Винделор. Книга вторая

Глава 4

Глава 4

Утро накрыло «Тридцать первый» серой дымкой, цеплявшейся за башни и растворявшейся в холодном свете, как призрак, не желающий уходить. Солнце ещё не взошло, но слабые лучи пробивались сквозь тучи, освещая угасающие фонари, что гудели тусклым жёлтым сиянием. Город ворочался в полусне: скрипели телеги, глухо стучали шаги стражи в меховых плащах, над базальтовыми крышами стелился едкий дым плавилен, смешиваясь с запахом сырости и угля, лезшим в горло, как память о мёртвом. Оборванцы копались в мусоре у стен, пальцы дрожали от холода, торговцы хрипло выкрикивали первые цены, но суета ещё не набрала дневной силы, как зверь, лишь открывающий глаза.

У ворот, чьи створки из чёрного железа возвышались над пустырём, стояли Винделор, Илай и Нэн. Сталь поблёскивала инеем, резьба весов и монет — символ города — темнела под утренним светом, как следы мёртвых рук, вырезавших их в металле. Альт шагал рядом, плащ с весами колыхался на ветру, шаги мягко резали плитку, как нож тишину. Лицо его, худое, с резкими скулами, бледнело в полумраке, глаза блестели, как мокрый камень, ловящий свет. Он остановился, взгляд прошёлся по троице, голос стал низким, с хрипотцой, цеплявшейся за морозный воздух:

— Бумаги вашего отца, Нэн, — сказал он, вырезая слова, — важнее золота. С ними Аласад прикончат Вайсов, их башня встанет, а после достанется вам.

Он замолчал, взгляд замер на Нэн, тень прошла по лицу — не страх, а память, тлевшая, как угли под пеплом.

— Я был с вашим отцом, когда склады горели, — добавил он тише, голос дрогнул. — Видел, как огонь жрал ваше имя. Маркус не простил, что я не вытащил его. Эти бумаги — шанс исправить всё.

Нэн сжала кулаки, взгляд сверлил Альта, острый и холодный, как сталь. Дыхание сбилось, пар вырвался, пальцы дрогнули у рукава, но она промолчала. В глазах застыла та ночь — пламя, крики, дым, пожравший дом, мать, прошлое. Память останется с ней, как шрам, что не видно, но чувствуется в каждом шаге.

Снаряжение лежало у ног, лучшее, что мог дать город: бронежилеты из тёмного металла, тактические разгрузки, прошитые сталью и кожей, ножи с чёрными лезвиями, резавшие свет. Штаны из плотной ткани, не рвавшейся на ветру, и плащи — новые, тёплые, с капюшонами, пахнущие фабрикой. Винделор глянул на груду, выдохнул, губы дрогнули в усмешке, отодвинул новый плащ. Его потрёпанный плащ, истёртый дорогами, остался на плечах — старый, но живой, как часть кожи. Он видел пыль пустынь, снег перевалов, впитал кровь врагов и друзей, слышал слова, что Винделор хотел забыть. Новый был теплее, прочнее, но чужой. А чужому в пути не доверяют. Он сжал нож, привычка, жившая глубже усталости, и буркнул:

— Мне мой больше нравится.

Илай стоял дальше, пальцы теребили штурмовую винтовку — чёрную, с автоматическим огнём, металл холодил ладони, ствол блестел в свете. Глаза, широко распахнутые, блуждали по оружию, дыхание сбивалось паром. Винделор смотрел на него, взгляд сузился, в груди шевельнулось воспоминание: такую винтовку он хотел, выбирая первое оружие, когда жизнь не выжгла мечты. Тогда он думал, что сталь — сила, что она защитит, даст ответы. Теперь знал: сила — в решении спустить курок и в том, что будет после. Он отвернулся, губы дрогнули в тёплой улыбке, но промолчал.

Нэн стояла молча, взгляд упал на пустырь за воротами, тёмный, как пруд у складов. Дыхание срывалось облачками, волосы колыхались на ветру, нёсшем ржавчину и смолу. Она сжала кулак, будто держа невидимое, и выдохнула:

— Всё готово.

Альт кивнул, шагнул назад, плащ шуршал, как сухая трава.

— Удачи, — буркнул он, голос тише, но резче, как треск ветки. — Не подведите.

Винделор знал этот голос — у тех, кто отправлял других на смерть, желая удачи. Альт не боялся за них. Он боялся, что они не вернутся с нужным.

