Застенец 2

Глава 16

— Я говорила, что от твоего футбола лишь одни беды, — сердито сказала тетя. — Илларион, принеси еще льда.

— Так кончился, Мария Семеновна.

— Во всем городе?!

Тетя рвала и метала. Впрочем, так бывало всегда после моих травм. Таким образом она выражала свою заботу и обеспокоенность. Я посмотрел на опухший голеностоп и тяжело вздохнул. Подобную фиговину в бутсу не засунуть. Даже если засуну, наступить на ногу я все равно не смогу.

— Не надо льда, Илларион, — сказал я. — Толку никакого не будет. Лучше дай листок и карандаш.

Я быстро набросал послание. В идеале, конечно, надо отправить в конверте, с собственной гербовой печатью. Вот только я не был уверен, что Варвара Кузьминична оценит. Скорее даже наоборот, сочтет очередными понтами. Да и печать, выданная Департаментом Геральдики, находилась в кабинете. Посылать искать ее — такое себе занятие.

— Поезжай в госпиталь, найди Варвару Кузьминичну. Скорее всего, она сначала откажется ехать, — добавил я, вспомнив распространяемые слухи про бордель. — Твоя задача — уговорить ее. Угрожай, убеждай, на коленях ползай, делай что хочешь, но привези. Понял?

— Понял, господин, как не понять, — бережно убрал записку Илларион. — Доставим в лучшем виде.

Если честно, я немного сомневался в успехе предприятия. Но лучше пусть уж будет так. Не получится у Иллариона — поеду сам. Хотя, передвигаться в таком состоянии довольно сложно.

Можно, конечно, посетить госпиталь самому. Мол, помогите, спасите, позарез нужно на ноги встать. В прямом смысле. Вот только могут и послать. У меня не бог весть что, обычный ушиб. Жизни ничего не угрожает. Покой и время все вылечат сами.

Какой вариант еще? Дать кому-нибудь на лапу, чтобы ускорить дело? Взяточничество — своего рода наука. Я, к примеру, такому не обучен. Не знаю, в какой именно момент что говорить, когда предлагать и как передавать деньги. При случае просто бы мялся и краснел, понимая, что делаю что-то неправильное. Поэтому Варвара Кузьминична — моя единственная надежда. Либо придется со скамейки смотреть на моих футболистов. Я не зазвездился, но объективно — команда «Петербургские крылья» с Ирмер-Куликовым и без него — две большие разницы.

Что забавнее всего, менее чем через час входная дверь хлопнула и раздался встревоженный знакомый голос:

— Николай! Николай! Здравствуйте, где я могу найти Николая?

Затем застучали каблучки по лестнице и в комнату ворвалась раскрасневшаяся Варвара Кузьминична. Видно торопилась, даже фартук чуть-чуть съехал. Из-за ее плеча с любопытством выглядывала тетя Маша.

— Так он жив?! — удивленно и вместе с тем рассерженно топнула ногой Варвара Кузьминична.

— Конечно жив, — теперь настала очередь изумляться тете. — Ногу только чуть не оторвали на этом дурацком футболе.

— В таком случае я вынуждена откланяться, — пытаясь скрыть гневные нотки сделала легкий реверанс лекарь. Видимо, оторванная нога являлась не самым веским доводом для визита.

— Так, Илларион, не выпускать никого из комнаты! — крикнул я.

— Что Вы себе позволяете?! — Варвара Кузьминична не смотрела, а сверкала молниями.

А я понял, что ведь и действительно сможет запустить хорошенький разряд. Хоть Эгиду на себя накидывай.

Я сел на кровать, с трудом опустив ногу.

— Вы не выйдете отсюда, пока не выслушаете меня. Уж простите. Вы почему-то всегда поспешно делаете выводы обо мне на основании слухов. Хотя самое простое — спросить меня!

Сам не заметил, как стал распаляться.

— Я услышала все, что мне следовало, — холодно отрезала Варвара Кузьминична. — В том числе про Ваши походы в бордель. Да не просто бордель, а какой-то клоповник на отшибе!

— Вас возмутило то, что я отправился в публичный дом, или что выбрал не совсем подобающее Вашему ожиданию место? — не удержался я и ввернул шпильку.

— Так, дети, ну-ка, всем молчать! — пришла в себя тетя. Сделала это так решительно, что даже девушка проигнорировала слово «дети» в свой адрес. — Николай, что еще за бордель?!

