Звуки музыки тонут в раскатах весенней грозы. В чернильном небе, за темными кронами деревьев, мерцают зарницы. Природа вторит моему настроению – кажется, вот-вот разразится настоящий шторм. Устроившись на пледе, пропитанном запахами травы, костра и копченой рыбы, я сжимаюсь от холода и злости, комкая край свитера в руках. Ярость скручивает меня изнутри. Хочется выплеснуть её наружу, закричать, чтобы стало легче: на всю эту веселящуюся компанию, на этих счастливых идиотов, которые смеются, танцуют, падают в траву, разливая свои напитки из дурацких пластиковых стаканчиков. Они живут здесь и сейчас, словно не существует ничего, кроме этого вечера.
Неподалеку, возле старого дуба, в мягком свете угасающего костра – Марк и Софи. Танцуют, обнявшись, абсолютно не попадая в ритм, не слыша музыки и находясь в своем собственном маленьком мире. Он что-то шепчет ей на ухо, она хихикает, прикрывая рот ладошкой, и потом – робкий, нежный поцелуй, точно из старых ромкомов, которые я так люблю смотреть в одиночестве в грустные вечера. У них там любовь, а я сижу здесь совсем одна, и грудь сдавливает такая невыносимая боль, как если бы у меня отняли что-то очень важное, что-то жизненно необходимое.
Кайл ушёл. Просто взял и исчез, пока я с ребятами кидала ножи в этом глупом конкурсе. Без объяснений, без прощания, будто меня и не было на пикнике. Теперь сижу у реки, смотрю на чёрную воду и не могу понять, что произошло. Всё же было хорошо! Почему он так поступил? Его взгляд до сих пор жжёт кожу, а улыбка не отпускает.
И вообще, а как же то мгновение, когда мы случайно коснулись плечами? Я же видела, как он замер и как загорелись его глаза! Это было настоящее, без всяких сомнений! Кайл смотрел на меня иначе, не просто как на куратора или девчонку из престижного района. Он мне симпатичен, и я уверена, что это взаимно. Так почему же он сбежал?
Тереблю край свитера, ногти цепляются за нитки, оставляя некрасивые затяжки. Всё, хватит. Хочу домой! Наберу всяких вкуснях, зароюсь в одеяло и буду смотреть самые слащавые фильмы и плакать! Девочка я или кто? Вот объясните мне, почему у Софи и Марка всё так легко? Почему им можно стоять под дубом, целоваться и обниматься, а у меня вечно всё идёт наперекосяк?
Встаю, машинально отряхивая джинсы. Не пойду прощаться, не буду им мешать. И не хочу смотреть, как они бессовестно счастливы! Иду прочь от реки к дорожке, шаги глушит мягкая земля. Парк кажется бесконечным, но чем ближе к престижному району, тем ухоженнее он становится. Старая разбитая плитка выравнивается, обновляется, появляются узоры и бордюры. Некошенная трава превращается в ровный стриженый газон. Фонари встречаются все чаще и горят ярче, и их сияние озаряет буквально каждое дерево. Вдоль дорожек появляются лавочки – не покосившиеся деревянные, как скамейки у реки, а изящные железные, украшенные коваными узорами. Вскоре их дополняют клумбы, пестрящие яркими красками ирисов, аквилегий, роз, пионов и лилий, и воздух наполняется приятным цветочным ароматом. Всё вокруг дышит покоем и уютом и, кажется, нежно, успокаивающе шепчет: «Ты дома, ты в безопасности. Все хорошо». Но внутри – всё плачет от боли.
Вдали вижу военный патруль: трое в темной униформе, вооруженные автоматами. Проходят мимо, не обращая на меня внимания. Обычное дело. В нашем районе их редко встретишь, в отличие от парка, где они постоянно патрулируют, следят за соблюдением правил и пресекают любые нарушения.
