Свет магической профессуры продолжает освещать меня своим вниманием.
– Кара Небесная? – наконец, интересуется ректор.
Понимаю, что лучше скорее дать все ответы на вопросы и скрыться, пока господин Шереметев, вдруг, не решил, что я еще более талантлива, чем он считает. Такими темпами я останусь студенткой Штормов до совершеннолетия собственных дочерей…
– Господин профессор, – встаю, чтобы поприветствовать мага, – я уже сделала первую партию зелья и Флорина… ей стало лучше. Но мне требуется время, чтобы вырастить новую партию гуараны. Как только я смогу собрать ягоды я сразу же приступлю к изготовлению двойной партии.
– И когда же это случится? – хмурится Шереметев.
За моей спиной вырастает Дион Скала.
– Завтра, – уверенно отвечает он, – завтра вечером Кара Небесная займется зельем.
– Но… – возражаю я, но чувствую, как Дион сжимает мою ладонь.
– Пойдем, – говорит он и пытается утянуть в двери.
– Нет, – я вырываю руку, – я останусь с девочкой.
Дион кивает и уходит один. Ректор и другие преподаватели скоро перестают меня замечать. Обсуждают печальную ситуацию с Дариной и Фло, заканчивают осмотр и уходят дальше – в комнату сестры.
Наконец-то освобождается место рядом с кроватью малышки. Сажусь рядом и меня душат слезы. Бледная кожа, сухие губы, резко впавшие глаза, тоненькие ручки-веточки поверх одеяла. Я думала, проклятая Флорина выглядит страшно, но нет. Умирающий ребенок – картина стократ ужаснее!
– Даря, Даречька, малышка.
Я потянулась взять её за руку, но не решилась. Девочка казалась мертвой! Я сдвинула одеяло и прижалась ухом едва теплой груди. Услышала слабый звук сердца и немного успокоилась. В комнату заглянула лекарка и предупредила, что через полчаса мне нужно освободить помещение – придут несколько сильных магов для переливания силы в Дарину. Это позволит поддержать жизнь в её слабом тельце.
Я поправила одеяло и аккуратно расправила воротничок дарининого платья. Собралась уходить, но заметила, что кружево у нее на шее странно топорщится. Провела пальцем и почувствовала под тонкой тканью твердый бугорок. Отогнула кружевной край и уставилась на пришитый к одежде костяной кругляш. Не поверила своим глазам. Прикрыла тканью и снова отогнула густую кружевную пену. Нет, мне не мерещится. На платье Дарины нашита небольшая костяная пуговка, старинная, потертая, с краями, истонченными временем. Точно такую же носит моя бабушка.
Странно, что пуговка пришита под кружевом, где нет ни одного отверстия, в которое она может продеваться. И еще! Платье у Даринки розовое, из тонкого китайского шелка, пошито на заказ. Все детали и украшения подобраны в цвет: нити, вышивка, кружева, кант. Только эта пуговка пришита обычными белыми нитями. Такие кладут в дорожный швейный набор. Стежки аккуратные и выглядят, будто сделаны недавно – хвостики ниток не успели размахриться. Неужели Дарина пришивает пуговку на каждое свое платье, как это делает моя бабушка?…
Наощупь пуговка гладкая, с неглубокой бороздкой по краю и темной прожилкой по центру. Понять, что за животное стало донором для этой крошечной детали женского туалета не получается – сканирую и ничего. Проверила также на искажение энергосетей, но нет, пуговка оказалась совершенно обычной вещью, не магической.
Это меня успокоило. Мало ли костяных пуговок. Это может быть случайность, совпадение, хоть и выглядит оно крайне подозрительно. Увы, сама вещица совершенно непримечательная.
Пробыв у постели Дарины пару часов, я попробовала навестить сестру, но к ней не пустили. Немного посидела в коридоре, после чего отправилась к себе.
В непривычно пустой комнате стоял натуральный бардак: с утра забыла вызвать духа-хранителя для уборки, так что на столе громоздились оставшиеся с завтрака тарелки, с моей постели списало незаправленное одеяло.
Балдахин на кровати девочек был небрежно задернут, из-за занавесей слышалось глухие всхлипы.
Я отдала духу нужные распоряжение и хотела собрать мои бумаги и конспекты, почему-то разбросанные по подоконнику (Бахыт? Мыши? Не хочу знать…), но всхлипы стали громче и надрывнее. Откинула занавеску и… мне под ноги упал смятый плод гуараны.
