Затмение Сердца

Глава 21 Десять часов до Затмения — прибрежный район Метрополии Сердца: вечеринка «Затмение»

Несмотря на мягкие волны энергии, что вынесли сознание Симона к долгожданному искусственному раю, нечто глубоко запрятанное внутри его существа подобно якорю сдерживало его рвущуюся наружу ко всевозможным удовольствиям душу. И это что-то как будто бы прожигало его сердце насквозь, находясь во внутреннем кармашке его блестящего костюма. Несколько стыдливо оглядевшись по сторонам и убедившись, что никому нет никакого дела до него, Симон извлек наружу заранее им положенную туда и уже начавшую крошиться маленькую бумажку. Развернув ее буквально на мгновение, Симон взглянул на показавшийся черный лик, после чего тут же поспешил убрать это небольшое воспоминание обратно, не желая сейчас портить себе настроение в этот долгожданный момент, который уже успел заключить его в свои объятия даже раньше, чем даже сам путник был к этому готов. Он ворвался безумным и беззаботным праздником жизни в омраченный еще секунду назад тяжкими думами разум Симона, что, примерив на себя голубую трехглазую маску, отдался этой праздной роли без остатка.

Через прорези полимерного материала на всю окружающую обстановку взирал Симон, вместе с тем, как он сам ощущал, что прорезь для третьего «глаза» персонажа, олицетворяющего его образ, также не оставалась безучастной. Казалось, что именно через нее, минуя обычное зрение или во всяком случае выкручивая его возможности на максимум, на все происходящее взирает его, метафорически выражаясь, третий глаз, который, по сути, был обыкновенным выражением влияния программы чипа на химический состав крови своего носителя. Он, в свою очередь, испытывал красочные галлюцинации, которые накладывались на заранее подготовленное шоу, тем самым даря страждущему зрителю возможность вкусить все прелести этого игрового пространства.

Вновь поймав волну эйфории, которая буквально оторвала его от земли, Симон ощутил себя пестрой рыбкой в гигантском аквариуме, который светился и переливался различными цветами. В его центре находилась парящая в воздухе пирамида, на которой расположились приглашенные артисты, а также настройщики аудио и визуальной составляющей вечеринки, которая представляла собой единый организм, соединенный воедино протоколами организаторов. Когда лазерное шоу рисовало в воздухе все новые образы, они тут же проявлялись в умах тысяч гостей. При этом мозг каждого по-своему интерпретировал каждое отдельное изображение, которое состояло не только из света, но и из звука, вибраций, что распространялись вокруг пирамидальной сцены.

Одна из этих голограмм уже приняла в воображении Симона вид гигантского, покрытого разноцветными перьями ящера, который, судя по всему, заметил новоприбывшего посетителя, а потому он распахнул свою пасть и окатил его разноцветным огнем. Это пламя, ослепив на мгновение Симона, превратилось в быстро мигающие цвета, что проявились на сей раз не только благодаря лазерной пушке, но и новому вбросу химических веществ, которые заставили мозг путника максимально напрячься, превращая его в гудящую воронку, куда по спирали, не особенно сопротивляясь, смылся весь фокус внимания Симона. Поначалу слегка потеряв дезориентацию, он постепенно начал приходить в себя, когда очередная доза эйфоретиков вынесла его на берег физической реальности, что начала обретать свою форму в виде пузырьков, возникающих в этом пространстве. Они на поверку оказались другими, такими же пестрыми, как и сам Симон, «рыбками» — юношами и девушками, некоторые уже скинули с себя дорогие костюмы, чтобы слиться не только в экстатическом, чисто умозрительном, но и вполне реальном любовном танце, заставляя и самого, пока еще пассивного наблюдателя испытывать непреодолимое желание, которое он, несмотря на недвусмысленные знаки присоединиться, вежливо проигнорировал. Симон поплыл дальше по этому безбрежному океану любви, уже было отчаявшись встретить ту, из-за которой он столько времени испытывал сердечные терзания и которую он боялся обнаружить в чужих объятиях. И, несмотря на то что он скорей всего мог бы даже и в данном случае присоединиться, это все равно было бы уже не то, чего бы он хотел, что и сам Симон отчетливо понимал. Он хотел обладать Кейт, но не в одностороннем порядке, а так, чтобы и она в свою очередь также безраздельно владела им, и они принадлежали лишь друг другу и больше никому на всем белом свете. Эта мечта казалась Симону одновременно и донельзя эгоистичной, но в то же самое время даже и альтруистичной, поскольку он был рад положить на алтарь всю свою жизнь только лишь для того, чтобы они с Кейт могли бы быть жить счастливо вместе.

