Затмение Сердца

Глава 47 Тридцать минут до Затмения — остров Крови

— … Симон! Симон! Ты меня слышишь? — прорывался сквозь пелену забвения голос отца. Симон, распахнув глаза, уставился на обожженное и окровавленное лицо Реггса-старшего, который сидел рядом с ним на корточках в своем подпаленном алом костюме.

— Что… что произошло? — пытаясь собрать воедино разрозненные кусочки воспоминаний, прошептал Симон. Вместе с тем, насколько позволило его израненное тело, он начал медленно подниматься, в итоге замерев и даже боясь пошевелиться. Его взору открылась чудовищная панорама, которая ужаснула его до глубины души. Она же и заставила его вспомнить, и что самое главное, осознать, а потом, наконец, и принять то, что именно произошло. Вокруг него простиралась покрытая лиловым туманом, выжженная черная пустыня, посреди которой то тут, то там стояли или лежали опрокинутые темные статуи — только вот принадлежали они не руке некоего скульптора, но являлись прямым следствием произошедшей только что катастрофы. Стало ясно — живые бомбы сдетонировали. Тысячи людей, чья кровь, закипев, испарилась, выделив колоссальное количество энергии, сгинули сражу же — иные же, что находились тут на земле, погибли за считанные секунды, обжигаемые адским пламенем, которое и обратило их еще живые организмы в эти ужасающие мертвые фигуры.

— Ничего, — нервно хихикнул Реггс-старший, уронив прямо перед носом своего сына пульт с красной кнопкой, — и вместе с тем все.

Симон сразу все понял, и его сердце тут же захватила ужаснувшая его самого ненависть, которая ударила в его ноздри вместе с трупным запахом обгорелой плоти. Она же его целиком и полностью и парализовала. Сейчас Симона даже не так сильно беспокоило, выжил ли он один на этом острове. Было безразлично, утопает ли сама Метрополия прямо сейчас в агонии от последствий ей же сотворенного катаклизма. Ему не было важно, как выжил он сам и его отец, и что он в принципе мог ему сделать — все застилала пелена ненависти такой силы, что Симону начало уже было казаться, что сам этот ужасающий взрыв и катастрофа апокалиптического масштаба были не более чем выражением кипевшей в нем самой злобы по отношению к своему отцу.

— Я выполнил свою часть работы. Теперь, сына, дело за тобой, — выдохнул Реггс, несколько потупив взгляд.

— Да что ты там… — скрипнул зубами Симон, готовясь уже наброситься и задушить своего родного отца, но тут же осекся, услышав уже не в своей голове, но снаружи, знакомый до боли голос:

— Си… мон…

Юноша тут же стал лихорадочно оглядываться вокруг, пытаясь отыскать тут самую, что еще подавала признаки жизни. Спотыкаясь и падая, Симон спустя минуту безутешных метаний таки достиг той, что звала его, после чего упал на колени рядом с Лилой, чье тело было обожжено, наполовину превратившись в черную кровоточащую корку.

— Мне очень больно, Симон, поэтому я не останусь в сознании долго… — протянула она руку своему возлюбленному, который мягко поймал ее, — все что произошло с нами… Со мной и с тобой… С этим островом и этим миром… Все это несправедливо. То, что мы родились, чтобы страдать, чтобы мы любили тех, кто не любит нас… И что все мы ранили и пожирали друг друга, чтобы выжить… А в конце наш момент смерти все равно будет во сто крат ужаснее, чем наши жизни… Но тем не менее… — зажмурилась Лила, — но тем не менее… Пожалуйста, не ненавидь своего отца. Он точно такой же заложник этого адского места, этой тюрьмы реальности, что и мы все. Просто у него в этой безумной постановке своя роль, которую не захотел бы взять на себя никто другой, но которая, тем не менее, должна была быть сыграна. Знаю… Звучит как оправдание, но я просто не могу подобрать иных слов, чтобы ты не ожесточился. Потому что пока ты остаешься один. И сейчас, судя по всему, тебя ждет величайшее испытание из всех. Ты один на один со своим величайшим врагом — самим собой. И кажется, что в этой схватке невозможно выиграть. Но… Так бы сказала любая другая, которая не видела тебя изнутри, и которая не знала бы, что ты гораздо лучше того, кем себя воображаешь и считаешь… А у твоего отца просто не оказалось рядом той, которая смогла бы после всего, что он пережил, показать, что еще есть надежда на лучшее, что не стоит опускать руки и давать злу и скуке поселиться в сердце.