Начинает накрапывать дождик, и я зябко кутаюсь в свитер, жалея о забытой дома куртке. Но это неважно. Пока я шла, мысленно ругая всех подряд, в голове уже созрел план: завтра я найду Кайла. Хватит гадать, хватит бегать. Больше никаких игр в кошки-мышки. Спрошу его прямо: почему он избегает меня? Если я не нравлюсь ему – пусть скажет честно, пусть покончит с этим. А если нравлюсь… Только от одной мысли об этом у меня учащается пульс и краснеют щеки, будто я уже стою перед ним. Решено! Найду, поговорю, и будь что будет!
В доме царит обволакивающая тишина. Все давно спят. Тихонько сняв кеды в прихожей и скинув свитер в корзину для грязного белья, крадусь к себе в спальню. Переодеваюсь в шелковую пижаму и падаю на мягкую кровать. Подушка пахнет лавандой, но заснуть не получается. Я ворочаюсь и смотрю на потолок, где тени от веток за окном плетут узоры, как кружево. Закрываю глаза, но вижу Кайла. Его шрамы, его пепельные волосы и голос с хрипотцой, от которого бросает то в жар, то в холод. Необъяснимое тепло разливается по телу, а в животе порхают бабочки-предатели. Ну нет… Неужели влюбилась? Только не это! Нужно взять себя в руки! Пока не поговорю и не выясню все – никаких глупостей! Слишком рано… Слышишь, Лина? Но что-то подсказывает, что мое сердце уже сделало выбор. Дурацкая улыбка не сходит с лица, и я, сгорая от смущения и странной, сладко-горькой радости, зарываюсь носом в подушку. Завтра его найду, и все решится. Правда, пока не знаю как, но когда это меня останавливало?
Солнце только-только начинает пробиваться сквозь шторы, а я уже на ногах! Энергия бьет ключом, будто спала не три часа, а все двенадцать. Пора действовать! Молниеносно умываюсь, надеваю миленькое нежно-голубое платье и бегом в столовую. Там мама уже наслаждается утренним чаем, а на столе ждет вкусный завтрак: золотистые блинчики, хрустящие тосты, три вида ароматного джема и, конечно же, мой обожаемый черный кофе.
— Доброе утро, солнышко. На утреннюю смену сегодня? Ты прямо светишься! Как настроение? Поделишься новостями?
— Доброе утро, мамулечка! Да, мне по утрам как-то продуктивнее работается, — пожимаю плечами, откусывая тост. — Настроение отличное. А новостей нет, все как обычно: отчеты, задания, ничего особенного.
Мама ставит чашку на блюдце и, неожиданно слегка нахмурившись, говорит:
— Лина, милая, ты, наверное, не знаешь, но у отца сейчас непростой период на работе, — начинает она, тщательно подбирая слова, будто ступает по тонкому льду. — Он на взводе, всё время решает какие-то вопросы. Что-то упоминал вскользь про закулисные игры и интриги. Пожалуйста, будь благоразумна и не лезь в неприятности, хорошо? Постарайся не раздражать его лишний раз.
— Постараюсь.
Ну а что еще я могу ответить? Хотя внутри, конечно, всё протестует. Отец вечно что-то решает, вечно на взводе, вечно считает, что знает, как мне жить. Но я не ребёнок, и в своей жизни разберусь сама. Допиваю кофе и вскакиваю.
— Ну все, я побежала! — целую маму в щеку и вылетаю из дома, по пути хватая сумку с вешалки.
Иду к центру управления городом, а в голове одно: как же мне найти Кайла? Он же явно не тусуется в кафе с лавандовым рафом, да и вряд ли болтается в парке с модной книгой. Он или в шахте, или дома, или в баре, или… да много где, но точно в индустриальном районе, где я никогда не была. Но я справлюсь, там же безопасно. Да ведь?
В центре киваю охраннику и поднимаюсь в офис. Отчеты уже ждут на столе, рабочий голограф мигает, датчики на уровнях пищат, как комары. У меня всего пять часов, чтобы разработать стратегию и разобраться с накопившимися делами.
