В чужом клане

Глава 22

— Амран, гигантский белый паук, способный превращаться в человека, — повторила Амана мое описание и задумалась. — Нет, никогда не слышала. Советник прав в том, что это очень редкий демон.

— А что ты скажешь обо всем остальном? — спросил я.

— Скажу, что советник — редкостный ублюдок! — ответила она резко, и я подумал, что и не припомню, когда слышал от нее такое грубое ругательство. — Это же надо додуматься — намеренно спровоцировать демоническую одержимость! Он подверг опасности и тебя, и всех обитателей замка.

— И себя тоже, — добавил я ради справедливости.

— Если бы ты его убил, это было бы заслуженно! — отозвалась она возмущенно, но потом со вздохом добавила: — Хотя хорошо, что не убил. Мне даже представлять не хочется, как бы мы оправдывались перед императором за труп его приближенного.

— А насколько реалистична ситуация, которую он описал — что, мол, и сектанты, и алхимики, и Бездна знает кто еще попытаются меня похитить или убить из-за редкого демонического наследия?

Амана поморщилась

— Боюсь, что реалистична. Белые секты убивают потомков демонов до второго колена, иногда даже и до третьего, причем в первую очередь тех, чьи демонические прародители были по-настоящему опасны. Нас, аль-Ифрит, уже не трогают — наша кровь слишком разбавлена и по их учению опасности не несет, но полукровок и квартеронов они считают врагами человечества.

Насчет Алхимиков — было немало скандалов, когда ради своих экспериментов они поступали вопреки законам империи. Десять лет назад, когда их поймали на нарушении прямого запрета жрецов Пресветлой Хеймы, всю гильдию вообще едва не распустили. До меня доходили слухи, что в некоторых исчезновениях потомков демонов, в которых обвинялись белые секты, на самом деле были виноваты именно Алхимики.

— А что насчет условия советника — заставить меня выполнять непонятные задания в обмен на его молчание?

Амана вздохнула.

— Ты поставил ограничения, значит, в случае чего сможешь от заданий отказаться. Кроме того, он упомянул, что это в будущем, а будущее — вещь неопределенная.

— Например, сегодня советник жив, а завтра он разозлит кого-нибудь навроде Костяного Короля, и уже умер? — предположил я оптимистично. Исходя из того, что я успел о советнике понять, тот умел создавать себе врагов еще лучше, чем энхардцы.

Амана рассмеялась.

— Да, вроде того. В общем, поживем — увидим. Но пока что, — ее лицо вновь стало серьезным, — пока советник здесь, тебе лучше из замка уехать. Сейчас он в Холодном Доме, решил сам допросить всех, причастных к прорыву демонов, но кто знает, что придет ему в голову завтра.

— Уехать куда? — поинтересовался я. Сама идея была здравой, и я только пожалел, что она не пришла никому из нас в голову вчера вечером.

— В главный город на наших корневых землях, Броннин. Помнишь, мы проезжали мимо него?

— А он не слишком близко? — я, конечно, надеялся, что уничтожение пауков лишило советника возможности выследить меня напрямую, но кто знает, на что способны маги с десятью камнями.

— Близко, — согласилась Амана, — но сегодня там как раз начинается фестиваль Лисьей Недели, а советник известен тем, что категорически отказывается даже приближаться к местам, где они проходят. За все время он посетил подобный фестиваль один-единственный раз и только потому, что ему приказал император, так что добровольно в течение ближайшей недели он в Броннин не явится.

О Лисьей Неделе я помнил — еще бы мне было не помнить, если Зайн восторженно болтал о ней каждый раз, когда мы встречались.

— Что мне там нужно будет делать?

Амана улыбнулась.

— Гуляй по городу, смотри представления, знакомься с новыми людьми, веселись.

Хм, звучало вроде бы не слишком сложно.

