Злой город

Фрагмент 4

5

В Талице боярина узнали не сразу. Да и трудно было узнать в измученном ранами, посеревшем и осунувшемся от болезни человеке богатыря, некогда проезжавшем через городок по дороге в Чернигов. Но люди русские, воинские, явно недавно участвовавшие в сражениях (практически все с ранениями), да ещё и свои, рязанские, вот и пустили их за стену без лишних разговоров. Вот только Талица — городок лишь по названию, крошечный, даже князя на него не нашлось: удельный князь в соседнем Ельце сидит. Сидел, поскольку пал он в сражении при Воронеже-реке, теперь кто-то из бояр там от имени княжьего отпрыска правит, Полуницын так и не запомнил его имени.

Гонец, конечно, умчался в Елец в тот же день, а вот остатки Евпатиевой дружины два дня в городке в себя после дороги приходили, и лишь потом перебрались в «региональную столицу». В бане парились, отъедались, раны лечили.

С этими ранами вышла незадача. У местной бабки-лекарши. Ну, как бабки? Тридцачик с очень изрядным «хвостом», но по местным меркам это уже действительно бабушка. Даже седина в волосах появилась. Пришла в избу, повесила на колышек-вешалку свою рванину, перекрестилась на грубую иконку и — прямым ходом к боярину, разматывать повязку. У Крафта глаза на лоб полезли, когда он глянул на её руки.

Нет, руки — как руки. Вполне себе нормальной формы, с нормальным количеством пальцев. Можно даже сказать, что изящные такие женские ручки, не изуродованные тяжёлым крестьянским трудом. Вот только грязь под ногтями, да разводы какие-то на пальцах, очень уж напоминающие следы сажи. На маленьком ножичке, котором она собралась подрезать прилипшую к коросте повязку, тоже какие-то невнятные бурые пятна: то ли кровь, то ли ржавчина. И с этим она лезет заниматься не вполне зажившей и, кажется, нагноившейся раной.

— Куда⁈ — рявкнул он. — А ну, сперва руки мыть!

— А ты кто такой, чтобы голос на меня повышать? — огрызнулась «старушка».

— Кто бы ни был, а боярина и товарищей моих в могилу свести не дам. Живо руки мыть, я сказал. И ножичек свой дай сюда.

Знахарка оказалась не промах, рот умела раскрывать так же широко, как и «браток».

— Прибью, ведьма, если не сделаешь, как я велю! — окончательно взбесился Лёха.

А ножичек отобрал, отмыл, после чего на несколько секунд ещё и сунул в котёл с кипящей водой.

— Зовут тебя как? — немного успокоившись спросил он «ведьму».

— Неждана, — сквозь зубы процедила та, видимо, привычная к вспышкам ярости со стороны «благородных».

— Запомни, Неждана. Любая грязь, любая старая кровь, попавшие в рану, убивают человека не хуже стрелы или меча. От них рана гнить начинает. Руки мыть, когда ранами занимаешься, всегда. После каждого человека мыть. Лучше — со щёлоком. Когда роды принимаешь — тем более. И раны перевязывать только чистым тряпьём, только что прокипячённым и высушенным на воздухе. А ножичек свой в кипятке обмывай. Вот увидишь, сколько тогда людей живы останутся после того, как ты им раны лечила. Нежданой-чудотворицей тебя называть станут. А ещё лучше — если поедешь к нам в Серую слободу, где наш лекарь тебя подучит всему, что надо.

— Так и ехали бы в свою Серую слободу врачеваться, — фыркнула та.

— Туда и поедем. Ты только сейчас чуть раны обработай, как я тебе сказал, чтобы в пути никто не богу душу не отдал.

Прислушается? Не прислушается? По крайней мере, Алексей, пока та трудилась над ранеными, попытался хоть что-то из азов медицинской гигиены ей привить.

Нет, Талица точно от татар не отобьётся. Ну, наскребут они тут вместе с ополчением даже сотню человек. Да что такое сотня, если на приступ хотя бы тысяча полезет? А ведь в Донские степи по правому берегу реки даже не тысяча их пойдёт. Минимум тумен, а то и два, чтобы половцев хана Котяна шугануть до самой Венгрии.

Впрочем, и Елец лишь немногим «круче». Князь местный увёл дружину по призыву Великого Князя к Воронежу, да там с ней и сгинул. Остатки, даже если триста человек вместе с пацанами шестнадцатилетними собрать смогут, и то хорошо.

