Стажеры в ярко-оранжевых скафандрах метнулись вперед, а Малаб направил нас вниз. Жестами он попросил нас сблизить шлемы и как только мы это сделали, закричал:
— Там могут быть раненые! Надо помочь им добраться до Академии так. У нас уже есть опыт!
Мы покивали, взлетели и начали присматриваться к происходящему.
Ярко-желтый с белыми полосами скафандр инженера стремительно удалялся прочь, а за ним следовала стая абитуриентов. В группе упавших остались от силы три десятка человек, включая стажеров.
Сцепившихся ранцами уже начали растаскивать в стороны. Двое не двигаясь лежали на спинах, а остальные копошились в общей группе. Непонятно было, кто тут пострадал, а кто помогает раненым.
Я рванулась к тем двоим. У одного шлем был залит кровью, даже не увидеть, кто там внутри. Через забрало второго шлем я увидела лицо чернокожей девушки, из носа которой лилась такая же черная кровь. Пытаясь вспомнить, откуда в скафандре подается кислород, я повертела головой. Как же не хватает фонарика! Сейчас хоть какой-то свет шел от звезд и от замка. Этого было мало, очень мало!
Понятно, что этих двоих нужно срочно доставить в Академию, но… можно ли их передвигать? Вдруг они что-то себе сломали?
Ко мне сверху спустился Фил. Прижавшись шлемом, он закричал:
— Завод ближе, чем Академия! Надо тащить их туда!
— Там нет ни врачей, ни оборудования! Нужно лететь в Академию! — завопила я в надежде, что он услышит.
Похоже, он услышал. Задергался, взлетел вверх, вниз, что-то разыскивая. Кинулся к одному из стажеров. Они вдруг рванули на страшной скорости назад, к заводу. А как же мы?
Ко мне подлетела девушка с заплаканным лицом — вот же досада, даже глаза не вытереть под шлемом! — и потянула меня в сторону остальных пострадавших.
Вокруг нескольких человек хлопотали остальные. Заплаканная девушка потянула меня в сторону одного из лежащих. Сквозь шлем было я разглядела абсолютно белое лицо, искаженное муками боли. Окинув фигуру целиком, я поняла, что парень сломал ногу. Какой это был перелом, через скафандр не разобрать, но если открытый, то он может потерять много крови.
Я коснулась пальцами его шлема, привлекая внимание, и начала показывать, что нужно для начала урегулировать дыхание. Отводя и приближая ладонь к своему лицу, я показала ему нужный ритм — отец объяснял, что для наиболее эффективной вентиляции легких и насыщения крови кислородом важно соблюдать ритм и глубину вдохов, близких к пропорциям золотого сечения. Здесь этого не достичь, но хотя бы вдох на шесть, а выдох на четыре будет лучше равномерного дыхания. Рукой показывала вдох-выдох, вроде бы он понял. Затем повернулась и, прислонившись к шлему девушки, прокричала ей, чтобы она следила за его дыханием.
Вернувшись к первым двум пострадавшим, я увидела, что человек шевелится. Он жив!
Человек терся щекой, а потом начал слизывать кровь со шлема. Когда пластик немного очистился, я увидела часть лица девушки. Приблизив к ней голову, я спросила, в порядке ли она? Вроде бы да, только идет кровь и ничего не видно. Я попыталась ее успокоить. Была опасность, что она потеряет слишком много если при транспортировке рана откроется сильнее. Что же делать, что делать?
Ко мне подлетела Аля и начала показывать куда-то в сторону. Я глянула туда, и обомлела. К нам на огромной скорости приближались две фигуры, держащие в руках длинные доски. Подлетев к нам, они приземлились, и я узнала Фила.
— Вот! Привязывай! И полетели! — орал мне он.
Нет, не монолыжи, но что-то похожее. Сантиметров двадцать в ширину и около двух метров в длину.
Фил подтащил одну доску к негритянке и попытался уложить на нее. Но вначале надо было снять ранец. Филу помогала Аля. Стажер протянул нам бухту с тросом. Надо было обмотать лежащую на доске страдалицу. Жестами я подозвала двоих живых и здоровых скафандра и попросила приподнять. Теперь дело пошло быстрее.
Точно так же мы приготовили к транспортировке еще пятерых пострадавших. На этом доски закончились.
