Золото и пепел. Хроники города номер Три

Глава 5. Кайл.

Тусклый серый свет пробивается с улицы сквозь мутное стекло, подчеркивая унылость комнаты и пыль, осевшую по углам. Голова болит так, будто её разрывает на части. Лежу уже час на продавленном диване, потерянный и опустошенный, бездумно глядя в потолок. Вчерашний вечер не отпускает: её звонкий голос, её золотистые волосы, но особенно её глаза – яркие, бирюзовые, по-детски наивные и любопытные.

Три года я представлял, какая она в реальной жизни, и вот увидел её на пляже – настоящую, из плоти и крови, в золотом платье, по стоимости как моя зарплата минимум года за два, с улыбкой, от которой внутри всё переворачивается с ног на голову. И что я сделал? Сбежал, как последний болван! Сжимаю кулаки и бью жесткую спинку ни в чём не повинного дивана. Пружины обиженно скрипят в ответ. Сердце в груди колотится так, будто хочет вырваться и отправиться вслед за ней, но разум орёт: "Забудь, ты ей не ровня!". Но как? Всего одна встреча, и она влезла мне под кожу, как заноза. И я злюсь — на неё, на себя, на эту вечеринку и на весь этот проклятый мир, где мне никогда не будет места рядом с ней.

Бросив взгляд на часы, с трудом отрываюсь от дивана и плетусь к раковине. Ледяная вода обжигает лицо, смывая остатки сна и похмелья. В небольшом треснувшем зеркале ловлю свое отражение: шрам на шее, ещё два на ключице и один на плече. Выгляжу погано, будто монстры меня уже разорвали на части, а потом ещё и пережевали, а я всё равно почему-то встал и пошёл дальше.

Натягиваю джинсы, серую футболку и, поверх, — потрепанную кожаную куртку, насквозь пропитанную запахом шахты. Привычным движением закрепляю ножны за спиной, заодно решаю проверить мечи. Непорядок. Лезвия хоть и острые, но уже с мелкими зазубринами. Надо будет заскочить к кузнецу, подправить. Прихватив со стола смятые банкноты и пропуск, выхожу на улицу.

В трущобах жизнь уже бурлит. В воздухе витает надоедливый запах рыбы и угля, голоса торговцев разносятся по узким улочкам, а среди обветшалых домов мелькают быстрые фигурки детей в поношенной одежде.

Академия истребителей – в тридцати минутах ходьбы – серое длинное здание с выщербленными стенами и железной вывеской. Сегодня проверка допуска на -8 и -9 уровни. Если завалю, придётся работать выше, где нет надбавки за риск, а платят и так копейки. Не вариант. Ещё и спускаться придётся часто в компании сослуживцев, чего терпеть не могу.

В холле гудят голоса – выпускники, восемнадцатилетние пацаны, хвастаются друг перед другом. Один, тощий, с кривой ухмылкой, тычет пальцем в свой жетон:

— Смотри, какой у меня номер понтовый – 1234! Круто, да? Наконец-то на -3 пустят, ух и порубаю там тварей!

Другой, чуть шире в плечах, фыркает:

— Ага, или обоссышься и сбежишь к мамочке. Я лично сразу на -4 пойду, вот это уровень!

Прохожу мимо быстро, стараясь не привлекать внимания. Наивные дураки! Они ещё не понимают, что это всё не игра. Что уже через год половина из их выпуска будет лежать в шахте, разорванная на куски. И если повезет, чистильщики найдут их останки раньше, чем монстры успеют всё сожрать. Тогда хотя бы их семьи получат компенсацию от управления, а если не найдут – то объявят без вести пропавшими, и концы в воду.

У стойки – дежурный, хмурый лысый мужик с лицом, будто высеченным из камня.

— Кайл, номер 721. Проверка допуска, — бросаю пропуск и жетон на стол.

Он кивает и, не отрываясь от газеты, тычет пальцем в коридор:

— Третий зал. Тебя уже ждут.

Третий зал, предназначенный для аттестации истребителей, поражает своими размерами. Стальные листы, покрывающие стены, испещрены глубокими царапинами от клинков и вмятинами от неудачных выстрелов. Пол усеян следами предыдущих тренировок и экзаменационных тестов выпускников – пятнами крови, выжженными участками от гранат. В центре зала – мишени: набитые опилками чучела с красными метками, подвешенные на разных высотах и расстояниях. Справа расположено испытание с датчиками для проверки реакции, слева – полоса препятствий: ржавые балки, канаты, кольца, шипы, торчащие из пола. У стены, в тени, стоят инструкторы в поношенной форме, обмениваясь короткими фразами. Среди них – Рихард. Высокий, жилистый, с седыми волосами и глубоким шрамом через всё лицо – вечное напоминание о неудачной попытке впервые пройти -10 уровень, где в итоге разорвали всю его команду из 7 человек. Он замечает меня, кивает:

— Кайл, ты вовремя. Начинаем.

