— Что ты смеешься? — спросил я, сделав первый глоток из своей чашки. Недурно, на самом деле. Даже очень хорошо, особенно после некоторых экспериментов с тем кофе, который мне в магазине попадался.
— Помнишь «Назад в будущее», второй фильм? — Иван изобразил рукой будто пишет мелом на доске. — Там, где Док объясняет Марти про другую версию восемьдесят пятого, когда Биф отдал сам себе альманах.
— Тот фильм, который нам с тобой безопасно упоминать здесь и сейчас, — кивнул я. — Чувствуешь себя доком?
— Ах, если бы! — снова засмеялся Иван. — Просто это тот самый уровень объяснения происходящего, который мне доступен.
— Сейчас самое время начать рисовать на доске, — сказал я. — Те точки, в которых случились ключевые события, которые привели нас из точки А в точку Б.
Я помолчал и сделал еще несколько глотков кофе. — Знаешь, что странно? Ведь наше с тобой прошлое было идентичным. Потом ты попал в прошлое, уже что-то изменил, и твоя реальность оказалась другой. А я попал уже в нее.
— И раздавил очередную бабочку, — закончил за меня Иван. — У меня было много времени, чтобы над всем этим подумать. Я перебрал кучу разных версий, почему так произошло.
— И? — я выжидающе уставился на него.
— И ничего, — он пожал плечами. — Сделал свою жизнь лучше. Ну, в смысле, жизнь Жана. Наверное.
Он вздохнул.
— Я смотрю, у вас вроде с ним все наладилось? — спросил я.
— Вроде того, — Иван скрестил пальцы. — В моей реальности не было никакой Ирины. И тебя. И музыки. Я был одинокий и злой. Интересовался только работой, получал регулярно по шапке за слишком длинный нос. И прожил… Ну, в общем, я не жалею ни о чем, но…
— А версиями не поделишься? — спросил я.
— Ну я могу, конечно, — Иван снова пожал плечами. — Но, знаешь, это как делиться конспирологическими теориями. Доказательств нет. Чей-то эксперимент. Многомерное пространство-время. Презназначение…
— Как в «Ведьмаке»? — усмехнулся я.
— Не читал «Ведьмака», — хмыкнул Иван. — Друзья читали, а я только рядом стоял. Мне просто хотелось думать, что у моего перемещения в прошлое и второго шанса был какой-то особый и важный смысл. И первое время я даже это вроде как…чувствовал.
— А сейчас? — спросил я, когда пауза затянулась.
— А сейчас нет, — хмыкнул Иван. — Да может и тогда ничего такого не было, я просто придумал это, чтобы не сойти с ума по первости. Чтобы куда-то двигаться что ли…
Странный вышел разговор. Я шел по улице мимо аккуратных частных домиков, разглядывая кружевную тень от кленовых листьев. Иван казался искренним, но во мне все равно не пропало ощущение, что он мне рассказал не все. Точнее даже вообще не так — просто увел разговор в ту плоскость, в которой он напоминал треп из фильма. «Ну да, конечно, — подумал я. — На самом деле Иван — это мой куратор-наблюдатель. Отчитывается о моих действиях в комитет по контролю времени, а там уже примут решение, оставить меня здесь в девяностых или отправить обратно…»
Перед глазами на секунду мелькнуло все еще яркое последнее воспоминание из моего прошлого-будущего. Как по полу ночного клуба катится граната.
«Конспиролог из меня так себе», — подумал я, выкинул все эти бесполезные мысли из головы и зашел в подъезд родительского дома.
— О, а вот и Володя! — мама быстро меня обняла и отпрянула. — Проходи, а я пока для тебя тарелку поставлю.
— Я тут тортик по дороге прикупил, — я протянул маме картонную коробку.
Из гостиной доносились веселые голоса. Больше всего было слышно папу, виновника, так сказать, сегодняшнего торжества, и Грохотова, разумеется.
— Ну что, халявя закончилась? — весело объявил отец, как только я появился на пороге. — Машину как делить будем?
— По расписанию? — предложил я, устраиваясь на свободную табуретку на углу стола.
— Нет-нет, что еще за расписание⁈ — тут же возмутился Грохотов. — Будешь теперь кататься по остаточному принципу. По старшинству!
— Да как угодно, — я пожал плечами. — Я же молодой, могу и ногами походить.