О чём Евпатий с боярином да молодой княгиней разговаривал, Алексею неведомо. Только и в Ельце они долго не задержались. Вместе с купчиком елецким, давно слышавшим про чудеса из Серой крепости в путь и двинулись. На юг, вдоль Дона.

Рассказы спутников Коловрата народишко очень встревожили. Молодёжь смотрела на них, как на героев, а старики ворчали: типа, панику наводят какими-то неведомыми татарами, разъезды которых в начале зимы повертелись, повертелись в округе, да сгинули. Значит, сроду им ни Елец, ни Талица не нужны были. Вон, хищное Черниговское княжество рядом, давно зуб точит на «отжатые» у него Рязанью городки. Значит, черниговцев опасаться надо, а не «сказочных» татар.

Жалко людей, которым, скорее всего, жить осталось месяца три. Но ничего поделать ни сам Крафт, ни все остатки их дружины, ни даже оружие Серой крепости не сумеют. Судьба у местных такая: пасть в ближайшие месяцы. Может, кроме дюжины парней из двух городков, которых дружинники рассказами про своё геройство во вражеских тылах соблазнили присоединиться к «партизанам».

Контингент — тот ещё. Ни мечом, ни копьём толком владеть не умеют. Разве что, из простого охотничьего лука неплохо стреляют. Но где только взять людей лучше этих? Кто на поле брани не пал, того восточнее Дона татары в полон взяли. Может, кто в Серую слободу пробился, там видно будет.

Зимняя дорога небыстрая, так что боярин времени не терял. Выделил пару самых здоровых ветеранов, которые этих новиков из Талицы да Ельца и принялись натаскивать на стоянках. Прежде всего, копейному бою, поскольку владеть мечом нужно не один месяц учиться. Как Крафт заметил, энтузиазма у пацанов в достатке, стараются повторять то, что их заставляют делать. Но сырой, очень сырой «человеческий материал», даже Евпатий старается не смотреть на эти ежедневные часовые тренировки, чтобы не расстраиваться.

Когда на горизонте показалась смотровая вышка Серой крепости, ёкнуло в душе бывшего бандитского «бригадира». Хоть и зол он до сих пор на Ленку, а ведь ребёнка она от него ждёт. Для себя он давно решил: не извинится, не вернётся к ней. Ребёнку помогать будет, пока жив, но с ней — ничего общего, если она его негодяем считает. А ведь по срокам она со дня на день родить должна, если ещё не родила…

— Что-то не очень ласково нас встречать собрались, — хмыкнул в санях боярин, глядя на запертые ворота Посада и четверых при оружии, стоящих перед ними.

— Да где уж неласково? — расплылся в улыбке Полуницын, сидя в седле. — Сам воевода вместе с Верзилой вышли. Скорее всего, нас с тобой, братан, в бинокль узнали. А то, что ворота закрыты, так порядки у нас такие: пока окончательно не разберутся, что за люди оружные, держать их на запоре.

К «группе по торжественной встрече» он подскакал первым, отпустил повод и широкими шагами подошёл к старым товарищам.

— Жив, чертяка! — чуть не задушил Алексея, облапавший его Зильберштейн.

— А чего с нами могло случиться?

— А то, блин, сам не знаешь по книжкам, что могло!

Тут и ворота распахнулись, и из них попёрли те, кто воевал в дружине, но по ранению отправлен сюда. К сожалению, намного меньше, чем хотелось бы видеть.

Суета с взаимными приветствиями, узнаванием и докладами, кого сколько и в каком состоянии из дружинников скопилось в слободе, затянулась минут на двадцать. В конце концов, Серый взял командование на себя, распорядившись новиков и «попутных» елецких купеческих людей разместить в Посаде, а пришедших вместе с боярином из-за Москвы впустить в крепость и, первым делом, направить на осмотр к доктору.

Только не тут-то было.

— Не до того ему сейчас, — грудью встала на входе в медпункт малявка из числа дочек одной из прибывших в последней партии женщин ХХ века. — Он роды принимает.

— Какие ещё роды? — не сразу понял Беспалых.

— У тёти Лены Устенко, как она узнала, что дядя Лёша вернулся, схватки начались. Еле успели из квартиры до операционной донести.