Первое испытание – стрельба. Мне выдают пистолет – старый, с потёртой рукоятью, но затвор отзывается уверенным щелчком. Встаю на линию, ожидая, когда первую мишень установят в сорока метрах. Остальные будут появляться неожиданно, в случайных местах, на любой дистанции. Десять выстрелов. Прицел. Выдох.

Пули бьют точно в центр, опилки летят во все стороны, а чучела одно за другим беспомощно кренятся. И вдруг… одно – с длинными светлыми волосами. Миг, и её силуэт вспыхивает в голове, а палец на спусковом крючке предательски дёргается. Выстрел смазан, пуля задевает лишь край мишени. Это что ещё за чертовщина?! Кто из детей додумался нацепить на чучело парик?! Да и сам хорош… Соберись, болван! Последний выстрел – в яблочко. Рихард сухо отмечает:

— Девять из десяти. Мог и лучше. Следующий тест – проверка реакции.

Индикаторы, бешено мигающие красным, резко переключаются на зеленый. И в ту же секунду лазерные лучи выстреливают со всех сторон – из стен, из пола, с потолка, молниеносные и безжалостные, как когти монстров. Вместе с лазерами летят и дротики – попадёт хоть один, точно почувствуешь. Уклоняюсь, падаю, прыгаю, кувыркаюсь. Тело само знает, что делать, но проклятые мысли… Лина. Её звонкий смех у костра, платье, переливающееся в свете огня… Что ж так не вовремя-то! Внезапно жгучая боль пронзает плечо – дротик! Краем глаза замечаю, что ещё один летит в ногу, и едва успеваю увернуться. Затем еще, и еще… Десять минут ада, пот заливает глаза. Рихард недовольно смотрит на планшет:

— Пока тянешь на семьдесят восемь баллов. Отличный результат… для кого-то другого. Что случилось?

Не отвечаю. Дальше – ловкость. Адская полоса препятствий, которую нужно пройти на время: шаткие опоры, старые скользкие канаты, скрипучие кольца, а внизу – шипы, карающие за каждую ошибку. Таймер отсчитывает мгновения до старта, и раздается протяжный вой сирены. Прыгаю, цепляюсь, подтягиваюсь, не забывая следить за дыханием. Решающий участок – узкий мост над ямой с датчиками. Одно неверное движение – и провал. Стараюсь сосредоточиться, но воспоминания настойчиво выкидывают меня во вчерашний день. Да возьми же себя в руки, идиот! Но нога теряет опору, и я, как мешок с дерьмом, лечу вниз, в последний момент успевая ухватиться за край. Еще пара секунд, и датчик вспыхнет красным. Подтягиваюсь и делаю выход на две руки. Успел. Толпа молодняка взрывается восторженными криками:

— Давай, чувак!

— Легенда чуть не рухнул!

— Ну ты зверь!

— Да это войдет в учебники!

— Я тоже так хочу!

Рихард качает головой:

— Восемьдесят восемь. Вытянул. Последнее – бой.

Из пола, формируясь из маленьких светящихся кубиков, медленно выползает голографический монстр. Огромная тварь, гибрид змеи и волка, с очень длинным гибким телом и пастью, полной смертоносных игл. Выхватываю мечи и бросаюсь в атаку. Удар в шею, уклон от когтей, рублю по боку. Датчики фиксируют попадания. Проекция оглушающе визжит. И вдруг скручивается в спираль и “выстреливает” вперед, словно стрела. Оскаленная пасть летит к моей груди, и кажется, вот-вот вонзится в мое тело. Но за секунду до столкновения я падаю на спину, перекатываюсь, вскакиваю на ноги и отрубаю голографическую голову. Туша монстра моментально распадается на кубики и растворяется. Я стою, тяжело дыша. Рихард смотрит с подозрением:

— Девяносто шесть баллов. Лучший результат. Но ты несколько раз был на грани провала. Что с тобой происходит, Кайл?

— Не лезь. Всё нормально, — огрызаюсь, убирая мечи.