К Броннину мы подъехали уже в сиреневых сумерках. Мы — это группа из пяти стражников и Зайн, который должен был поехать на фестиваль завтра, но выпросил у Аманы разрешения отправиться сегодня, с ночевкой.

— Броннином по трехлетней ротации правят Младшие семьи аль-Ифрит, которые живут в городе, — рассказывал между тем десятник. — Сейчас в центральной резиденции проживает семья дана Лезара, там вы и остановитесь.

Город мне понравился — и широкими чистыми улицами, выложенными ровными плитами, и домами с красной черепицей на крышах, с цветочными узорами, вырезанными на деревянных ставнях, с живыми вьюнами, ползущими по стенам домов. Мне понравилось фонари, ровно освещающие мостовую, и понравились люди, как спешащие домой, так и неторопливо прогуливающиеся и глазеющие по сторонам.

В этих людях не было ни подозрительности, ни напряжения, ни надоедливой назойливости, лишь легкое доброжелательное любопытство…

Что-то подсказывало мне, что такая расслабленная приятная атмосфера была нехарактерна для других городов, да и для этого, возможно, тоже. Над всем городом сейчас будто нависло невидимое пушистое облако удовольствия и радости жизни. Даже запах… Я не знал, как должно было пахнуть в городах обычно, но сейчас воздух пронизывали нотки сладости и свежести, которым я пока не мог подобрать названия. Так пахли какие-то цветы, деревья, трава? Или же то был запах дорогих благовоний, слабый и еле уловимый?

— О, как же я люблю Лисью Неделю, — вздохнул десятник и с видимым наслаждением втянул в себя воздух. — Каждый раз будто сам на Небесах побывал. — Потом его обычно суровое лицо расплылось в блаженной улыбке: — Нигде так хорошо не славят лис, как в нашем Броннине, дан! Сами увидите.

По мере того как мы все ближе подъезжали к центральной резиденции — которая оказалась небольшим замком, окруженным высокими стенами и расположенным на холме в западной части города — людей на улицах оказывалось все больше, а ароматы в воздухе все более насыщенными, пьянящими. Даже сама ночная темнота, хоть и разгоняемая светом фонарей, будто изменилась, стала прозрачнее. Теплота летней ночи ласкала кожу бархатными лапками, а когда налетал легкий ветерок, казалось, что это лисий хвост скользит по лицу и обнаженным рукам…

Мне вспомнились слова Аманы о советнике, избегающим лисьих фестивалей. Почему он поступал так? Как он мог не любить это тепло, сладость и нежность, эту радость жизни, сейчас пронизывающую все вокруг?

И ведь то, что я видел и чувствовал, было самым началом фестиваля.

Ни дан Лезар, ни его семья не выказали ни удивления, ни недовольства нашему появлению. Более того, казалось, оно их искренне обрадовало. Хотя, может и так. Чем ближе подступала полночь, тем счастливее выглядели люди вокруг меня и тем большее довольство жизнью ощущал я сам.

Казалось, ничто не могло поколебать это чувство, пока, надоедливой мошкой, ко мне в голову не закралась мысль о демонах. Вернее, получилось так, что некоторое время, ожидая хозяев, я рассматривал в окно внутренний двор и башню, служившую здесь Холодным Домом, а ее вид потянул за собой цепочку мыслей — о прорыве демонов, о предателях, о многих и многих погибших, пусть не в клане аль-Ифрит, а в других.

— Дана Юстина, — как можно более вежливо перебил я супругу дана Лезара, которая порхала — подобрать другое слово я просто не мог — перед нами по коридору, ведущему в главный зал, показывая то на очередную картину, то на чем-то знаменитую вазу, то на побитый молью гобелен, не выброшенный лишь потому, что его вышивала дочь основателя клана. — Дана Юстина, я не мог не заметить, что люди в городе сейчас добродушны и расслаблены. Не выберут ли это время демоны, чтобы напасть?

Мой вопрос заставил дану сперва недоуменно заморгать, а потом засмеяться.

