В ожидании зимы. Черный ельник

28

Домой мы плелись со странным чувством. Вроде бы как все прошло удачно, но на душе все равно было неспокойно. Погода тоже испортилась, и такой красивый пушистый снег, выпавший намедни, превратился в грязное месиво. Пасмурное небо брызгало дождем, на деревьях тоскливо каркали мокрые вороны, и вообще все казалось каким-то муторным.

— Ну что, может, обмоем счастливое завершение нашего вынужденного путешествия? — предложила Зинка. — Я бы сейчас чего-нибудь сладкого захомячила. Душа требует.

— Запросто, — поддержала ее Марьяша. — Сейчас я вино достану, и пирог в духовку поставлю. У меня, кстати, мороженое есть. Танька, ты с нами?

— Я домой, — отказалась продавщица, задумчиво глядя себе под ноги. — Отдохнуть хочу. Набегалась так, что пятки горят.

— Ну, смотри, — мы не стали ее уговаривать. — Если что, заходи.

Она завернула в проулок, а мы пошли дальше. Танька несколько раз обернулась, перед тем как скрыться за высоким забором и мне показалось, что она ведет себя как-то странно.

— Вы заметили, что продавщица наша, будто не в себе? — спросила я у подруг. — Что-то здесь не так.

— Она просто в себя прийти не может, — предположила Зина. — Наверное, ей кажется, что все это дурной сон. Ничего, к завтрашнему утру очухается.

— Ну, может и так. А сейчас Евпатия Гурьевича вызвать на разговор нужно, — я вспомнила, с чьей помощью мы оказались в Нави. — Я из него душу вытрясу.

— Я следующая на очереди, — проворчала Марьяна. — Всю их компанию нужно наказать! Провести так, сказать воспитательную беседу!

Мы ускорились, горя от нетерпения устроить «теплую встречу» чердачному квартиранту.

В доме было холодно и неуютно. Поэтому мы первым делом растопили печь, а уже потом разделись. Хорошо хоть нас никто не видел в этих царских нарядах, а то разговоров было бы до самого Нового года.

От неожиданности мы чуть не заорали. Возле печи стоял домовой с кривым караваем и затягивал свою песню с одухотворенным выражением лица.

Зинка схватила его за шиворот, и его песня оборвалась на самой высокой ноте.

— Ах ты, гад лохматый! Ты что это наделал, а?!

Но Евпатий Гурьевич вдруг растворился в воздухе и появился уже на самом верху буфета.

— Ну, ведь возвернулись же! Чего злиться?! И вход закрылся, мы проверяли! Молодцы, клюковки!

— Слазь оттуда! — рявкнула Зина. — Иначе сама достану, хуже будет!

— Не слезу! — домовой показал ей кукиш. — Охолонули бы вы! Дело сделано, не воротишь!

— Ой, ладно… — устало вздохнула Марьяна. — Оставь его. Главное мы дома. Пусть чешет к себе на чердак и не высовывается. Предатель и брехло!

— Нет, так не честно! — мой запал еще не прошел. Хотелось хорошенько проучить Гурьевича. — У меня руки чешутся его отоварить!

— Все одно не поймаете, — обижено протянул домовой. — Только зря пыль поднимаете!

— Я в душ, а потом пирогом займусь. — Марьяна отмахнулась от него. — А этого в игнор.

Мне что-то тоже перехотелось гоняться за Гурьевичем. Я опустилась на стул и спросила:

— Зин, неужели все? Теперь нас никто не потревожит?

— Не знаю. Но если перстенек действительно так работает, то, наверное, уже нет. Мы скрыты от глаз Морока и его братьев, — ответила подруга, ставя чайник на печь. — И, слава Богу.

— А я вам каравай испек… — снова раздался голос Гурьевича. — Творожной… С коскою плетеною…

Мы не обращали на него внимания, и он замолчал.

Вернулась Марьяша, и в душ пошла Зина, бросив на домового злой взгляд.

— Я вот что подумала… А как же с санями быть? — вдруг спросила Марьяна, доставая муку из шкафа. — Так и будут в ельнике валяться? Жалко все-таки… Вещь хорошая…

— А куда их? Сюда все равно доставить не на чем, да и вместо снега теперь грязища, — мне тоже было жалко наше волшебное средство передвижения, но, а что делать?

— Вы что ли на самоходных санях прибыли? — домовой не терял надежды поговорить с нами. — И в ельнике их бросили? Зря… Они ведь пригодиться могут…

— На горбу их, что ли переть? — недовольно проворчала я, вступая с ним в диалог.

— Дык, зачем? — удивился Гурьевич. — Сядьте в них и заветные слова произнесите. Вы же как-то сюда доехали!

— И правда, нужно ночью сходить за санями, — сказала Марьяша. — Спрячем их в гараже.

Зина согласилась с нашим решением, что сани нужно забрать из ельника. Она даже похвалила домового за сообразительность, и от радости он тут же сполз с буфета.

— Может измиримся уже, али как?

— Измирилась бы я тебе! — прошипела я, показывая ему кулак. — Да ладно, поживи еще!

Но Гурьевич уже понял, что его простили, и уселся за стол, радостно потирая ладошки. В одной из них появилась деревянная ложка и он с довольным видом облизал ее.

— Так что с проходом в Навь? — Зинка недовольно покосилась на него. — Решена проблема?

— А то! Все закрылось и пылью покрылось! — радостно заявил Гурьевич. — Тепереча за этим домом глаз да глаз нужен! Туды бы кого-то из наших подселить!

— С мужиками городскими что? — меня этот вопрос интересовал не меньше. — Они в Нави на живую воду посягнули. Неужели накажут их?

— А как же! Еще и как накажут! — закивал головой домовой. — За такие дела по головке не погладят! Навсегда в Нави останутся. На темной ее стороне.

— Перстенек точно нас от Морока скроет? — еще раз спросила я. — Или опять нам приключения на мягкое место обеспечены?

— Скроет, скроет… Все, избавились вы от внимания Морока, — успокоил нас Гурьевич. — Живите спокойно.

Чистые и довольные, что все проблемы решились самым распрекрасным образом, мы принялись праздновать. Пирог вышел чудесный, от вина внутри потеплело, и вскоре мы уснули под шум дождя, который припустил к вечеру с новой силой.

Домовой же доел пирог, сожрал свой каравай и допил вино. Пошарил в холодильнике в поисках колбасы. Запихнув в себя два толстых «кружальца», он громко проглотил их улыбнулся. После чего вывалился на буфете, свесив вниз босую ногу с волосатой пяткой. Дом погрузился в сонную тишину, разбавленную его урчащим храпом…