Студенты и выпускники хлопают, кто-то свистит. Рихард подходит ближе, понижая голос:

— Нужно поговорить. У меня к тебе есть очень важное предложение.

— Некогда сейчас, — отрезаю я, отводя взгляд. — Через пару дней зайду.

Рихард недовольно хмурит брови, но молча кивает и отходит. Знаю, что не отстанет, но сейчас не до него. Мне бы для начала разобраться со своей башкой. Наставник прав – я чуть не завалил гребаный тест!

Выхожу из академии и сразу направляюсь в управление шахт, расположенное неподалеку. Тело ноет от усталости, но выбора нет, сегодня нужно еще выполнить задание на зачистку – срок исполнения подходит к концу. За стойкой, впрочем, как и всегда, сидит старуха-сплетница и увлеченно листает очередной низкопробный журнал.

— Ты же 721, верно? — спрашивает она с хитрой ухмылкой.

— Верно. В чем дело? — настораживаюсь, понимая, что вопросы просто так задавать не будут.

— Тебе тут дополнительно работенку подкинули, пару купюр за неё получишь. Нужно напарника с собой на -8 уровень взять, показать, что да как. А то зелёный совсем, только тест на допуск сдал. Результат – 61 балл. Знакомьтесь и валите в шахту, читать мне мешаете, — ворчит она, кивая в сторону.

Оборачиваюсь и вижу совсем юного парня: нескладный, худой, испуганный, глаза мечутся, нос сломан… Такому в принципе в шахте делать нечего, тем более на -8 уровне. На поясе – пара ножей, в руках – простенький дробовик, стиснутый так, что пальцы побелели. Одет в старую, затасканную форму новичка, ботинки разваливаются, мокрые волосы прилипли ко лбу. Проклятье!

— Да ты шутишь, старая? — злобно хмурюсь, поворачиваясь к бабке за стойкой. — Это с каких это пор с 60 баллами пускают на -8? Всегда с 80 было, и не меньше!

— Приказ сверху, — пожимает она плечами. — Говорят, людей не хватает. Бери его с собой или вали. А оправдываться за пропуск задания потом перед начальством будешь.

— Да они совсем охренели! Он там сдохнет в первый же час!

— Расшумелся тут! А ну, цыц! Не мне это решать, — бабка недовольно морщится. — Я тут только деньги выдаю. Орать вздумал – наверх шуруй. Его, кстати, Дэном зовут, номер 1113.

Парень затравленно смотрит на меня, пытаясь выпрямиться:

— Я справлюсь… Я…

— Идем, — перебиваю, не дав договорить. — Но держись за мной и не лезь на рожон.

С душераздирающим воем ржавых механизмов лифт медленно погружается в темную бездну, на -8 уровень. Скрипучие двери, кажется, вот-вот развалятся на части. Под ногами, на полу, темнеют подсохшие пятна крови, а в воздухе все еще витает ее тяжелый, металлический запах, смешанный с сыростью и плесенью.

Дэн стоит неподвижно, будто парализованный, лишь дробовик в его руках мелко дрожит. Дыхание частое, прерывистое. Резкая вспышка света выхватывает из полумрака его бледное лицо, глаза полны неподдельного ужаса. Он кидает на меня взгляд и тут же отворачивается. Его губы беззвучно шевелятся, точно он пытается что-то сказать, но слова застревают в горле.

— Ты прав, — наконец шепчет он, голос дрожит и почти тонет в гуле лифта. — Я обуза. Но у меня сын, ему всего три месяца… Жена дома с ним, еще не оправилась после родов. Врачи говорят, нужно ждать. Нам отчаянно нужны деньги, Кайл, просто чтобы выжить. Мне хотя бы полгода продержаться, пока она не сможет вернуться к работе продавцом в торговом центре. Я искал хоть какую-то подработку, но мне ясно дали понять, что это не по правилам. Меня ведь сначала одного хотели отправить, но я выпросил опытного напарника на первый раз. Вот меня к тебе и приставили. Я не хочу туда, понимаешь? Не хочу! Но у меня нет выбора…

В груди неприятно сдавливает при взгляде на парня. Его дробовик – жалкая пародия на оружие против тех тварей, что ждут нас внизу. Он не воин, не истребитель. Просто мальчишка, которому не повезло в десять лет оказаться среди пятидесяти процентов неудачников во время распределения. С пяти лет нас учат в школе, что выбор случаен и беспристрастен, что все мы равны перед судьбой и стать истребителем – великая честь. Но как бы ни старалась пропаганда, никто не рвется идти в истребители добровольно. И если жребий так справедлив, почему среди новичков за последние годы я не помню ни одного ребенка из богатой семьи?