— Какие странные вещи вы говорите, дан Рейн, право слово. Никакое зло не посмеет прийти в место, осененное благодатью Небесных Лисиц. За неделю фестиваля не будет прорывов демонов, никто не умрет от болезней, яда или ножа, не будет ни воровства, ни ограблений.

Я хотел было сказать, что это слишком похоже на сказку, но не смог. Умиротворение и тихая радость пронизывали все вокруг, и сейчас я действительно был готов поверить словам даны Юстины. Даже нет, не так — я не просто был готов поверить, я им верил.

— Мы пойдем на центральную площадь, там выступает труппа вана а-Корака! — сообщил Зайн, выскочивший откуда-то из бокового прохода, и я подумал, как хорошо, что в мои обязанности не входило следить за мальчишкой. Он и прежде был непоседой, но с момента, когда мы вступили под крышу центральной резиденции, в него словно вселился неупокоенный дух вечного странника, сейчас ограниченного стенами замка. За то время, что дан Лезар прочитал письмо от Аманы, познакомился со мной и пообщался с десятником, Зайн успел обежать весь замок, побывать во всех незапертых комнатах и даже узнать программу фестиваля.

— Эта труппа чем-то знаменита? — спросил я.

— О, они одни из самых лучших лицедеев в империи, — дана Юстина расплылась в довольной улыбке. — Знаю, что их звали на фестиваль в столицу, но они выбрали нас. Никто не ставит Священные Пьесы так достоверно, как актеры а-Корака! Вы сами поймете, дан Рейн. Когда они выступают, смотришь и веришь их каждому жесту и слову…

Я смотрел и верил их каждому жесту и слову…

Это было странное раздвоение. Часть меня помнила, что это всего лишь пьеса и что актеры говорят заученные наизусть реплики, делают отполированные временем жесты, меняют выражения своих лиц так, как это требуется сюжетом. Но другая часть меня ощущала радость и гнев, обиду и счастье, разочарование и веселье, будто бы все было взаправду.

Сейчас актеры разыгрывали самую знаменитую, как сообщила мне дана Юстина, из Священных пьес, посвященную маленькой небесной лисице, случайно упавшей на землю и потерявшейся среди человеческого моря. И вот братья этой глупой лисички тоже спустились с небес, уже по собственному желанию, чтобы найти ее и вернуть на законное место. И там, где эти лисы проходили, падали старые правители и поднимались новые, случались великие катастрофы, разгорались и гасли войны… Вот только конец у пьесы показался мне слишком резким и неоправданно, учитывая все прежние трагедии, счастливым, когда взрослые лисы, уже отчаявшись, вдруг совершенно неожиданно нашли потеряшку и все вместе вернулись на Лисьи Небеса.

Еще меня удивил тот факт, что пьеса называлась «Священной». Как по мне, так кроме нескольких кратких упоминаний Пресветлой Хеймы, которая даже ни разу не появилась на сцене, и естественного присутствия небесных лисиц, ничего священного в пьесе не было.

Я ожидал услышать философские размышления, велеречивые напутствия и пафосные признания, думал, что вынесу из увиденного какие-то моральные уроки — не то, чтобы они мне были нужны, но это представлялось логичным. Однако пьеса оказалась наполнена коварными убийствами, предательством и обманом, а правители выглядели как жестокие тираны.

Если же моральный урок заключался в том, чтобы показать духовную разницу между людьми и небесными лисами, то… этой разницы я тоже не увидел.

Лисы вели себя как люди.

Впрочем, сходство было не только в поведении.

Актеры, игравшие лис, носили лисьи маски, но как шепнул мне десятник, то ли назначенный моим гидом, то ли решивший им стать добровольно, «на самом деле все лисы выглядят как люди».

