90-е: Шоу должно продолжаться – 13

Глава 20

С одной стороны, своим взрослым и опытным мозгом я понимал, что нужно было дисциплинированно уйти еще часа полтора назад и лечь спать. Потому что завтрашний день начнется в восемь утра и продолжится опять до позднего вечера. И мне потребуются и принимать решения, и разруливать всяческий форс-мажорные ситуации, и спешно прыгать за руль и куда-то мчать, и еще черт знает что. Тем более, что моего присутствия здесь совершенно не требовалось. Концерт закончился, осталась только тусовка стремительно пьянеющих рокеров. Хотя нет, не стремительно. Они как будто дошли до какой-то кондиции балансирования между реальностью и измененным состоянием сознания. И вот в этом состоянии балансировали.

«Нужно идти домой уже!» — строго думал я про себя, но вместо этого делал несколько шагов и прибивался к другой компании. От кружочка, рассевшегося прямо на полу и ведущего философские разговоры про Канта и Ницше — к шумной кодле, оккупировавшей лестницу и орущей под гитару «Все идет по плану» уже восьмой раз подряд. От просветленных длинноволосых хиппи с прозрачными глазами — к буйным панкам, строящим планы прямо сейчас собраться и пойти навалять ближайшим гопникам. Спойлер — никто никуда не пошел.

— … а вот мы были на «Ветре перемен» в прошлом году, так там была столовка заводская, куда все обедать ходили. Так мы там стаканы тырили. Нас буфетчицы за это сначала гоняли, а одна такая добрая тетечка была, она нам котлеты выносила…

— … а помните, когда «Вилы» выступали, Кабан чуть клавишника не зашиб бутылкой?

— Это когда он в толпу кидался?

— Да не, он должен был на припеве высыпать сверху порезанную мишуру, ну типа блестки, а его охрана тормознула, мол, с бутылкой нельзя. Он бутылку в ведро с блестками спрятал и забыл, а потом…

— … давай еще раз нашу! Только шепотом, там Маркиза спит…

— … а в прошлый раз на «Рок-провинции» Банкин обещал, что не будет больше такого…

— Кстати, а кто знает, Паук уже приехал?

— … слышал, что он отказался, у него гастроли на это время…

— Да не, он точно здесь уже, Паленый его, в натуре, в аэропорту видел!

Затянуло. Я слушал разговоры. Сплетни про неведомых мне Кабанов, Медведей, Храпов и Загонов. Кто-то кривил недовольные рожи, кто-то счастливо улыбался, кто-то пел, кто-то клевал носом, кто-то ржал над всеми шутками подряд.

«Вот оно… — думал я, вглядываясь в человековорот лиц. — Как будто семья. Вот за этим они приезжают сюда на последние деньги, а то и вообще без них».

Расслабленное ощущение «своих». Когда вокруг нет незнакомцев, даже если ты никого не знаешь. Раз ты здесь — значит свой.

По идее, здесь сегодня должны были быть только музыканты. Те, кто участвует в фестивале. На практике же, ясен пень, сюда пробралось множество тусовщиков. Как местных, так и тех, кого притащили с собой. Технически — нужно было их не пускать. И наши волонтеры даже пытались как-то это сделать. У всех легально проживающих на территории ДК были талоны-бейджи, которые нужно было носить прицепленными на булавку. Но порядка все равно не получилось. Булавок на всех не хватило, напечатанных бейджей — тоже. Так что с определенного момента талоны выписывали от руки. Кто-то их сразу терял, у кого-то они через час ношения скручивались в невнятную мятую бумажку. То и дело вспыхивали мелкие конфликты на тему: «Эй, в смысле на выход⁈ Это наш клавишник, мы из Тобольска приехали, ему что, на улице спать?»

Иногда раздавались возгласы: «Шухер!»

И начиналась беготня и догонялки.

Пару раз к этим всем побегушкам пытались даже меня привлечь. Ответственную Варвару нозили эти вот безбилетники. Но я только отмахивался вполне сознательно. Но волонтеров, гоняющих нелегалов, не останавливал тоже сознательно.

Взрослым мозгом понимал, что эти все игры в казаки-разбойники — это необходимая часть всего действа. Ощущение опасности в разы повышает ценность события. «Пули свистели над головами», и все вот это вот.