Пробуя на вкус это возможное гипотетически будущее, Симона врасплох застал новый образ, который явился его взгляду и заставил моментально замереть его маленькую «рыбку» в уме так, будто бы она увидела впереди гигантское морское чудовище, которое могло бы проглотить его без остатка. Этим океаническим монстром оказались пара огоньков: оранжевое, практически раскаленное до красна, страстное и властное пламя, и зеленое, освежающее и вместе с тем обещающее безмятежное сияние.

Они оба танцевали, заигрывая друг с другом как любовники. Подобная ассоциация неслучайно возникла в сознании Симона, поскольку, когда их темпераментный танец замедлился, он как следует сфокусировался и уже без особого труда разглядел, что пламя пожара было на самом деле копной волос, что подобно кисточке вырисовывало замысловатые узоры в пространстве перед замершим от созерцаемой красоты гостем. В то же самое время зеленоватое свечение было платьем, которое служило скорее даже не для того, чтобы закрыть тело, но, напротив, обнажить его в дерзкой и недвусмысленно дразнящей манере.

В конце концов обе этих полярности замерли, позволяя как следует разглядеть танцовщицу со спины. И даже несмотря на этот ранее не виданный Симоном образ, напоминающей о весеннем лесе, который вот-вот настигнет беспощадный пожар, он тем не менее без особого труда сразу же узнал в нем ту, ради кого он тут и оказался.

Складывалось впечатление, что и сама Кейт, что в пол-оборота повернулась к своему воздыхателю, и сам преданный влюбленный знали заранее, что им суждено встретиться здесь и сейчас. Без слов было понятно и что этот танец предназначался непосредственно самому Симону, ощутившему, как внутри него поднимается волна трепета, что осветила его изнутри, заставив серебряную олимпийку превратиться в сотни маленьких розовых зеркал, с которым гармонично контрастировало голубое свечение его маски.

Недвусмысленно, как по крайней мере это показалось самому Симону, его подруга кивнула головой, и в потоке плотных вибраций танцпола-аквариума обратилась вновь в две огненные точки, которые подобно видимому сигналу помчались прочь по огромному узору микросхемы этого дышащего свободой и любовью пространства. Сквозь тела, страстные звуки любовников, музыку, гудящий бас и голографические проекции ловко пробирались оранжевый и зеленый огоньки, за которыми неотступно следовали розовый и голубой, что так же отражали своими цветами натуру своего носителя. Так, практически пурпурное тепло сердца «преследователя» отражало воспоминания недельной давности, когда Симон и Кейт остались наедине на просторном балконе пентхауса Симона, в то время как все гости переместились на веранду на втором этаже. Его возлюбленная в данном случае прочно ассоциировалась у него с видом на зеленеющую листву леса и закат, который позже окрашивал весь пейзаж в теплые оранжевые оттенки, что без труда можно было разглядеть с открытой площадки дома Симона. Таким образом, это общее воспоминание ожило в лице самой Кейт и ее образа природы, в том числе и в виде сводящего с ума Симона наряда, который он безо всякого ложного стеснения, пытаясь отдышаться, разглядывал, когда они, наконец, вдвоем преодолев территорию главного танцпола, вынырнули к побережью и уже там устроились на просторном белом пуфике, где помимо них поместилось бы еще с десяток человек.

— Держи, — протянула Кейт Симону спасительную бутылку воды, что щедро были забросаны по побережью, — а то ведь так и сознание можно потерять от обезвоживания.

Только сейчас Симон в полной мере осознал, насколько же она была права, и, даже не отвлекаясь на движущиеся кружева ее платья, которые, казалось, гладили тело Кейт, он, не раздумывая, схватил бутылку. Параллельно сбрасывая с себя олимпийку, Симон приложился к горлышку и залпом выпил пол-литровую бутылку, чувствуя, что еще чуть-чуть и его, правда, мог бы хватить удар, что подтверждали и неоднократные предупреждения с чипа, которые он благополучно проигнорировал.

