Застенец 2

Интерлюдия

Стар стал Борис Карлович для государевой службы. Он и сам понимал это. В былые времена Разумовский мог весь день подле Императора простоять и глазом не моргнуть. Теперь же и колени побаливали, и спину ломило. А бывали дни, когда точно спицу сквозь виски протыкали. Такая боль голову пронзала, что на стену лезть хотелось. Но терпел Разумовский. Император хоть и умен, однако до настоящей мудрости ему далеко. Всего сорок три года. Разве то возраст для мужчины? Мальчишка еще.

Потому гофмейстер до сих пор на своем посту и находился. Откуда силы в себе брал, одному Богу известно. Но отступать не собирался. Кем он будет на пенсии? Никому не нужным стариком? Да и кто гарантирует, что не придут к нему вскорости, как к Ирмеру?

Наверное оттого, да еще по причине сложности характера, был Борис Карлович зол на весь мир. На Максутова, который оказался моложе Императора, но в магическом плане ушел дальше самого Разумовского. На брата Романова, туповатого и исполнительного Владимира Георгиевича. Да даже на сенатского обер-прокурора Покровского.

Этого Разумовский вовсе переносить на дух не мог. Ни рыба ни мясо. Вечно виноватый, словно простолюдин, которого палками отходили, и услужливый. Тьфу, противно. Искренне не понимал Борис Карлович, отчего Его Величество это насекомое к себе приблизил. Да, полезный человек, но и только.

— Так что, как прошло? — спросил Император Бориса Карловича.

В былые времена подобными делами занимался Максутов. Так, погляди, и он в опалу попал. Хотя, с иной стороны, как по-другому? Прошляпил выскочка целого мага первого ранга, будучи на должности Главноуправляющего Третьим Отделением. Тут только один выход — от себя подальше отвести. Даже если по неразумению своему подобное допустил, разве легче? Иной раз глупый союзник пострашнее врага будет.

Ныне заседали малым кругом. То есть, без Вестника и обер-прокурора. Лишь Романов, его брат и, собственно, сам Разумовский.

— Слетал мальчишка за своей теткой, как Ваше Величество и задумывал. Привез ее. Правда, лопух, печати заранее не разрушил. Шуму поднял.

— Кто заранее все знает, тот на меня служит, — усмехнулся Романов.

— Так уж почувствовать, прощупать их мог, — пожал плечами Разумовский, своего мнения не меняя. В его глазах Ирмер-Куликов остался глупым подростком, которым легко управлять. — А после того, как разрушил, не догадался, что ему подобное не под силу. Если бы наши люди не внесли изменения в печати Конвоя, разве смог бы застенец…

— Полноте, Борис Карлович, у меня от Вас голова болеть начала, — отозвался Император. — Так что застенец, едет?

— Куда ж ему деться с отошедшего дирижабля, — хищно улыбнулся Разумовский, довольный своей шуткой. — Едет, голубчик, с повинной головой. Тут до вас Извольский заходил, Ваше Величество. Застенцы обеспокоены пропажей своего гражданина.

— Как мы и предполагали, — кивнул Император. — Долго работали. Наверное, думали, что написать. Обеспокоены и все? Никакой ноты протеста?

— Никакой, — покачал головой Разумовский. — Вот только, стоило ли дело того? И так отношения с ними сложные. Застенцы теперь лишний раз зуб точить на нас будут.

— Вы, Борис Карлович, не забывайте, с кем разговариваете! — сердито произнес Владимир Георгиевич.

Разумовский гневно зыркнул на брата Романова. Старый был, многое повидал, мог себе позволить. А если бы заговорил, то б вспомнил и как их обоих от дедовских розг спасал, когда шалопаи ради шутки пристань сожгли. И как кричал великий князь Георгий на собственного сына, не оправдавшего ожидания после битвы под Веной, а тот стоял, словно побитая собака, поджав хвост. И даже совсем недавнее. Как в беззвучной злобе Володька Романов крушил собственный кабинет после перемещения. Когда узнал, что по ошибке оказались они не на месте Петербурга. Оттого и морей поблизости никаких нет.

