Всемирная выставка в Петербурге

Глава 9, В которой Миша воздвигает идолов и уличает газетчиков во вранье

— А если не придёшь, сказал, то мы тебя похитим!

— Прямо так и сказал?

— Да.

— А он не цыган, часом, был? — спросил Ваня.

— Да нет же! Говорю, одет как барин! — объяснил ещё раз Миша. — Варя думает, что это адвокат. Хотя всё равно непонятно, на кой я им сдался.

В этот раз они белили потолок в будущем павильоне Текстиля. Пожалуй, он нравился Мише больше всех остальных на этой выставке: купол из стали и матового стекла, повторяющий очертаниями хлопковую коробочку он заприметил на стройке уже давно, а теперь, когда попал внутрь, оказалось, что и оконные рамы, и внутренние светильники тоже сделаны в виде плодов туркестанского золота. Самопрялки и самовязалки не хуже английских почему-то завезли и уже выставили в павильоне, не дожидаясь отделки. Так что после побелки их с Ваней, скорее всего, ещё ожидало несколько часов мытья машин от извёстки. Впрочем, был шанс, что они уйдут быстро, и отмывать экспонаты придётся кому-то другому...

— А как думаешь, может быть, сходить к ним туда в самом деле, а Вань? Не убьют же меня в самом деле! Кому вообще я сдался и на что — не понимаю! А то что да как разузнаю, так хоть голову не буду ломать над этой загадкой!

— Не знаю, — ответил напарник. — Вот я бы поостерёгся. Благонамеренные люди, они, знаешь ли, так себя не ведут. Туман вокруг себя не напускают, не запугивают, сразу говорят, какое дело.

— Вот и Варя так сказала, — вздохнул Миша. — Как тебе не стыдно, говорит, забивать голову разговорами с какими-то прохиндеями, когда у тебя мать в больнице и еле жива.

— Дело говорит, — заметил Ваня.

— А матери, что, хуже, что ли, будет, если я схожу, да разузнаю, кто такие ко мне сватаются? Меня к ней всё равно не пускают. А вдруг этот человек подошёл ко мне именно возле больницы, потому что у него есть какое-то чудодейственное средство для излечения таких пострадавших от взрыва?

— Дуля с маком, а не средство, — Ваня хмыкнул. — Я бы на твоём месте лучше отдал ту записку жандармам. Подозрительно всё это, знаешь ли...

— Жандармам, ага! — отозвался Коржов в том же духе. — Да много с них проку! Вот придут следующий раз наш пол ломать, тогда отдам.

Ваня, кажется, обиделся на то, что напарник настолько скептически отнёсся к его предложению. Следующие полчаса они работали молча, лишь изредка перебрасываясь фразами, касающимися только побелки и потолка. Миша думал то о матери, то про то, как нынче снова попытается в больницу к ней попасть, то о том барине: признаться, размышления о последнем несколько отвлекали от тягостных дум насчёт первой.

Когда до окончания смены оставалось не более часу, пришёл десятник и неожиданно заявил, что Коржову надо отправиться к павильону Голландской Ост-Индии и помочь там с отделкой. Ваня при этом остался в «Текстиле» один. Это было чуть-чуть странно, потому что до сих пор они всегда были напарниками. Впрочем, десятник объяснил, что помощь голландцам нужна только на сегодня, буквально минут тридцать, и вторых рабочих рук там не потребуется. Как правило, иностранные павильоны строили иностранные же рабочие: выполнение своих диковинных задумок модные архитекторы русским иванам, едва разбирающим французские или английский чертежи, не доверяли. Но иногда своих рук не хватало, и русских просили помочь. Словом, если поручение десятника и показалось Коржову необычым, то лишь самую малость.

***

Павильон Голландской Ост-Индии напоминал собою трехэтажную шкатулку из резного железобетона, всю покрытую восточными узорами. Кое-где на карнизах стояли и сидели индийские божки. Ещё несколько их изваяний из камня лежало вокруг. Возле павильона, извергая клубы пара, пыхтел кран: он как раз поднимал эти статуи и размещал на фасаде, где их прилаживали смуглые парни в тюрбанах.

