Злой город

Фрагмент 21

39

С одной стороны, с другой стороны… Всё — как в известной статье дедушки Ленина. С одной стороны, с отъездом из Серой слободы бойцов Коловрата резко сократилось число едоков, которых придётся кормить следующую зиму. С другой стороны — сократилось и число рабочих рук, заготавливающих еду, сено, дрова, стройматериалы. С одной стороны, рабочие, оставшиеся «шабашить» в слободе, частично компенсировали эту убыль, а с другой стороны — уже к концу августа большинство из них сорвалось и уехало в Курск, чтобы помочь родне завершить уборочную страду. С одной стороны, это позволило хоть чуть-чуть уменьшить затоваривание на складе готовой продукции, а с другой стороны, именно чуть-чуть, поскольку товарооборот из-за разгрома Рязанской Земли резко сократился, а новые рынки открываются очень уж медленно.

С одной стороны, разгром корпуса Орду-Ичена резко поднял уважение к слобожанам со стороны немногочисленного окрестного населения, а с другой — поменялись соседи-степняки, с которыми ещё предстоит «устаканить» существующий статус-кво. С одной стороны, кое-какого авторитета в их среде удалось добиться, показав кузькину мать тому залётному отряду степняков, что напали на кодлу Алексея Валаха (на Востоке и на Кавказе понимают только силу, а любое миролюбие воспринимают как признак слабости), а с другой стороны, появились новые «кровники», ещё не до конца «въехавшие» в то, с кем они связались.

С одной стороны, удалось «отшить» притязания всё того же Валаха на наместничество в Серой слободе, а с другой стороны — обозлить его окончательно. С одной стороны, по сведениям от пограничной стражи, Юрий Святославич Курский остался доволен тем, что вмешательство в его дела со стороны Великого Князя удалось разрешить на основании «грамотки» самого же Михаила Всеволодовича, а с другой стороны, учитывая говённый характер боярина, следует ожидать, что Валах на достигнутом не остановится и попытается надавить через личные связи в Киеве.

С одной стороны, есть договорённости с Ярославом Всеволодовичем Владимирским, а с другой стороны, ну, очень сложно реализовать задуманное. В первую очередь, из-за сложности перевозки оборудования на несколько сотен километров. Хотя, конечно, готовиться к этому начали

Да, начали. Причём, со строительства баржи-плоскодонки, приспособленной для перевозки полутора десятков тонн груза. С мощными стальными килями, которые на волоках будут играть роль полозьев. И даже примерный маршрут доставки прикинули. Вверх по Дону, потом двадцатикилометровый волок в реку Шат, оттуда до Оки. В Коломне — вверх по Москва-реке с волоком в Клязьму, ну, а там уже и до Владимира недалеко. Правда, маршрут летний, и до следующей весны соваться в путь нет смысла, чтобы не захватить ледостав где-нибудь на полпути.

Маршрут не только летний, но ещё и не самый удобный, поскольку на нём целых два волока. Проще было бы, конечно, спуститься по Оке до Клязьмы, а потом подняться по ней к Владимиру. Вот только… Вот только Ока — настолько извилистая река, что путь по этому маршруту длиннее раза в три, как минимум.

— Нам просто придётся вместо полезного груза везти немереное количество топлива, — хмурился Андрон. — Плюс трактор, которым тащить баржу на волоке. Честно говоря, проект почти нереальный.

— Но ведь и здесь оставаться нельзя. Степняки нам просто житья не дадут.

— Вот именно. Всё я понимаю, Михаил, но, куда ни кинь, всюду клин. Будь у нас техника чуть поновее, людей и боеприпасов побольше, можно было бы даже несколько лет отбиваться от небольших ордынских отрядов, а там и что-нибудь само собой решилось бы. Ханы ведь тоже не полные дебилы, прекрасно понимают, что сделать хорошую мину при плохой игре и договориться с нами об автономии им выгоднее, чем постоянно терять людей. Вот только где взять эти самые боеприпасы, новую технику, людей?