— Еще, — коротко выдохнул он, глубоко дыша, все еще не до конца придя в себя после диких плясок. Кейт тут же вновь перевалилась за край удобного лежбища, после чего протянула Симону вторую бутылку, которую тот осушил уже только наполовину. Он уже хотел было отдать бутылку Кейт, но та буквально выбила ее из руки Симона и села на него верхом.

— Кейт, я все хотел тебе сказать… — начал было Симон, но Кейт, даже не дав ему возможности договорить, впилась в его губы, после чего ее друг, даже не активируя никакие дополнительные стимуляторы, утонул в абсолютной невесомости, которая не шла ни в какое сравнение даже с полноценным сексом, опыт которого у Симона уже имелся. Однако если раньше это было скорее любопытство, которое он удовлетворял, то в случае с Кейт все было иначе. Это было не просто влечение, но порыв души. Безусловно, его предыдущие партнерши тоже были по-своему хорошенькие, однако он как будто бы всегда чувствовал себя отделенным от своего партнера даже во время самых интимных встреч. Сейчас же, напротив, самый обыкновенный поцелуй буквально взрывал химическими реакциями его мозг, который плавясь, не мог отделить себя от чувств и тела партнерши. То ли дело было в сладковатом благоухании волос Кейт, то ли в ее бархатной коже, которую он трогал, но Симон просто растворился в ее существе целиком и полностью. Казалось, вся любовь для него представлялась раньше двумя льдинками, которые отчаянно бились друг о друга до тех пор, пока не раскрошатся и уже ничего не останется, в то время как сейчас она больше напоминала две капли воды, которые без труда слились в одну, и уже она, несмотря на силы извне, останется едина и неделима навсегда. Симону даже казалось, что прямо сейчас он пил сладчайший нектар, который в отличие от воды, мог вкушать не секунду или минуту, но часами, годами, да и что мелочиться, мог бы всю свою жизнь провести, припав лишь к нему, будто бы в нем одном и был весь смысл человеческого бытия.

Это чувство распаляло его изнутри, заставляя чувствовать и некоторый дискомфорт, который предательски появился внизу его живота. Несколько минут боясь спугнуть свое хрупкое счастье, Симон еще терпел, но затем наконец поняв, что целый день находился в таком стрессе, что даже дома не сходил в туалет, да и к тому же учитывая то, сколько он выпил воды прямо сейчас, он осознал, что ему срочно нужно посетить уборную. Несмотря на явные позывы его организма, Симон попытался их купировать, еще более страстно впившись в Кейт, однако та, ерзая на нем сверху, только еще больше надавливала на его живот так, что он в конце концов, не выдержав, приложил колоссальное усилие, чтобы оторваться от своего небесного источника.

Кейт вопросительно посмотрела на него немного пьяным взглядом.

— Мне надо в туалет… — неловко выдавил из себя Симон, после чего Кейт, сощурив глаза, аккуратно слезла с него, и пока он вставал на ноги, успела даже стянуть с себя платье, «на прощание» протянув к нему свою обнаженную ногу.

— Я тебя жду.

Симон, нежно поцеловав ее ножку, хотя этим и вызвал взрыв смеха за спиной со стороны Кейт, посеменил к расположенным в паре десятков метров в стороне биотуалетам.

Вбежав внутрь в последнее мгновение, когда терпеть было уже невозможно, Симон, ощутив долгожданное облегчение, уперся лбом в мягкую обивку туалета, что внутри обдувал его приятным ветерком из кондиционера, заставляя истерзанное жаром и лишней влагой тело постепенно приходить в комфортное состояние.