— Просто держись позади, — хмуро отвечаю ему. — Не глупи и не вздумай геройствовать.

Раздаётся протяжный скрежет металла, и лифт замирает. Двери нехотя, с мучительным скрипом разъезжаются, открывая ненасытную черноту -8 уровня. Ледяная, липкая сырость бьет в лицо, неся с собой тошнотворный запах разложения. Воздух тяжелый, пропитан смрадом гниющей плоти и затхлой воды. Каждый вдох – как глоток яда. Тьма давит, будто вязкая смола, поглощая всё вокруг, и только свет фонаря на моём плече режет её тонким лучом. Обломки старых рельсов торчат из земли, искореженные, будто их грызли зубами. Выхожу из лифта, ступаю осторожно, еле слышно. За мной Дэн – от его шагов по туннелю расходится эхо.

— Тихо, — шепчу я, показывая на ноги. Он замирает и, испуганно озираясь, кивает.

Юго-западный коридор – узкий и тесный. Обвалившийся потолок обнажает ржавые балки, прогнувшиеся под тяжестью породы. Камни под ногами едва слышно скрипят, впиваясь в подошвы. Впереди раздается шорох, а затем низкий утробный рык, от которого волосы на затылке встают дыбом. Моментально вытаскиваю меч. Лезвие хищно блестит, отражая свет фонаря. Дрожащими руками Дэн в панике вскидывает дробовик. Да так он вместо монстра меня пристрелит! И тут из мрака выползает нечто змееподобное. Черная, лоснящаяся, как нефть, кожа отражает слабый свет. Десятки тонких кривых ножек суетливо цепляются за стены. Пасть оскаливается частоколом кривых, острых зубов. Белые слепые глаза ничего не видят, но раздувшиеся ноздри жадно улавливают наш запах. Оно шипит, звук режет слух, словно скрежет ножа по стеклу. Бросаюсь вперёд, удар в шею – клинок входит легко, ломая хрящи, и голова отлетает в темноту, окропляя землю черной кровью. Дэн стреляет, и оглушительный грохот эхом разносится по узкому тоннелю. Дробь уходит в потолок, сыплется пыль, камни падают с гулким стуком.

— Не пали зря, идиот! — мой голос срывается в звериный рык. Он кивает, лицо белее снега, губы дрожат, но он держится из последних сил, пытаясь скрыть свой ужас.

А дальше всё резко превращается в ад. Туннель оживает. Из бокового прохода, едва различимого в темноте, выпрыгивают сразу две твари. Их тени, длинные и искажённые, зловеще пляшут по стенам. Первая – исполинских размеров, отдалённо напоминающая медведя, со спиной, усеянной шипами, и когтями-крюками. В глазах горит безумная ярость, а из пасти капает густая, мерзкая жёлтая слюна.

Вторая тварь – отвратительная помесь паука и птицы: тощая, вытянутая, с крошечными недоразвитыми крыльями и тонкими когтями. Завершает это уродство пасть, способная раскрыться почти вдвое больше, чем у любого нормального существа.

Бью первого монстра в грудь, целясь в сердце. Клинок вонзается в плоть, но застревает в рёбрах. Хрустят переломанные кости, а мои руки заливает густая чёрная кровь. Тварь в ярости ревёт, ударяет лапой, и когти протыкают толстую кожаную куртку, цепляя плечо. Боль вспыхивает, как огонь, заставляя меня стиснуть зубы до скрипа.

Дэн стреляет в паука, но промахивается, лишь оцарапав ему крыло. Перья взлетают в воздух, а тварь, издав пронзительный визг, бросается в атаку. В отчаянном рывке отталкиваю пацана буквально за секунду до того, как когти вонзятся в него. Дробовик с оглушительным стуком падает на ржавые рельсы. Выхватываю из ножен второй меч и одним точным ударом отсекаю пауку лапы. Слышу хруст разрываемого хряща, и чудовище заваливается на бок. Крылья бьются в конвульсиях, будто рваные тряпки на ветру. Финальный удар в голову ставит точку. Не успеваю перевести дух, как медведь нападает снова. Когти целятся в грудь, но я успеваю уклониться, падая на колено. Яростный удар снизу вверх – и клинки раздирают брюхо зверю. Клубы пара поднимаются от вываливающихся внутренностей, и монстр с предсмертным хрипом обрушивается на камни.

