Ювелиръ. 1808. Саламандра

Глава 18

Июнь 1808 года.

Замок Маррак, Байонна, Франция.

В замке Маррак тягучий, сладковатый запах сотен оплывших свечей смешивался с острой ноткой дорогого сургуча и пылью географических карт. Тишину кабинета, укутанного в тяжелые бархатные драпировки, не нарушал ни один звук извне; лишь призрачный намек на аромат цветущих в садах магнолий напоминал, что за этими стенами еще существует мир, не до конца покорившийся воле одного человека.

Одним росчерком пера даровав испанский трон брату Жозефу, Наполеон Бонапарт пребывал в превосходном расположении духа. Целое королевство, столетиями кичившееся своей независимостью, покорно легло к его ногам. Заложив руки за спину, невысокая фигура в знаменитом сером сюртуке мерила шагами кабинет, и ее тень скользила по пергаменту карт, пересекая Пиренеи. Он диктовал своему секретарю, барону Фену, письмо.

В напряженной тишине кабинета застыли его ближайшие соратники. У окна, демонстративно отвернувшись от стола, возвышался маршал Иоахим Мюрат. Его роскошный, шитый золотом мундир слепил глаза. Тихое, назойливое постукивание пальцев в белой перчатке по эфесу сабли выдавало кипевшую в нем ярость. Утопив в крови мадридское восстание, он ждал в награду корону, а получил лишь Неаполь.

Рядом со столом, сжимая в руках бумаги с донесениями, замер министр иностранных дел Жан-Батист де Шампаньи — осторожный, исполнительный дипломат, чье бледное лицо было непроницаемо, как маска. Напротив, над исполинской картой Пиренейского полуострова, склонился начальник штаба, маршал Луи-Александр Бертье. Гений штабной работы, он уже мысленно двигал корпуса, и с его губ срывался едва слышный шепот, перебирающий названия испанских городов.

— … и дабы утешить его в сей потере, мы даруем ему трон Неаполитанского королевства. Подпись. Отправляйте, — закончил Наполеон, жестом отпуская секретаря.

Оторвавшись от письма, Наполеон бросил взгляд на фигуру зятя. Подошел, почти неслышно ступая по толстому ковру, и опустил руку ему на плечо, обтянутое золотым шитьем.

— Иоахим, ты усмирил Мадрид блестяще. Жестко, быстро — именно так, как было нужно, — голос императора сделался мягким, обволакивающим. — Однако Испании сейчас требуется законодатель, а не солдат. Ей нужен Жозеф. Зато Неаполь… — в его глазах блеснула усмешка, — кишит карбонариями, а армия их — сброд. Идеальная работа для лучшего кавалериста Европы. Ты вычистишь это гнездо.

Мюрат промолчал, правда напряжение в его плечах немного спало. Император умел заворачивать приказ в такую искусную лесть, что ее хотелось принять как награду.

Улыбка исчезла с лица императора так же быстро, как и появилась. Резко повернувшись к Шампаньи, он вновь стал собранным.

— Теперь к главному. Что Вена?

Шампаньи с сухим шелестом достал бумагу. Лишенный всякой эмоции голос, озвучивал факты.

— Сир, донесения от посла Андреосси крайне тревожны. Австрия, пользуясь нашей занятостью в Испании, проводит скрытую мобилизацию. Под видом создания ландвера они призвали сто восемьдесят тысяч человек сверх штатной численности. Эрцгерцог Карл спешно формирует новые корпуса по нашему образцу. Венская «Österreichischer Beobachter» полна ядовитых статей и призывов к реваншу. А граф Стадион при дворе не устает убеждать всех, что момент для удара идеален.

Слушая, Наполеон нервно щурился. Он пересек комнату и остановился у другой карты, охватывающей всю Европу.

— Все те же ошибки, — произнес он тихо, обращаясь скорее к Бертье, чем к остальным. Его палец ткнул в точку на Дунае. — Они стянут армию сюда, к Регенсбургу, чтобы угрожать Даву. Я же обойду их с юга, через Ландсхут. Отрежу от Вены и сброшу в реку. Это будет второй Ульм.

Он говорил о грядущей войне так, словно она уже свершилась и победа лежала у него в кармане. Однако тонкая морщинка, пролегшая между бровей, выдавала раздражение.