И только Фофан, слушая подобные разговоры, ухмылялся, будто знал решение проблемы. Знал, но молчал, зараза! Гений, что с этого блаженного взять⁈ К нему потому и не особо приставали, чтобы не отвлекать от гениальных задумок. А вдруг, он и правда вопрос решит каким-нибудь нестандартным образом. Вон, с добычей селитры ведь что-то получается!

Ага! «Химический реактор» вполне себе сработал. К середине сентября, когда уже был убран урожай, наконец-то решили проверить, что получилось. Выход готового продукта смешной: килограмма четыре с кубометра гниющей смеси. Хорошо, что «реактор» примерно трёхкубовый, а химический процесс не закончен, поскольку отфильтрованную «пробную» жижу быстренько заменили свежей мочой. И новый бак «замутили», уже в тёплом помещении рядом с котельной.

— Рано мы кинулись проверять, — бухтел Лесников. — Следующей партии нужно будет позволить до весны «киснуть». У нас даже эти крохи получилось исключительно из-за того, что бак на солнце хорошо прогревался. В селитряницах на земле два года требуется, чтобы процесс завершился. А в подогреваемых ёмкостях — пять-шесть месяцев.

Но как же это всё геморройно! Слитый раствор пришлось выпаривать без нагрева: химики предупредили, что из-за нагрева выпадающие кристаллы селитры запросто могут рвануть. Потом ещё и толочь все требующиеся ингредиенты в деревянных ступках деревянными же «толкушками». Тоже — чтобы избежать даже малейшей искры. Толочь, смешивать в требуемой пропорции, замачивать получившуюся массу до тестообразного состояния в самогоне (чтобы исключить даже малейшее выщелачивание и «порчу» пороха), продавливать эту массу через сито. Для гранулирования, поскольку (опять же, настоятельная рекомендация химиков) гранулированный порох намного эффективнее «пороховой мякоти».

Пушку Барбарин отлил пока одну. В качестве эксперимента. Но сделал её, к всеобщему удивлению, не дульнозарядной, а заряжающейся при помощи сменных камор. Этаких прообразов унитарного патрона, только намного более тяжёлых и многоразового использования. Сопрягающиеся поверхности ствола и камор не стали даже притирать до идеального прилегания. Обтюрации, предотвращающей прорыв пороховых газов в месте контакта, добились использованием одноразовых же кожаных прокладок. Просто между каморой и задней частью «затвора» вколачивается клин, очень плотно поджимая «прокладку», которую во время выстрела просто прорывает заряд.

Опробовали. Ствол длинный, снаряд-ядро уверенно летит на две версты, а свинцовая картечь не оставляет шанса плотному строю на дистанции метров в четыреста. Просто «вундервафля» для этого времени! Впрочем, обширную программу испытаний данного оружия проводить не стали. Занялись куда более насущной проблемой — изготовлением и начинкой миномётных мин. Просто из-за мизерного количества имеющегося в наличии пороха, которого хватило всего-то на снаряжение шести мин. Но толку от них — куда больше, чем от шести чугунных ядер: под ядро ещё нужно умудриться угодить, а взрывающаяся мина калечит взрывной волной и осколками до нескольких десятков человек.

Тоже помаялись, выискивая способы, как заставить эти мины взрываться. Ведь самый высокотехнологичный узел этого боеприпаса — именно взрыватель, срабатывающий при ударе о землю, и скопировать его возможности нет. От слова «совсем». Вот и пришлось извращаться, приспосабливая «дистанционный» запал. Проще говоря, пропитанный горючим составом шнур, рассчитанный на определённое время горения. И мины теперь взрываются не от контакта с землёй, а с некоторой задержкой после падения. Оставляя в земле приличные воронки.

Шесть мин изготовили, две извели на испытания, но четыре-то отложили в «арсенал»! А весной, когда «созреет» новая партия селитры, можно будет тот «арсенал» уже десятка на два пополнить. Как минимум. И это — не считая патронов к гладкоствольным ружьям, которыми планируется заместить автоматы и пистолеты-пулемёты, когда закончатся к ним патроны. Главное — отработать технологию, которую можно будет быстро внедрить после переезда во Владимирское княжество.