В нескольких метрах от меня Дэн сидит, сжавшись в комок, его тело бьет крупная дрожь. В глазах плещется ужас, едва граничащий с безумием.

— Ты как? Цел? Не задело? — спрашиваю я, стирая кровь чудовища с лица тыльной стороной ладони.

— Я раньше ниже -4 не спускался… — еле слышно шепчет он тонким голосом. — Там… там таких просто не бывает… Я не знал… Я не знал, Кайл! Что я наделал? На что подписался?!

— Вставай, вроде на сегодня всё. Сейчас к лифту пойдем. Ты нормально держался, только оружие тебе нужно другое. И если работал на -4, то там и оставайся. Здесь выживают только такие отбитые, как я. Не нужно тебе это. А с деньгами помогу, переждать полгода хватит, — говорю, чувствуя себя абсолютно нелепым идиотом, пытаясь его утешить. Ну не умею я этого, не моя сильная сторона.

Идем обратно. Я впереди, Дэн еле тащится сзади. Его шаги громко раздаются в зловещей тишине тоннеля. Еще и откашливаться решил… М-да… Нужно будет поговорить с Рихардом – что за подготовка сейчас такая, если парень базовых правил не знает и даже тихо ходить не умеет? И вопрос допуска на -8 уровень с его жалкими баллами тоже поднять надо. Нельзя отправлять мальчишек на верную гибель, как скот на бойню.

Луч фонаря скользит по стенам – всё спокойно. Уже вижу двери лифта. Внезапно – звук: низкий, ритмичный, точно далёкий шум поезда, идущий откуда-то из-под земли. Оглядываюсь по сторонам – пусто. Дэн смотрит на меня, медленно снимая с плеча свой дробовик:

— Что это, чёрт возьми, было?!

— Молчи. Я не знаю. Раньше такого не слышал. Уходим, — шиплю я, доставая мечи из ножен.

Тяжёлая, зловещая тишина опускается, словно погребальный саван. Воздух густеет, давит на грудь, а затылок сводит от ощущения неминуемой опасности. Чувствую её приближение – тень, быструю и бесшумную. Оборачиваюсь и вижу, как она обрушивается с потолка. Тонкая, почти плоская, с десятком лап, когтями-серпами и пастью, полной сверкающих, иглоподобных зубов. Всё происходит мгновенно. Дэн не успевает издать ни звука. Монстр набрасывается на него, и челюсти смыкаются на шее с отвратительным хрустом. Кровь брызжет фонтаном, окрашивая алым всё вокруг. Голова отлетает и катится по камням: глаза стеклянные, рот открыт в немом, застывшем крике. Тело падает на землю, как сломанная игрушка, а дробовик вываливается из рук, с лязгом отлетая в сторону. Чудовище, не останавливаясь ни на миг, начинает вгрызаться в тело, разрывая его на части в отчаянной попытке добраться до сердца. Шокированный, я замираю на секунду, в ушах звенит, а в памяти всплывают его слова: "У меня сын, ему всего три месяца…"

Слепая ярость вскипает в груди. Рывок! Мечи рассекают воздух с резким свистом. Удар по лапам, чтобы обездвижить, затем смертельный выпад в шею. Кровь брызжет в глаза, но я не останавливаюсь. Дальше бью в голову, лезвие входит в череп, проламывая кость. Тварь визжит, когти в предсмертной агонии цепляются за стены, царапают пол, оставляя глубокие борозды. Не останавливаюсь, в исступлении рублю снова и снова, пока она не затихает, утопая в собственной крови.

Отхожу назад и медленно опускаюсь на пол, не в силах поверить в произошедшее. Воздух жжёт лёгкие. Руки в крови – алой и чёрной. Дэн мёртв. Его голова лежит в углу, смотрит на меня пустыми глазами. Рука оторвана и лежит у стены, пальцы скрючены в последней, отчаянной попытке ухватиться за жизнь. От грудной клетки остались лишь клочья, сквозь которые видны рёбра. Смотрю на это, и внутри всё кипит – ярость, вина, скорбь. Он хотел жить! У него жена, сын! Ребёнку всего три месяца. А я не смог спасти…

Через несколько минут, немного успокоившись, вызываю чистильщиков по голографу:

— Нужен отряд на -8 уровень, юго-западный коридор. Напарник мёртв. Забирайте. Тварей всех убил.

— Принято. Жди, — отвечает мне кто-то усталым и абсолютно безэмоциональным голосом.