Открываю папку, один за другим просматривая распечатки и отправляю задания. Среди привычных бланков из управления шахт и записок от коллег неожиданно нахожу белоснежный конверт. Хм, это что-то новенькое. Интересно, от кого?
Сгорая от любопытства, вскрываю письмо и разворачиваю сложенный вдвое листок:
“Здравствуй, Лина. Вчера ты так внезапно сбежала с нашего свидания, что я, право слово, опешил и не успел сказать главного. Прошу тебя еще об одной встрече, в любом месте и в любое время. Хотел бы написать больше, но есть вещи, которые возможно обсуждать исключительно при личном общении. Приятно удивленный тобой, Лиам".
В полном недоумении рассматриваю ровные строчки, написанные от руки. Неужели он всерьез просит о новой встрече? А больше ничего не надо? Чтобы я в здравом уме согласилась еще раз увидеться наедине? Да ни за что! Пусть ищет другую простушку! Заманивает какими-то тайнами… Еще и на работу пишет. Нет уж, на эту удочку меня не поймаешь. Вот даже отвечать не буду, думаю такой жирный "намек" он поймет правильно. Надеюсь, он не будет следить за мной?
И тут в голову приходит безумная и одновременно гениальная идея. Я же куратор! У меня есть доступ к базе и частично к системе контроля. И я могу выследить голограф Кайла! Это не совсем по правилам, даже, скорее, совсем не по правилам, но если никто не узнает, то какая разница?
Открываю базу, вбиваю: «Истребитель 721». Еще несколько хитрых действий, и отправляю запрос в систему слежения. Экран мигает и… выдаёт карту. Точка – его голограф – движется в бедном районе, судя по отметкам и указателям, где-то недалеко от местного рынка. Осталось всего лишь повторить всё то же самое в наручном устройстве, и абсолютно в любом месте я смогу его найти! Ну точно, я либо гений, либо маньяк!
Дыхание учащается, как будто уже бегу к нему. Но смена до полудня, и уйти сейчас – значит нарваться на вопросы. Пью уже третью кружку кофе, пытаюсь читать отчёты, проверять датчики – без толку, мысли только о грядущей встрече. Стрелки часов движутся невыносимо медленно: десять, десять тридцать, одиннадцать. Перебираю пальцами браслет, кручу его на запястье, пока кожа не краснеет. Одиннадцать сорок пять. Начинаю просто ходить по офису кругами, лишь бы занять время. И ура — полдень!
Вскакиваю, хватаю сумку, уже на лестнице слышу, как захлопывается дверь в офис. Охранник что-то бормочет, но я уже выбегаю на улицу. Так, чуть не упустила самое важное: надо замаскироваться! Если прибегу в бедный район в своей одежде, меня либо обчистят, либо отцу доложит охрана – и тогда мне конец. Делаю крюк, забегаю в торговый центр. Первый этаж весь занят шикарными бутиками с дорогими нарядами, косметикой и украшениями, второй – разными кафешками на любой вкус, кондитерской, первоклассным салоном красоты и уютным кинотеатром, на третьем расположились симпатичные лавочки со всякими бытовыми штучками, мебельный и мой любимый книжный, и, наконец, на четвертом этаже – простенькие маленькие торговые точки для людей с более скромным достатком. Отлично! Мне сюда!
В первом попавшемся магазине с одеждой хватаю то, что кажется похожим на наряды девчонок-истребителей на тусовках. Потертые джинсы, белая футболка, простенькие кеды и чёрная толстовка с капюшоном – идеально, чтобы спрятать волосы. Расплачиваюсь наличкой, так как не хочу светить странную покупку перед отцом. Сразу, в этом же магазине, переодеваюсь в примерочной и запихиваю свои вещи в сумку. Спускаясь на лифте, завязываю волосы в тугой хвост и прячу под капюшон. На первом этаже смотрюсь в витрину – ну, вроде бы нормально, скучненько, неприметно.