Человек на Церере весит в тридцать пять раз меньше, чем на земле. То есть парень в скафандре весом в семьдесят килограммов будет весить всего два кило. Взял в руки и неси. Увы, это невозможно, ведь надо еще управлять ранцем.
Кое-как разобрались. Двое транспортировали доску с пострадавшим, а один летел сзади для страховки. Еще пятерых легко раненых мы эвакуировали как Малаба — они могли держаться за плечи спасателей. Троих пришлось брать за руки — сами они держаться не могли.
И вот наш караван отправился в путь. Лететь было непросто, потому что нужна была четкая координация действий двух «санитаров». Которой не было. Даже стартовать было проблематично, ведь договариваться приходилось в основном жестами.
Внезапно произошла катастрофа — ранец Фила фыркнул и отключился: кончилось горючее. Почти сразу оно закончилось и у одного из стажеров. Часть людей уже улетели вперед и до них было не докричаться. Пришлось снова перестраиваться. Нас осталось одиннадцать человек, а остальные улетели вперед.
Движение наше было довольно разболтанным. Но вот впереди показался огонек сигнальной лампы над Академией. Надо же, когда мы летели при свете дня, я его не видела, а теперь он нам помог. Однако случилась новая напасть — закончилось горючее и в наших ранцах. Пришлось идти на своих двоих. Хорошо, что мы почти ничего не весили. Мы шли, и шли, и шли… А я думала лишь о том, что скоро может закончится и кислород в скафандрах. Что тогда будет с пострадавшими и с нами?
Вдруг Малаб остановился и указал рукой вперед. Я вгляделась: навстречу нам что-то двигалось. Когда оно приблизилось, то обернулось довольно вместительным транспортером, на котором совсем недавно перевозили скафандры и ранцы. Мы быстро погрузили раненых и забрались на него сами. Транспортер лихо развернулся и взял курс на Академию. Как хорошо, что он управлялся автопилотом и оставил наши действия без комментариев.
Радовались мы недолго. Оказавшись в холле, мы узнали, что вся наша операция по эвакуации раненых была одной сплошной ошибкой. И на поверхность-то мы прицерерились, и опоздали, и скафандры теперь придется очищать от пыли… К счастью, подоспели медики, которым мы и передали пострадавших.
Разоблачаться, то есть снимать скафандры нам пришлось в герметичных боксах, чтобы острая как битое стекло мелкая пыль не разлетелась по помещениям Академии. Пока мы раздевались, принимали душ и облачались в свежие комбинезоны, холл опустел.
— Есть хотите? — спросил стажер, который прибыл вместе с нами.
— Очень! — выдохнули мы.
Хорошо, что столовая была совсем недалеко.
Третья группа экскурсантов, как выяснилось, уже улетела. А те, кто был в первой, рассказали, что у них был совсем другой маршрут! Они летали на восток, встречали рассвет, потом снова попадали в ночь, видели добычу и обработку воды. Ее на Церере очень много, так что практически во всем внеземном пространстве используется именно здешняя вода — ее состав уникален. Впрочем, видов воды на нашей карликовой планете оказалось несколько, в том числе «золотая», самая ценная, ведь в ней растворены заряженные частицы золота. На леднике с такой водой и побывали экскурсанты. Взахлеб рассказывали об уникальной комете с золотым ядром, в давние времена врезавшейся в Цереру.
— Церера на четверть состоит из воды! Здесь ее больше, чем на Земле! И на поверхности, и в мантии. Даже ядро, поговаривают, состоит из соленой воды!
— Любое золото, которое мы знаем, рождается во взрывах сверхновых. Обычно оно рассеивается вместе с туманностями, а потом оседает на астероидах и планетах. А нам вот повезло, ядро кометы диаметром в шестьдесят километров оказалось смесью золота с водяным льдом.
— Ученые говорят, что, скорее всего, эта комета прилетела к нам издалека, в Солнечной системе таких больше не наблюдали. Непонятно как она могла бы здесь образоваться.
Разговоры о «золотой» комете затянулись до конца ужина. Когда мы уже собирались на выход, подтянулись экскурсанты третьей группы. У них тоже был другой маршрут: на севере они посетили станцию тросов и карбонатные цеха, где вырабатывают кальцит и доломит.
