Винделор. Книга вторая

Глава 17

Глава 17.

Лачуга Марты была пропитана сыростью, будто само время здесь застыло, впитав в себя тлен и тоску. Запах прогорклого масла и старых тряпок, что свисали с верёвки у стены, смешивался с едким дымом от тлеющего очага. Сквозь щели в дощатых стенах тянуло холодом, и мартовский ветер, острый, как лезвие, шевелил серую пыль на полу. Очаг в углу едва теплился, его слабое пламя не могло разогнать промозглую сырость, а закопчённый котелок над огнём источал запах переваренной крупы — единственный признак жизни в этом ветхом убежище. Свет от огня не достигал углов, где громоздились обломки старой мебели, потрёпанные мешки и какие-то ржавые железки, покрытые паутиной. Всё здесь дышало усталостью, как и люди, собравшиеся в этом тусклом кругу света.

Илай сидел у очага, уставившись в огонь. Его лицо, осунувшееся от бессонницы, казалось высеченным из серого камня — неподвижное, но с глубокими тенями под глазами. Пламя отражалось в его зрачках, но не грело. Он чувствовал, как сырость лачуги пропитала его одежду, кости, мысли. Этот город, полный жадных глаз и вороватых рук, высасывал из него последние силы. Он устал — от вечной настороженности, от ощущения, что в любой момент кто-то может ударить в спину, украсть или обмануть. Его пальцы, сжимавшие край стула, побелели, а в груди ворочалась тяжёлая, глухая злость — не на кого-то конкретного, а на всё сразу: на этот мир, на себя, на судьбу, что загнала его сюда.

Венс, шустрый и юркий, как крыса в поисках объедков, пристроился у рюкзака Илая. Его тонкие пальцы осторожно, но настойчиво шарили по грубой ткани, выискивая добычу. В полумраке его глаза блестели, как у зверька, пойманного светом фонаря. Он то и дело замирал, прислушиваясь к тяжёлому дыханию Илая, а затем снова двигался — медленно, но уверенно. Молния рюкзака скрипнула, и Венс замер, но не отступил. Его пальцы скользнули внутрь, нащупав холодный металл патрона. Латунный цилиндрик блеснул в тусклом свете, и Венс, затаив дыхание, потянул его к себе.

Илай заметил движение краем глаза. Его лицо, и без того мрачное, потемнело ещё больше. Стул под ним скрипнул, когда он резко выпрямился, и в следующую секунду его рука метнулась вперёд. Подзатыльник был звонким, но Илаю этого показалось мало. Он поднялся, схватил Венса за воротник и встряхнул так, что мальчишка чуть не выронил патрон.

— Ты вообще понимаешь, что творишь? — голос Илая сорвался на хрип, почти на крик. — Думаешь, я буду вечно тебя прикрывать? Думаешь, тебе всё сойдёт с рук? Один неверный шаг, и тебе горло перережут, а мы с Винделором даже не заметим, как ты сгинешь!

Венс дёрнулся, но не вырвался. Его губы сжались в тонкую линию, глаза полыхали упрямством, но в них мелькнула и тень страха. Илай разжал пальцы, оттолкнул мальчишку и отступил назад, устало потирая лицо ладонью.

— Чёрт с тобой, — пробормотал он, отворачиваясь к огню. Его плечи опустились, будто тяжесть всего этого города легла на них неподъёмным грузом.

Венс съёжился, потирая затылок. Он молчал, но его взгляд снова метнулся к рюкзаку, словно он всё ещё прикидывал, стоит ли рискнуть. В его движениях было что-то отчаянное, почти инстинктивное — как будто воровство было не просто привычкой, а способом выжить, доказать себе, что он ещё может что-то взять у этого мира.