— Война на два фронта… это катастрофа. Я не могу себе позволить такой риск. Мне необходим противовес, нужна Россия, чтобы парализовать волю Вены.

Взгляд его метнулся по лицам соратников.

— Мне нужен Царь. Немедленно. Пусть из Петербурга донесется его рык. Коленкур докладывал о подготовке к нашей встрече в Эрфурте? Какие последние известия?

При упоминании Эрфурта лицо Шампаньи, заметно разгладилось. Сменив тревожные военные сводки на более приятную тему, он развернул на столе свежую, хрустящую карту Тюрингии. То, что он принялся излагать, было продуманным до мелочей сценарием грандиозного спектакля.

— Сир, всё готово, — в голосе министра зазвучала уверенность хорошо сделанной работы. — Эрфурт превратится в сцену для демонстрации вашего могущества. Приглашения разосланы всем монархам Рейнского союза. Короли Баварии, Вюртемберга, Саксонии и Вестфалии подтвердили свое присутствие. Они встретят императора Александра бок о бок с вами. Они станут вашей свитой.

В глазах Наполеона мелькнул блеск. Заставить императора всероссийского явиться на встречу на французскую, по сути, территорию, в окружении покорных немецких вассалов — о, эта мысль доставляла ему истинное наслаждение. Сама диспозиция была болезненным уколом по самолюбию Романова.

— А для увеселения гостя, — продолжил Шампаньи, — господин де Талейран уже ангажировал «Комеди Франсэз». Великий Тальма лично привезет в Эрфурт свою лучшую труппу. В репертуаре великие трагедии: Корнель, Расин, Вольтер. Каждый вечер — урок высокого искусства.

— Превосходно! — Наполеон с силой потер ладони. Взяв со стола тяжелое бронзовое пресс-папье в виде имперского орла, он словно взвесил на руке всю свою власть. — Мы не просто покажем им спектакль, Шампаньи. Мы погрузим их в него. Каждый обед, охота, поклон немецкого короля — всё станет частью представления о том, кто здесь главный. Мы преподадим северным варварам, натянувшим парижские фраки, урок истинной цивилизации.

Его хорошее настроение, впрочем, было лишь прелюдией к делу. Вновь подойдя к карте Европы, он бросил через плечо:

— Однако спектакль — это декорации. Что с сутью? Александр всё так же дуется из-за проливов и Константинополя?

Лицо Шампаньи вновь обрело серьезное выражение.

— Сир, донесения Коленкура подтверждают: при петербургском дворе царит уныние. Император Александр глубоко разочарован. Война со Швецией вялая. Участие в континентальной блокаде наносит сокрушительный удар по русской экономике. Экспорт леса и пеньки почти прерван, крупнейшие аристократические фамилии несут колоссальные убытки. В свете зреет ропот. Положение самого Александра весьма непрочно.

— Непрочно… Прекрасно! — Губы Наполеона тронула усмешка. — Значит, он боится своих бояр. Он помнит и табакерку в виске отца, и офицерский шарф на его шее. Такой страх — лучший поводок.

Резко обернувшись к маршалам, он продолжил, чеканя слова:

— Значит, в Эрфурте мы не станем говорить о Турции. Пустая трата времени. Речь пойдет об Австрии. Господа, вот мой план. Мы подпишем с Александром секретную конвенцию. Я великодушно позволю ему забрать у шведов Финляндию — пусть тешит свое тщеславие, приращивая империю этой снежной пустыней. Взамен же он гарантирует мне полную военную поддержку, если Австрия посмеет напасть. Я надену на этого русского медведя красивый ошейник и заставлю его рычать на Вену по моей команде.

Бертье, изучавший карту, поднял голову.

— Сир, вы уверены, что русская армия на это способна? Чтобы стать хотя бы угрозой, им предстоит пройти сотни верст. У них нет ни фуража, ни точных карт. Это займет месяцы. Австрийский генштаб это понимает и не испугается бумажной угрозы.

— Мне не нужны их солдаты, Бертье! — отрезал Наполеон. Подойдя к маршалу, он ткнул пальцем в карту в районе Галиции. — Мне не нужно их прибытие в Вену. Мне нужно их выступление из Петербурга. Сам факт движения их армады на юг заставит австрийцев держать на границе два корпуса. Два корпуса, которых не окажется против меня под Регенсбургом!