Кроме того, источниками хаоса были точно не тусовщики. Эти были в основном заняты тем, чтобы их не выдворили. Зато музыканты, особенно из панков, распространяли вокруг себя хаос будь здоров. Одна только история, как несчастного Свиридова из туалета извлекали, чего стоит…

— Короче, там дверь такая, как в бункер! Натурально, все остальные двери — соплей перешибить можно, а в сортир — чуть ли не из железа. Крона с Крестом пытались вдвоем ее высадить, так Крест плечо ушиб, руку на перевязи теперь держит! — восторженно рассказывал Астарот.

— А играть он как будет?

— Да как всегда, блин! Когда Кресту мешала такая фигня? Он на «Рок-провинции» вообще ногу сломал, так его на сцену выкатили прямо на стуле.

— А дальше-то что?

— Что дальше? Дали гитару, и он играл. И гривой тряс, все чин-чинарем!

— Да не, я не про Креста. С дверью-то что?

— А, да, точняк! Короче, дверь там непробиваемая оказалась. Тогда подумали, что надо в окно лезть!

— А там разве решетки нет?

— Решетки только на первом этаже, а этот — на втором.

— Это туалет для персонала, — уточнил я. — Они сначала отнекивались, мол, может как-нибудь так справитесь, как в прошлый раз. Но мы их убедили, что место для проживания вообще без туалета — это не дело. Все-таки тут человек семьсот.

— Это все «Пиночеты» виноваты, — фыркнула Кристина. — У Яшки взыграло ретивое, и он там устроил веселые старты. А потом еще стекло выбили. Причем самому ему хоть бы хрен, а Дашка руку порезала.

— Сильно? — спросил я.

— В травму зашивать ходили, теперь шрам останется…

— Так Свиридова-то достали в итоге из туалета или нет?

— Да он вообще сам вышел! — выпалил Бельфегор.

— Блин, ну вот зачем ты? — укоризненно набычился Астарот. — Такую историю испортил…

— Так ты дальше-то рассказывай, — хохотнул я. — Там же только началось с этого все.

— Что началось? — еще больше нахмурился Астарот.

— А, так ты не знаешь… — усмехнулся я.

Теперь все повернулись ко мне.

«Ангелочки» облюбовали уголок под центральной лестницей, рядом с кадкой с фикусом. Кроме моих ребят, здесь же устроились еще с десяток музыкантов из разных групп. В самом дальнем углу стояла гитара. Разговаривать им сегодня нравилось больше, чем петь.

— Гм-гм-гм, — я задумчиво почесал подбородок. — С чего бы начать? В общем, там как раз предприняли еще одну попытку выломать дверь, даже инструменты какие-то принесли, разбудили местного завхоза, что ли. Сам он был ни петь, ни свистеть, но инструменты отдал. Они уверяли, что добровольно, мол они их на портвейн сменяли. И когда дверь открылась, там кому-то по лбу досталось…

— А, так вот откуда у Гамаши шишка на лбу!

— Свиридов, такой: «А чо за шум? Я же только на пару минут зашел…» А тут «Пиночеты» как раз в окно залезли. Не знаю, как, я только изнутри все видел.

— Да, короче, там пристройка одноэтажная, на нее легко забраться, там дерево рядом развесистое, — объяснил Макс. — А вдоль нее карниз до самого окна туалета. Узенький, правда, но пройти можно.

— Ааа, так вот о чем они спорили!

— Кто спорил?

— Да я ходил когда за пивом, слышал, что два парня из Свердловска решали, будут они ходить по карнизу или нет. Мол, там невозможно пройти, кто-то уже упал.

— Да уж, в травме сегодня — день открытых дверей…

Руки Евы обняли меня сзади.

— Три часа ночи уже, — сказала она мне на ухо. — Может, домой поедем?

— Устала? — спросил я, не оборачиваясь.

— За тебя беспокоюсь, — губы Евы скользнули по моей щеке. — Тебе вставать рано, день завтра тяжелый будет.

— Ничего, справлюсь, не маленький, — засмеялся я.

— Или ты боишься здесь ребят оставлять? — Ева заглянула мне в лицо и подмигнула.

«Хм, боюсь ли?» — я посмотрел на своих «ангелочков». Они держались «огурцами». Было заметно, что выпили, но никто не был в дугу. Так, слегка навеселе. Кирюха уже заметно носом клюет, но держится. Неохота ему уходить. И теперь я даже, кажется, понимаю, почему.