Я вновь обратил внимание на сцену — Священная Пьеса закончилась и актеры, получившие заслуженные овации и собравшие множество звонких монет, начали исполнять новую пьесу, или, скорее, короткую забавную сценку из обыденной жизни про хитрую служанку, пройдоху-купца и простоватую дану, которую все так и норовили обвести вокруг пальца.

И я смотрел и опять верил — жесты, мимика, интонации, все было подобрано в совершенстве. Эти лицедеи действительно были одними из лучших, если не самыми лучшими, в стране. И чем дольше я смотрел, тем четче передо мной вырисовывалась одна идея.

Когда сценка закончилась и стражники начали оглядываться в поисках бочек пива, которые предприимчивый народ уже выкатывал на площадь, а Зайн потащил десятника к открытым ларькам, где продавали сладости, я махнул рукой, показывая, что задержусь здесь, а потом обошел сцену и оказался с противоположной стороны, где лицедеи уже собирали декорации.

— Я хотел бы поговорить с ваном а-Кораком, — сказал я ближайшему ко мне человеку, молоденькой актрисе. Та моргнула, а потом неожиданно фыркнула.

— Я бы тоже хотела поговорить с дедушкой, но он уже пять лет как мертв!

— Тогда кто глава труппы?

— Вана а-Корак, — и актриса указала на величавую матрону, стоявшую немного в стороне и руководившую сборами. Я помнил ее, она играла в обоих пьесах. И даже нет, не играла, жила.

Услышав свое имя, она повернулась к нам, вопросительно поднимая брови.

Что ж, высказать свою идею прямо сейчас было ничуть не хуже, чем в любое другое время…

— Итак, вы желаете, чтобы я либо иной опытный лицедей из нашей труппы научил вас… притворяться? Я все верно поняла, юный дан? — мы стояли сейчас в стороне от основной группы актеров, шум сборов перекрывал посторонние звуки, и я надеялся, что наш разговор никто не слышал. Хотя, если вана даст добро, вряд ли это надолго останется тайной для ее людей.

— Да, все так.

— Но зачем вам?

Я вздохнул.

— Я устал от того, что все мои мысли можно прочитать по лицу. Надоело быть открытой книгой.

— И вы полагаете, что за неделю сможете освоить искусство, на которое у нас ушли годы? — насмешки в голосе матроны не было, только искреннее недоумение.

— Что смогу освоить, то смогу, — отозвался я.

Конечно, я не рассчитывал превратиться в настоящего лицедея, но мне надо было научиться носить хотя бы нейтральную маску, подобную той, что сидела как влитая на большинстве аль-Ифрит, когда они не желали выдать свои чувства.

Матрона задумалась.

— Каждый вечер мы выступаем, днем у нас репетиция, но я могу выделить время для вас утром. Рано утром. Юному дану придется пожертвовать сном.

— Юный дан пожертвует, — согласился я.

Мы обговорили место — гостиницу, в которой труппа остановилась; время; оплату. Должно быть, «юный дан» не выглядел богачом, поскольку запрошенную матроной сумму я вполне мог себе позволить.

Когда мы закончили разговор, толпа перед сценой уже вся рассосалась. Чуть дальше музыкант играл на скрипке веселую мелодию и народ, не стесняясь, вовсю плясал. Каблуки кавалеров выбивали дробь на каменной мостовой, взлетали в вихре нарядные юбки дам, взрывами доносился веселый смех.

Вечернее ощущение благости лишь усилилось, но спокойное расслабленное довольство жизнью сменилось на более яркое, живое, заставляющее кровь быстрее бежать в жилах.

Интересно, я умел танцевать?

Должен был.

По идее.

Как там сказала Амана? «Веселись»? За свою недолгую новую жизнь я даже и не пробовал, как это, если не считать сражений с демонами, монстрами и Безлицыми. Хотя что-то мне подсказывало, что подавляющее большинство людей не посчитает такое времяпрепровождение весельем.

Я огляделся по сторонам, а потом ноги сами понесли меня к танцующим. Стоило попробовать то, что весельем считали обычные люди.