Винделор, сидевший напротив, наблюдал за сценой молча. Его худощавое лицо, освещённое дрожащим светом очага, оставалось спокойным, но в уголках глаз затаилось сожаление. Он чуть наклонился вперёд, опершись локтями на колени, и его пальцы невольно теребили край рукава — привычка, выдающая желание что-то сказать, но нерешительность. Он смотрел на Илая, на его сгорбленные плечи, на тёмные круги под глазами, и в груди у Винделора шевельнулось что-то тяжёлое, почти как вина. Он хотел заговорить — может, о том, как Илай сам себя грызёт после срыва у Роланда, — но тут в тишину ворвался голос Марты.

— Да что ж ты за малой такой, Венс! — её голос, высокий и надтреснутый, резанул по ушам, как ржавый нож. Она стояла у очага, уперев руки в бока, и её лицо, изрезанное морщинами, исказилось от досады. — Всё, как отец твой! Тот тоже шарил по чужим карманам, воровал, пока не ушёл к Чёрному морю мародёрствовать. И где он теперь? Пропал, как все там пропадают! И ты туда же, Венс, туда же!

Она покачала головой, её седые волосы выбились из-под платка, а в глазах мелькнула смесь страха и заботы. Венс насупился, уставившись в пол, где патрон всё ещё лежал, поблёскивая в свете очага, как маленькое напоминание о его неудаче.

Винделор поднял голову, его взгляд оживился. Он перехватил нить разговора, будто зацепился за что-то важное.

— Чёрное море? — переспросил он, его голос был мягким, но с ноткой настойчивости. — Что ты знаешь про него, Марта? Где оно? Что там?

Марта махнула рукой, словно отгоняя назойливую мысль, и вернулась к котелку, помешивая варево деревянной ложкой.

— Да что я знаю? Слухи одни. Говорят, там всё есть — еда, оружие, даже золото. Манит людей, как огонь мотыльков. А потом — пустота. Никто не возвращается, только байки ходят. Отец Венса туда подался, и всё, сгинул. — Она замолчала, глядя в мутную жижу в котелке, и её голос дрогнул, выдавая слабую надежду. — Может, и правда там что-то есть… Кто знает.

Винделор хотел спросить ещё, его брови сдвинулись, губы приоткрылись, но Марта уже отвернулась, бормоча что-то про крупу, и момент был упущен. Он откинулся назад, бросив взгляд на Илая. Тот молчал, уставившись в огонь, и в его позе читалась такая усталость, что казалось, он вот-вот растворится в этом тусклом свете. Между ними повисло напряжение — не вражда, но что-то зыбкое, как трещина в старой доске, готовая разойтись под малейшим давлением.

Лачуга скрипела под порывами ветра, а запах сырости и горелой крупы пропитывал воздух. Слова Марты о Чёрном море казались здесь чужими, как солнечный луч в этом мраке. Но они были — тонкие, призрачные, и, может, именно они заставляли их всех ещё цепляться за жизнь.

Ночь опустилась на ветхую лачугу тяжёлым покрывалом, холодным и сырым. Сквозь щели в стенах тянуло ледяным сквозняком, от которого очаг, давно угасший, казался бесполезной кучей пепла. Тусклый лунный свет пробивался через мутное окошко, выхватывая из мрака очертания спящей Марты — она свернулась на старом матрасе в углу, укрывшись рваным одеялом, и её хриплое дыхание сливалось с поскрипыванием ветхих досок. Венс, притихший после дневной взбучки, забился в тень, подтянув колени к груди, и молчал, словно боялся лишний раз шевельнуться. Лачуга дышала усталостью, но тишина её была обманчивой — напряжение витало в воздухе, как запах сырости, впитавшийся в стены.

Винделор сидел у стола, скрестив руки, и смотрел на Илая. Тот стоял у окна, прислонившись плечом к косяку, и вглядывался в темноту за стеклом. Его силуэт казался вырезанным из камня — неподвижным, но хрупким, готовым треснуть от малейшего удара. Винделор кашлянул, нарушая тишину.

— Что с тобой, Илай? — спросил он тихо, но в его голосе сквозила тревога, мягкая, но настойчивая.