Сидели мы своей группой «отставших», добравшихся в Академию на транспортере. К нам подошел парень в форме стажера и, сочувственно улыбаясь, пригласил всех нас «на ковер» к начальству. Я поняла, что это мой земляк — только у нас это означало взбучку от руководства; в других регионах, насколько я знаю, это была исключительно спортивная терминология, например, вызов на поединок у борцов.
Мы поднялись и отправились уже знакомым мне маршрутом в «берлогу» капитана Фреша. Там нас ожидали человек пятнадцать, среди которых были и знакомые лица, и двое врачей, и совсем неизвестные личности. Когда мы вошли, в капитанском отсеке сразу стало тесно. Начались движения стульев, перестановка мебели и через пару минут все устроилось: с одной стороны стола сгруппировались официальные лица, с другой — абитуриенты и стажер.
— Расскажите, что у вас случилось, — предложил старший по званию, то есть капитан Фреш.
Переглянувшись, мы предложили взять слово единственному среди нас стажеру, он был и взрослее, и опытнее. Взять то он взял, но отдать не смог. Что-то мямлил, уставившись глазами в стол. Вдруг до меня дошло, что парень взял на себя ответственность и отправиться на завод, а теперь до судорог боится, что его за это накажут.
— Давай лучше ты, — шепнула я Малабу, но он лишь покачал головой.
Стажер окончательно сбился и умолк. Члены комиссии переводили взгляды с него на других участников похода.
— Можно? — спросила я, ужаснувшись, как громко и тонко прозвучал мой голос в наступившей тишине.
— У вас есть что сказать? — поднял брови один из неизвестных мне членов комиссии.
Я чуть откашлялась, затем начала, стараясь говорить потише:
— Во время экскурсии часть группы во главе с руководителем улетели вперед, к Академии. Когда мы загляделись на ледяные замки… их очень красиво подсвечивало на вершинах поднимающееся Солнце… Э-э… Несколько экскурсантов столкнулись и в них врезались те, кто летел позади. В этой свалке пострадали несколько человек. Мы летели в самом конце и нам удалось увернуться. Связи у нас не было, дать сигнал о катастрофе мы не могли. Поэтому сами пришли на помощь пострадавшим. Несколько человек получили серьезные травмы. Мы придумали как доставить их в Академию, чтобы оказать помощь. Пострадавшие были в скафандрах, и мы не могли даже определить характер повреждений. Вот Фил и придумал… До завода с гелием было ближе, чем до Академии. И Фил с Махмутом, — я кивнула на Фила и стажера, — отправились туда, чтобы что-нибудь раздобыть. Вскоре они вернулись, доставили очень удобные доски. И бухты с тросом. Мы привязали раненых к этим доскам и отправились в путь.
Оглянувшись на свою команду, я увидела, что часть смотрит на меня, но большинство уткнулись взглядами в столы. Махмут пошел красными пятнами, Фил кидал взгляды на меня и на членов комиссии. Продолжить мой рассказ никто не пытался. Я же бестолково говорю, почему меня никто не поправляет, не дополняет? Комиссия должна понять, что на помощь рассчитывать не приходилось, а раненых надо было доставить к врачам. Так, чтобы не усугубить полученные травмы. Помолчав и не дождавшись ни помощи, ни вопросов комиссии, сбивчиво закончила:
— Те, кто был впереди, уж скрылись из виду. Мы лишь примерно запомнили направление, а этих полосочек, показывающих дорогу… направление… там не было. Потом увидели сигнальный огонь над Академией, поняли, что немного отклонились в сторону. Мы долго возились, да еще двое возвращались к заводу… В общем, топливо в ранцах закончилось. Пришлось приземляться… прицерериться… В общем, пошли пешком. Очень волновались, что раненым станет хуже, у кого-то было кровотечение и мы боялись, что не дотащим живыми. Но тут приехал транспортер и нас забрал. Вот и все.
Несколько секунд тишины, а потом заговорил парень в зеленом медицинском халате:
— Вы отлично справились. Все пациенты живы. Кого-то мы уже выписали из лазарета, двое присоединяться к общей группе утром. У них были переломы, у одного открытый. Мы провели стандартные процедуры, но ребята еще три-четыре часа будут ограничены в движении. Завтра утром они вернутся в общую группу.
