Винтажный бог

Глава 8

— Нет, ты пропустил вот тут. Видишь, при раскрытии скобок, если впереди минус, знаки меняются на противоположные. Почему? Ну, давай. Ты дал мне в долго сто рублей, потом ещё сто, по твоей логике получается, что я тебе ничего не должна.

— А вот тут правильно, только подпиши в скобочках единицы измерения. Нет, не из вредности говорю. Это физика, используй их для подстраховки: если финальные единицы измерения неправильные, значит где-то косяк.

— Подсказка. Формулы сокращённого умножения! Думай, одна из них. Думай. Какая? Нет, не так, которая самая коротенькая. Их не за красоту выбирают.

— Введём замену. Пусть это будет k. Хорошо, пусть будет d. Почему, кстати? Потому что как дракон, который пожрал кусок уравнения? Ну, если тебе так проще запомнить.

— Какие правильные многогранники ты знаешь? Нет, их не «бесконечное множество», как бы тебе ни нравилось это выражение. Да, выпуклый. Нет, не впуклый. Нет такого слова потому что. Додекаэдр ты должен запомнить, он на Д, как дракон.

— Запомнил, как считается дискриминант? Чтоб ночью я подкралась, пощекотала тебя за пятку, и ты мне выдал формулу. А вот пойдёшь ты за хлебом, тебя продавщица спросит корни уравнения, а ты стоишь ни в зуб ногой, дискриминант вспомнить не можешь.

— Это не производная, а первообразная — ты константу забыл. Есть такой смешной анекдот про блондинку и интеграл от икса в квадрате по dx.

— Если ты возьмешь эти значения, в знаменателе получится ноль, а на ноль делить нельзя. Даже, если очень хочется. В универ если пойдёшь, там расскажут, как это правило обходить, а пока не нарушай.

— Коэффициент перед икс в квадрате отрицательный, значит ветви параболы смотрят вниз. Как опущенные рога. Не драконьи рога, оленьи!

Следующие недели наполнились сложными словами, непривычными терминами, но очень и очень интересными вещами. Я даже не представлял, что из простых понятий, типа чисел для счёта при их разнообразном использовании, могут появиться столь увлекательные конструкции.

Кто ж знал, что моя бабушка не просто учитель математики, но и её ярый фанат. Математики бывшими не бывают, как она сама тут же пошутила.

Про час в день мы давно забыли. Точнее Валентина Ивановна забыла, а я-то помнил. Теперь даже за чашечкой чая — файф о’клок ти — да-да, бабушка настояла, чтоб я «повторил» этот иностранный язык, так как в смежных с компьютерами областях его часто используют; так вот, даже за чашечкой чая мы обсуждали задачи, которые я нашёл в книге. На что бабушка обычно фыркала и выдавали на-гора истории, как нечто похожее попадалось её ученикам на олимпиаде в таком-то дремучем году, и как они выкручивались. Мы обсуждали изящные и нестандартные решения, варианты доказательства теоремы Пифагора Наполеоном, применение в жизни решета Эратосфена и другие занятные штуки.

Числа Фибоначчи, кстати, чьи пропорции можно проследить в спиралях подсолнечных семечек, расположении листьев на стеблях и даже в скручивающихся галактиках Млечного пути, заинтересовали меня больше остального. Их ещё применяли художники в построении «золотого сечения», в знаменитый испанский архитектор Антонио Гауди при строительстве. В рамках общего развития Валентина Ивановна показала меня пару фотографий из энциклопедии, и я, как ценитель прекрасного с почти тысячелетним опытом, по достоинству их оценил.