Он отошел от стола.

— Русский солдат — глина особого рода, господа. Он не рассуждает, он верит. Слава и деньги ему чужды; ему достаточно приказа и святого образа на знамени. Эту слепую силу нельзя переиграть в маневре, она его не постигнет. Ее можно лишь направить. И сейчас я хочу, чтобы Александр направил ее на Вену. И он это сделает. Ради Финляндии и собственного спокойствия он сделает всё, что я прикажу.

Удовлетворение разлилось по его лицу. Все проблемы на востоке решались одним изящным ходом. Мыслями он уже был в Испании, среди выжженных солнцем долин и герильясов, когда Шампаньи, до этого момента тихо перебиравший депеши от Коленкура, нерешительно кашлянул.

— Сир, есть еще одна деталь. Она касается настроений при петербургском дворе, — в голосе министра звучала осторожность. — Возможно, сущий пустяк, однако весьма любопытный.

— Не томите, Шампаньи, — бросил Наполеон, чье терпение уже истощалось. Мысли о России начинали его утомлять.

— Коленкур упоминает, что при дворе многого ждут от подарка императора Александра. Похоже, у них объявился некий ювелир-самородок, которого Государь осыпал неслыханными милостями…

— Ювелир… — Наполеон поморщился, словно от зубной боли. — Шампаньи, не забивайте мне голову безделицами. Что они могут нам привезти? Очередную безвкусную громадину из малахита?

— Возможно, сир, — министр не отступал. — Однако Коленкур пишет, что этот мастер создал для Александра личную печать такой сложности, что ее почитают неподделываемой. И добавляет, — Шампаньи поднял глаза от бумаги, и голос его стал глуше, — что наш финансовый атташе, связывает появление этого мастера со странными трудностями, с которыми столкнулась наша операция «Ассигнация».

Фигура императора застыла. Улыбка самодовольства стекла с его лица. Его тайная армия печатных станков, подрывающая вражеские экономики изнутри. Это уже война иными средствами.

— Подробнее, Шампаньи, — голос его стал серьезным. — Какие именно трудности?

— Объем обращения наших «особых» ассигнаций в столице резко сократился, — зачитывал Шампаньи депешу. — Банки отказываются их принимать, ссылаясь на «новые инструкции». Русские что-то заподозрили. Они выстраивают защиту.

С щелчком он откинул крышку. На подкладке из темно-синего бархата покоился эталон. Его любимое дитя, тайное оружие — безупречная фальшивая русская ассигнация.

Он извлек ее с осторожностью, почти с нежностью, с какой создатель касается своего лучшего творения. Он провел подушечкой большого пальца по сложной вязи узоров, которую его мастера копировали месяцами. Пальцы, привыкшие к гладкой стали эфеса и жесткому пергаменту карт, ощущали знакомую фактуру бумаги, изготовленной в подвалах Венсенского замка. Он чувствовал легкую шероховатость типографской краски, точное тиснение двуглавого орла.

Все было совершенным. Неотличимым. Он помнил триумф, когда ему доложили, что даже казначеи русского Двора принимают эти ассигнации без малейших сомнений. Это была его личная, бескровная победа, укол, подрывающий мощь колосса изнутри. И теперь этот пустячный листок бумаги, это произведение его воли и гения, превратился в укор. В нем кто-то сумел найти изъян.

— Наши граверы — лучшие в мире, — произнес он тихо, но так, чтобы слышал каждый. — Бумага, знаки, состав краски — всё идентично. Они не могли найти изъян. Не технически. Значит… они ввели новый элемент защиты.

Его взгляд впился в Шампаньи.

— И вы полагаете, что это связано с каким-то ювелиром?

— Это лишь гипотеза Коленкура, сир, — осторожно произнес министр. — Но совпадение слишком уж бросается в глаза. Этот мастер, некто Саламандра, прославился именно созданием уникальной царской печати, которую…

— «Невозможно воспроизвести», — медленно, словно пробуя слова на вкус, повторил Наполеон. Он посмотрел на Бертье, который давно оторвался от карт и напряженно слушал. — Что скажешь, Бертье? Тебе ли не знать их.

— Русские упрямы и неповоротливы, сир, — отозвался начальник штаба. — Однако они не глупцы. Обнаружив уязвимость, они вцепятся в нее мертвой хваткой. И этот Сперанский… он не из тех, кто действует наобум. Это реформатор до мозга костей. Если он нашел гения, он выжмет из него всё во благо государства.