Сборы угасли, как костёр под ветром. Винделор закинул вещи на плечо, нож блеснул. Илай сжал винтовку, плащ колыхнулся, взгляд метнулся к Нэн, шагавшей впереди. Они двинулись к воротам, створки скрипнули, открывая путь к руинам, город остался позади — тёмный, дымный, ворчавший в дрёме.

— Расскажешь наконец всю историю? — спросил Винделор, когда город скрылся, голос хриплый, как шорох ветра по степи.

— О чём ты? — Нэн вскинула брови, тень удивления мелькнула.

— Ты не просто дочка купца, — вмешался Илай, голос звенел любопытством. — Мы ввязались в твои интриги, не заслужили знать, что к чему?

Нэн выдохнула, слова давили, как сброшенные цепи.

— Мы с Аласад начинали вместе. Наши семьи дружили — если это можно так назвать. Отец поддерживал их, они помогали ему. Аласад пошли в гору, потянули нас. Потом рухнули, мы продолжали расти, подтянули их. Так длилось долго, пока интересы не разошлись. Мы держали связь, но отец отказался быть в их тени. Пути разошлись.

— А что насчёт той ночи? И Альта? — Илай подался вперёд, глаза блестели.

— Точно не знаю, — Нэн отмахнулась, жест небрежный, но голос дрогнул. — Может, Маркус тайно помогал. Или присматривал.

— Или знал, что у твоего отца компромат на Вайсов, — добавил Винделор, Нэн кивнула, соглашаясь, что версия звучит правдоподобно.

— Это наш шанс, — сказала она твёрже, голос как сталь. — Уберём Вайсов — засияем. Пойдём вверх.

— Пока Аласад не вмешаются, — сухо заметил Винделор, взгляд резанул её.

Дорога становилась труднее. Сугробы замедляли шаг, снег хрустел, ветер гнал пыль и лёд, резавшие лицо. К вечеру проступили руины — тёмные, рваные, как кости мёртвого зверя.

— Получается, «Тридцать первый» стоял на этих развалинах? — Илай нахмурился, сжав винтовку.

— Да, — подтвердила Нэн, голос холодный, как воздух. — Город рухнул из-за ошибок семей. Элита и бедняки разделились, средний класс исчез. Нищие подняли бунт, почти стёрли город. С тех пор в «Тридцать первом» ограничивают богатство. Бедняков там нет.

— А дети в лохмотьях на рынке? — удивился Илай.

— Погрешность, — отрезала Нэн, голос острый, как лезвие.

Ответ резанул Илая, но он промолчал. Руины становились отчётливее, взгляд переместился на них.

— Что опасного там? — спросил он, кивнув на обломки.

— Не была там, — Нэн посмотрела на Винделора, глаза блеснули ожиданием.

— Ловушки мародёров, — начал он, голос хриплый, как треск костра. — Старые здания, что вот-вот рухнут. И изгои — так их зовёте?

Нэн кивнула.

— А в других руинах? — не унимался Илай.

— Сложнее, — Винделор сощурился, взгляд тяжёлый, как дым. — Каждый город — отдельный мир. Самое опасное — не бандиты, не звери, а то, что не видишь.

Они укрылись за куском стены — остатком укреплений. Пробирались в тишине, каждый шорох заставлял замирать. Винделор скользил взглядом по обломкам, мародёры вычистили ценное. Хриплый лай — стая собак мелькнула в развалинах, тени дрожали. Винделор поднял руку, приказывая остановиться. Дождавшись, пока стая скроется, повёл в обход, шаги резали тишину.

От города почти ничего не осталось. Здания разобраны до фундамента, кирпич усеивал брусчатку, крошившуюся под ногами. Илай оглядывал руины, винтовка в руках, пальцы сжимали крепче. Нэн шагала расслабленно, ружьё опущено, будто на прогулке.

— Остановимся там, — Винделор указал на уцелевший дом, голос низкий, как гул ветра.

Внутри — грязь, битый кирпич хрустел под сапогами. Поднявшись по шаткой лестнице, Илай разводил костёр, щепки трещали. Винделор осматривал ступени, постукивая сапогом — проверял, не обрушится ли.

— Что невидимого в руинах? — спросил Илай, подбрасывая щепки.

Винделор ответил не сразу, тихо и мрачно:

— Болезни. Мало кто возвращается живым.

Илай открыл рот, но вой волков резанул тишину. Винделор нахмурился, вытащил лопатку, бил у основания лестницы, обнажая арматуру. Достал резак, металл завизжал, губы сжались.