Но взволновало меня не это. А что, если и драконьи чешуйки подчиняются этому же закону, и, зная об этом, можно рассчитать их количество, формулу увеличения площади одной чешуйки или даже механизм отрастания новых. Я мысленно нахмурился. Можно было бы, если бы я помнил хотя бы начальные параметры. Это неожиданное открытие, заставило меня новыми глазами взглянуть на науку. Зная всё это — какие открытия можно было бы совершить в моём мире! «Первый дракон, выведший формулу покрытия бронированных пластин на хвосте», «Победитель конкурса на самый точный расчёт сезонного обострения у охотников на драконов» или «Статистические выводы о предположительных местах с максимальной концентрацией золота». Эх, размечтался, да ещё в таких ехидных выражениях. Кажется, я заразился этим от Валентины Ивановны, но и сам, как оказалось, существенно повлиял на неё.

День за днём я наблюдал и замечал, что бабушка перестала причитать по поводу и без, стала чаще улыбаться, начала припевать во время готовки. Навязала кипу воздушных белых салфеток и украсила ими все полочки в доме. Но изменения наметились не только внутри семьи.

Также мы помирились с Колей и Славкой. Почему-то Славиком мне стало неприятно его называть, в итоге и сам я привык к новому варианты, а ребята быстро переняли мою манеру. Они смотрели на меня как-то снизу вверх, с испугом ожидая именно моей реакции в любых разговорах, словно боясь предугадать, сказать, отметить, пояснить что-то неправильно. Я бы и дальше пребывал в замешательстве относительно такой ситуации, если б Валентина Ивановна в один прекрасный день, закрыв дверь за гостями, с умным видом не провозгласила:

— Авторитет!

— Что?

— Ты у них теперь авторитет, говорю.

— А что это значит?

Женщина протянула руку и пощупала мой лоб.

— Вроде нет температуры. Так чего дуришь-то? Уважают тебя они, вот и ведут себя так. Ты что, сам не видишь?

Я-то может и видел, а вот понять, что к чему не мог. В прочитанной литературе такого слова не встречалось. Пока не встречалось. Так что повода соотнести поведение с термином у меня не было.

— Значит, уважают авторитетов. И я — авторитет. Это хорошо?

— Очень! — бабушка вдруг порывисто накинулась на меня с объятиями, крепко прижала в груди, и я близко-близко ощутил её рыхлые мышцы, сухую дряблую кожу и кисловатый запах пота. Я не знал, что делать в таких ситуациях, — драконы между собой-то не очень нежничали, а уж с окружающими, — и потому обнял в ответ. Она меленько затряслась, и на футболку на плече что-то капнуло. — Как же я рада, что ты стал таким. Наконец-то в себя пришёл, очухался. Мальчик мой, золотиночка моя. Кто ж знал, что и правда, клин клином вышибают.

— Это зачем?

Впервые за всё время бабушка поставила на стол облепиховую настойку. Я видел такие бутыли в подполе, но, не интересовался. Оранжевая смесь, плотно набитая под стекло с какими-то приправами и травками, чтобы не скиснуть. Я однажды застал, как бабушка крутила мясорубку, перерабатывая кислые тугие ягоды в однородную массу и разливая по бутылкам, приговаривая, что вот схватит кого простуда, тогда и распакуем.

— Пить будем! Там только сахар и родные травы, алкоголя нет, не бои́сь, — щёлкнула меня по носу и ловко выставила две маленькие прозрачные рюмочки. — Чисто для антуражу!

Когда я пил у Флюры, то как-то не обращал внимания на церемониальные особенности, традиции пития, был слишком взвинчен произошедшими событиями. Зато сейчас, как раз и припомнил, что и тогда посуда была мелковата, особенно по сравнению с моей любимой пол-литровой кружкой для чая.

— По какому поводу? — также, из первого опыта я вынес, что эта церемония проходит по большим праздникам либо в связи с эпохальными событиями. Но ничего значимого сегодня вроде как не намечалось. Про праздники мне обычно сообщали Коля со Славкой, происшествий тоже не припоминалось.