Парк встречает тишиной, только листья шелестят от ветра. Иду быстро, дорожки сужаются на глазах. Патрульные, теперь внимательно посматривающие на меня, попадаются все чаще, а фонари – все реже. Ухоженный газон уступает место буйной траве, деревья смыкаются в непроходимую чащу – так далеко я еще никогда не заходила. Влажный воздух здесь пропитан терпким ароматом прелой листвы, сырой земли и едким запахом гари. Эта странная и непривычная смесь безошибочно выдает близость промышленной зоны. И вскоре передо мной вырастает унылая серая стена и ворота, за которыми начинается рабочий квартал. Тихонечко прокрадываюсь мимо будки с задремавшим охранником, ощущая, как по спине бежит целое стадо неприятных мурашек, а внутри все сжимается от страха и волнения. Бросаю взгляд по сторонам и понимаю – я словно оказалась в другом мире.
Лесная свежесть остается позади, уступая место тошнотворному запаху нечистот, угля и сырости. Потрескавшиеся фасады домов с грязными или выбитыми окнами прижимаются друг к другу, а узенькие тротуары оказываются погребены под слоем мусора. Люди, одетые в поношенную, выцветшую и заштопанную одежду, занимаются своими делами. Женщина с потухшим взглядом тащит тележку, полную обшарпанных вещей. Старик копается в мусорном баке, доставая разный хлам. Дети лет пяти играют с заклеенным мячом. Ссутулившись и опустив голову, я быстро иду по петляющим закоулкам, и точно пытаясь стать невидимой, как можно ниже натягиваю капюшон. Но даже так я ощущаю на себе чужие липкие взгляды.
Моя одежда не просто выделяется, а буквально кричит, что я не отсюда. Вот же дура! Ведь была уверена, что оделась просто, но здесь мои новенькие джинсы – как роскошное платье из шелка, а беленькие кеды – будто лакированные туфельки с витрины. Щёки горят от стыда. Какой же позор… Как я не поняла, что девчонки-истребители одевали лучшее из того, что у них есть?
Стараюсь не смотреть по сторонам и, чтобы не привлекать еще больше внимания, сворачиваю в темный переулок. На руке мигает голограф, перестраивая маршрут до ярко-красной точки – до Кайла. Он где-то впереди, в нескольких кварталах от меня, и идет довольно быстро – никак не получается догнать. Только бы в шахту не ушел, а то что тогда делать? Внезапно что-то начинает заслонять тусклый солнечный свет, едва пробивающийся сквозь смог. Поднимаю голову и вижу толпу парней. Молодые, лет двадцати, в каких-то обносках, с сигаретами, торчащими изо рта. Все их похотливые взгляды прикованы ко мне. Ой, блин…
И тут один из банды, криво усмехаясь, обнажает пожелтевшие зубы:
— Привет, куколка, потерялась? Давай помогу тебе найти дорогу… в мои хоромы. Там будет ой как жарко, обещаю. Тебе понравится!
Остальные ржут, надвигаясь на меня и обдавая едким дымом. Сердце уходит в пятки, но паниковать я не собираюсь. Дерзко вскидываю подбородок и нахально улыбаюсь в ответ:
— Не сомневаюсь в вашем гостеприимстве, мальчики, но, к сожалению, уже очень опаздываю на свидание. А мой парень ой как не любит ждать. Здоровый такой, с пепельными волосами и двумя мечами за спиной. Знаете, небось? Истребитель, Кайлом зовут, работает на -9.
Парни переглядываются. Ухмылка сползает с лица главаря, и он демонстративно плюет на землю передо мной.
— Проваливай, пока цела, — бурчит, отворачиваясь, и машет рукой остальным.
Быстро развернувшись, сбегаю как можно дальше от этого переулка. Пронесло. Больше ни ногой в темные подворотни. Вроде бы на главных улицах я в относительной безопасности. Фух. Потихоньку успокаиваюсь, хоть адреналин все еще бурлит в крови, а тело бьет нервная дрожь. Неожиданно дисплей голографа трижды мигает красным, привлекая внимание: метка Кайла оказывается неожиданно близко, где-то рядом, в паре кварталов.
