот бегущий человечек значит, что новость принес сам человек. Ногами в пресс-центр.

— «Солист группы „Трижды фанфарон“ найден спящим в ванной», — прочитал я. — «На репетиции группы „Вдовушкина радость“ произошло ЧП. Пьяный сосед был недоволен шумом и пришел устраивать разборки. С ним провели разъяснительную работу, и теперь он отказывается уходить…» А голова что значит?

— А это блиц-интервью, — быстро ответил Жан и помахал передо мной небольшой бумажкой. — Мы напечатали вот таких бланков и раздали всем волонтерам. Короче, схема такая — видят музыканта, слоняющегося без дела, суют ему в руки бумажку и ручку. Он заполняет, и они тащат бумажку сюда.

— 'Какого цвета ваши счастливые трусы? Серьезно? — заржал я.

— Ну у нас много разных, — смутился Жан. — Неприкольно, если все время одно и то же. А так даже прикольно. Кто одну заполнит, потом начинает другие искать, чтобы узнать, что там еще за вопросы. И у нас, в результате, бесперебойный поток новостей для ленты. Ну, типа, это если вдруг доставленных событий для объема не хватает, можно протянуть руку, взять одно из блиц-интервью и место добить.

— Хм, интересный ход, — кивнул я.

— На самом деле, это Наташа придумала, — на мгновение Жан насупился, но потом глаза его снова заблестели. — Она, короче, посмотрела, такая, на первый вариант анкеты и сказала, что если все время одно и то же, то скучно будет. Ну вот мы и устроили мозговой штурм. Сто штук вопросов придумали!

— Можно слух запустить, что кто ответит на все сто вопросов, получит приз, — предложил я.

— О, огонь! — глаза Жана заблестели еще более лихорадочно. Он закрутил головой, выискивая в кабинете кого-то конкретного. — Манча! Манча иди сюда! Вечерняя лента уже пошла в верстку?

— Нет пока, — отозвался девичий голос откуда-то из гущи событий.

— А место там есть⁈ — спросил Жан. — Добавь объявление! «Поговаривают, что всего в блиц-интервью сто вопросов. А также ходят слухи, что тот, кто ответит на них все, про того опубликуют здоровенный материал в журнале „Африка“. И дадут приз!»

— А какой приз? — спросил парень из-за ближайшего стола.

— Ценный, — отмахнулся Жан. — Не знаю пока. Коробку с коробками. Конфет. Придумаем что-нибудь. Потом. И когда будем вручать всякие награды, эту тоже включим. Лучший ответчик. Блин… Ответчик — это на каком-то юридическом…

— А кому угодно можно отвечать? — заинтересовался кто-то из волонтеров.

— Сотрудникам пресс-центра — нельзя! — быстро заявил Жан. — Волонтерам тоже. Вы вместо приза получите леща. Ясно? Чтобы не портили мне тут бланки!

— Может, по кофейку? — предложил Иван, проводив взглядом стремительно бросившегося в толпу своих журналистов-волонтеров Жана. — Полчаса тут без меня вполне справятся.

— В твоем гнезде журналистов? — спросил я.

— Да нет, здесь теперь тоже есть кофейня, — усмехнулся Иван. — На самом деле, я бы ее и раньше открыл, но до распада Союза и объявления наступления рынка, руководство упиралось.

Мы спустились на минус первый этаж, где раньше была столовая. Собственно, столовая осталась на месте, ее никто и не тронул. Кофейня Ивана уютно расположилась в пустовавшем до этого холле. Под лестницей.

Оформлено было новое заведение прикольно. На всех стенах висели ковры, а серый бетон лестницы был задрапирован полосами тонкой красной и желтой ткани. Всюду висели самодельные бумажные фонарики. Две девицы, стоявшие за прилавком, были одеты в шелковые халаты с драконами. И в довершении этого смешения стилей, посреди прилавка стоял латунный таз с песком. Восточный восток, только авторы не определились, какой. Ближний или дальний.

— Из первой же заграничной поездки привезу эспрессо-машину, — сказал Иван, усаживаясь за низкий столик.

— Вам как всегда, Иван Алексеевич? — спросила одна из девчонок-бариста.

— Да, милая, — ответил Иван. — Тебе какой? Сироп? Сливки?

— Черный, без заморочек, — ответил я. — Ну и шоколадку какую-нибудь.

— Все слышали? — спросил Иван. — Два больших черных. И трюфели.

— Я смотрю, вы с Жаном снова ладите? — вполголоса спросил я.

— Как видишь, — усмехнулся Иван, — Спасибо за содействие.

— Да ну, какое там содействие? — я пожал плечами. — Здравый смысл и капелька манипуляций.

— Ну да, капелька, — хмыкнул Иван.

— Знаешь, я пока сюда шел, думал над одним интересным феноменом, — сказал я, разглядывая Ивана внимательно. Тот выглядел как обычно. Элегантный костюм, водолазка, остроносые туфли. Лицо как с советского плаката.

— И каким же? — спросил Иван.

— Ты говоришь, что в двадцать первом веке разбился на заброшенном шинном заводе, — сказал я. — Но сейчас все выглядит так, что шинный даже разоряться не собирается, не то, что забрасываться. Так что это получается? Если история изменилась настолько, что место твоей гибели — йок, то как же тогда ты? Ты разве не должен был исчезнуть тоже?