Мише сунули рисунок архитектора и попросили стоять снизу, показывая жестами крановщику, куда двигать стрелу. В подобной работе Коржов был задействовал впервые и чувствовал себя не очень-то уверенно, да и не понимал, чем он, случайный человек, годится для неё лучше, к примеру, стропальщика, привязывавшего фигуры к стреле и в процессе подъёма топтавшегося без дела... С горем пополам они разместили одного божка, а потом ещё одного... Затем крановщик высунулся из машины и по-русски потребовал Мишу подкинуть дровишек в котёл. Коржов, до сих пор думавший, что в кабине сидит голландец или индус, слегка удивился, но по своей привычке промолчал. Обошёл машину сзади, открыл топку, заложил туда пару поленьев, складированных поблизости... Правда, в этот момент машина не к месту сдала назад, едва не наехав на Михаила.

Тихо выругавшись, он вернулся к работе. Очередной идол уже болтался на высоте третьего этажа. На несколько секунд Коржов уставился в рисунок, чтобы сообразить, для какой части здания предназначается этот божок... когда вдруг услышал свист над ухом, бессознательно дёрнулся в стону и едва не оглох от ужасного грохота.

Идолище упало буквально в паре вершков от того, где он находился.

Царица небесная! Он всегда знал, что от этих языческих изваяний добра не жди!

***

— Что, индус, уже закончил? — спросил Ваня.

— Самого они меня чуть не закончили, — мрачно ответил Коржов, возвратившись в «Текстиль». — Идиоты там какие-то работают! Безрукие совсем! Мало того, что без русского человека даже идолов своих расставить по зданию не сумели, так ещё и краном чуть не задавили, а потом одну из статуй мне на голову свалили! А в ней, почитай, пудов двадцать!

— Как ты жив-то остался?

— Да чудом совсем отскочил! Видать, Бог уберёг! И где только таких горе-работников набрали-то, ума не приложу!

— Так расставили тех идолов?

— Куда там! Я как кричать на них начал с испугу-то! А те — на меня, до по матери! А я тогда им тем же! Тут десятник прибежал — и ну нас материть уже всех вместе!

— Так ты же говорил, они не русские?

— Да бес их разберёт всех! — буркнул Миша. — Русские, не русские, один чёрт — косорукие болваны! Да их каменные боги их ловчей, небось!

Ещё минут пятнадцать он ругал на все лады крановщика, стропальщиков и всех остальных, кто имел отношение к павильону Голландской Ост-Индии. Потом постепенно остыл. Ладно, с кем не бывает на стройке-то... Дело такое...

— У меня дядьку на стройке покалечило, — заметил Иван, как бы подтверждая нормальность происходящего.

В общем, через полчаса, к концу рабочего дня, Коржов уж почти и забыл, что с ним приключилось.

***

После смены Михаил двинулся к станции городской железной дороги, чтобы вновь отправиться в больницу, где лежала мать. На беду, поезд ушёл у него прямо из-под носа. Это означало, что следующего состава придётся ждать, пожалуй, минут десять. Чтобы скоротать время, Коржов взял номер «Петербургского листка» за две копейки и устроился на кованой скамейке, чья модная спинка в виде смеси крыла бабочки и листика рябины оказалась на удивление неудобной. «Должно быть, это всё для важных дам в корсетах сделано, — подумал Михаил. — Не для наших спин рабочих, очевидно».