Илай развёл костёр, установил треногу, занялся ужином. Набрав снега, дождался, пока вода закипит, высыпал консервы, запах еды поплыл, тёплый и живой. Винделор обрушил ступени, забаррикадировал проход обломками, вернулся к костру, сел, тень дрожала в свете.

— Давно в пути? — спросила Нэн, подтянув колени, голос мягкий, но с искрой. — Куда идёте? Что ищете?

— На юг, — коротко ответил Илай, взгляд в огонь. — Ищем лучшей жизни.

Винделор кивнул, но промолчал. Девушке не стоило знать планы, хотя Илай сказал правду — юг был их маяком.

— Можете остаться, — предложила Нэн, голос дрогнул от воодушевления. — Когда вернём влияние, отец поможет. Будете жить достойно.

— Заманчиво, — отозвался Илай, тень грусти мелькнула, рука скользнула к кулону.

— Неплохая перспектива, — согласился Винделор, голос ровный, как сталь.

Нэн заговорила о городе, голос дрожал — она верила, что это место для всех. Расписывала, как всё устроено: шаг подталкивает к лучшей жизни, решительным открыты двери. Винделор слушал, взгляд блуждал по теням. В её словах — трещины, красивая ложь, — но он не стал говорить. Город был зеркалом «Тридцать первого», моложе, с той же жадностью.

Ночь опустилась, тьма легла на руины, как дым. Винделор и Илай распределили дежурства. Илай вызвался первым.

Он сидел у окна на куске стены, смотрел на звёзды, перед глазами вставали лица людей с пути. Улыбка тронула губы, когда вспомнил ресторанчик, где работал. Ворчливый повар, вечно недовольный, показывал хитрости — сделать блюдо вкуснее. Вспомнил толстяка на площади, жадно запихивающего пончики, уютный номер в гостинице. Потом Миру — её улыбку, разговоры о будущем, что не пришло.

— Как дела у тебя? — прошептал он в темноту, голос дрогнул.

Он обернулся, взглянул на Винделора, рука сжимала нож во сне. Нет, он не мог обманом затащить в путешествие — Илай чувствовал людей. Взгляд упал на Нэн, спящую у стены. В ней было что-то от Миры — вера в мечты, свет в глазах, не гаснущий в мраке.

— Любил ли я тебя? — спросил он пустоту и вернулся к звёздам, дарящим покой.

Вскоре Илай достал из рюкзака старый плёночный фотоаппарат, вытащил использованную плёнку и вставил новую, купленную утром перед выходом из «Тридцать первого». Чуть отстав от спутников, он отдал последние монеты за эту плёнку. Растянув старую плёнку перед собой, он бегло просмотрел старые снимки, затем аккуратно убрал её в пластиковую баночку. Подумав, Илай сделал первый кадр на новой плёнке.

К концу дежурства волки завыли тише — запах еды не привлёк их. Илай толкнул Винделора, отскочил.

— Засыпаю, — сказал он, голос слабый, как шорох листвы. — Волки отошли. Тихо.

— Хорошо. Спи, — отозвался Винделор, поднимаясь, голос хриплый, но твёрдый.

Илай лёг у костра и провалился в сон, как в пропасть.

Перед рассветом проснулся сам. Винделор сидел у окна, вглядываясь в даль, тень дрожала.

— Тихо? — шёпотом спросил Илай.

Винделор покачал головой. Илай подполз, выглянул. В руинах мелькали тени, быстрые и живые.

— Кто это? — прошептал он.

— Вайсы, — ответил Винделор, голос мрачный, как дым. — Идут за нами.

— Найдут?

— Рано или поздно, — кивнул он. — Будь готов. Если ближе, стреляем и уходим.

Илай кивнул, лёгкая улыбка мелькнула. Ему не терпелось испытать винтовку.

Солнце вынырнуло, заливая небо тёплыми красками, резавшими серость. Ночь была мягкой, утро принесло бодрость, но тишина длилась недолго. Силуэты подобрались, Винделор указал на позиции. Теперь ясно — Вайсы. Некоторые переговаривались, обсуждая поиски Нэн. Один пошутил, что Аласад бросят город и переселятся в руины, голос резанул воздух.

Винделор кивнул, два ствола высунулись из окна. Выстрелы грянули, как гром. Пятеро рухнули на кирпич, тени замерли в пыли. Из дома напротив ударила очередь, пули завизжали. Огонь открылся из-за стены, быстрый и злой.