Много чего мог сказать Борис Карлович. Но стерпел, смолчал. Знал, что людская память на доброту коротка. Лишь добавил:

— Вельмар уже говорил, что после снятия стены не раз задумывали нападения.

— Задумывали, а после передумывали, — улыбнулся Император. — Потому что и маги не сидят без дела. Внушают, насколько способностей хватает.

— И как далеко зайдет внушение? Сможет ли дотянуться до нынешней Москвы, где теперь правители заседают? — подобрался Разумовский. — А если другие страны подключатся?

— К тому моменту все поймут, что лучше перед нами склонить голову, чем воевать. Вот увидишь, — решительно кивнул Романов.

— А я, брат, считаю, что единственное, что люди понимают — это сила, — отозвался Владимир Георгиевич. — Помнишь деревню Приютино, которая Олениным принадлежала? Ведь какой оригинал этот Оленин был. Начитался книжек и решил дать крепостным право избирательное. Чтобы и управляющего сами назначали, и как урожай собирать решали, и когда налог платить. Года не прошло — управляющего повесили, а двоих мужиков вилами закололи. А вошли войска — и все. Тишь, да гладь.

— Сила, — задумался Император. — Что-то есть, Владимир, в твоих словах.

Раздался стук в дверь и вошел слуга, доложивший о прибытии графа Ирмер-Куликова. Его Величество сделал великодушный жест рукой, мол, заводи, а сам продолжил:

— Вот только кажется мне, что не всегда нужна сила. Порой достаточно демонстрации.

На этих словах и появился мальчишка. Один, без сопровождающего Черевина. Несчастного штабс-капитана никто в известность о грядущей операции, конечно, не поставил. Не того полета птица. Потому думал Черевин, наверное, что его служба теперь закончена. Разжалуют и переведут. Разве что из-за острого дефицита магов на этом и остановятся.

Разумовскому штабс-капитана было не жаль. Часто приходится кем-то жертвовать, чтобы достигнуть нужного результата. Да и знал — ничего ему Император не сделает. Пожурит через генерала Киселева, хотя это, наверное, страшнее всего. Но и только. Раньше бы места живого в застенках не оставили. А после повесили. Но нет, ныне же отменили телесные наказания. С тоской гофмейстер Его Императорского величества вспоминал о былых деньках.

Сейчас все внимание Бориса Карловича оказалось приковано к застенцу. Разумовский любил шахматы. Точнее, партии, в которых противник через несколько ходов должен проиграть, однако сам об этом еще не подозревал. А сейчас был именно подобный случай.

С младых ногтей ходил Разумовский за Императором. И кое-чему действительно его научил. К примеру, привил интерес к этой старой сложной игре. Только Борис Карлович с интересом смотрел за фигурами на доске, а Романов любовался игрой в действительности.

— Добрый день, Николай, — медленно произнес Его Величество, специально растягивая слова. И подобрал случайную бумагу со стола. — Меня тут застенцы одолели. Чуть ли не войной грозят. Дескать, кто-то гражданина их страны похитил. А я ведь и не знаю ничего.

— Виноват, Ваше Величество, должен был предупредить Вас заранее. Но дело не терпело отлагательств, — наглый выскочка сначала смотрел на сапоги Императора, но постепенно стал поднимать взгляд. — Речь шла о жизни человека.

— Виноват… — попробовал слово на вкус Романов и скривился, как от кислого вина. — Ну, хоть не отпираешься, и то хорошо.

— Ваше Величество, речь идет о моей…

— Знаю, знаю, здесь все написано, — прервал его Император. — Вот только легче от этого не становится. Международный, да что там, междумирный скандал. И устроил его ты.

— Я приму любое наказание, Ваше Величество, — торопливо проговорил застенец. — Только хочу уточнить, что никакого закона я не нарушал. А действовал в соответствии с уложением о спасении жизни русского человека от тысяча девятьсот седьмого года.

Разумовский чуть не задохнулся от гнева. Сначала от самих слов мальчишки. Каков наглец, Императору перечить вздумал? И только потом до Бориса Карловича дошел смысл сказанного. И гнев его усилился многократно.

Будь воля гофмейстера, он бы этого сопляка в порошок стер. Прямо здесь. Без всякого следствия.