— А отец твой значит старый, да⁈ — тут же вклинилась Грохотова. — Так, а что это ему штрафную никто не наливает? Он же опоздавший у нас!
Гости за столом возбужденно зашумели, похватали бутылки и принялись наполнять пустые стопки.
— А правда, что у Сэнсея будет сольник во дворце спорта? — склонился ко мне Бельфегор.
— Правда, — кивнул я. — Через неделю после феста собирают.
— А на разогреве кто? — глаза Бельфегора азартно заблестели.
— Не знаю пока, — нейтральным тоном ответил я и принялся деловито накладывать в свою пустую тарелку салаты из хрустальных салатников.
— Ну Велиал… — заныл Бельфегор. — Ты же уже точно все знаешь, скажи…
— Не порти мне сюрприз, — я толкнул его локтем в бок и подмигнул.
— Да⁈ — он аж подпрыгнул. — Правда⁈
Я промолчал. На самом деле, я хотел «ангелочков» этой новостью чуть позже обрадовать. Заодно рассказать в красках про оба разговора на эту тему — с Сэнсеем и с Василием. Первый развел долгую философию насчет мирового равновесия, а второй наоборот, безо всяких там рассусоливаний, в приказном порядке сообщил, что будет так, чтобы ничего не планировали на эти даты. Он еще пытался закинуть удочку насчет гастролей, но по его лицу было понятно, что он ждет, чтобы я отказался. Ну я и отказался. Не только потому, что Василий этого хотел. Просто период «после фестиваля» я уже запланировал под вдумчивую и неспешную работу над звуком. Раз уж нам выпала удача заполучить козырного аранжировщика, имело смысл засесть с ним в студии звукозаписи, чтобы подтянуть звучание песен «Ангелов С» с провинциального уровня хотя бы на столичный. Гастроли с Сэнсеем — это, конечно, заманчивая и денежная штука… В общем, тут реально выбор был сложный. Так-то это не поездка на пазике по областным городкам и деревням. Василий намерен с размахом действовать. Другой опыт совсем. Но…
В общем, как там говорила какая-то героиня красивого старого фильма? «Подумаю об этом завтра». На сегодня есть более актуальные задачи.
— Лучше расскажите, как премьера клипа у Ларки прошла, — быстренько сменил я тему.
— Ооо… — Лариска закатила глаза. — Там, короче…
— Так, молодежь! — громогласно провозгласил Грохотов. — Что еще за шушуканья тут по углам? Тост!
— Да-да, тост! — на все лады загомонили остальные взрослые. — Ни гвоздя, ни жезла! Витя, подздравляем! Ты теперь лошадный!
Все подняли стопки и бокалы. Лариска сделала большие глаза и тоже послушно подняла стакан. С соком. Ей пока на семейных посиделках алкоголя не полагалось, как несовершеннолетней.
— Ну что, Витя! — сказал один из гостей. — Я тебя тоже поздравляю с этим важным событием. Ты из всех нас, считай что, последний за руль сел…
— Эй, вот что ты сочиняешь? — тут же возразили ему. — У Смеяновых и Губарь до сих пор машин нет. И не планируется!
— Санька Губарь права еще в армии получил, просто не ездит!
— Смеянову за руль нельзя, у него желтый билет!
— Так он серьезно что ли? А я думал, это шутка просто…
— Ой, да какие там шутки! Его в восемьдесят втором еще на Полевой на учет поставили. Когда он из-под стола зеленых механизаторов ловил.
— Кого?
— Да ты что? Неужели не помнишь⁈
— В колхоз его с инспекцией отправили, так его там самогоном до белочки напоили. Председатель с механизатором. Ну и потом вот…
— Надо же, а я думал, что он вообще не пьет…
— Так потому и не пьет!
— Витя, а как так вышло, что Вовка раньше тебя права-то получил? Вы же вместе учились!
— Мне повезло просто, — быстро ответил я. — Папе достался гаишник въедливый, у него никто не сдал.
— Вот да, это прямо лотерея…
Разговор за столом свернул в сторону обсуждения зловредных гаишников, и нас снова оставили в покое.
— Так что там с клипом-то? — потормошил я Лариску.
— Да, короче, там Славка все напутал сначала, — вполголоса заговорила Лариска. — Он должен был его включить, еще когда все в зале сидели. Ну, сразу после всяких памятных слайдов и всего такого. А он прошляпил момент, а Тамара Васильевна всех распустила. Ну я тогда и говорю…
— Так премьера-то была? — уточнил я.