Илай не обернулся. Его пальцы сжали край подоконника, побелев от напряжения, и он выдохнул, будто слова выталкивал из себя с трудом.

— Они хуже «Тридцать первого», Вин, — голос его был низким, хриплым, пропитанным горечью. — Не останусь тут ни минуты. Ни одной проклятой минуты.

Винделор нахмурился, хотел ответить, но ночь разорвал грубый стук в дверь — тяжёлый, настойчивый, от которого лачуга задрожала. Марта вздрогнула во сне, Венс подскочил, а Илай мгновенно отпрянул от окна, хватаясь за винтовку, что лежала у стены. Дверь затрещала под ударами, и голос Ролта, полный злобы и зависти, прорезал холодный воздух:

— Вы взяли моё! Открывайте, твари, это моё по праву!

Илай рванулся к двери, его лицо исказилось яростью, усталость сменилась чем-то диким, почти звериным. Он распахнул дверь одним движением, вскинул винтовку и нацелил её прямо в грудь Ролта. Тот стоял на пороге, за ним маячили двое его людей — сутулые тени с горящими глазами. Ролт замер, но его рот всё ещё кривился в злобной гримасе.

— На колени, — прорычал Илай, голос его дрожал от напряжения, но был твёрд, как сталь. — Или колени прострелю, выбирай быстро.

Ролт побледнел, его взгляд метнулся от дула к лицу Илая, и он рухнул на колени, подняв руки. Грязные ладони дрожали, а из горла вырвался хриплый всхлип:

— Не надо, парень, я… я отдам, всё отдам, только не стреляй!

Его люди попятились, но зависть в их глазах горела ярче лунного света — жгучая, бессильная, как угли под пеплом. Ролт сунул руку в карман куртки, вытащил связку ключей и швырнул их на пол перед Илаем. Металл звякнул о доски, звук резкий, почти болезненный в этой напряжённой тишине.

Винделор шагнул вперёд, положив руку на плечо Илая. Его пальцы сжались, твёрдо, но без угрозы.

— Хватит, Илай, — сказал он спокойно, но в голосе чувствовалась усталость человека, который слишком часто становится между другом и пропастью. — Он своё отдал. Остынь.

Илай дышал тяжело, грудь вздымалась, словно он только что пробежал милю. Винтовка в его руках дрогнула, но он медленно опустил её, не сводя глаз с Ролта. Тот всё ещё стоял на коленях, его лицо было смесью страха и ненависти, а крики, что он выплёвывал минуту назад, утонули в этой ядовитой зависти. Илай наклонился, поднял ключи с пола и сжал их в кулаке так, что металл впился в кожу.

— Убирайся, — выдавил он, отступая назад. — И не смей больше сюда соваться.

Ролт поднялся, шатаясь, бросил последний взгляд — злой, но бессильный — и попятился в ночь, уводя своих людей за собой. Их шаги стихли в темноте, оставив за собой только холод и запах беды.

Лачуга снова погрузилась в тишину, но теперь она была другой — натянутой, как струна, готовая лопнуть. Марта, разбуженная шумом, сидела на своём матрасе, прижимая одеяло к груди. Её глаза, широко раскрытые от испуга, блестели в тусклом лунном свете. Она смотрела то на Илая, всё ещё стоящего у двери с винтовкой в руках, то на Венса, который так и не сдвинулся с места у стены. Винделор шагнул к ней, его шаги были мягкими, но твёрдыми, словно он старался не спугнуть эту хрупкую тишину.

— Достопочтенная Марта, — начал он, опустившись на одно колено перед ней, чтобы их глаза оказались на одном уровне. Его голос был спокоен, но в нём чувствовалась искренняя теплота. — Прошу простить за этот инцидент. Мы покидаем ваш дом и ваш город. Спасибо за приют. Надеюсь, это поможет вам решить ваши проблемы, возникшие из-за нас.