Чистильщики спускаются через полчаса – трое в серых комбинезонах, лица закрыты масками, в руках мешки и носилки. Один смотрит на останки, снимает маску, морщится:

— Этот на -8 впервые был?

— Да, — хрипло отвечаю я, в горле пересохло.

— Бывает. После уменьшения порога допуска месяц назад – это уже третий в мою смену. А сколько еще пропало с концами, потому что без напарников пошли, — пожимает он плечами. И равнодушно, как будто собирает мусор, начинает складывать куски тела в мешок – голову, руку, оторванные ребра.

Поднимаюсь вместе с чистильщиками наверх. Расписываюсь в каких-то бумагах как свидетель и иду в управление. Кидаю жетон на стойку. Бабка смотрит на меня проницательным взглядом, пальцы пересчитывают мятые купюры.

— За смену, и еще плюс доплата за опасность, и еще за сопровождение новичка на -8, — бормочет она и кладет деньги на стол, неприязненно посматривая на мои руки, грязные и липкие от крови. — Иди что ль помойся в раздевалке. Нечего тут в крови по управлению шастать. А напарник твой где?

— Мёртв, — выдавливаю из себя, сжимая кулаки.

Она хмыкает, пожимает плечами, будто ей плевать, и отворачивается к своим журналам.

Но мне не плевать. Кровь кипит, ярость рвётся наружу. Это не её вина, она просто считает бумажки. Виноват тот, кто сверху, кто шлёт пацанов на смерть. Деньги, сжатые в кулаке, жгут ладонь, и я направляюсь к лестнице на второй этаж, где сидят начальники. Каждый шаг отдаётся в висках.

Дверь кабинета с табличкой "Управляющий" – белая, идеально чистая. Открываю её рывком и вхожу. Внутри – парень лет двадцати пяти, не из наших. Гладко выбритый, волосы зализаны назад. Костюм чистый, дорогой, и пахнет не углём, а каким-то цветочным дерьмом – такое только в центре города носят. Развалившись за столом, он лениво тыкает пальцем в голографический планшет. Наконец поднимает на меня взгляд и, скривив губы в брезгливой усмешке, произносит:

— Чего тебе? Стучать в дверь в трущобах не учат?

— Заткнись! Какой урод понизил планку допуска на -8 с шестидесяти баллов?! — ору я, приближаясь к столу. — Он даже выстрелить не успел! У него сын остался, три месяца от роду! Жена одна теперь, без кормильца! Вы его убили, суки!

Он вальяжно откидывается на стуле и скрещивает руки. Ухмылка ширится, будто я рассказал шутку.

— Ты же Кайл, номер 721, да? Успокойся, — медленно и скучающе произносит он. — Приказ сверху. Людей не хватает, может, и сам знаешь. В этом году только семь человек планку в 80 баллов прошло. Их убьют, тебя убьют – и что дальше? Кто будет -8 и -9 зачищать? А если не зачищать – сильные монстры выше полезут. Шахтёров пожрут, придётся военных вызывать. Нам оно надо?

— К чёрту ваши приказы! И военных к чёрту! — я бью кулаком по столу. — Вы его туда послали на смерть! Ребёнок даже "папа" не научился говорить, а его отец уже в мешке! На жалкое пособие жене и сыну не выжить! Кто ответит за это?!

— Сядь и не ори, — цедит управляющий, вставая со стула. — Не я тут решаю, кто и куда идёт. Не нравится — топай в центр управления городом скандалить. Только там тебя никто слушать не станет. Быстро в тюрьму сядешь или отправят за стену, в Пустошь, грузовые поезда с товарами от монстров охранять.

— Ты, мерзкая мразь, — рычу я, хватаю его за лацканы пиджака и тяну через стол. — Ты его видел хоть? Ты знаешь, как он умер? Его голову тварь оторвала у меня на глазах! А ты сидишь тут за белой дверью, в чистеньком кабинетике да в чистеньком костюмчике и дуреешь со скуки!

— Руки убрал! Думаешь, самый умный? И весь такой правильный? Ничего ты не знаешь, болван! — он вырывается, пятится к стене, лицо краснеет от злости. — Выпишу я им разовую компенсацию, хорошую! Напарник номер 1113 был, верно? Только свали отсюда, и чтоб больше я тебя не видел у себя в кабинете. Иначе ещё шаг – и сядешь на полгода. Я тебе гарантирую, связей хватит.