Уложение о спасении жизни русского человека. Как узнал-то? Разумовский помнил, что оригинал хранится в архиве. Туда застенцу допуска нет.

— Откуда прознал? — грозно спросил Разумовский.

— Из лицейской библиотеки, Ваше Превосходительство. Там сохранилась копия.

Борик Карлович досадливо крякнул. Уложение придумали аккурат перед началом великой войны для возвращения русских земель. А если быть правдивым, для присоединения всей Европы к Империи. По нему любой русский человек, имеющий родственника — подданного Российской Империи, и одновременно с этим жизни которого угрожала опасность, объявлялся сам подданным Государя-Императора.

В свою очередь, Его Величество в законном праве мог защищать подданных. Что и произошло.

Романов недоуменно поглядел на Разумовского. Шахматы Император любил гораздо больше, чем историю. Борис Карлович даже сомневался, помнит ли Его Величество о данном уложении. Таких поправок в то время было придумано множество.

Нужно сравнять с землей неприступный замок — вот тебе уложение о невозможности устраивать препятствия русской армии на собственной территории. Необходимо объявить войну союзнику — уложение об агрессивной торговле, подрывающей интересы Империи.

Когда рубили лес, столько щепок летело, обо всем и не упомнишь. Благо, хватило потом ума убрать все уложения в архив. Их даже на юридических факультетах после пятьдесят шестого года изучать перестали. Разумовский единственный, кто застал.

Все это, только вкратце и без лишних эмоций, Борис Карлович быстро нашептал Романову. И Императору полученная информация очень не понравилась. Его Величество, как и каждый уважающий себя монарх, считал свою особу выше и умнее остальных. Потому нечастое, но неизбежное столкновение с реальностью выходило довольно болезненным.

— Да, знаменитое уложение от девятьсот седьмого года, — кивнул Его Величество, будто только тем и занимался, что давеча перечитывал его перед сном. — Но ты упускаешь одну маленькую деталь, Николай.

Застенец замер, как крохотный хищный зверек. Зазеваешься с таким, поднеся руку к его гладкой шерстке, так вцепится и палец оторвет. Тварь пусть и мелкая, а бед с ней может возникнуть порядочно.

С другой стороны сидел сильный, знающий свою силу лев. На гербе Романовых был изображен грифон. В народе, начиная с деда нынешнего Императора, Его Величество стали сравнивать с медведем. Уж слишком неповоротлив был Александр Пятый. Но Разумовский понимал, чушь это все.

Его Императорское Величество Роман Николаевич — самый что ни на есть настоящий питерский лев. Могучий, сильный и властный. Будет искоса смотреть на творящееся в своих владениях, но коли понадобиться показать зубы — будьте покойны, покажет.

— Согласно этому уложению твоя тетя не принадлежит к фамилии Ирмер-Куликовых. Но в то же время является моей подданной. И выбор у нее невелик. Либо она приносит присягу, либо отправляется обратно.

— За присягой дело не станет, Ваше Величество…

— Если даже так, — склонил голову Император, — то и ее судьбой я волен распоряжаться сам. К примеру, пошлю помощником нашей делегации к застенцам. У нее же богатый опыт общения с соотечественниками. Правда, времена нынче неспокойные. Не знаю, как отнесутся недомы к перебежчице.

Разумовский не сдержался, чуть заметно улыбнулся. Умеет все-таки Император провернуть дело так, что ты в дураках останешься. Как бы забавно ни звучало, застенец его, казалось бы, к стенке припер, а Его Величество и тут вывернулся.

Радовался Борис Карлович таким редким моментам. Как и каждый уважающий себя учитель смотрит, как его превосходит ученик. Что оставалось мальчишке? Только капитулировать.

Бросаться в ноги к Его Величеству. Клясться в верности и честной службе. А вот тогда Император, после долгих колебаний, уже великодушно пожаловал бы титул графини тетке мальчишки. Жалко, что ли?

Однако застенец не торопился. Ни бросаться в ноги, ни клясться в верности. Взгляд мальчишки блуждал по письменному столу Императора, словно там могло найтись его спасение.

— Ваше Величество, позвольте задать личный вопрос, — внезапно произнес он.