— Да отомри ты, счастливчик! — с хохотом ткнул кулаком в бок остолбеневшего Крафта Константин. — Вот же повезло человеку! Не только домой живым вернулся из такой передряги, так ему ещё и жена подарок приготовила! Да какой!

6

Прохор не только железом «слободским» да диковинками торговал, но и с кузнецами курскими договаривался, как и велел Минкин. О том, чтобы те летом (не весной, а именно летом, когда откатятся в степи татары) везли в Серую слободу кричное железо и руду. В обмен на добрую тигельную сталь, которую «бодяжил» Борода в своей индукционной печи, подмешивая к кричному железу высоколегированный «металлолом», что завезли в крепость, когда ещё существовала связь с «родным» временем.

Юрец, дорвавшись до металлургии, вообще творил много чего любопытного. Про алюминиевые безделушки-украшения и гарды для сабель и мечей речь уже шла. Но когда он однажды приволок в «штаб» тяжёлый слиток цвета золота, все несколько прихренели. Верзила даже ржать принялся, что Барбарин продал душу дьяволу за секрет философского камня.

— Я так и знал, что вы это за золото примете! — расплылся в улыбке Юрка. — Не, мужики. Это не золото. Золото больше, чем вдвое, тяжелее. Это бронза, только алюминиевая. А здорово на золото похожа, верно? Может нам того, фальшивомонетничеством заняться? Какие-нибудь византийские денежки начать клепать?

— Чтобы озлобить всех вокруг? — хмыкнул Чекист. — А нам это надо?

Но всяческих кулончиков, подвесок и колечек он к поездке Андрона в «столицу» из того слитка наделал. И даже накладки на ножны для кинжала, выкованного из куска троса, отлил. Так что было что Минкину «задарить» князю Курскому. Правда, он сразу предупредил, что то — не золото, а лишь его искусная имитация. Как и торгуемое купцом, прибывшим с ними. И Прошка, продавая «бижутерию», как и было велено, предупреждал покупателей об этом. Но всё равно безделушки, золотые на вид, но по цене серебряных, разлетелись вмиг.

С этой торговлей вообще получилась неприятная история. В открытую слободской товар многие коллеги-купцы покупать не желали, норовя совершить сделку «втихаря», через подставных лиц. Как оказалось, пробежались по купцам да мастеровым людишки Алексея Валаха, грозя жестокими карами всякому, кто осмелится покупать товары из Серой слободы. Пришлось Минкину трясти «заначку» и снова подносить дары Юрию Святославичу, чтобы встретиться с ним.

— Не знал, князь, что сборы с торговли товарами нашей слободы для тебя лишние, — вздохнул он.

За самое чувствительное место решил князюшку потрогать, за его мошну. И, кажется, получилось: тот насторожился.

— Но, раз не нужны тебе они, придётся в следующий раз купцов не в Курск слать, а в Новгород-Северский, Путивль или Переяславль. Дальше это, расходов больше, но там-то точно никто не будет запрещать наши товары покупать…

— Запрещать? Да кто ж осмелился?

— Сказывают курские кузнецы, что отец одного из твоих откупщиков, твой ближний дружинник… Да призови ты их к себе, они и скажут, кто.

Трудно сказать, воспользовался ли Юрий Святославич советом, вызвал ли в детинец купцов или кого из ближних «придворных» послал, но на следующий день после того разговора Валах в сопровождении двух дюжин всадников выехал из города. «На богомолье», как сказали люди. И сразу у Прохора-морвина торговля пошла. Да так, что пришлось ещё пять упряжек с санями нанимать, чтобы зерно, чушки меди и кричного железа, мороженые тушки гусей да овец и прочую снедь можно было увезти на Дон. А ещё — дружинники перестали задираться к Толику Жилину, которого за версту было видно, что он — из «коренных» слобожан.

Задираться-то они задирались, да без особого успеха. Во-первых, люди ХХ века сами по себе крупнее «хроноаборигенов», и, в общем-то, невысокий (около 170 сантиметров) парень, чаще всего, был на пару сантиметров повыше задир. Во-вторых, к деревенским «разборкам» приучен. А в-третьих, и в армии кое-чего из рукопашки «нахватался», и Беспалых своих «боевиков» натаскивал по программе подготовки десантников. Противостояла этому набору, чаще всего, лишь грубая сила. Может, результаты стычек были бы иными, перейди они с «демонстрации молодецкой удали» на обмен ударами оружием, но до такого никто из молодых дружинников не решился. Так что и они, и Жилин, отделались синяками, после чего даже подружились. Те, которые не «ходили под Валахом», числившегося кем-то вроде сотенного командира в курском войске.

