Зов

1

Взлетая вверх, замирая и резко падая вниз, как сосулька с крыши, железный штырь уходил глубоко внутрь. Удар был таким сильным, что штырь застревал. Выдернуть его можно было после раскачивания: вперед, назад и в стороны, наваливаясь и расширяя отверстие. Только тогда он поддавался.

Вечерний воздух в тени крыши источал прохладу. От пушистых пихт и елей тянуло ароматом смолы, а легкий ветерок приносил запах озера, чистый и ясный, словно звук вечернего колокола.

Еще один страшный удар. Однако никто не испугался, да и пугаться было некому: сторож уже уехал…

Старый дом молчаливо стоял в тени деревьев. Тишину нарушал только один звук. Он шел из-под козырька крыши и напоминал грубый шепот. Или чье-то тяжелое дыхание в телефонной трубке в бездонной тьме ночи. Или шипение, слетающее с пересохших губ. Или июльский вечер, устраивающийся на ночь в засохшей траве на опушке леса.

Некому было услышать этот звук, напоминающий рвущийся из сухого горла воздух, и некому было увидеть, кроме краснохвостого ястреба. Но там, где он кружил, на высоте двух тысяч футов, слышен был лишь свист ветра. А прямоугольник озера, далеко внизу, высвечивался обломком зеркала и отражался в его хищных глазах.

Он мог бы многое увидеть на лужайке вокруг большого дома, в густой и причудливой тени разлапистых пихт. Острые глаза ястреба заметили бы, как из темного квадрата тени под карнизом поднимается штырь, который затем глубоко вгрызается в одно и то же место в темном углу под темно-серой крышей.

Но ястреба привлекало совсем иное. От него вряд ли ускользнул бы взмах крыльев жертвы, со свистом режущих воздух. Он замечал мельчайшие подробности даже в лесу: по резкому шороху потревоженной листвы он узнавал о добыче задолго до того, как резким ударом настигал ее и повергал во тьму; он заранее ощущал на острие своего черного языка вкус теплой крови и тяжесть лишенного опоры обмякшего мертвого тела и видел окровавленный рот, тщетно ловящий воздух.

А штырь снова взлетает вверх и замирает на секунду в воздухе.

Удар. Еще удар. Глухой щелчок, как по пустому черепу.

Вот так. Теперь все…

По траве лоскутами распластались темные пятна. Задолго до того, как они слились с тенью карниза, штырь с большими усилиями был извлечен из отверстия.

Чьи-то руки вернули его на прежнее место, в поливальное устройство в центре лужайки, напротив домика сторожа. На прежнее место присоединили и шланг, который лежал теперь на той же аллее, как обычно извиваясь зеленой змейкой между старым домом и поливальным устройством. Но обычно этого никто не замечал.

В тени, отбрасываемой угловым навесом, кто-то примял и утоптал крестообразную выемку в земле. Чьи-то руки замаскировали все следы ударов. Все, кроме одного, — если бы были свидетели, они бы знали, какого.

Густеющие тени подкрадывались к дому с опушки леса, пропитанной дурманящим запахом пихт, опавшей хвои и сухой земли. Этот запах темным облаком сгустился вокруг стен старого дома, отдыхающего от дневного зноя в ожидании новых владельцев.