Полным именем тетя называла меня только в одном случае. Когда я ее чем-то сердил.

Блин, да когда же это закончится? Я победил несколько иномирных тварей, но никто не называет меня Николай-победитель. Приручил кьярда, но никто не называет меня Граф-дрессировщик. Я придумал спортивные состязания на манер Ристалища, но никто не зовет меня Фантазер-Ирмер-Куликов. Но стоило один раз зайти в бордель…

— Если Вы сделаете невозможное и помолчите минуту, то я все расскажу!

— Ровно минута! — сказала Варвара Кузьминична постучав пальчиком по запястью, хотя никаких часов там не было.

Я и рассказал. Справедливости ради, времени ушло намного больше, однако после повествования о полете на кьярде в чужие застенные земли, лекарь даже не напоминала о тайминге.

— А теперь, чтобы тетя получила дворянство и, соответственно, могла без опасения жить здесь, мне нужно выиграть турнир. Вот только с этим есть одна небольшая опухшая проблема, — указал я на ногу.

— Тоже мне, проблема, — фыркнула Варвара Кузьминична. — Тут любая «шестерка» справится.

— Простите великодушно, но других знакомых лекарей у меня нет.

— В следующий раз можно так и сказать, честно, — присела рядом девушка и провела ладонями над голеностопом не касаясь кожи. — А не врать про смертельное ранение.

Как раз в это мгновение в проеме мелькнула физиономия Иллариона. Я показал ему кулак, а он только плечами пожал. Мол, чего такого сделал-то? А в самом деле, чего? Ему сказали — приведи. Он и привел.

— Думаю, в иных обстоятельствах и локациях Вы бы меня не слушали, Варвара Кузьминична.

Девушка тряхнула головой, но не ответила. Что означало лишь, что я прав на все сто.

Тем временем лечение началось. Я первый раз видел подобное. Варвара создала не одну большую форму, а множество мелких, крошечных. Они ложились на ногу словно доминошки.

— Крохотная трещина в кости и гематома, — заключила она. — Я сделаю все, что смогу. Вы даже сможете играть, но я бы рекомендовала поберечься и взять небольшой перерыв. Пара сильных ударов, и кость может сломаться.

— Главное, об этом никому не говорить, — улыбнулся я. — Спасибо, Варвара Кузьминична. — И у меня есть еще одна тема для разговора. Илларион, поставь, пожалуйста, чайник.

— Я схожу, — отозвалась тетя.

— Нет, пусть Илларион пойдет! — с нажимом ответил я.

А когда слуга скрылся, вкратце рассказал о ситуации с Ладой.

— Позвольте, как, говорите, фамилия врача из госпиталя? — нахмурила свой красивый лоб Варвара Кузьминична.

— Ботвинников, — сказал я. — Так он представился.

— Нет, — решительно отозвалась девушка. — Впервые слышу. Может, он…

— Не может, — прервал ее я. — Как только мне Илларион рассказал про случайно подвернувшегося доктора, я сразу понял — развод. Скорее всего, отсматривают родственников безнадежных больных и играют на чужом горе. Глупо только, в закрытом городе при довольно ограниченном населении. Вот, заработают они денег, и что потом? Все равно же не сбегут никуда. Да и нарвутся рано или поздно.

Я помолчал, не зная, как выразить свою основную просьбу. В конечном итоге решил сказать как есть. Чего юлить? Сможет помочь — хорошо. А на нет и суда нет.

— Варвара Кузьминична, есть ли какой-то способ перевести племянницу Иллариона к вам в госпиталь. Я понимаю, что она не из дворян. Да и сам госпиталь забит под завязку. Я готов заплатить столько, сколько потребуется.

Девушка открыла рот, чтобы возразить, но я лишь стал говорить быстрее.

— Это не взятка. Я готов потратить эти деньги на нужды госпиталя. Типа спонсорской помощи. Купить то, что вам необходимо. Не знаю, как в этом мире, но у нас больницам всегда что-нибудь нужно.

— Я поговорю с Климом Егоровичем, — потупив глазки, сказала лекарь, — если он что-то сможет придумать, то… Но ничего обещать не могу.

— Хорошо. Спасибо большое. И, Варвара Кузьминична, я жду Вас в воскресенье на заводе. Горчаков должен к тому времени закончить с новым лабиринтом. Думаю, понадобится Ваша помощь. Скажите, сколько я должен за ногу?