Он протянул руку, и в его ладони блеснули две монеты «Тридцать первого» — потёртые, но тяжёлые, с выгравированным знаком старого порядка. Марта замялась, её пальцы дрогнули, но она приняла их, сжав в кулаке. Её губы шевельнулись, будто она хотела что-то сказать, но вместо этого лишь кивнула, опустив взгляд. Винделор поднялся, бросив последний взгляд на Венса, который всё ещё молчал, и повернулся к Илаю.

— Пора, — коротко сказал он.

Илай кивнул, не говоря ни слова. Он закинул винтовку за плечо, сунул ключи от фургона в карман и шагнул к выходу. Винделор последовал за ним, и дверь лачуги скрипнула, закрываясь за ними, как точка в этой мрачной главе. Холод ночи ударил в лицо, острый и пронизывающий, но он казался почти освежающим после душной тяжести внутри.

Они шли по спящему городу молча, их шаги гулко отдавались на растрескавшихся плитах мостовой. Улицы были пусты, лишь ветер гонял клочья пыли да редкие тени шевелились в переулках. Фонари, давно погасшие, торчали вдоль дороги, как скелеты забытого мира. Винделор смотрел по сторонам, и в этом ночном настроении — в тишине, нарушаемой лишь скрипом ставен да далёким воем ветра, — он уловил что-то знакомое. Это напоминало родной город Илая: тот же унылый покой, та же тень былого, что цеплялась за каждый угол. Он хотел сказать об этом, но Илай шёл впереди, сгорбившись, и Винделор решил оставить слова при себе.

У фургона Ролта, припаркованного у обочины, они остановились. Машина была старой, с облупившейся краской и вмятинами на бортах, но выглядела крепкой. Винделор забрался на водительское сиденье, вставил ключ в зажигание и повернул. Мотор кашлянул, заурчал, оживая с неохотой, но ровно. Илай задержался снаружи, его взгляд скользнул в тёмный переулок напротив. Оттуда донёсся шорох — слабый, но настойчивый, как будто кто-то копошился в мусоре.

Из тени вынырнул серый щенок — худой, с облезлой шерстью и торчащими рёбрами. Он замер, глядя на Илая большими, блестящими глазами, а затем осторожно, мелкими шажками, двинулся к нему. Хвост дрогнул, но неуверенно, словно щенок сам не знал, стоит ли доверять. Илай смотрел на него сверху вниз, его лицо смягчилось, но в уголках губ осталась усталость.

— Ты тоже хочешь отсюда убраться? — пробормотал он, тяжело вздохнув. Затем кивнул в сторону фургона, где открытая дверь салона зияла тёмным проёмом. — Запрыгивай.

Щенок тявкнул — тихо, почти жалобно — и, помедлив, вскарабкался внутрь, цепляясь лапами за ржавый порог. Илай забрался следом, захлопнув дверь с глухим стуком. Винделор бросил на него короткий взгляд через плечо, но ничего не сказал. Мотор загудел громче, фургон тронулся, и город остался позади — тёмный, спящий, с его ветхими лачугами и призраками прошлого.

Щенок устроился у ног Илая, свернувшись в комок, и тот положил руку ему на голову, почти машинально. За окнами мелькали тени, ночь тянулась бесконечно, но в этом движении, в урчании мотора, было что-то похожее на обещание — слабое, но живое.

Дорога стелилась под колёса фургона, узкая и разбитая, с выбоинами, которые заставляли машину подпрыгивать, а щенка — скулить от неожиданности. Ночь за окнами была густой, как чернила, и только фары выхватывали из темноты куски растрескавшегося асфальта да редкие силуэты мёртвых деревьев, что торчали вдоль обочины, словно часовые забытого мира. Внутри фургона пахло ржавчиной и старой кожей, а слабое тепло от мотора едва пробивалось через холод, который, казалось, сочился из самой земли.

Илай смотрел в окно, но видел только своё отражение — бледное, с тёмными провалами глаз. Он чувствовал, как усталость сжимает его виски, как каждый толчок фургона отдаётся болью в затёкших мышцах. Щенок у его ног шевельнулся, ткнувшись холодным носом в ладонь, и Илай машинально почесал его за ухом. Это было первое живое тепло, которое он ощутил за последние дни, и оно, как ни странно, принесло слабое облегчение.