Я облегченно выдохнула. Вот и славно. После возвращения я места себе не находила, но не знала, как связаться с лазаретом и узнать о пострадавших.
— У вас есть что дополнить? — обратился к нам капитан Фреш.
Все отрицательно покачали головами.
— Нужно обеспечить связь! Даже коммы у всех были отключены, — неожиданно для себя выпалила я. — Хотя бы у сопровождающих… Мы бы сразу обратились за помощью!
— Ничего, ничего, не горячись, девочка, — пророкотал единственный член комиссии с маленькой бородкой. — Вы справились. А связь была просто отключена. Спутники связи каждые три месяца производят корректировку или заменяются. Так уж получилось.
— Связи и в другие дни не было, — буркнул кто-то из наших.
— Да, мы отключили коммы у абитуриентов, они не нужны вам во время испытаний. У остальных связь была, но инцидент произошел в самое неудачное время, — холодно проговорил капитан Фреш.
В словах его нам послышался упрек, который мы приняли на свой счет. Позже, обсудив происходящее, мы решили, что недоволен он был, скорее, собой или вообще организацией экскурсии.
Мы выбрались из штабного отсека и направились в жилую зону. Там обнаружилось, что народ занят ежевечерней зарядкой. Увидев нас, девушки начали аплодировать. Коридор был очень длинным, в ближайшей к развязке части разместились комнаты девушек, а в другом конце — парней.
Мы начали пробираться мимо них к себе, но поняли, что зарядкой уже никто не занимается. В коридоре стоял гул, который стремительно нарастал.
— Это наши спасители! — крикнул кто-то, по-видимому, из раненых, которых мы тащили.
— Качать их! — подхватили вокруг.
Вас когда-нибудь качали? Подняв на руки и подбрасывая в воздух? Ощущение не из приятных, если честно. Надо очень верить в свою команду, чтобы получить от этого удовольствие. Здесь же ситуация осложнялась не только малой гравитацией, но и тем, что вокруг была не команда, а конкуренты. Некоторые радостно подхватили игру, но кому-то представился шанс незаметно для других испортить нам настроение.
Поначалу девчонки схватили нас и подкинули вверх слишком сильно. Потолки здесь были метров в пять, но и этого оказалось мало. Меня понесло так, что ноги оказались чуть выше головы, повезло. Филу повезло меньше — я видела, как он врезался в потолок головой. Где-то сбоку взвизгнула Алька, но я ее не видела, потому что теперь не видела вообще ничего.
Мы хаотично летали над коридором, нас передавали как в эстафете, отталкивая, словно волейбольные мячи. Ориентацию потерять ничего не стоило, я летела то вниз головой, то спиной веред, кувыркаясь в воздухе и следя лишь за тем, чтобы не расшибиться о стены, пол и потолок.
Постепенно приноровилась к этой чехарде, но тут увидела, как впереди возник Дергунчик, поймал Алю, стиснув ладонями ее груди, крутанул ее в воздухе и отправил в полет, мощным хлопком по попе. Алька сжалась в комок, и ее закрутило волчком, а потом она врезалась в стену, рухнула вниз и осталась лежать.
Дергунчик стоял у левой стены, а траектория моего полета проходила ближе к правой. Чуть приблизившись к стене, я оттолкнулась от нее ногами и полетела в его сторону. Он, хохоча, еще провожал взглядом кувыркающуюся Альку. И тут я врезалась в него, схватила руками за голову и по инерции увлекла за собой. Этот дегенерат такого не ожидал и стал мотать ногами, круша тех, кто поспешил ему на помощь.
Ха! Я-то уже пролетела по этому коридору метров двести, если не больше, так что приобрела небольшой опыт. Не выпуская башку Дергунчика из рук, я завопила что-то воинственное, развернулась, оттолкнулась от стены, потом от потолка, закрутила его вокруг себя.
Люди начали разбегаться, мы летели с ним ногами в разные стороны, создавая неплохую вертушку. Самые неуклюжие, не успевшие увернуться, получали удары тяжелыми ботинками по спинам и головам.
И тут в коридоре взвыла сирена.
Выпустив голову Дергунчика из рук, я придала ему ускорение, а сама бессильно опустилась вниз.
Моральных уродов нужно учить. Надеюсь, он запомнит мой второй урок, двоечник. Одного ему было мало.