Нэн подскочила, вскрикнула, спутники оттащили её. Винделор рявкнул:

— Собирайся, живо!

Сердце Илая колотилось, пальцы дрожали, затягивая рюкзак. Винделор перезаряжал винтовку, бросил взгляд на Нэн, бледную от шума.

— Дыши, — коротко бросил он, и они двинулись, пригибаясь, пока эхо затихало, как угасающий костёр.

Они пробирались к центру мёртвого города, руины сливались в серую массу, ориентироваться было невозможно.

— Солнце слева! — крикнул Винделор, перекрывая ветер, голос резал воздух.

Через четверть часа погони выбрались на пустырь — остатки площади, дышавшей тишиной. Преследователи отстали, группа замедлила шаг, держась ближе. Илай споткнулся, едва удержался. Из-за стены смотрела девочка с красной лентой. Сердце пропустило удар.

— Марлен! — вырвалось, голос эхом разнёсся.

Время оборвалось. Всё после её смерти растворилось. Была только лента, глаза, момент. Винделор и Нэн обернулись. Девочка юркнула за стену, Илай бросился за ней, перемахнув обломок. Замер. Перед ним стояла девочка с лентой, но не Марлен — черты, глаза, всё чужое. Память о сестре мелькнула — её смех, лента, трепещущая на ветру, — но чужое лицо вернуло реальность. Он сглотнул, опуская взгляд, Винделор шагнул к нему.

— Не трогайте, пожалуйста! — пискнула девочка, отступая, голос дрожал. — Собираю камушки.

— Что ты тут делаешь? — спросил Илай, голос дрогнул. — Где родители?

Она посмотрела широко распахнутыми глазами, тлел страх.

— В городе. Собираю камешки для папы.

Винделор положил руку на плечо Илая, останавливая порыв. Присел, голос спокойный, как угли:

— Проведёшь в город, малышка? Ищем отца подруги.

Девочка помедлила, кивнула. Двинулась, оглядываясь с опаской, шаги лёгкие, как тень. Руины расступились, открывая поселение. Кипела жизнь: мужчины возводили дома, стучали молотки, пахло древесиной. Рабочие уставились, один бросил инструмент, побежал навстречу. Винделор глянул на здания — грубые стены, крыши наспех. Видел это в городах, росших на руинах. Работали не ради будущего, а чтобы не утонуть.

— Мира, ко мне! — крикнул мужчина, голос резанул.

Имя повисло, как удар. Он подхватил девочку, прижал, повернулся к пришельцам.

— Кто вы? — спросил резко, взгляд сверлил.

— Нэн Теркол, — шагнула Нэн, голос дрожал. — Ищу отца.

— Ален Теркол — твой? — удивился мужчина, прижимая девочку.

— Да, — выдохнула она, глаза блеснули. — Знаете его? Где?

— Идите за мной, — коротко ответил он, направился к стройке, не отпуская дочки.

Город напоминал «Тридцать первый»: показная роскошь, грубые линии. Вырос в руинах — старые кирпичи в новых стенах, дома лепились к фундаментам. На рынке спорили над телегой, где рассыпалось зерно. «Опять перегрузил, дурень!» — кричал один, тыча пальцем, пока второй собирал зёрна. Старуха торговала гвоздями, выкрикивая: «Кому крепежа? Дёшево!» Илай замедлил, глядя на суету, дышавшую злостью.

У небоскрёба мужчина передал их девушке. Она вытащила устройство, нажала кнопку, что-то проговорила.

— Интересная штука, — заметил Илай, кивнув.

— Это? — Девушка улыбнулась, показала. — Наше изобретение. Говоришь с кем угодно, даже далеко.

— Как работает? — восхитилась Нэн.

— Не знаю, — смутилась девушка, пожав плечами. — Нажимаешь кнопку.

Нэн хотела спросить, но двери распахнулись. Высокий мужчина с усами и сединой, похожий на Нэн, пошатнулся, увидев дочь. Нэн с криком бросилась, обхватив его, едва не повалив.

Встреча дышала нежностью. Они обнимались, шептали слова, слёзы текли. Илай смотрел с улыбкой, но Винделор видел иное. Руки Алана сжимали дочь с силой, как монету, спасающую жизнь. Не любовь — собственность. Его Нэн, его инструмент. Они шагнули внутрь.

— Присаживайтесь, — сказал Алан, указав на стулья, голос тёплый, но с хрипотцой. — Спасибо, что привели мою девочку.

— Не за что, — скупо отозвался Винделор. — Честно, ожидали другого.