– Катя… – выдохнула я, наблюдая, как красный «глаз» закатывается под кровать.
Всхлипы перешли в рыдания, хотя их источник так глубоко закопался в подушки и одеяла, что рисковал задохнуться.
Стоило мне осторожно потянуть за край одного из одеял, как на меня посыпались раздавленные, помятые и разрезанные ягоды редкого магического растения. С каждым ударом ягодок об пол рыдания все больше начинали походить на вой раненого зверя.
– Как ты могла, Катя… – разочарованно зашептала я, едва держась, чтобы тоже не разрыдаться, – ты же… как?…
– Прости меня-я-я-я, – выла маленькая герцогиня из горы одеял, – я не хотела ворова-а-а-ать… Я-я-я-я…
Что она хотела, я не смогла понять. На девочку обрушилась новая волна истерики, она затряслась, обрушивая выстроенную стену из подушек, пока я не увидела её вздрагивающую спину.
Я залезла на кровать, подползла ближе, обняла Катерину. Она продолжала плакать, теперь уже горько, безутешно. Я положила руку ей на голову и начала аккуратно гладить её по волосам. Каждое мое прикосновение вызывало в малышке новый приступ слез.
– Катя, Катенька, Катюша, – убаюкивала я её, – зачем же ты так? А если бы тебя поймали? Исключили бы без права вернуться… Наследная герцогиня ворует из теплиц… Что скажет твой папенька? Что сказала бы маменька? – шептала я ей.
Девочка слушала меня и паузы между всхлипами стали длиннее. На последнем моем вопросе она глубоко вдохнула, резко развернулась ко мне и посмотрела на меня своими изумрудными глазами.
– Мама бы похвалила, – прогнусавила она в опухший от слез носик, – ведь я без злого умысла, не для себя.
– А для кого же? – ласково спросила я.
– Для Дарьки, – шмыгнула герцогиня, – она чахлая. Луиза её из-за этого в ученицы брать не хотела. А я в твоем журнале прочитала, что можно сварить зелье.
– И сварила? – улыбнулась я.
– Нет, – губки девочки скрывались, личико покраснело, она несколько раз глубоко вдохнула, всхлипнула, но сдержалась, не зарыдала, – Но я пробовала. Первый раз не получилось. Я не разобралась. Но потом ты мне показала. Этим утром я еще раз собрала ягоды и снова попробовала.
– Какая ты упорная девочка, – я поправила взлохмаченную прядку, упавшую Кате на лицо. Она сморщилась, замотала головой, пытаясь увернуться, – И где же зелье?
– Не получилось, – всхлипнула Катя, – второй раз тоже не получилось!
Она зло ударила по подушке и дрыгнула ногой.
– Значит, это ты оба раза воров… собирала ягоды в моей теплице? – задумчиво пробормотала я.
– Да, – девочка опустила глаза, обмякла и проговорила едва слышно, – прости…
Я лежала на кровати, заваленной бесценными, но безнадежно испорченными, зернами гуараны и гладила девочку по волосам. Скоро она затихла, а я продолжала думать о злой судьбе. Меньше всего я ожидала, что это будет маленькая герцогиня. Что она пойдет на воровство ради Дарины. Что ради нее попробует подставить Диона. Казалось, девочки не ладят. Казалось! Часто привычные вещи оказываются не тем, чем кажутся.
Я посмотрела на макушку юной ведьмочки. Свет заиграл в каштановых, с золотой искрой, волосиках. Я тихо поднялась с кровати, взяла на столе ножницы и срезала с Катиной головы волосок. Девочка ничего не заметила.
Из кармашка платья достала волос Диона. У меня все еще оставалось немного белых слез, которые я так и не перелила из соусника. Тратить на весь эликсир на спонтанно возникшую идею не хотелось. Я позаимствовала у Бахыта одну из его фарфоровых мисочек для воды, плеснула немного белых слез. С некоторым опасением положила в жидкость два волоса – черный и золотисто-каштановый.
Они мгновенно опустились на дно.
– Дион Скала, кто же ты такой?… – прошептала я, глядя на результат теста.
Эликсир потемнел и сразу снова стал прозрачным. В чашке лежали два волоса, припорошенных темным налетом – светлый и каштановый. Точно как в прошлый раз, когда сестры проверяли волос Киана.