Он быстро проглядел первую страницу, заполненную рекламой. «Крем Казими «Метаморфоза» от веснушек», «Феномен Е. Лаво — средство для ращения волос», «Люксфер призмы — новое единственное изобретение для проведения дневного ровного света в самые тёмные и отдалённые помещения», «Велосипеды «Товарищ» с большой уступкой», «Частная санатория для душевнобольных с отделением для хронических морфинистов...». Здесь ничего интересного не было. Дальше следовала часть официальная. В ней сообщалось о кончине министра иностранных дел Муравьёва, о спуске на воду нового крейсера, названного «Авророй» в честь какого-то старинного фрегата, и о приглашении сведущих в спорте дворян поучаствовать в Олимпийских играх, долженствующих иметь место при Всемирной выставке. Это всё Мишу тоже не увлекло. Из отдела иностранных телеграмм и надеяться не приходилось вычитать что-либо занимательное: «В Тянцзине обстреливаются большими орудиями Иностранные концессии, причём почти все сожжены, а американское консульство разрушено», «Колонна Гамильтона собирается открыть сообщение между Преторией и Наталем и воспрепятствовать соединенному действию трансваальских и оранжевых буров», «Султан выразил горячее сожаление по поводу кончины М.Н. Мурьвьёва», «Хедив болен заразной формой воспаления горла»... До хедива Мише дела не было, да и до турецкого султана, в общем, тоже. В сообщениях о заграничных делах почему-то почти никогда не было хороших новостей: даже простого рабочего, не окончившего и гимназического курса, они наводили на мысли, что конец света не за горами. Пролистав результаты торгов на бирже, сообщения о распродажах имущества разорившихся, краем глаза проглядев театральные отзывы («за исключением одной лишь последней сцены, проведённой с достаточным воодушевлением, всё остальное носило отпечаток некоторой вялости и апатии, столь не свойственных обычному нервному подъёму артистки»), Миша открыл свой любимый раздел — городских происшествий. По чести сказать, здесь тоже редко обнаруживались хорошие новости, но и плохие имели такое свойство, что не наводили на мысли о конце света, а забавляли. Иногда даже, читая о каком-нибудь крестьянине, скоропостижно скончавшемся на Сенной площади, или попавшем под лошадь студенте, Миша испытывал некоторый душевный подъём от того, что случилось всё это не с ним, а с другими.

Происшествий, как обычно было много:

«С квартиры вдовы дворянина Пулевич, дом 6 по Гороховой улице, неизвестно кем через незапертое окно совершена кража шкатулки с 25 рублями денег и старого будильника, стоящего 2 рубля».

«В течение истекшей недели задержано нищих: 25 мужчин и 1 женщина».

«На И. Сидорова, работавшего на пароходе «граф Аракчеев», упал тяжёлый мешок с углём, который причинил ему перелом голени».

«Рабочий М. Коржов, трудившийся на возведении павильонов всемирной выставки погиб вследствие несчастного случая около павильона Голландской Ост-Индии. Труп отравлен в анатомический покой».

— Что-о-о?! — вырвалось у Миши. — Вы с ума сошли? Рехнулись!

Он ещё раз перечитал последнюю новость. Всё как было. Ему не мерещилось.

— Что там такое? — спросил незнакомец, молодой парнишка с поднятыми на лоб круглыми очками электротехника. За то время, что Коржов был на скамейке, он успел пристроиться рядом и теперь читал «Листок» бесплатно, через плечо.

— Да пишут, что я умер! — сказал Миша. — Представляете?! Вот тут. «Эм. Коржов» — это я. А я жив!

— Ну это ж хорошо, — сказал парнишка. — Может статься, это всё-таки не вы? Может, это ваш однофамилец?

— Нет, я! — ответил Коржов. — Я как раз на стройке выставки работаю. И меня сегодня возле павильона Голландской Индии чуть десятипудовым болваном не задавило!

— А, это уже хуже, — сказал парень.

— А до этого чуть краном не наехали! — вдруг вспомнил Михаил.

— Ещё паршивей. Сдаётся мне, уважаемый, что кто-то хотел вас убить. Этот кто-то заранее дал сообщение в газету о том, что вы умерли...

Миша раскрыл рот, не в силах вымолвить ни слова. Мысль об убийстве пришла ему одновременно с незнакомым собеседником. Но как, кому, зачем могло понадобиться?.. Растерянный, Коржов только и мог, что водить глазами по станции, по путям, по соседу, рядом с которым стояла тачка, полная угольных стержней навроде тех, что используют в яблочковских светильниках... «Фонарщик, что ли? — мелькнула пустая мысль. — Он с тачкой в вагон не пройдёт. И зачем он на станции?».

— Вот вы, Михаил Александрович, умных людей не слушаете, оттого с вами всякие гадости и случаются, — неожиданно проговорил незнакомец. — Пошли бы в Свято-Егорьевский переулок к Арнольду Арчибальдовичу — так небось бы и не было всей этой белиберды.

Коржов, едва начавший приходить в себя, вновь лишился дара речи.

Фонарщик встал, взялся за тачку и пошёл прочь как ни в чём ни бывало.

Миша только и смог, что проводить его шокированным взглядом. А затем по железному стуку колёс догадаться, что он пропустил и второй поезд тоже.