— Запомните, граф, не все измеряется в деньгах, — гордо ответила девушка. — Есть вещи, которые люди делают бескорыстно.

Ага, вот только для получения в дальнейшем собственной выгоды. Не то, чтобы я не верил в человечество, просто подобных примеров в жизни было не так много.

— Всего доброго, Николай… — она поколебалась, но добавила, — Федорович. До свидания, Мария Семеновна.

— Что же Вы, даже чай не попьете? — удивилась тетя. — У нас и шарлотка есть.

— Нет, прошу прощения, но я тороплюсь. Я ведь сломя голову сюда летела, а сама на дежурстве нахожусь.

Она ушла, а я довольно зажмурился. Угу, значит, сломя голову летела, когда узнала, что мне грозит смертельная опасность? И это несмотря на слухи о борделе. Интересно, очень интересно.

— Хорошая девочка, — вернула меня в реальность тетя. — Вы дружите?

— Сотрудничаем, — уклончиво ответил я.

— Мне кажется, ты ей нравишься.

— Тетя Маша!

— А что? Как есть, так и сказала. Меня только смущают все эти «вы» и обращения по имени-отчеству. Она же мне в дочки годится, а посмотри, Варвара Кузьминична.

— Ты еще со всякими Высокоблагородиями и Превосходительствами не сталкивалась, — ответил я. — И по правилам этикета мы должны были проводить гостью. Так и помрем дремучими застенцами.

А сам осторожно поднялся на ногу и прихрамывая прошел метров пять. Нога не то, чтобы болела, скорее, ныла, как после большой нагрузки. И еще у меня подсознательно сработал страх, как только я наступил на нее. Сама же сказала, что трещина. Варвара, понятное дело, подлатала, как смогла, но кто его знает…

— Куда соскочил? — встрепенулась тетя. — Лежи иди.

— Так иди или лежи? Ох уж этот противоречивый русский язык, — осторожно попрыгал я. Нога с нагрузкой справлялась. — Нормально все, ты же видишь. Опухоль вон сходит прямо на глазах. Варвара очень хороший лекарь.

— Никогда не привыкну к этой магии, — всплеснула руками тетя.

Я искоса поглядел на нее, но ничего не сказал. Ты даже не понимаешь, тетя Маша, что привыкаешь быстрее, чем тебе кажется. И меня это очень сильно пугает.

К примеру, я не представляю, как теперь жить без нее. Казалось, стану попросту бытовым инвалидом. Дар — это та же власть. И чем больше тебе ее дается, чем дольше ты живешь с ней, тем тяжелее от всего этого отказываться.

Оставшийся день прошел в угоду одному из смертных грехов, как выразился Илларион — чревоугодию. По словам тети Маши, мне нужно есть, потому что я растущий организм. Иллариону по другой причине: — «Он мужчина. А они мало вообще не едят». А Пал Палычу… тут я объяснение пропустил. Но судя по аппетиту, с которым соседушко наворачивал третью тарелку солянки, аргументация была железобетонная.

Утро следующего дня началось с проверки тети на дар. Если бы она была каким-нибудь термометром, то я бы заключил просто — заполненность ниже середины. Решил оставить передачу сил на сегодняшнюю ночь. Тогда все пройдет намного проще, тетя заснет и не будет дергаться из-за непонятного магического феномена.

Я надел чистую выстиранную форму (все-таки в совместном проживании с любящей тебя женщиной есть определенные плюсы), вышел на улицу и замер. Хотя бы потому, что здесь собралась вся команда.

— Это что тут за несанкционированный митинг?

— Мы проведать тебя пришли.

— Можно в дверь постучать, — усмехнулся я. — Не всегда, но довольно часто ее кто-нибудь откроет. Давно стоите?

— Чуть больше часа, — ответил Никитка. — А стучать неудобно было, нас вон сколько.

— Я говорила, что мы все внутри не уместимся, — поддакнула Лиза. — Лучше скажи, как ты?

— А как я выгляжу? — ответил вопросом на вопрос.

— Хорошо выглядишь, — честно признался Никитка. — Я вот футболку не догадался постирать. Мама обычно по воскресеньям стирает, а сегодня…

— Да заткнись ты уже, холера, — ткнул его кто-то.

— Ну что, так и будете мяться или пойдем на стадион? Там должны «Чекуши» доигрывать.

