Затмение Сердца

Глава 38 Один час до Затмения — остров Крови

Набирающий силу дождь продолжал все активнее барабанить по растрескавшемуся асфальту. Эти же крупные капли били и по Симону, который, однако, был целиком и полностью сфокусирован на Лиле, что все сильнее сжимала его ладонь, продолжая дрожать не то мощи стихии, не то от ужаса, который внушил ей появившийся из аэростата человек одним своим голосом.

— Не ждал меня, да, сына? Как проходит твой юбилей? Никак не мог связаться с тобой, но, как я погляжу, ты в полном порядке.

Симон ощутил, как его тело инстинктивно потянулось к человеку, что стоял в десятке метров от него. Перед ним стояла фигура, которая даже не то что решала какие-то определенные проблемы, но в принципе просто не позволяла им появляться в его жизни. Год от года жизнь Симона обретала все больший комфорт, пока не достигла той точки, когда любовные терзания стали чуть ли не единственным, что заставляло Симона испытывать беспокойство. С другой стороны, та жизнь, которую с помощью немалых, как сейчас понимал Симон, инвестиций в его жилье, образование и повседневные расходы обеспечил для него отец, на деле являлась лишь мыльным пузырем, который лопнул от соприкосновения с острой иглой реальности, что с громким хлопком вошла в его ум. И даже если бы он сознательно захотел извлечь ее, ту правду, что уже успела проникнуть в его мозг, уже нельзя было отделить от его идентичности.

Юноша до сих пор был не в состоянии что-либо сказать своему отцу, а лишь безмолвно таращился на человека перед собой, попытавшись приблизиться. Он, однако, и этого не смог сделать, ощутив, с каким остервенением держала его Лила, которая едва могла стоять из-за дрожи. А потому Симон сделал полшага назад и мягко приобнял ее.

В этот самый момент их умы вновь соприкоснулись. В сознании Симона тут же вновь вспыхнули воспоминания, и, непосредственно, само направление мыслительного процесса Лилы, которая не смогла сдержать тот поток крови, грязи и насилия, что был ее реальностью все последние месяцы. Их апогеем стало в буквальном смысле физическое и моральное унижение, после которого многие умирали если и не физически, то эмоционально точно. А потому их легко можно было использовать в промышленных масштабах для совершения подобных же преступлений. Все это Симон уже видел и не раз на лекциях в университете. И эти примеры жестокости на занятиях госпожи Флауэрс хотя и вызывали некоторую оторопь, на самом деле вроде как и не оказывали в моменте на Симона такого уж сильного воздействия, поскольку казалось, что все это какой-то пережиток прошлого, архаика и что в современном мире уже давно нет подобных пыточных. Однако, по всей видимости, это все же был не исторический экскурс, и лишь под видом такового профессор пыталась донести до него ли одного или же до всех студентов информацию о тех ужасах, что на самом деле творила только на словах миролюбивая Метрополия. В чем-то Симон даже был благодарен Флауэрс, поскольку он уже частично интегрировал в себя эту тяжелую информацию. Поэтому все эти жуткие сцены уже не могли помешать путнику рассуждать с холодной головой о том, как именно ему следует себя вести с отцом.

— Да, пап, — не глядя напрямую в его глаза, отозвался Симон, — я в порядке.

— Да, уж я вижу, — саркастично отметил Симон Реггс-старший, — меня предупреждали о том, что магия этих тварей может порабощать разум и что даже лучшие из нас могут ей поддаться. Но ничего, сынок, не бойся, я все понимаю… Что тебя втянули во всю эту темную схему чудовища с этого острова. Ты ни в чем не виноват, поэтому я помогу тебе…

— Так же, как ты помог Лиле? Или тем, кого вы сожгли при бомбардировках острова?

— О чем ты говоришь? Наше пламя поглощает только чудовищ, которые, к сожалению, поработили разум жителей этого острова. Поэтому-то мы и были вынуждены начать свою миротворческую миссию! Иначе бы местные аборигены просто-напросто перебили бы друг друга! Полюбуйся! — с этими словами его отец артистично раскинул обе свои руки в разные стороны, после чего над всей территорией заброшенной базы и терминала зажглись десятки огней дронов-коммуникаторов, которые, образовав сеть из голографических экранов, запустили трансляцию. Звук же, что басами стал сотрясать землю, исходил из громкоговорителей на корпусе аэростата. Когда звук и картинка синхронизировались, взору Симона предстали во всех чудовищных физиологических подробностях сцены насилия, которые осуществляла сама Лила. На видео она была как будто бы сама не своя и со звериным криком подвергала адским мучениям своих собственных сестер-охотниц.

Однако даже звук динамиков не был настолько громок, чтобы заглушить вой Лилы, которая, отпустив Симона, закрыла лицо руками и упала на колени, припав головой к земле. Симон тут же присел рядом с ней, крепко обняв.

— Теперь ты видишь, что монстры сотворили с местными жителями? Как они лишили их рассудка? Что они готовы делать друг с другом ради своих кровавых богов?

Симон вновь занырнул в сознание Лилы, чтобы выловить оттуда ключ к происходящему, поскольку она была на грани умопомешательства не только из-за сотворенного над ней и ее руками, но и от личности того, кто все это совершал.

Подняв голову, Симон увидел лилово-алый костюм своего отца, разрезанный на несколько частей и склеенный кем-то, как и его лицо, как и…

— … фотография в хижине, — произнесли сухие губы Симона, который аккуратно положил свои ладони на руки Лилы и, отведя их в сторону, посмотрел в ее опухшее от слез лицо. В нем он теперь безошибочно угадывал некоторые черты его отца вроде впалых щек, высокого лба и заостренного подбородка.