40

Настроение у Алексея Валаха было премерзким. Мало того, что сына, наследника потерял, так ещё и новое ранение, от которого он только-только смог оправиться. Причём, помогали ему его злейшие враги, обитатели той самой ненавидимой им Серой слободы. А хуже того, после возвращения в Курск он ощутил себя преданным. Всеми теми, с кем он связывал своё безоблачное будущее. И если князь Юрий Святославич ещё до отъезда на Дон проявил холодность в отношении бывшего собственного дружинника, теперь не способного быть бойцом, то, получив грамоту от оскольского пограничного воеводы, вообще превратился в январский лёд: не послушал княжьей воли боярин Алексей, вопреки ей собирался расправиться с наместником Андреем Минкиным и «вящими людьми» из слободы. Чего пока делать не следовало. Пока…

Нет, князь Курский сам был не в восторге от того, что слобожане, живущие за тридевять земель от столицы княжества, на самом краю Дикого Поля, столь независимы. А ещё — имеют собственное мнение относительно взаимоотношений князя и его сюзерена, Михаила Всеволодовича, с соседями. Будь то жители прочих русских Земель или степняки. Но Валах категорически не воспринимал то, что Юрий Святославич рассусоливает, отказываясь ударить кулаком по столу и проявить твёрдость, прислушивается к мнению людей, стоящих ниже по положению, чем курский правитель. Будь боярин Алексей на его месте, он ни за что не стал бы слушать мнение смердов, холопов и даже просто вольных людей.

Князь же, когда боярин явился в его терем с жалобой на слобожан, отказавшихся подчиняться приказам Валаха, не просто развёл руками, а даже попенял тому, что он попытался превысить свои полномочия. И встал на сторону оскольского воеводы, истолковавшего грамоту Великого Князя не так, как хотелось Алексею. Разве это не предательство?

Ещё обиднее оказалось молчание Михаила Всеволодовича. Грамотка ему ушла сразу же, едва боярин пришёл в себя после дороги. А на неё — ни ответа, ни привета.

Нет, Великого Князя тоже понять можно: какая такая Серая Слобода где-то на берегу Дона, если решается вопрос о влиянии на Смоленск? Ведь именно в те дни, когда грамотка должна была оказаться в Киеве, от Михаила Всеволодовича во все его владения мчались гонцы с требованиями собирать войска для грядущего вскорости похода на литву. Но ведь можно уделить время на письмо от верного слуги, жалобящегося на неподчинение великокняжеским распоряжениям. Такое неподчинение весь авторитет сидящего на главном русском столе подрывает! Предательством боярин такое поведение господина назвать не может, а вот обидой — вполне.

Предательство — это уход от Валаха части из нанятых ещё сыном стражников, сопровождавших Путяту в поездках на полюдье. Вопрос о том, кто теперь будет откупщиком вместо погибшего боярского первенца, курский князь ещё не решил (и решать не собирается, пока не выполнит приказа о сборе рати по приказу Великого Князя), и стражники ушли, чтоб не сидеть без дела и средств. Кто к купцам, кто в дружину княжескую для участия в предстоящем походе. Вот так: пока в силе был и рядом с князем, каждое его слова, каждый намёк ловили и угодить ему пытались, а ныне — бегут, будто он теперь никто, а звать его никак. И ничем такое положение, пока Михаил Всеволодович из похода не вернётся, не исправишь: будь Валах в прежнем здравии, может, в походе встретился бы с Великим Князем и на своём настоял, да раны в поход не пускают.

Тяжело дались Алексею раны и эти переживания. И до того седины на висках хватало, а после возвращения из слободы его чёрную голову и вовсе будто пеплом присыпало. Вокруг тёмных глаз морщины, уголки рта опустились, тонкие губы плотно сжаты, горбатый нос заострился. Глянешь в зеркальце, привезённое по цене серебра из Серой слободы (и тут эта ненавистная слобода!), и сразу видно: злость человека снедает.

Лоточник Акимша в Курске появился в начале лета. Неприметный такой, улыбчивый. Но уже несколько раз просился на разговор с боярином. Так что Валах, чтобы хоть как-то отвлечься от дурных мыслей, пустил его в горницу: раз настаивает человечек, значит, и впрямь у него какое-то дело к боярину есть. Может, какую-никакую векшу (мельчайшая денежная единица «меховых» денег того времени, — Авт.) и принесёт.