Дыхание рвется из груди, кулаки дрожат от несправедливости. Хочется размозжить ему череп о стену, но отхожу, понимая, что лучшего предложения, чем сейчас, я не добьюсь. Дверь хлопает за спиной, чуть не слетая с петель.

Сбегаю по лестнице. Залетаю в раздевалку, игнорируя удивлённые взгляды и вопросы сослуживцев. Быстро принимаю душ под ледяной водой и, надев запасной комплект одежды, выхожу на улицу.

Вечереет. Небо тёмное, лишь на западе алеют красные полосы, точно кровеносные сосуды, пронизывающие тьму. На улице, на лавке у входа в управление, сидит Марк. Его рыжие кудри торчат из-под капюшона.

— Привет, ты говорил с Рихардом? — спрашивает он, замечая меня.

— Нет, не до него сейчас, — отвечаю я, присаживаясь рядом. — У тебя есть планы на вечер? Хочу напиться. Составишь компанию?

— Серьёзно? Что случилось? — друг удивлённо смотрит на меня, вскидывая бровь.

— Напарника тварь разорвала. Не уследил. Моложе тебя. У него жена, сын… Всё из-за этих уродов!

— Проклятье… Ладно, без проблем, пойдём, у меня у самого настроение ни к чёрту.

Бар в бедном районе — двухэтажная тесная дыра с низким потолком, насквозь пропитанная запахом алкоголя и табака. Садимся с Марком за стойку, грязную, липкую, с темными пятнами от пролитого пойла. Друг заказывает у бармена бутылку самогона и две стопки и сразу наливает по одной. Я хватаю свою и опрокидываю залпом – спирт обжигает горло, воскрешая голоса у меня в голове. Слова Дэна, смех Лины – словно эхо, от которого не сбежать. Если бы я был с ней, если бы позволил себе хоть на миг поверить в эту возможность… Нет. Об этом не может быть и речи. Дэн сдох, и его кровь на моих руках. Его сын теперь будет расти без отца, да и жена сейчас наверняка рыдает над письмом из управления. Она даже похоронить его не сможет. Останки из шахты всегда сжигают в кремационных печах. И следующим могу быть я. Не хочу этого для неё. Никогда.

— Ты чего молчишь? — Марк толкает меня локтем, его голос доносится будто из-под воды.

— Думаю, — бурчу я, допивая последнюю стопку самогона, и жестом прошу бармена принести ещё одну бутылку.

Через час мир плывёт. Марк уже заснул рядом за стойкой, уронив голову на столешницу. Самогон пью уже из горла, голова кружится. Всё вокруг качается, точно на палубе старого корабля в шторм. Шум голосов превратился в неразличимый гул: кто-то затеял драку, кто-то горланит песни, а кто-то храпит в углу. Свет тусклой лампы дробится в глазах. И тут, напротив, у стойки я вижу её – золотистые волосы, струящиеся по плечам, мягкие, как солнечные лучи. Взгляд медленно скользит ниже. На ней серая кофта, подчеркивающая грудь, и потёртые джинсы, облегающие бёдра. Девушка смотрит на меня, глаза блестят, на губах – еле заметная улыбка. Пьяный мозг цепляется за её образ, как утопающий за обломок. Не Лина, но до боли похожа. Снова делаю большой глоток.

Внезапно какой-то пьяный мужик, от которого за версту разит потом, дёргает златовласую незнакомку за руку:

— Куда пошла, шлюха? Я тебе вообще-то час оплатил, а ты танцевала для меня на целых пять минут меньше!

Она пытается вырваться, но он, не обращая внимания, упорно тянет её к себе. Злость вскипает внутри. Поднимаюсь, и хоть пол подо мной шатается, иду к этому пьяному ублюдку.

— А ну отвали от неё!

Хватаю его за ворот, отшвыриваю – он падает на стол, бутылки летят во все стороны, пиво льётся на пол. Все в этой забегаловке смотрят на меня, бармен кричит, грозясь вызвать патрульных из-за порчи имущества, но мне плевать. Обложив меня трехэтажным матом, этот вонючий подонок сплевывает на пол и выходит из бара.

— Спасибо, — произносит она, и голос такой мягкий, тёплый. И, дьявол, как же он похож на её голос. Лины. Она прижимается ко мне, пальцы скользят по моей груди, а вокруг витает горьковатый аромат дешевых духов, смешанный с табачным дымом. — Меня зовут Амалия. Может, поднимемся наверх, и я выражу свою благодарность?