Алан глянул в окно, на гостей. Нэн суетилась, поправляя стол, теребя рукав.

— Впечатляет? — улыбнулся он. — Стройка идёт. Наладили пути с городами. Улучшаем жизнь — семимильными шагами.

— Звучит здорово, — сказал Илай, улыбка тронула губы.

— Торгуете рациями? — сухо спросил Винделор.

— Рациями? — Алан вскинул брови, рассмеялся. — Зовём «связниками». Знакомы?

— Да, — кивнул Винделор. — Видел.

— Нам повезло, — продолжил Алан. — На востоке расконсервировали убежище. Там вещи, которых нет в «Тридцать первом». Мы монополисты.

Винделор пожал плечами, взгляд пустой, как дым. Илай хотел спросить, но Нэн рассказала о цели. Винделор слушал без интереса — с входа выглядел разочарованным. Илай ловил слова, но настораживало, как семья переключилась на дела, словно не было разлуки.

Алан поведал, как попал сюда. Благодаря умению управлять занял место, находка бункера дала власть. Рассказ живой, но Илая тревожило: Алан забыл о дочери как о семье. Видел в ней инструмент.

Нэн рассказала о Маркусе. Алан выслушал с улыбкой, без восторга.

— Не вернусь, — сказал спокойно. — Этот город наш. С технологиями затмим «Тридцать первый».

— Отец! — возмутилась Нэн. — Должны отомстить Вайсам!

— Нет времени, — отмахнулся он. — Хочешь их место — вперёд. Я не вернусь.

— Ты не понимаешь! — настаивала она, голос острый. — Заберём ресурсы Вайсов, привезём сюда. Станки, технологии, материалы!

Лицо Алана дрогнуло, он обнял дочь. Винделор поморщился, Илай наблюдал с удивлением.

— Ты права! — выдохнул Алан. — С их ресурсами ускорим всё. Взлетим ярче всех!

Винделор подошёл к окну. Город напоминал муравейник — стройка, суета, дома, похожие на «Тридцать первый». Стук молотков, скрип лесов.

— Нэн говорила, вы водили караваны к Чёрному морю. Правда? — спросил он, не отрываясь от стекла.

— Да, — Алан замялся. — Не узнал вашего имени.

— Винделор, — сухо бросил тот. — Остались карты? Сведения о городах? Тайные тропы?

— Конечно, — кивнул Алан. — Знаю земли как свои пальцы.

Илай смотрел с удивлением. Винделор был резким, почти грубым. Неприязнь резала слух.

— Мы привели дочь, доставим обратно целой, — продолжал Винделор, взгляд твёрдый. — Взамен — данные о дороге к морю.

— Разумеется, — засуетился Алан. — Работа оплачивается. Нэн, позаботься о жилье, потом зайди.

Нэн кивнула, вышла, позвав спутников. У порога ждал служащий. Она выпрямилась, голос резкий, металлический:

— Подготовьте комнаты. Немедленно. Чистое бельё, горячая вода.

Служащий кивнул, поспешил, но Нэн добавила:

— Передайте на кухню, ужин через час. Шевелитесь!

По коридору её перемена заметнее. Проходя мимо женщин с полотенцами, бросила:

— Что плетётесь? Работайте быстрее!

Раньше бы остановилась, спросила имя. Теперь — хозяйка.

У служащего, замешкавшегося с поклоном, цокнула языком:

— Не стой, делай полезное!

Нэн распахнула двери, бросила:

— Располагайтесь. Зовите прислугу.

Винделор бросил рюкзак, направился к окну. Илай задержался, глядя на Нэн, пока шаги стихали. Закрыв дверь, повернулся.

— Что происходит? — тихо спросил Илай, смятение резало голос.

— О чём? — переспросил Винделор, отрываясь от окна.

— Ты и Нэн… изменились у её отца, — Илай теребил рукав, глядя в пол.

— Этот город — копия «Тридцать первого», моложе, — отрезал Винделор, голос твёрдый. — Они строят ловушку, из которой сбежали.

— Она не такая, — возразил Илай. — Хочет изменить.

— Знаешь, что хочет каждый у власти? — Винделор повернулся, в голосе усталость. — Изменить для себя. Нэн не девочка в беде. Ей запахло прибылью, месть за мать не важна. Она как Алан.

— Они строят дом. Разве плохо? — Илай покачал головой.

— Дом новый, судьба старая, — Винделор подошёл к окну. — Через двадцать лет тут будет то же. Спи, завтра поймёшь.