— Прости меня, — будто бы в трансе произнес Симон, обращаясь к Лиле, — я хотя и не родной сын, но все блага достались именно мне. Ну а ты, несмотря на то, что по праву кровного родства должна была получить все, не получила ничего, одну лишь боль. Но ты не волнуйся, любви мы с тобой недополучили оба, и я постараюсь исправить эту ошибку.

— Сына, ты чего с ней вообще лясы точишь? Ты же видишь, что она находится под заклятием этих чертовых…

— Она твоя дочь, Реггс, — первый раз в жизни повысил свой голос на отца Симон, — изволь говорить с уважением, хотя бы без лжи. Значит, у тебя была все-таки связь на этом острове? Ты что, разве не узнаешь ее? Дочь той Безымянной, которой ты так и не дал имя как отец? По крайней мере то, каким она бы гордилась? Разве ты не узнаешь это место, где ты разбил сердце любящей тебя когда-то женщине?

Симон Реггс огляделся вокруг себя, будто бы делая вид, что что-то вспоминает, а затем, едва сдерживая улыбку, ответил:

— Да тут половина острова побывала в наших лагерях, поэтому не удивлюсь, что и детей у меня тут довольно много. Но это уже проблема не моя, а этих нерадивых мамаш, которые не умели, да и не хотели, будем честны, предохраняться.

— Но нам с мамой ты пел совсем другое.

— Слушай, сына, ты ведь должен понимать, что тебе знать это было совсем необязательно…

— Как и то, что шрам на губе тебе оставила она? Мать Лилы? Это тоже нам знать не нужно было?

Реггс сначала инстинктивно потянулся к лицу, но затем одернул руку:

— Тебя это не касается.

Ледяной и монотонный бубнеж Реггса-старшего заставлял Лилу содрогаться все сильнее, из-за неспособности ее психики сдерживать ту лавину информации, которая заставляла ее буквально захлебываться. Голос ее мучителя с самых первых дней ей мало что говорил, но вот его лицо… Его лицо она видела на фотографии, которую когда-то разорвала в приступе гнева! И это же то же самое лицо, что она видела в отражении зеркала! Именно из-за этого палача и садиста ее мать никогда так и не получила имя. И ее местные окрестили Арджуной против ее воли. Именно из-за этого белого гнома их остров горит, и неизвестно, что сейчас с Шанти, ее матерью и всеми остальными, но тем не менее… Факт остается фактом, этот человек — ее биологический отец, а его сын… Его сын, который, судя по воспоминаниям, пусть даже и не его родной, как-то ведь нашел ее и дал ей имя! Дал имя!

— Нет, это просто смешно, так не бывает, — содрогнулась Лила, — но почему тогда не смотря на все это? — она снова посмотрела на жуткий портал перед собой в виде чудовищного аэростата и беспощадной алой фигуры своего отца, — почему мне тогда? — затем посмотрела Лила сверху вниз на Симона, ощутив как дрожь ее унялась за какое-то короткое мгновение, как будто бы ее никогда и не бросал отец, отношение Индры никогда не ранило, и она не испытывала всех тех ужасов, что обрушились на ее остров и ее жизнь. — Почему мне тогда так спокойно рядом с ним?

— Не касается, говоришь? — скрипнул зубами Симон. — Ты всегда избегал трудных разговоров! Но сейчас это не просто вопрос наших отношений, на кону стоят жизни миллионов!

— Все так, — ухмыльнулся его отец, — и поэтому мы выжжем всю заразу с этой земли, очистим ее от скверны чешуйчатых и пернатых демонов и, наконец, освободим этот народ.

— Можешь показывать сколько угодно эту запись! Я ее видел уже тысячи раз! И я не поведусь на эту ложь!

— А эта запись и не для тебя, — выдохнул Реггс, — ты ведь помнишь, как тебе мы с мамой подарили ту черную тварь? Так вот, я всего лишь хочу показать им то, кем они все являются на самом деле. И очень жаль, что тебе придется все это пережить теперь не в игре с фигурками, но в реальной жизни, сынок.

— Что ты имеешь в виду? — не успел договорить Симон, как его как перышко сдул удар метнувшейся из-за кустов черной тени гигантской твари Индры, который и сам, спрыгнув, пригвоздил к земле Лилу своей ногой и рукой, подняв высоко над головой копье, по всей видимости желая раз и навсегда покончить с той, что предала своих сестер и что так беспощадно измывалась над ними, особенно над его любимой Шанти.

— Нет, подожди! Пожалуйста! — буквально выхаркивая наружу свои легкие, заорал Симон, потянувшись к Индре и понимая, что он уже не успеет ничего сделать, но при этом еще и удивляясь тому, что до сих пор жив и что зверь Индры не убил его прямо в прыжке своими когтями: неужели…

— Нет, папа!

— Чудесно! Просто замечательно, — пошел навстречу места экзекуции своей дочери Реггс, — вот видишь, Сима? До какого состояния довели этих дикарей твари, что они уже готовы поубивать друг друга за… — не успел договорить Реггс-старший, как Индра, вмиг выпрямившись и развернувшись, с боевым кличем собрав всю силу в один удар, метнул копье в алого захватчика.

Симон как в замедленной съемке следил за тем, как вытянувшееся в пространстве и времени копье неумолимо направлялось в сторону его отца, заставив юношу непроизвольно зажмуриться, когда его острие достигло своей цели, пронзив сердце врага.