— Да я же рассказываю! — возмутилась Лариска. — Короче, мы пришли потом на дискотеку, уже после банкета, и тут Славка подходит и говорит, давай в самом начале клип включим. А я была уже расстроена, думала, что все зря. И еще Катька мне гадостей наговорила… Я вообще думала не оставаться на дискотеку, а домой пойти. В общем, я как-то грубо ответила и ушла. Сидела в классе одна. А потом вдруг вваливаются все парни и начинают хором мне говорить, какая я крутая, и какая Катька дура.
— Клип без тебя посмотрели? — усмехнулся я.
— Ну, — Лариска прыснула. — Я стою, ничего не понимаю, а мне парни наперебой чуть ли в любви не признаются. Славка с Катькой тоже закусились. Она требовала, чтобы он поставил ее песню, а он вместо этого включил мой клип. Ну и, короче…
Она замолчала, будто подбирая слова.
— Так ты довольна результатом-то? — спросил я.
— Да! — глаза Лариски заблестели. — Сначала я думала, что плохо все получилось, но потом мы еще три раза мой клип посмотрели. И пели хором припев. Так здорово… Я даже, может, скучать буду по школе теперь.
— Ну значит не зря старались, — я подмигнул Лариске.
Разговор за столом плавно перешел к следующему тосту. Грохотов принялся, разливая выпивку, громогласно рассказывать о своем героическом противостоянии с кем-то из гаишников. А мама задумчиво посмотрела на меня, как будто что-то пытаясь вспомнить. Потом хлопнула себя по лбу.
— Забыла совсем! — сказала она и вскочила. — Я недавно перебирала шкафы и нашла кассету старую. С вашего концерта. Володя, Боря, помните, вы в школе выступали еще?
— В школе? — озадаченно захлопал глазами Бельфегор.
— Ну там у вас был какой-то смотр самодеятельности еще в выпускном классе, — мама говорила и одновременно засовывала кассету в гнездо видеодвойки. — Там еще Наташа ваша отличилась, когда взялась стриптиз показывать.
— Ой, точно! — Бельфегор прыснул, и тут же залился краской. — Ее потом к директору вызывали.
— Стриптиз — это теперь школьная самодеятельность? — возмущенно сказала одна из маминых подруг.
— Так она же не догола раздевалась, а только до купальника, — сказал Бельфегор. — Там вообще была сценка про Америку, а Наташка изображала шпионку…
Экран телевизора засветился. Любительская запись, дрожащая камера. Гомон голосов, сцена школьного актового зала. Надувные шарики, бумажные цветы… Зал был знакомый, но, в общем-то, он выглядел, как и любой другой школьный актовый зал.
— Сейчас я перемотаю, там в начале стихи читают и очень скучная театральная сценка, — сказала мама и нажала на перемотку. Люди на экране потешно задергались. Сначала там стоял тощий парень с зализанными на затылок волосами и декламировал что-то, помогая себе рукой. Потом вышли несколько более молодых ребятишек в подобии старинных костюмов. «Ревизора» они что ли показывают? Тот эпизод, когда Хлестаков сначала с мамой любезничал, а потом с дочкой. Или наоборот.
— О, вот, нашла! — обрадованно воскликнула мама и остановила перемотку. И на нормальной скорости на сцену поднялись «ангелочки». И я тоже с ними. Все одеты в серые и черные джинсы, расписанные ручкой. И фирменные футболки. Да, я помню, конечно. Я в такой первый раз себя в зеркале увидел. Здесь, в девяностых.
— Отец наш Сатана, — зловещим тоном сказал в микрофон Астарот. — Повелел нам донести до вас слова черной истины. Его тяжелая поступь коснется каждого…
Я смотрел на себя с гитарой. На того Вову-Велиала, каким он был еще до моего появления. «Трындец, я тощий», — пронеслось в голове, и я невольно посмотрел на свои руки.
«Ангелочки» заиграли. Технически, это был подходящий момент для испанского стыда. Школьная сцена с цветными шариками. Почти детские лица с черными разводами корявого грима. Хохотки и ехидные комментарии за кадром. Голос Астарота, который от волнения срывался на крик фальцетом. И я сам… Сутулый, лицо занавешено нечесанными длинными патлами. «А я неплохо играл на гитаре, пожалуй… — подумал я, приглядываясь, как рука Вовы-Велиала переставляем пальцы на ладах. — Точно лучше, чем я сейчас».