— Слышал я, боярин, недоволен ты приёмом, оказанным тебе в Серой слободе, — покончив с ритуалом поклонов да приветствий, начал разговор лоточник. — Меня они тоже в своё время обидели. Вот и хочу я тебе, боярин помочь отмстить за твои обиды от тамошнего наместника.

— Ты? — засмеялся боярин.

— Я!

И принялся лоточник рассказывать, как он попал в полон в слободе, как его, раненого в ногу, выгнали в поле на верную смерть. Как спасся, на службу к татарам пошёл, чтобы отомстить обидчикам. К союзникам Великого Князя Михаила Всеволодовича, обещавшим тому помощь в одолении Даниила Романовича. Как снова ему слобожане петлёй грозились, когда он толмачил татарам, обложившим слободу. Как чудом успел унести ноги после удара половцев Котяна и добраться до Курска…

— Говорил я с твоими людьми, боярин, и сказывали они, что дела у слобожан не очень-то хороши. Слышали те люди, как жалобились слобожане: не отбиться им больше в одиночку от сильного татарского войска. А половцев, что пришли бы им на помощь, в Диком Поле больше нет. Не только котяновых татары выгнали нынешним летом, но и тех, кто вместо тех прикочевали. Только не ведают татары, что слаба теперь Серая слобода. И ежели ты им такую весть привезёшь, сможешь ты с ними договориться о том, чего не получилось у тебя в твою прошлую поездку.

— С чего бы они стали со мной договариваться?

— А с того, что у Бату-хана, царя мунгальского, злости на слобожан ничуть не меньше, чем у нас с тобой. За павших там, под слободой, царевичей. А особливо — за своего любимого старшего брата. И добрую для себя весть он оценит. А уж сделать так, чтобы тебя, если не к Бату-хану, так к кому-то из его братьев или племянников пустили, я помогу.

— Ты? Лоточник курский?

— И толмач, состоявший на службе у Орду-хана. Слово заветное я знаю, — хмыкнул Акимша. — И тебе его подскажу, ежели решишься таким способом врагам нашим общим отомстить.

Подумал, подумал Аким, и кивнул.

— Была — не была! И я сам с тобой поеду, ежели коня мне для того дашь. Тогда мы точно доберёмся до какого-нибудь монгольского тёмника…

В путь тронулись, когда Юрий Святославич увёл собранную по приказу Великого Князя курскую рать. Уже после того, как урожай убран был, поля опустели, а листья на деревьях желтеть начали. Десяток коней под седлом, столько же заводных, да полстолько под вьюками с припасами. Только самые верные, самые преданные люди, пусть и в таком малом количестве. Опасаться-то некого: лихих людишек, набежавших с Рязанских Земель, сначала татары вычистили, а потом и княжьи люди, половцев татары за Днепр угнали. А татарские разъезды… Так они-то боярину Алексею и его новому помощнику как раз и нужны.

Хотел-было, Алексей Валах поближе к слободе проехать, чтобы позлорадствовать над её обитателями, да отговорил его Акимша.

— Тебе, боярин, ничего не будет, ежели слободских встретим, а меня они обещали повесить при следующей встрече. Нет, не боюсь я смерти. Опасаюсь за то, что без меня тебя татары сразу слушать не станут. Сперва ограбят и людей твоих побьют, а уж потом разбираться станут, чего ты в их владениях хотел.

— А с тобой, значит, пальцем не тронут?

— Со мной — не тронут.

И ведь не совпал! Вёрст на сто южнее Серой слободы маленький отряд удалился, когда из какой-то ложбинки с воплями и гиканьем выскочило ему навстречу с полсотни дикарей на мохнатых низкорослых лошадёнках. Тут Акимша что-то прокричал им, вытащил из-за пазухи висевшую у него на кожаном шнурке продолговатую железную пластинку и поднял её на уровень лица. И сразу же направленные на путешественников копья поднялись вверх, сабли спрятались в ножны, а злобные крики утихли.