Её рука опускается к моей ширинке, а губы уже оставляют лёгкие поцелуи на моей шее. Смотрю на неё. Золотые локоны скрывают её лицо в полумраке. Это не Лина, но моё тело уже не в силах сопротивляться. Голова кружится от алкоголя, возбуждение накатывает волной. И я хочу… не её, а ту, недосягаемую, ту, что живёт в моих мыслях. Да и какая, к чёрту, разница, если всё равно останусь один?

— Ну, пойдём, — глухо отвечаю я, сжимая её руку и чувствуя, как мир окончательно теряет свои очертания.

Она ведёт меня по старой деревянной лестнице, которая жалобно скрипит под ногами. Открывает ключом дверь в комнату над баром. Внутри: старая кровать с помятым одеялом, обшарпанный шкаф и одинокая лампочка, отбрасывающая причудливые тени на стены, пропитанные сыростью и её духами. Амалия толкает меня на кровать, и матрас проваливается под моим весом. Она садится сверху, касается губами моей шеи, её золотые волосы надоедливо щекочут лицо.

— Ты какой-то грустный, — шепчет она, снимая с меня куртку своими тонкими пальцами. — Давай я тебя утешу.

— Просто помолчи, — грубо прерываю её и переворачиваю на спину. Я должен быть сверху.

Её кофта летит на пол, обнажая бледную, горячую кожу. Целую жадно, мои зубы касаются её губ, вкус алкоголя и сигарет смешивается с дыханием. Она стонет, ногти впиваются в мои плечи, и я теряю контроль. Хватаю её за бёдра, срываю джинсы, мои движения становятся резкими, почти жестокими. Мир сужается до её тела, её страсти, её криков. Переворачиваю девушку на живот, прижимаю к кровати. Золотые волосы разметались по спине, возбуждая моё воображение. Не смотрю ей в лицо – не хочу видеть… что это не она. Двигаюсь быстро, агрессивно, бездушно. Без слов, без чувств – только ритм и жар. Кровать скрипит, будто вот-вот развалится под нами. Вздохи становятся громкими, чувственными, но я их не слышу. В голове – другая. Её глаза, её тепло, её губы, которых я никогда не смогу коснуться.

Амалия, извиваясь в моих руках, изгибается в экстазе, но я не чувствую ничего, кроме телесного удовольствия. Это просто анестезия, просто способ заглушить проклятые мысли. Ночь тянется, как бесконечный бой – жаркий, яростный, изнурительный. Наконец, наступает разрядка. Девушка рядом тяжело дышит, а её волосы, мокрые от пота, рассыпались по подушке. Я падаю на спину и смотрю в потолок, расплывающийся перед глазами. Но внутри – лишь зияющая пустота. Это не помогло. Лина всё ещё в моей памяти, в каждом биении сердца.

Первые лучи рассвета робко пробиваются сквозь грязное окно, но даже их слабый свет обжигает глаза. Голова раскалывается от похмелья, тело словно налито свинцом. Поднимаюсь и, еле стоя на ногах, натягиваю джинсы, футболку, наспех накидываю куртку, избегая её взгляда. Хочу уйти и раствориться в ледяной пустоте улиц.

Амалия зевает, садится на кровати, одеяло скользит по плечам. Золотистые волосы мерцают в полумраке, голос звучит нежно и сонно:

— Хочу, чтобы ты знал – мне было хорошо с тобой, правда. Приходи, когда захочешь. Я буду ждать. И… для тебя это всегда будет бесплатно. И ещё… можешь называть меня Линой, как прошлой ночью.

Застываю. Имя словно пуля пронзает висок. Вспоминаю, как сквозь пьяный туман, сквозь стоны, я шептал его. "Лина…" – вырывалось из горла, пока я брал другую, представляя её. Щёки горят, кулаки сжимаются до боли. Проклятье! Амалия ещё и всё слышала и запомнила. Какой же я идиот!

Не отвечаю, молча ухожу. Фактически – сбегаю от своего позора. На улице холодно, ветер бьёт в лицо, треплет выбившиеся из хвоста волосы. Злость, тоска, безграничная ненависть к самому себе – бушуют внутри, требуя выхода.

Подхожу к стене дома и со всей силы бью кулаком – раз, другой. Бетон царапает кожу, острая боль пронзает костяшки. На мгновение становится легче, но лишь на мгновение. Драки, алкоголь, случайный секс – кажется, я испробовал всё, чтобы забыть её. Но почему, чёрт возьми, ничего не помогает?!