Почти бегом преодолеваю оставшееся расстояние. Только бы успеть! И вот за поворотом – управление шахт: серая коробка с тусклой вывеской и грязными окнами. М-да. Не такого я ожидала от одного из главных зданий города. Ну и ладно, не это сейчас важно. Голограф издаёт пронзительный писк – я приглядываюсь и среди других людей, буквально в тридцати метрах от себя, вижу Кайла. Как всегда, в черной куртке, темных джинсах, но сегодня… за спиной у него мечи! Впервые вижу его с оружием. Ох, мамочки, как же невероятно круто он выглядит! Подходит к двери, уже касается ручки, но вдруг замирает и, нахмурившись, смотрит по сторонам, будто что-то чувствует. Не раздумывая ни секунды, кричу:
— Кайл, стой!
Он мгновенно оборачивается. В его глазах мелькает изумление, в один миг уступающее место холодной, настороженной серьезности. Точно дикий зверь, почуявший добычу, он стремительно сокращает дистанцию. Его тень обрушивается на меня, давит своей мощью, как отвесная скала. Ощущаю себя ничтожно маленькой и уязвимой, будто обнаженной перед его пронзительным взглядом. Но пути назад нет.
— Лина? — голос обжигает, подобно прикосновению льда. — Какого дьявола ты здесь забыла?
Несмотря на охватившее меня волнение, гордо выпрямляю спину, пытаясь собрать всю свою волю в кулак. Да что ж такое! Перед пацанами из подворотни и то увереннее себя чувствовала! Но я не для того сюда пришла, чтобы молчать. Поднимаю подбородок и с вызовом смотрю ему прямо в глаза:
— Я здесь, чтобы поговорить. Почему ты исчез вчера, не сказав ни слова? Неужели я настолько ничего для тебя не значу, что ты даже не счел нужным попрощаться?
Он демонстративно фыркает и скрещивает руки на груди, но румянец на щеках выдает его с головой. Обалдеть! Вот если бы сама не увидела, ни в жизнь бы не поверила, что Кайл умеет краснеть!
— Зря ты сюда пришла, — цедит сквозь зубы, но голос явно мягче, чем ему хотелось бы. Будто он старается быть грозным, но никак не получается. — Это не твой благополучный район с цветочками и кафешками. Здесь тебя ограбят, а то и хуже. Посмотри на себя, на свои вещи – ты слишком выделяешься.
— И что не так с моими вещами? — огрызаюсь скорее по инерции, хотя уже успела убедиться, насколько он прав. — Я оделась примерно как все тут! И не переводи тему! Почему ты меня избегаешь? Я что, такая страшная? Или ты боишься, что кто-то увидит тебя со мной, с девчонкой из престижного района?
Кайл открывает рот, чтобы ответить, но осекается. Его взгляд мечется по моему лицу, от глаз к губам и обратно, и я вижу, как он нервно сглатывает. Была не была! Упрямо шагаю еще ближе, хотя колени трясутся, как у новорождённого оленёнка:
— Скажи прямо. Я тебе противна? Поэтому ты сбежал?
— Противна? — резко выдыхает, точно от острой боли. Глаза становятся почти черными, он наклоняется ко мне, и я чувствую обжигающий жар его дыхания. — Лина, ты… ты вообще понимаешь, что творишь? Ты из другой вселенной! Тебе нельзя тут быть, нельзя со мной…
— А если я хочу? — обрываю его, сокращая расстояние между нами до минимума. — Если мне наплевать на твой район, на мои цветочки и кафешки, на всё? Ты мне нравишься, Кайл. И я знаю, что ты чувствуешь то же самое. Почему ты так боишься признать это?