— Ну а что… А что, если оно уже там, Лила? — дрожащим голосом проговорил Симон, — что, если оно уже там?

— Нет, я знаю, что твое сердце до сих пор чисто.

— Откуда… Откуда ты можешь это знать?

Лила, казалось, из последних сил улыбнулась Симону:

— Потому что я бы никогда не полюбила плохого человека.

— Ли… ла? — как робот проговорил Симон, когда свет в глазах охотницы-прорицательницы потух, и при этом на ее лице застыла улыбка мертвеца, что выглядело несколько жутковато.

— Лила, — чуть толкнул Симон в плечо труп, который лежал перед ним и который никак не отреагировал на его прикосновение, — ну, Лила… — сделал он еще одну попытку, однако, наконец, приняв тот факт, что его подруга мертва, протянул руку к ее лицу и закрыл ей глаза.

— Это было неизбежно, сына, — положил руку на плечо Симона его отец, — я тоже все это пережил. И если тебе будет легче, то я понимаю, что ты чувствуешь.

Симон зажмурился, ощущая, как внутри вновь вскипает нечеловеческая злоба:

— Понимаешь… Понимаешь? Понимаешь⁈ — увидев, как красная пелена в буквальном смысле закрыла его взор, задрожал Симон, вместе с тем заметив, что это алое свечение ритмично пульсирует подобно… подобно ударам сердца?

Распахнув глаза, Симон сначала не поверил тому, чему стал свидетелем: грудь Лилы изнутри периодически вспыхивала красным огнем, который просвечивал сквозь ее ребра, мышцы и кожу, с каждым новым ударом как бы плавя ее грудную клетку до тех самых пор, пока алый свет не прорезался наружу и тысячей огней не соединился со всем окружающим пространством.

В груди Лилы билось до сих пор живое сердце, что больше напоминало огненный цветок, испускающий вокруг себя волны геометрических узоров. Они, казалось, делали его единым конгломератом со всем вокруг — с обожженной почвой под ногами, с тысячами статуй людей и зверей, с черной пирамидой позади и солнцем, что было отражением этого самого света, что горел теперь одновременно и на ее вершине, готовясь вот-вот показаться во всем своем ослепительном великолепии, и в руках Симона, который аккуратно взяв сердце своей возлюбленной, прижал ее тепло к своей собственной груди.

Симон готов был просидеть в обнимку с сердцем Лилы целую вечность, однако из чудесного сна его вырвал истошный крик. Кричал его отец, что, упав навзничь, беспорядочно елозил руками по черной золе, как будто бы пытаясь таким образом зарыть свою собственную невыносимую боль, которая исходила, судя по всему, от пылающей татуировки в виде сердца, что просвечивала сквозь его опаленную одежду. Вместе с тем эхом по всей площади перед пирамидой стали раздаваться шаги, что, отражаясь от стоящих вокруг статуй, врезались в барабанные перепонки Симона. Испугавшись, Симон прижал еще сильнее к себе пылающий цветок, приняв позу эмбриона рядом со своим агонизирующим отцом.

Каждый последующий шаг неизвестного причинял все большую боль Симону, которому уже начало казаться, что прямо к нему направляется какой-то великан, готовый одной своей пятой раздавить не только их с отцом, но и даже сам остров. Да что уж там — и весь тот мир, что их окружал!