— Какой кошмар! — Бельфегор, красный как рак, втянул голову в плечи. — Тетя Валя, выключите это немедленно!
— Нет-нет, это же такая память! — смеясь, мама покачала головой, не отрываясь от экрана. — Я даже забыла, что тогда брала камеру у подруги! А вчера по телевизору увидела ваше выступление из Онска, и вспомнила!
— А где нас вчера показывали? — Бельфегор сидел, сжавшись и зажмурившись.
— По «Генератору», — сказал я. — Ирина часто наши клипы крутит.
— Ох… Как же стыдно теперь, — Бельфегор упал лицом в стол.
Гости за столом смеялись и высказывали свои ценные мнения. Но я даже слов не слышал. «Как они меня не раскрыли?» — подумал я. Реально, сейчас я в зеркале вижу совсем другого Велиала. Раза в полтора шире, С аккуратно расчесанными волосами, собранными в гладкий хвост. «Каким же ты был до моего появления?» — мысленно задал я вопрос парню на экране. Словно отвечая на мои слова, он поднял голову и посмотрел в камеру. По спине пробежала стайка мурашек. Но никакого мысленного ответа или озарения я ожидаемо не получил.
«Надеюсь, я сделал твою жизнь лучше, Вова-Велиал», — подумал я.
— Натурально, я чуть сквозь землю не провалился там! — экспрессивно говорил Бельфегор, размахивая руками и забегая вперед меня. — Блин, ну тетя Валя! Могла бы не всем сразу эту запись показывать!
— Боря, ну чего ты вибрируешь? — благостно произнес я. Его эмоции я понимал, но не разделял. По мне так мама очень вовремя это мне показала. На всякие подначки гостей, которые, ясен пень, принялись активно зубоскалить и задавать вопросики насчет Сатаны и наших с ним взаимоотношений, я даже внимания не обратил. Просто это оказалось и правда вовремя. После разговора с Иваном, когда меня одолели мысли на тему «правильно ли я все делаю», а не занимаюсь ли мелкотравчатой фигней по сравнению с ним. И в родительский дом я явился в несколько смешанных чувствах. Ну как, получается же, что меня забросило в прошлое, а я, вместо того, чтобы спасать жизни и устранять всяких плохих людей, занимаюсь всякими бесполезными развлекушками и жизни радуюсь. И вот я увидел исходную точку.
Все я правильно делаю, вот что.
Надо будет потом по-тихому у мамы попросить эту запись в свой видеоархив. Чтобы периодически пересматривать, когда мне понадобится «поправить прицел». Вот как сейчас, когда я, замотавшись в тысячу предфестивальных дел, несколько… потерял ориентиры, напоровшись на несвоевременную рефлексию.
— Да забей, — я хлопнул Бориса по плечу. — Все когда-то начинали. А этой записью вообще гордиться надо.
— Ой, ну чем там гордиться-то⁈ — Бельфегор снова покраснел до ушей. Рыжие вообще легко краснеют. — Я тогда Сане же говорил, что не надо выступать! Мы нормально не отрепетировали, налажали жутко. Да блиииин!
— Зато не бросили, — сказал я. — Нас оборжали, закидали гнилыми помидорами, а мы остались на сцене. И стали тем… Ну, кем стали. Сейчас же ты не краснеешь от наших клипов?
— Сейчас нет… — Бельфегор вздохнул. — Но ведь… Слушай, тебе совсем-совсем, ни капельки за тот концерт не стыдно?
— Ни капельки, — я покачал головой.
— А тогда, после концерта, ты говорил другое, — сказал Бельфегор. — Вы так страшно с Саней поругались, что я думал, мы вообще больше не помиримся никогда.
Я промолчал. Ну а фигли тут скажешь, меня же там не было.
Мы вошли в распахнутые школьные ворота. Пару дней назад здесь было тихо, как и полагается на каникулах. Но сегодня школьный двор ожил — со вчерашнего дня начался официальный заезд на фестиваль. И сбор волонтеров еще. Так что по асфальтовым дорожкам вместо школьников слонялись теперь патлатые рокеры.
А на крыльце, судя по повышенным оборотам, разгорался какой-то скандальчик.