Он застывает, словно пораженный молнией. Его рука, колеблясь, тянется, чтобы коснуться, но замирает в сантиметре от моей щеки. Мы стоим так близко, что мой взгляд невольно падает на едва заметные мелкие шрамы на его шее. Но, переборов волнение, я поднимаю голову, смотрю в его глаза и теряюсь в их бесконечной глубине, словно в омуте. Вижу, как он отчаянно борется с собой, и это сводит с ума. Хочу, чтобы он сказал что-то, хочу, чтобы перестал скрываться за своей броней.
— Лина… — наконец шепчет он. Взгляд прикован к моим губам, и Кайл, словно во сне, теряя контроль, медленно склоняется ко мне. Бабочки внутри сходят с ума и открывают шампанское, а сердце бешено колотится, готовое вырваться наружу от нахлынувших чувств и болезненной надежды.
— Эй, вы! Назовитесь! И документы, живо!
Такой желанный миг счастья разлетается вдребезги. Да чтоб вас всех! Но тут реальность обрушивается на меня, точно ледяной душ: в тусклом отражении окон я замечаю военный патруль. Пятеро солдат в черной форме, с непроницаемыми лицами и автоматами в руках. Они приближаются, и я знаю: если мои документы попадут к ним в руки, меня неминуемо доставят к отцу. А гнев “дорогого папочки” будет настолько страшен, что даже представить жутко.
— Вы что, оглохли? Документы! — рявкает командир, уже в пяти шагах от нас. — Или в участок захотели?
Шепчу, не оборачиваясь, голос дрожит от злости и страха:
— Отец убьет меня, если узнает, что я здесь.
Нахмуренные брови Кайла, тревожный взгляд, скользнувший за спину, еле заметный короткий кивок... Все это мелькает так стремительно, что я буквально не успеваю понять, что происходит. В следующее мгновение его рука сжимает мою, и жар его ладони, такой сильной и шершавой, обжигает меня, будто пламя. Без слов он тянет за собой, увлекая в тень узкого прохода.
Мы мчимся между домов по узким лабиринтам грязных переулков. Бегу, не думая ни о чем, кроме тепла его прикосновения. Кайл петляет, оглядываясь, пока наконец крики патруля не стихают. Останавливаемся у стены, где в густых зарослях кустарника виднеется неприметная дыра, за которой проглядывается парк. Его рука все еще держит мою, и я не хочу, чтобы он отпускал. Чувствую, как его большой палец еле заметно гладит моё запястье, и от этого миллионы крошечных искр вспыхивают под кожей, а в его взгляде, прежде таком сдержанном и серьезном, теперь разливается ничем неприкрытая нежность.
— Больше сюда не ходи. Можешь спорить, но здесь небезопасно. Я сам найду тебя, обещаю.
Я киваю, не в силах говорить. Хочу кричать, что мне плевать на опасность, что пришла ради него, что не боюсь его мира. Но слова застревают в горле, и вместо этого тихонько шепчу:
— Спасибо, Кайл.
И внезапно, повинуясь спонтанному порыву, встаю на носочки и касаюсь губами его щеки – мимолетный, невесомый поцелуй. Его кожа пахнет дымом и деревом, как тлеющий костер. Слышу его рваное дыхание, чувствую, как его пальцы сжимают мою ладонь сильнее, ощущаю, как гулко бьется его сердце. Не смея поднять глаз, разворачиваюсь и исчезаю за стеной. Я сделала это. И ни о чём не жалею.
В парке царит умиротворение, шелест листвы ласкает слух, а в душе пробуждается весна. Хочется взлететь, танцевать от счастья, поделиться своей радостью со всем миром! Его глаза… один лишь взгляд заставляет сердце биться чаще! А если бы… Проклятье! И все ведь было идеально, если бы не эти… патрульные! Будто нарочно, они появились именно в тот самый момент, когда до первого поцелуя оставалось лишь несколько секунд! Вот спрашивается, не могли что ли задержаться где-нибудь, а лучше вообще не приходить?