— Да там неинтересно, — махнул рукой Фима. — В три мяча вели, когда мы уходили.

Мы медленно двинулись к проспекту. Постепенно первая робость футболистов прошла, а разговор оживился. Хотя я периодически и ловил на себе косые взгляды, мол, все ли в порядке, не хромает? А если честно, хромать очень хотелось. Нога противно ныла. И ведь обезболивающего никакого не выпьешь, и «заморозку»[10] в этом мире еще не придумали.

Но ничего, несмотря на легкую боль нога постепенно расхаживалась. И правильно. Пусть она хоть на части разлетится после, но матч отыграть я должен. Иначе быть не может.

На подходе к стадиону мы встретили полицейских. Они вежливо разворачивали дворян, досадливо разводя руками: «Прощенья просим, сударь, мест больше нет». Простолюдинов порой отгоняли банальными пинками и угрозами. Но что важно, ни тех, ни других на стадион больше не пускали.

И когда я оказался внутри, то понял, что стало тому причиной. Все было забито до отказа. Даже проходы внизу заполнены стоячей публикой. Никитка вытаращил глаза и ткнул куда-то пальцем, указывая в сторону центральной трибуны. И тут же получил по вытянутой руке от Фимы.

Я друга понял. Тыкать в человека некрасиво. А тыкать в Государя-Императора — хорошая возможность остаться без пальца. И это у них еще телесные наказания отменили.

— Не знал, что Его Величество футболом увлекается, — протянул Вадим.

— Угу, с очень недавнего времени, — хмыкнул я.

Аккурат посередине центральная трибуна была огорожена Конвоем, а затем еще оцеплена жандармами. Чтобы ни одна муха не пролетела. Его Величество был в компании брата, Разумовского, Максутова, какого-то толстого дядьки в очках и Вестника.

Недолго продлилась опала Игоря Вениаминовича. Что интересно, я встретился с Максутовым взглядом, и он кивнул мне с легкой улыбкой, как старому доброму приятелю. Пришлось ответить тем же.

— Покупай калачи, чудо как горячи!

— Блины румяны, тонки да пряны!

— Пирожки с жареным маком! Позвольте, господа, пирожки с жареным маком!

Пахло сдобой, подсолнечным маслом, крепким табаком и потом. Всюду сновали люди, шла торговля, одни зрители ругались с лоточниками, другие, напротив, покупали нехитрую уличную закуску. Ходил даже мальчишка года на три младше меня. Он носил на голове огромную бутыль с чем-то темным, похожим на крепко заваренный чай. Что там внутри — я уж спрашивать не стал.

С поля прозвучал финальный свисток. «Чекуши», которые в очередной раз решили не доигрывать в полном составе, кинулись обниматься. А я махнул остальным.

Мы спустились вниз, в подтрибунное помещение и нашли свою раздевалку. Сначала, словно кошку в новый дом, запустили Елизавету Павловну, а после переоделись сами.

— Я долго говорить не буду, — начал я. — Время есть, сейчас выходим, бегаем, растягиваемся, разминаемся и растягиваемся, все как обычно. Что до игры, будем отталкиваться от четырех защитников в линию, но я нахожусь ниже и ближе к центральным, чтобы страховать.

Я замолчал, чувствуя, как от волнения пересохло в горле. Ребята смотрели на меня внимательно и тревожно, точно на нового мессию.

— Не бойтесь и играйте в свой футбол. Да, будет тяжело. Но главное — вытерпеть, как мы вытерпели в предыдущем матче с «Пажами», и реализовать свои моменты. А они будут, это я вам точно говорю. Больше двигаться и с мячом, и без мяча. Мы сможем выиграть только за счет интенсивности. Если встанем на месте, нас сразу раскатают.

Я вытащил повязку, которую после матча передал Фима, и протянул голкиперу.

— Капитан сегодня Елизавета Павловна, она команду и выводит. Возражений, надеюсь, нет?

Судя по лицу девушки, которое пошло пятнами, возражения были только у Лизы. Но она их не решилась озвучить. Ну, и хорошо. Капитанская повязка — субстанция непознанная и особая. Иногда, действительно непонятно откуда, но дает очень много сил. А последние нашему киперу сегодня точно понадобятся.

— Ладно, говорить можно бесконечно, но лучше всего все показать на поле, — я протянул руку, ладонью вниз. — В футболе есть один закон…

На мою руку торопливо легли другие:

— Крылья новый чемпион!