— За тебя! — Валентина Ивановна уже держала у меня перед носом свою рюмку, и, опустив глаза, я увидел, что вторая тоже наполнена. Бабушке отказывать было чревато, так что я чокнулся и послушно выхлебал всю стопку. Неожиданно оказалось вкусно: не слишком сладко и с вяжущим привкусом трав. — Как же я боялась. Ты был таким умным, подвижным, любознательным мальчиком, пока не попал в ту аварию и остался без родителей… Чёртов лесовоз.

— Это та авария, где погибли родители? — вторую я пригубил уже осторожнее, памятуя, что творилось после второй у Флюры, но на удивление, подобного эффекта не случилось.

— Горячим чаем запивай, сразу эффект будет, — на мгновение выйдя из образа бабушка выставила рядом мою любимую кружку. — Можно было бы просто в чае размешать, но тогда сломается концепция.

Я послушался, сделал большой глоток чая, сразу же ощутив эффект. Теплота разливалась по телу, заставляя каждую клеточку ощущать счастье и возбуждение. Я вздрогнул и расслабился, радуясь, что видений с перепроживанием в этот раз не будет.

— Спасибо.

— Глупенький. Мой бедный глупенький внучек. Ты стал таким, таким… — она попыталась изобразить руками некую пространственную фигуру. — Ты стал таким пустым! Глаза пустые, ничего не хочешь, ничего не делаешь, ничем не интересуешься. Вот даже поговорить с тобой нормально нельзя было. Чуть что нужно, так ты всегда был согласен. Что ни предложи. Словно ничего не хочешь, ничего тебе не надо. И в ПТУ это дурацкое тебе Булатка в шутку предложил, а ты согласился. Как будто тебе всё равно. Твоё здоровье!

Ситуация начала складываться. Не могу сказать точно, присутствовало ли подобное в здешнем мире, но там, откуда я пришёл, попадались люди-оболочки, не до конца мёртвые, не целиком живые. С полу-высосанной душой, они жили, работали, двигались, ели, даже вроде бы размножались, но оставались такими же пустыми и бездушными, каким, похоже, стал Саша после той аварии. После той первой аварии, в которой погибли его родители, и видимо, часть его собственной души. А вторая, получается, — окончательно добила остатки, держащие его тщедушное тело на этом свете. И в этот момент появился я. Но вот почему я появился, и какова моя роль в этой истории — на этот вопрос мне ещё предстояло найти ответы.

— А ничего странного со мной не случалось перед аварией?

— Странного? А ты чего чаем не запил? Давай-давай, составь компанию родной бабушке. Я, может, всю жизнь мечтала вот так тихо и спокойно с внуком пить!

— Мы же не алкоголь…

— Давай-давай!

Я залпом выпил третью. Своеобразный рекорд. У Флюры я до неё так и не добрался. Самое интересное — опять ничего не произошло. Ни галлюцинаций, ни видений, которые в теории уже давно должны были наступить. На пустой желудок такое вообще скорее всего действовало как пулемёт, но не у меня, видимо. Или, — вдруг пришла неожиданная мысль, — это был просто травяной напиток, без каких-либо магических эффектов. Всё-таки Флюра была человеком силы, а сашина бабушка — просто обычная бабушка, любящая поэкспериментировать с ингредиентами и разными травками.

Пока я размышлял, Валентина Ивановна в очередной раз шустро наполнила обе рюмки.

— Давай, последний тост на сегодня и спать. Я такая счастливая… — видимо на бабушку это действовало как раз так, как нужно. — Такая счастливая, знал бы ты, какая. У меня внук! Красавец! Здоровый! А теперь ещё и умный! Скажи что-нибудь?

— Я?

— А кто? Я что тут одна пью? Кто у нас молодец?

— Что сказать?

— Тост! Говори тост.

— Но я никогда не говорил. И не понимаю, зачем и как, — с бабушкой было всегда легко. Не нужно было придумывать, изворачиваться. Говори как есть — и жди ответа. Вот чему она меня научила.