Погружённая в свои мысли, я не замечаю, как подхожу к дому. Бесшумно открываю дверь, холл встречает ароматом орхидей и роз, а я начинаю подбирать в голове слова, чтобы завтра рассказать маме про Кайла. Как бы это так описать ей те чувства, которые он во мне вызывает, и при этом не нарваться на дурацкие намёки на "неподходящую партию" и "неравный брак"? Какой, спрашивается, мезальянс может быть в 3025 году? Уже на цыпочках пробираюсь к лестнице, стараясь не шуметь, когда тишину внезапно разрывает властный голос отца:
— Лина! Немедленно сюда!
Чёрт! Где же я прокололась?! Сердце падает в пропасть. Точно в кошмарном сне направляюсь в сторону гостиной. Отец неподвижно стоит у камина, скрестив руки на груди. Лицо пылает гневом, а на шее пульсируют вздувшиеся вены, выдавая с трудом сдерживаемую ярость. Бледная как полотно мамочка сидит в кресле, с тревогой глядя на меня. Её пальцы судорожно сжимают чашку с недопитым чаем, но она молчит, будто боится произнести хоть слово. Отец смотрит на меня с осуждением и разочарованием, словно я предала его доверие. Ощущаю кожей, как вокруг сгущается воздух, предрекая неминуемый скандал.
— Как ты посмела?! Как тебе только в голову взбрело заявиться в рабочий район?! — орёт он, а я дёргаюсь, как от пощёчины. — В эти грязные трущобы! В эту помойку! Да ещё и с каким-то истребителем! Неужели ты думала, мне не сообщат, когда система распознавания лиц засечёт тебя в этом гадюшнике?! Ещё и от патруля убегать вздумала! Ты вообще понимаешь, что натворила, дочь моя? Ты опозорила нас! Запятнала честь нашей семьи!
Стыд прожигает меня насквозь. Смотрю в пол, избегая взгляда отца. И, несмотря на то что внутри всё клокочет от злости, я едва слышно шепчу:
— Отец, прости меня. Я не хотела…
— Не хотела, говоришь?! — он шагает ближе, и, кажется, вот-вот готов взорваться. — А целовать этого нищего оборванца ты хотела? Я пробил его по базе — он меньше чем никто, Лина! Пыль под нашими ногами! Бесправный раб, который годится лишь на то, чтобы убивать тварей в шахте, пока его не сожрут! Да он недостоин даже смотреть в твою сторону!
Оцепенение мгновенно проходит, а стыд сменяется яростью, разгорающейся с невероятной скоростью. Как он смеет говорить, что Кайл недостоин меня?! А этот лицемерный, самовлюблённый Лиам, по его мнению, предел мечтаний и лучшая партия на свете?! Вскидываю голову и сквозь стиснутые зубы выдыхаю:
— Не указывай, кого мне любить! И если я захочу, то выйду за него замуж!
Мама ахает, её глаза мечутся от меня к отцу. Звон разбивающейся чашки эхом разносится по комнате. Лицо отца наливается кровью, а глаза сверкают неистовой злобой.
— Замуж?! — рычит он, словно раненый зверь. — За этого… ходячего мертвеца?! Пока живёшь в моём доме, ты будешь подчиняться мне! Две недели домашнего ареста, Лина! Забудь о развлечениях, никаких подруг и встреч – только работа и дом! Я приставлю к тебе охранника! Двоих! Клянусь, я сделаю всё, чтобы он исчез из твоей жизни!
Его слова обрушиваются на меня, как смертный приговор. Слезы жгут глаза, но я не позволяю им упасть. Горло сдавливает, точно удавкой. Разворачиваюсь и бегу в свою комнату. Падаю на кровать и в отчаянии утыкаюсь лицом в подушку, чтобы заглушить крики и рыдания. Отец может лишить меня свободы, может следить за мной, но он никогда не сможет отнять мои чувства и воспоминания о Кайле.
И тут меня окатывает ледяной волной осознания. Если я не найду выхода и не смогу достучаться до сердца отца, то стану лишь пешкой в его игре. И рано или поздно меня заставят выйти замуж за того, кого выберет он, и я потеряю себя навсегда…