Тут в разговор вмешался Мюрат.

— Гений? В России? Сир, я видел их города. Грязь и тотальная безвкусица. Их дворцы — жалкие подражания нашим. Что они могут создать такого, чего бы мы не смогли повторить и улучшить?

— Они могут создать то, чего мы не ожидаем, Иоахим, — голос Наполеона стал резок. Разрозненные факты — тревожная депеша, слухи о ювелире, печать Царя — начали складываться в его сознании в пугающую картину. Он заходил по кабинету, словно зверь в клетке.

— С одной стороны — финансовая аномалия. — заговорил Шампаньи, — Наши деньги вдруг перестают работать. С другой — аномалия иная. Какой-то мастеровой, в обход всех табелей о рангах, становится личным протеже императорской фамилии. Его охраняет один из самых отпетых гвардейцев. Он якшается с их главным механиком… Это не просто нелогично, это противоестественно! За красивые безделушки так не возвышают. Даже в варварской России. Следовательно, его истинная ценность не в ювелирном искусстве.

Он осторожно посмотрел на Наполеона.

— Они могли разгадать? — выдохнул Бонапарт. — Они могли разгадать технологию? Этот «ювелир» — не ювелир. Ширма. Их секретное оружие! Сперанский — гений интриги. Он спрятал свой самый важный проект на самом видном месте — в ювелирной лавке!

Маршалы молчали, ошеломленные этой догадкой. Первым тишину нарушил Бертье.

— Сир, если ваша гипотеза верна, это всё меняет. Это значит, что они не только нашли способ защиты… — он осекся, и его мысль, кажется, подхватил Шампаньи.

— … но и сами получили технологию создания невоспроизводимых узоров, — слова застряли у министра в горле. Его лицо стало мертвенно-бледным. — Боже мой…

— Что «Боже мой», Шампаньи? — вкрадчиво, почти шепотом спросил Наполеон, видя, что они наконец пришли к тому же выводу, что и он.

— Сир, — голос министра дрогнул. — Если они могут создать машину, печатающую деньги, которые нельзя подделать… то они могут создать и машину, печатающую деньги, которые будут выглядеть как настоящие. Как наши.

— Фальшивые франки, — глухо произнес Мюрат. — Они могут сделать с нами то же, что мы делаем с ними.

— Именно! — Наполеон сел в кресло. — Александр хитер. Он не станет наводнять наши рынки фальшивками сейчас. Нет. Он привезет этот козырь в Эрфурт. Положит его на стол переговоров. «Либо вы выполняете мои условия по Турции и убираете войска из Пруссии, либо экономика моей доброй Франции столкнется с… некоторыми трудностями». Это в его духе. Истинно византийский ход.

Он замолчал. Презрительная ирония стекла с его лица, уступив место сосредоточенности охотника, напавшего на след неведомого, но крупного зверя. Взяв из рук Шампаньи депешу Коленкура, император медленно подошел к канделябру и вновь пробежал глазами абзац о ювелире. В неровном свете пламени плясали буквы, складываясь в очертания новой угрозы.

— Забавно, — прозвучало в тишине так тихо, что походило на шепот. И это слово, лишенное всякой тени веселья, заставило присутствующих замереть.

Когда он поднял голову, в его взгляде не осталось ни гнева, ни удивления.

— Шампаньи, — голос императора обрел спокойствие человека, принимающего окончательное решение, — немедленно подготовьте две депеши. Первая, официальная, для Коленкура. Прикажите ему от моего имени выразить глубочайшее восхищение талантом этого… Саламандры. Пусть изыщет предлог — скажем, заказ от имени императрицы Жозефины. Изящная брошь, табакерка, любая безделушка. Целью будет установить доверие. Пусть наш посол лично оценит этого человека, его мастерскую, его окружение. Мы должны зайти через парадную дверь, с улыбкой и полным кошельком.

Он сделал паузу. Уголки его губ дрогнули в едва заметном подобии улыбки, от которой даже привыкший ко всему Мюрат невольно поежился.

— А второе письмо… пойдет Фуше. Сообщите ему, что у меня для него нашлась интересная работа в Петербурге. Кажется, пришло время проверить, насколько крепки русские замки.