Зов

12

Дана Феррин внезапно проснулась в своей спальне в Альпенхерсте, не понимая, что ее разбудило.

Сначала она подумала, что услышала какой-то шум. Она лежала и смотрела на дверь. За дверью был коридор, ведущий на лестницу. Дана ждала, прислушиваясь.

Луис безмятежно спал рядом. Фигура на кровати, которую она скорее чувствовала, чем видела, конечно же был Луис. Разве не так?

Она резко повернула голову в его сторону. Мужское тело под стеганым одеялом было повернуто лицом к стене. Она узнала его волосы. Дана вздохнула, но на этот раз тише. Она ждала, когда снова услышит этот звук, шум и боялась его повторения.

Внезапно она почувствовала, как огромен этот дом. Но расстояния в темноте были ненадежной защитой: самый дальний шкаф мог оказаться совсем рядом, услышь она в нем хоть шорох. Она лежала и ждала, глядя в неподвижные тени. Ее сердце уже перестало колотиться, но вдруг резкий звук повторился.

Она затаила дыхание, сердце ее вновь учащенно забилось, а руки вцепились в простыню. Она уставилась на тени в коридоре и ждала, что одна из них начнет двигаться.

Может, разбудить Луиса? Не впадай в истерику, ты можешь с этим справиться. Вероятно, это трещит старый паркет.

Дана знала, что в конце концов ей придется подняться и пойти посмотреть. Прошло несколько секунд, минута, может быть, две.

Дана откинула одеяло и тихонько встала. Она не хотела будить мужа без надобности. Она никогда не спала в ночной рубашке, но халат всегда висел на спинке стула рядом с кроватью, и она накинула его. Луис спал. Тишина.

Ковер показался ей прохладным, когда она босиком шла к двери. Дотронувшись до дверного косяка, она остановилась и прислушалась. Все было тихо. Она сделала еще шаг.

Коридор казался длинным, и в дальнем конце его было темно, хотя, чтобы увидеть, что он пуст, света было достаточно. Маленький столик рядом с лестницей, картины на стенах — все так же, как и раньше. Двери во вторую спальню и в обе комнаты для гостей тоже были открыты, как всегда.

Она взглянула на лестницу в середине коридора, которая просматривалась вся, вплоть до лестничной площадки. Дана прислушалась — все тихо. Она прислушивалась до тех пор, пока тишина не стала казаться ей абсолютной и немного пугающей.

Так оно и есть — просто звуки старого дома. Ничего угрожающего и страшного, все как обычно. Удивительно, что можно себе напридумать. Она на мгновение вспомнила сцену на пляже: как нелепо она выглядела! Луису было непросто жить с ней.

Она должна бороться с этими приступами беспричинного страха. Когда-нибудь она этого добьется: нервная система станет спокойной и ровной, как раскрытая ладонь. Может быть, это частичная лоботомия? Лоботомия. Что за странное слово?

Позади нее что-то шевельнулось.

Дана отпрыгнула назад к двери. Просто чтобы схватиться за что-нибудь прочное, надежное, хотя бы за дверной косяк. К счастью, она не закричала. Оказывается, это Луис ворочался во сне, и старая кровать с пологом заскрипела.

Дана глотнула воздух, потом еще. Все это полная ерунда, просто старый скрипучий дом. Или, может, ее разбудил сон. Луис ворочался в кровати, и этот шум был как успокаивающий голос, зовущий ее в постель. Ты удостоверилась, что никого нет, теперь ты можешь идти назад. Дана еще раз оглядела коридор, так, на всякий случай, и вернулась в спальню.

Но вместо того, чтобы лечь, она на цыпочках пошла в ванную, тихо закрыла за собой дверь и включила свет. Когда ее глаза привыкли к свету, она посмотрела в верхний угол аптечки, где стоял маленький коричневый пузырек, повернутый этикеткой к стене.

Вообще-то не было никакой необходимости прятать его: она с Луисом обсуждала, брать ли ей с собой лекарство или нет. Луис не возражал: пусть Дана принимает таблетки, если нужно. Но только если действительно нужно. Так они договорились. Дана открыла пузырек, посмотрела на белые таблетки, похожие на крошечные летающие тарелки.

Хальцион, его выбрал доктор Роум. Дана старалась припомнить, как выглядел валиум, который назначала ей Медлин Пинки от нервов после снотворного «пласидил». Не хотелось даже думать о том, как давно это было. Все началось с видения.