Винделор вёл фургон молча, его руки крепко сжимали руль, а взгляд был прикован к дороге. Но тишина между ними не была пустой — она была наполнена невысказанными мыслями, вопросами, которые никто не решался задать. Винделор бросил короткий взгляд на Илая, заметив, как тот гладит щенка, и уголки его губ дрогнули в лёгкой улыбке.

— Ты его оставишь? — спросил он, наконец, нарушая молчание.

Илай пожал плечами, не отрывая взгляда от окна.

— Если он сам не сбежит, — ответил он глухо. — Здесь всё сбегает рано или поздно.

Винделор хмыкнул, но не стал спорить. Он знал Илая слишком хорошо, чтобы пытаться вытащить из него больше слов, чем тот готов был дать. Вместо этого он сосредоточился на дороге, стараясь не думать о том, куда они едут. Чёрное море, о котором говорила Марта, было где-то там, в неизвестности, и эта мысль одновременно манила и пугала. Он не верил в байки о золоте и оружии, но надежда, пусть даже призрачная, была единственным, что удерживало их от того, чтобы просто остановиться и сдаться.

Через несколько часов дорога стала шире, а тьма за окнами начала редеть, уступая место серому предрассветному сумраку. Фургон въехал в низину, где воздух был ещё холоднее, а в ноздри ударил запах стоялой воды и гниющей травы. Винделор сбавил скорость, заметив впереди очертания старого моста — ржавого, с провисшими балками, который выглядел так, будто мог рухнуть под тяжестью их надежд. Он остановил фургон, заглушил мотор и повернулся к Илаю.

— Надо проверить, выдержит ли, — сказал он, кивая на мост.

Илай кивнул, открывая дверь. Холодный воздух ворвался в салон, заставив щенка вздрогнуть и прижаться к его ногам. Илай вышел, захлопнув дверь, и пошёл к мосту, внимательно осматривая его. Винделор последовал за ним, оставив фургон позади. Мост скрипел под их шагами, металл гудел, но держался. Илай остановился посередине, глядя вниз, где в мутной воде отражались первые проблески света.

— Похоже, выдержит, — сказал он, но в его голосе не было уверенности.

Винделор кивнул, но его взгляд задержался на горизонте, где небо уже начинало светлеть. Там, вдалеке, что-то блестело — может, вода, может, мираж. Он вспомнил слова Марты о Чёрном море, и в груди шевельнулась та же смесь надежды и сомнения, что преследовала их всю ночь.

— Думаешь, оно существует? — спросил он, не глядя на Илая. — Это море.

Илай долго молчал, его пальцы сжали перила моста, и ржавчина осыпалась под его ладонями.

— Не знаю, — наконец сказал он. — Но если оно есть, я хочу его увидеть. Хоть раз в жизни увидеть что-то, что не пытается меня убить.

Винделор усмехнулся, но в его смехе не было радости — только усталое согласие. Они вернулись к фургону, и мотор снова заурчал, унося их дальше, в неизвестность. Щенок, устроившийся у ног Илая, тихо поскуливал, словно чувствуя, что их путь только начинается.

Рассвет пришёл медленно, словно нехотя, заливая мир бледным, холодным светом. Дорога петляла через пустоши, где трава давно пожухла, а редкие кусты торчали, как обугленные кости. Фургон двигался ровно, но каждый толчок напоминал о том, как хрупок их план. Илай смотрел на щенка, который теперь спал, свернувшись в клубок, и думал о том, как странно, что даже в этом мире, полном ржавчины и смерти, всё ещё находятся те, кто доверяет. Он не знал, что ждёт их впереди — Чёрное море, пустота или что-то совсем иное. Но в этот момент, с тёплой шерстью под пальцами и урчанием мотора в ушах, он чувствовал, что, может быть, ещё не всё потеряно.