— А этому и не нужно учиться. Запомни. Не всему в этом мире нужно учиться. Некоторые вещи стоит делать от души. Просто потому, что ты так чувствуешь. Потому, что так правильно поступать в данный конкретный момент времени. Понял?

— Понял…

— Да ничего ты не понял. Лопух! Просто говори, что чувствуешь и будь здоров, — видимо на этом напутствие закончилось. Валентина Ивановна опёрлась щекой на ладошку, но взгляда не опустила, и продолжила всё также мягко и доверчиво смотреть на меня. В груди отчего-то защемило, в глазах защипало. Древний, безразличный дракон внутри меня неожиданно расчувствовался.

— Ну-с, приступим, — я решительно поднял свою стопку. — Я поднимаю этот бокал… Я хочу выпить сегодня…

Бабушка смотрела на меня, не прерывая, не поправляя, не делая замечаний. Лишь легко-легко, едва заметно кивала головой. Словно, остановись время, она так и будет до скончания веков сидеть и смотреть на меня, и ждать, и радоваться, словно на своё солнце, на своё счастье, на самоё важное, что у неё есть в жизни. На своё будущее. Вихрастое, тощее и желтоглазое, но такое своё, такое родное и ненаглядное.

Я внезапно понял, что хочу сказать. Очередной шутливый пассаж застрял в горле неприятным комком. Я вытолкнул его и хорошенько прокашлялся.

— Я так рад, что именно ты — моя бабушка. Я так рад, что могу тебе это сказать сейчас, пока у нас есть возможность сидеть вот так за одним столом и видеть друг друга близко-близко живыми и здоровыми. Спасибо за то, что вырастила меня. Спасибо за то, что любила меня, несмотря ни на что. И прости, что тебе было так одиноко и тяжело всё это время. За тебя, моя любимая бабушка, героическая Валентина Ивановна! Спасибо тебе.

Не глядя, допил облепиху с чаем, зажевал бутербродом с чёрным хлебом. Его суховатый и грубой вкус сейчас оказался как нельзя кстати. Наконец-то я понял, зачем его кладут на стол. Схрустел солёный огурчик, и лишь тогда, посмотрел на неё. Бабушка так и сидела, оперевшись на ладонь, мелкие слезинки катились по её сухим морщинистым щекам. Еле слышно хлюпала носом. Но глаза светились ребячеством и задором, и я впервые с интересном захотел узнать, какой же она была в молодости, о чём думала, о чём мечтала.

Затем она сморгнула слёзы и, потрепав меня по щеке, отвернулась:

— Ты такой молодец. Иди спать.

— Спокойной ночи, бабуль.

Я отодвинул стул, встал из-за стола и тут же эпично грохнулся, зацепившись ногой за табуретку, и лёгким взмахом руки увлекая за собой салатницу и банку с огурцами. Бабушка засмеялась и полезла меня поднимать. Словно это я был юным и полным сил мужчиной, а она — старенькой и уставшей женщиной. Мы вместе принялись собирать осколки, сметать в совочек мусок, промокать влагу, а потом бабушка щёлкнула меня по лбу.

— За что!

— Ишь какой! Только-только школу закончил, а уже не туда думаешь, — Валентина Ивановна выглядела наигранно обиженной. — Иди спать. Послезавтра экзамены. Флюра сегодня звонила, справлялась о тебе. Ишь какой, всех девушек в округе очаровывал, ловелас!

— Флюра звонила? Мне?

— Да, будешь хорошо себя вести, дам её номер. Она обещала приезжать и тебя учить. А ещё, если хорошо закончишь свой колледж, можешь потом в город поехать, пожить у неё.

— Колледж? То есть, уже не в ПТУ?

— Хитрец какой. Может и в ПТУ. Ты поступи сначала. Давай-давай, иди спать. С утра опять заниматься будем. Утро вечера мудренее.