— Так что? — потормошила меня Ева. — Пойдем? Или у тебя есть еще здесь дела?

— Пойдем, — решительно сказал я.

И мы тихо выскользнули из-под лестницы, пока никто не успел заметить.

На секунду я пожалел, что приехал не на своей машине сегодня. Но быстренько эти сожаления отбросил. Нафиг. Район тут, прямо скажем, такой себе. Вероятность того, что с бесхозно стоящей машины снимут все, что смогут оторвать — процентов девяносто. Так что мы с Евой быстрым шагом домчали до проспекта Ленина и принялись ловить такси.

Редкие машины на наши взмахи по началу не реагировали. Или даже ускорядись.

— Что за ерунда? Мы как-то не так выглядим? — Ева посмотрела на меня, потом осмотрела себя.

— Случается, — я философски пожал плечами. — Предлагаю не стоять на месте, а двигаться. И в какой-то момент мы или поймаем машину, или дойдем до дома пешком.

— Так тут целый час идти! — воскликнула Ева.

— А если на месте стоять, так вообще бесконечность! — я подхватил свою девушку под руку, и мы потопали по краю проезжей части. Фонари уже не светили, только луна. Ну и восточная часть неба уже посветлела, все-таки лето. Самые короткие ночи.

— Мне казалось, что ты не любишь такие сборища, — хитро подмигнула мне Ева. — Сегодня что-то пошло по-другому? Переоценка ценностей?

— Я пытался представить средневековые битвы, — задумчиво проговорил я. — Вот представь, ты какой-нибудь копейщик в ополчении. Тридцатый в седьмом ряду. Все, что ты видишь, — это спины своих товарищей. И знаешь, что когда три раза продудят в грн, вам положено двигаться вперед…

— Это ты к чему? — нахмурилась Ева.

— Подожди, сейчас я разовью свою мысль, — покачал головой я. — Так вот, если я буду описывать битву от первого лица, то это будет очень куцый рассказ. Сначала мы стояли на месте, потом медленно двинулись вперед. Потом далеко справа услышали крики и лязг мечей. Потом замедлились, потом…

— А если бы ты был полководцем, то сидел бы на лошади где-нибудь на холме, и тебе было видно бы все поле боя, — сказала Ева.

— Но хороший полководец должен знать, что видит этот самый копейщик, — сказал я. — Потому что если не знает, то… Нет, все еще по-дурацки объясняю.

— Ну почему же, я, кажется, поняла, — усмехнулась Ева. — Фестиваль — это ведь та же битва. Кто-то видит вот только это. Потому что у него даже проходки на концерты нет.

— Верно, — кивнул я. — И все равно им нравится. И я пытался понять, почему. Уловить, так сказать, вайб.

— Вайб — это в смысле настроение? — спросила Ева.

— Что-то вроде, — кивнул я. А про себя подумал, что я все-таки вообще ни разу не шпион. Вместо того, чтобы подхватить местный жаргон девяностых, приволок сюда свой, из двадцать первого века. Все эти «кринжи» с «вайбами». И кое-кто даже эти словечки уже подхватил, опередив свое время на тридцать лет, считай. Хех, так вот и меняется история. Ну вот реально, можно ли как-то оценить, насколько сильные изменения повлечет за собой одно мелкое действие, вот типа моды на неподходящее эпохе слово?

— Интересно, «химики» вообще переживут этот фест? — хмыкнула Ева. — Или наши ДК по камешкам развалят в конце концов?

— На «рок-провинции» же не развалили, — пожал плечами я.

В будущем вместо ДК в этом месте будет торговый центр. При этом сама коробка останется от старого ДК, просто ее чуть-чуть модернизируют. Но рассказывать это Еве я, разумеется, не стал.

— Ой, машина едет! — воскликнула Ева и принялась отчаянно голосовать. На этот раз машина не промчалась мимо, ускорившись, как все предыдущие, а замигала поворотником и притерлась к обочине.

— На Транспортную, — сказал я, заглядывая в открытое окно.

— Деньги покажи, — неприветливо буркнул водитель.

— Вот! — я выхватил из кармана пару купюр, которые предусмотрительно для этой цели подготовил. Привык уже, что бомбилы девяностых обычно на слово не верят.