— Я ведь просила тебя подождать до утра, — раздался голос сверху, когда шаги прекратились. Симон, чуть расслабившись, обратил свой взгляд на фигуру, что нависла над ними обоими: его взгляду предстал образ той самой спасительницы, которая уже однажды вырвала его из рук переодетых алых стражей, которые сделали бы из него живую бомбу, а второй раз — когда пыталась спасти Симона и его друзей на корабле «Затмение». И сейчас вот в третий раз…

— … похоже, я пришла, чтобы вновь попытаться спасти то, что осталось… — выдохнула женщина, — нет, я не читаю твои мысли, просто они настолько очевидны, что все это написано на твоем лице.

— Но кто… Кто вы?

— Что ж, наверное, пришло время для ответов. Хотя я и пыталась тебя предупредить, — по лицу женщины пробежала тень улыбки, — но ты так меня и не послушал. И вот к чему в итоге все это привело… Все, кого ты знал, мертвы. Ну, или почти все… Но мы немного отклонились от темы. Меня зовут Алекса Фландерс. Приятно познакомиться!

— Алекса… Фландерс… — пробуя на вкус это имя, попытался сформировать ассоциативный ряд Симон, будто бы уже слышал его, но никак не мог вспомнить откуда, при этом почему-то инстинктивно прижав к себе сердце Лилы еще крепче.

Алекса чуть прищурилась, но тут же сделав вид, что не заметила этого, продолжила:

— Да, наверное, сразу сложно вспомнить. Тем более это и не твои собственные воспоминания, а той, чье сердце ты так бережно держишь в своих руках. И я не больше и не меньше, чем героиня романов твоей возлюбленной Лилы.

— Как это? — не поверил этому Симон. — Вы хотите сказать, что вы ненастоящая?

— О, еще какая настоящая, мой дорогой! Просто, видимо, ты еще не до конца понимаешь, что именно тут происходит.

— Это какой-то бред! Если вы всего лишь персонаж, придуманный Лилой, то как вы могли пытаться помочь мне все это время? И даже ваша внешность… Весь этот наряд с маской утконоса, перьями… Я думал, что вы с этого острова, что вы реальный человек! И что вы связаны с госпожой… — Симон запнулся, осознав, что скорее всего и она стала лишь тлеющим угольком, как и все, кого он знал, — с госпожой Флауэрс! Вы даже явились мне в тот же самый день, когда ее задержала алая стража!

— В каком-то смысле мы действительно с ней связаны. Ты очень проницателен, мой юный друг. Я действительно являлась твоему профессору, чтобы прекратить ее необдуманные поиски истины.

— Почему?

— Что это значит «Почему»? Чтобы спасти ваши жизни! Я посылала ей четкие сигналы, чтобы она не копалась в темной истории Метрополии Сердца. Я ведь и тебя пыталась предупредить, чтобы ты сохранил свою жизнь. И не только ее! В итоге безрассудство профессора привело к тому, что из нее сделали живую бомбу. Да и сам ты потерял в итоге все, чем так сильно дорожил. В конце концов, даже несмотря на все ваши героические усилия, Флауэрс мертва. А твоя доля кому-то покажется даже хуже смерти.

— Почему… Почему вы так считаете?

— Ну посуди сам! Ты жил в идеальном мире! У тебя было все! Я таким только могла бы в свое время позавидовать. Прояви ты еще немного терпения, мог бы без труда заполучить Кейт, если бы не этот ваш глупый рейд на остров. Эдвард в любом случае продолжил бы играть роль твоего друга, потому что он не захотел бы испортить отношения с сыном своего босса. Ну а бедняга Реггс… Как ты теперь вообще его сможешь считать своим отцом после всего, что ты узнал о нем? Да и к тому же… Вся ваша миссия по освобождению острова провалилась, потому что уже нет ни этого острова, ни Метрополии. То есть она просуществует, конечно, еще какое-то время, пока хватит вычислительных мощностей, чтобы поддерживать ее после взрыва, но, боюсь, это продлится совсем недолго…

— Каких… — дрогнул голос Симона.

— Что, мой дорогой?

— Каких вычислительных мощностей?