Тогда она жила одна и работала в рекламной фирме. В то время у нее был длительный перерыв в отношениях с архитектором Стеном Морриллом. Дана старалась не думать о том видении, оно могло снова помешать ей заснуть. Она смотрела в зеркало, пытаясь забыть его, но ее собственные черные брови напоминали ей о других бровях.

Это была окружная больница, где по всем углам стояли огромные прозрачные мешки, полные мусора. На этаже, где была палата ее матери, сидела за столом медсестра. Она показала ей Рукой, куда идти, и Дана пошла в указанном направлении. Она заметила всего одну дверь в длинном коридоре. Дверь была полуоткрыта, и Дана вошла. Кровать была скрыта занавеской, которую пришлось отодвинуть.

Под простыней лежало безжизненное тело, колени согнуты набок. Тело, казалось, сжалось, птичья грудь ввалилась, руки скрючились, как лапки замерзшей птицы. Но больше всего поразило лицо матери, это был удар в самое сердце.

Лицо было желтым, цвета старой застиранной простыни. Губы над приоткрытым ртом посинели — кричащая картина искривленного рта. Темные глаза Клодии выцвели, стали бледнее молока. Клодия отвела безжизненные глаза от Даны, но подняла их не к небесам, а направила в пустую белую стену за железной спинкой кровати.

Дана тряхнула головой и стала делать глубокие вдохи, считая их. Это был метод релаксации, о котором она, чтобы запомнить, читала в книгах гораздо чаще, чем ей хотелось. Интересно, принимала бы она снотворное, если бы не мама? Они, казалось, были неразделимы: мама и таблетки, с помощью которых она старалась победить безумие.

Она была рада, что ее мама не умерла, она действительно была этому рада. Смерть в окружной больнице казалась нереальной. Образ того видения, штрихи, из которых оно состояло, сложился потом, через годы; по правде говоря, она поняла это, пообщавшись с каждым из четырех психиатров. Скольких это стоило денег и потерянного времени! Лучше уж об этом не думать. Интересно, появилось бы у нее это видение, если бы не мама? Действительно ли она пошла к психиатру из-за того, что знала, что ей однажды придется увидеть лицо своей умирающей матери и продолжать после этого жить?

Всем детям рано или поздно приходится столкнуться со смертью матери. Когда не стало Джо, это было ужасно, и они все горевали. Для братьев Даны это, наверное, было то же самое, что и смерть Клодии; для Даны все было иначе.

Дети. Еще одна проблема. Дана не хотела детей. Если бы то же случилось с ее ребенком, она бы не вынесла. Когда-то между ней и матерью все было нормально, как и должно быть. Она верила, что было такое время, хотя и не слишком хорошо его помнила…

Она снова взглянула в зеркало и не заметила никаких изменений: все как прежде. Она не так уж плохо жила, хотя иногда жизнь казалась ей склеенной прозрачной лентой. Если бы она задала себе вопрос, будут ли они с Луисом всегда вместе, то не смогла бы уверенно ответить «да». И это неудивительно. Она не могла сказать этого ни о ком, кто, казалось, любил ее. Она относилась к Луису так же серьезно, как отнеслась бы и к кому-нибудь другому на его месте. Она могла честно признаться себе в этом. В действительности она не знала, что бы она вообще делала без Луиса. Это что-нибудь да значило. Это главное.

В других сферах она тоже преуспела: хороший доход и хорошие перспективы на будущее. Но она могла спокойно обойтись без всего этого, если бы, конечно, они с Луисом были вместе. Деньги, в общем-то, мало для нее значили. Часто они казались более важными для него, и она понимала почему.

Она снова заглянула в коричневый пузырек. Возьми одну, если тебе нужно, они для этого и предназначены. Нет, сказала она в ответ своему внутреннему голосу и закупорила пузырек. Она тихо закрыла аптечку, выключила свет в ванной и только после этого вышла. В комнате было прохладно. Сняв халат, она скользнула под одеяло, не скрипнув кроватью. Луис лежал на спине. Когда Дана задергивала полог, он что-то пробормотал и снова повернулся на бок, спиной к ней. Неужели он не спал все это время и знал, где она, и думал: приняла она таблетку или нет?

Сначала она хотела разбудить его и сказать, что не пила таблетки, но потом передумала. Она слышала, как он дышит, его дыхание было медленным и глубоким. Дана знала, что он не стал бы возражать, он всегда хочет, чтобы ей было лучше. От такой мысли Дане стало спокойно, и она напомнила себе об этом несколько раз в течение тех часов, которые, лежа с открытыми глазами, прислушивалась к шорохам в спящем доме.