Разумовский нахмурился. Уж очень ему не нравился этот пацан. Он походил на крысу, которая вместо того, чтобы убегать от кошки, неожиданно остановилась и внимательно разглядывает преследователя. Так не бывает, и не должно быть. Один бежит, второй догоняет. Всегда!

Романов, может, и смешался, однако виду не подал. Такую глыбу просто так не пробить.

— Задавай, — великодушно позволил он.

— Вы азартный человек?

Борис Карлович задрожал. Вспомнились ему Карловы Вары и пьяный цесаревич, тогда еще Ромик, и никакой не Николаевич. Промелькнули перед глазами проигранные в Монако фамильные поместья, которые после с трудом удалось выкупить. И пьяница Рахманов, генерал от инфантерии[7] вспомнился, старый пройдоха, с которым Его Величество на спор лазили на шпиль дома офицеров.

Продолжалось это долго, но по молодости. И прекратилось внезапно, как только будущий Император женился. Елизавета Сергеевна подобных вольностей не терпела. И держала мужа в ежовых рукавицах.

Первым делом она запретила карты во всем окружении Императора. Кто позволял себе нарушить вето, переводился под благовидным предлогом подальше от столицы.

Следом появился закон о запрете игры в кости в Петербурге и двадцати верстах от него. Причина одна — слишком много драк после подобной забавы. А ведь в Петербурге сосредоточено множество высокоранговых магов. Неровен час, кто взбаламутится.

По мнению Разумовского, уж сильно все было притянуто за уши. Однако Романов съел и это. Закончилось тем, что на все государевы поездки супруга стала сопровождать Императора. И эпоха великого кутежа и вопросов, что же вытворит Его Величество, сошла на нет. Вот теперь застенец, чтоб его черти в аду шпицрутенами баловали…

— Можно сказать и так, — согласился с усмешкой Романов.

— Не сочтите за дерзость, но я предлагаю Вам пари. Как я понял, Вы собираетесь посетить футбольные соревнования?

Император поймал взгляд застенца и посмотрел на афишу, лежащую на углу стола.

— Была такая мысль. У светлейшего князя, — указал он на брата, — сын за «Пажей» играет.

— Я тоже участвую. Я и моя команда.

— Наслышан, наслышан, — усмехнулся Император. — Мне докладывали, что ты набрал простолюдинов и обучаешь их футболу.

— Не только. На воротах у нас стоит моя однокурсница по лицею. Дмитриева Елизавета Павловна. Итак, как говорил, я предлагаю Вам пари. Если моя команда выиграет турнир — Вы дадите дворянский титул моей тете, а вместе с этим и защиту. Если нет, то вольны будете делать с ней и со мной все, что посчитаете нужным. А я останусь Вашим вечным должником.

Разумовский покачал головой. Все-таки, каков наглец!

— Пари на дворянский титул, — сложил перед собой на груди руки Император. — Признаться, такого мне делать еще не приходилось.

Борис Карлович скривился. Хотя бы потому, что мог сходу вспомнить шесть случаев, опровергающих это заявление. Ан нет, семь, как-то он графа Воеводина забыл.

— Будь по-твоему, — шагнул вперед Император, протягивая руку. Застенец ее пожал не задумываясь. — Выигрываешь турнир, твоя тетка становится графиней. Если нет…

Он не договорил и лукаво улыбнулся, явно довольный сделкой.

— Можешь идти. Тебе же надо отдохнуть перед завтрашними играми.

Когда двери за застенцем закрылись, первым на Императора накинулся брат.

— Ваше Величество, стоило ли все это затевать, если теперь все пустить на самотек?

Борис Карлович обычно считал Володю глупым и пустым человеком, однако сейчас вынужден был с ним согласиться.

— Вернуть ее — значит отдать застенцам рычаг управления мальчишкой, — добавил Разумовский.

— Да не беспокойтесь вы, — усмехнулся Романов. — Никто ее возвращать не собирается. Как и давать ей титул. Теперь мальчишка в нашей власти. Небольшие пари делают жизнь не такой серой, ведь так?

Его Величество подошел к брату и с высоты собственного роста посмотрел тому в глаза.

— Все, что теперь нужно, чтобы «Пажи» победили. Надеюсь, с этим не будет проблем?