Как бы то ни было, но два последние дня пребывания в Курске прошли куда спокойнее, чем пара первых. С князем Андрон больше не виделся, да и не имел горячего желание повидаться. И ехать сюда не собирается. Может, к осени, когда ордынцы в степи угомонятся, гоняя остатки половцев, пошлёт Беспалых или Михаила дать подсказки по обороне города. Но самому ему ехать сюда как-то… не климатит.

В восторге лишь Прохор, расторговавшийся так, что вполне может самостоятельно рвануть сюда ещё до того, как снег сойдёт. Особенно его впечатлило то, как безделушки из алюминиевой бронзы рвут, выкладывая за них полновесное серебро, а не куньи и прочие шкурки. И никакие предупреждения о том, что возвращаться ему придётся в опасное время, на мужика не действуют: всё об одном талдычит, как он в следующий приезд озолотится.

Под предлогом увеличения каравана Андрон при содействии тысяцкого нанял пятерых новиков, по той или иной причине забракованных в княжескую дружину. Не окончательно забракованных, а, как бы это выразиться, «не прошедших конкурс на освободившиеся вакансии», но «оставшихся в горячем резерве кандидатов». Пусть на жизнь заработают, пока поход на Литву не начался, во время которого вакансии живо образуются. Ну, и кожемяку с семьёй, разорившегося из-за болезни, удалось сманить в Слободу. Специалисты-ремесленники очень нужны её обитателям. Тем более, скоро с обувью возникнут проблемы, так не ходить же людям из ХХ века в лаптях.

Выехали, как и положено, с утра, чтобы к концу февральского дня поспеть в намеченный деревенский постоялый двор, пока есть возможность переночевать в тепле. Это позже, когда доберутся до диких мест, придётся под открытым небом к кострам по ночам жаться да в шкуры в санях кутаться. Тем более — февраль, это не май, снега ещё навалом, а по ночам морозчики очень даже могут «прижимать». Благо, хоть ручьи да колодцы в лесостепи искать не надо, как летом: снега в котёл набил, и через четверть часа тебе вода готова хоть для питья, хоть для приготовления горячей пищи.

В укреплённом поселении Ратское, что на реке Рать, повернули на юго-восток, на дорогу, ведущую в направлении пограничной крепостцы Оскол. Дорога та ведёт через водораздел, с которого берут начало притоки рек, впадающих и в Днепр, и в Дон. Видно, так её прокладывали, чтобы переправиться можно было, не особо изыскивая броды. Там, в Ратском, узнали новость, что в Ельце объявились некие вои, бившиеся в Рязанских землях с татарами и «дюже много татаровей посекли, да сами почти все пали».

— Не про Евпатиеву ли дружину это? — задался вопросом Андрей, поведавший о весточке историку.

— Трудно сказать, — пожал тот плечами. — О Коловрате нам известно только потому, что легенда о нём в летописи попала. Не исключено, что и другие такие «партизаны» существовали, так и оставшиеся безвестными. Вы, Андрей Иванович, много партизан войны 1812 года знаете? У нас только про Дениса Давыдова знают да про Василису Кожину. Про первого потому, что сам литературными трудами баловался, а про вторую — из-за того, что женщина. А ведь немало подобных существовало: весь народ на борьбу с «двунадесятью языками» тогда поднялся.

Близ пересечения Оскольской дороги со шляхом, идущим с юга, заночевали в неукреплённом селе ещё раз. Дальше — ещё одно сельцо, где от пути из Оскола ответвляется торговый шлях на Ливны и дальше, в Залесскую Окраину. За ним — уже как раз те самые дикие места, где ночевать придётся под открытым небом. В общем-то, и здесь уже не самая обитаемая часть Курского княжества.

Именно поэтому полной неожиданностью для обоза стало то, что вдруг в воздухе засвистели стрелы, а из перелеска, отстоящего от дороги всего-то на сотню шагов, выскочило два десятка всадников с саблями и прямыми мечами наголо. Самое удивительное, что не в монгольских и даже не в половецких доспехах, а в типично русских.