Сквозь звук смываемой воды до Симона, который несмотря на свое молчаливое обещание Кейт вернуться как можно быстрее, решил остаться еще буквально на минутку, чтобы хоть немного охладиться, донеслись характерные звуки парочки, которые мгновенно ударили в его все еще разгоряченный мозг новой волной удовольствия, сопротивляться которой было практически бесполезно. Симон уже было подумал не терпеть и прямо сейчас вылететь наружу под этот аккомпанемент, однако, прежде чем покинуть свое прохладное убежище, он решил зачем-то сначала найти источник звука. Через затемненное снаружи маленькое окошко он выглянул наружу и с помощью своего обостренного посредством чипа зрения и слуха быстро обнаружил источник сладких излияний, сначала заинтересованно вглядываясь во все происходящее, но затем ощутив, как сердце его на мгновение перехватило, поскольку он уже узнал, кому принадлежал голос. Ей, без сомнений, оказалась Кейт. И нет, она не решила не дожидаться прихода Симона и сделать все сама, но уже кричала под одним из гостей, который ей овладел.

Сквозь мягкое облако эйфоретиков внутри Симона впервые в жизни, как ему показалось, наружу захотело вылезти что-то страшное, что-то, что готово было разломать этот биотуалет изнутри на кусочки длинными кольями, в один прыжок допрыгнув до своего оппонента, откусить ему голову и раскрошить своими челюстями его череп. Однако в последний момент все же обуздав этот первобытный инстинкт, осознавая, какие последствия будут иметь его насильственные действия, Симон решил разглядеть получше своего врага. Одет он был в фиолетовый кожаный костюм с торчащими шипами. Сходству с каким-то ядовитым зверем ему придавали и желтые полоски, что исполосовали его тело и венчали его маску с тремя зубастыми ликами, в которых было мало что человеческого, и, казалось, даже не было глаз. В какой-то момент маска, закрепленная на затылке, стала сползать с его лица, и Симон сначала увидел вьющиеся волосы, а затем и лицо новоявленного любовника, в котором без труда даже с такого расстояния угадывались черты лица Эдварда. Симон, отшатнувшись, рассеяно плюхнулся на унитаз, продолжая слушать, как Кейт где-то там, уже невидимая, стонет. Однако на сей раз эти звуки вызвали в слушателе не вожделение и даже не гнев, но какое-то фатальное безразличие ко всему. Похоже, наконец, его диалог недельной давности с Кейт все же обрел больше ясности в контексте того, с кем именно она сейчас проводила свое время.

Из-за этого, казалось, рушится весь выдуманный мир, который Симон сам же себе и создал. Все нормальные люди снаружи веселились и любили друг друга, но он почему-то не мог с таким легким сердцем вести себя так же, делясь другими этой радостью. В его сознании как будто бы мечта об их эксклюзивном союзе с Кейт только и давала ему энергию, чтобы жить и верить во что-то хорошее. Однако вместо всего этого легкий воздушный шарик его ожиданий вмиг обратилась в тяжелый свинцовый объект, который, вместо того, чтобы наконец поднять душу юноши на небеса, стал стремительно падать вниз, ломая хрупкие полочки, на которых покоилась память Симона. Сначала он проломил эту вечеринку, заставив Симона непроизвольно вздрогнуть, когда обнажились события часов и дней минувших. Роковой шар все продолжал свое неумолимое падение, разломав полку, на которой покоилось вновь восставшее во весь рост чуть не состоявшееся похищение, где он вновь без особых проблем разглядел на руке, сжимавшей его воротник, татуировку в виде черепа с высунутым языком, на котором покоилось почти что стертое сердце. Свинцовый шар памяти проломил безо всякого труда и это воспоминание, упав на полку с серверной и сопутствовавшими ударами стража, отчего Симон затрясся еще сильнее. Затем события начали набирать обороты и темп, отчего полки его памяти ломались по несколько штук за раз, уже перемалывая целые недели и годы, на всех порах несясь в самое детство. От этого Симон потерял контроль над собой. И, прежде чем он успел настроить свой сбитый химический баланс через контекстное меню своего чипа, гость вечеринки уже упал в охватившем его припадке на пол туалета. Симон, неконтролируемо трясясь в припадке, беспомощно наблюдая за тем, как слезы, что наполнили его глаза, окончательно скрывают от его взора окружающий мир, который еще остаточно попадал в его мозг через трубочку в виде страстных вздохов, что превратились в итоге в ничего не значащую какофонию, а затем и вовсе затихли, казалось бы, уже навсегда.