— На заднее садитесь, — уже более добродушно сказал водила. Там у меня шмотки всякие, сдвинь в край, и поехали.

Мы забрались в машину, и старенький «москвич» покатил по темному проспекту Ленина.

— Рок-фестиваль у нас что ли какой-то? — спросил водитель, бросив взгляд на нас через плечо.

— Так «Рок-Виски-Браво» же! — вместо меня ответила Ева. — Я думала, все знают.

— Вот делать больше нечего, знать такое, — буркнул водила. — Это у вас, молодежи, забот никаких нет, только под музыку вашу руками-ногами дрыгать! А нам — зарабатывай. Еще и билеты покупай для вас, бездельников!

— А почему сразу бездельников? — подалась вперед Ева. — Вы же нас совсем не знаете!

— А что тут знать? — хмыкнул водила. — Присели у родителей на шее и ножки свесили. Одеты прилично, деньгами вон размахиваете. А откуда они берутся, вам даже в голову не приходит спросить…

— Вообще-то, мы сами… — начала заводиться Ева, но я ее придержал за локоть. Мол, не спорь, у человека явно больное место.

— Зарплату не платят, да? — понимающе сказал я.

И тут мужика прорвало. Он принялся экспрессивно костерить и дурацкий завод, который отправил их всех в отпуск без зарплаты, и родителей, которые в свое время настояли на том, чтобы он пошел в политех и выучился на инженера. А профессия оказалась с таким подвохом, что он уже тридцать три раза проклял этот выбор. Сначала платили копейки, как молодому специалисту. А сейчас вот его профиль вообще, считай, никому не нужен. Таксует вот, чтобы хоть как-то концы с концами сводить. А еще и ребенок маленький. И жене хочется тоже обновок купить, да какое там, цены растут, как бешеные, на еду-то не всегда хватает…

Мы с Евой переглядывались в темноте салона машины и помалкивали.

— Знаешь, сейчас я, кажется, еще больше понимаю твои слова насчет копейщика, — сказала она, когда мы выбрались из машины на повороте во двор к нашему дому. — Жизнь можно ведь очень по-разному описать. И это не будет неправдой… Вот как для этого мужика сейчас. Так ведь очень многие живут… Некоторые даже еще хуже. И это очень грустно…

— Ничего, это все временно, — я обнял Еву за плечи, и она зябко поежилась.

— Предвидишь будущее? — хихикнула она.

— Ага, прозреваю, — засмеялся я.

— И что, там в будущем не останется бедных? — Ева иронично приподняла бровь. — Как коммунисты когда-то обещали?

— Останутся, — вздохнул я. — Люди разные.

— И некоторые бедные от природы? — фыркнула Ева.

— А черт его знает, — развел руками я. — Иногда мне кажется, что да. Что есть такие люди, которых можно сколько угодно тащить к успеху, а они все равно будут упираться и сидеть в грязной канаве. Но это, если что, не моя жизненная философия. Просто редкая мысль, которая как-то посетила мою голову.

— Это ты после спора Конрада и Сэнсея? — спросиля Ева.

— Что? — недоуменно нахмурился я. — Нет, конечно. Они оба умеют зарабатывать. Просто Сэнсей рисуется.

— И кто победит, как думаешь? — спросила она, останавливаясь прямо у темного провала двери в подъезд.

— Кто победит, говоришь… — я задумчиво почесал затылок.

Сэнсей и Конрад тогда спорили о том, портят ли деньги людей. Сэнсей утверждал, что да, портят. Что даже самый хороший человек, если на него вывалить мешок с деньгами, довольно быстро превратится в мудака, который забудет старых друзей, и цветные бумажки для него станут ценнее старой дружбы. А Конрад же, напротив, считал, что испортить деньги никого не могут. Только тех, кто и без денег был мудаком. Причем точка зрения Конрада среди публики была не особенно популярной, все старательно поддерживали Сэнсея.

— Подожди, а почему у нас свет горит? — вдруг спросила Ева, посмотрев наверх.

— Ну, может, Лариса дома, — пожал плечами я. — Или Сэнсей нас обогнал.

— Я видела Сэнсея, когда мы уходили, — сказала Ева. — А Лариса предупредила, что сегодня ночевать не придет.

— Ну или может мы забыли свет на кухне выключить, — я поднял голову. Шторы плотно задернуты. А когда мы уходили, еще было светло.