Украсть право первой ночи

Глава 18. Монастырь

За высокими коваными воротами Марису встретила пожилая монахиня в строгом тёмно-зеленом платье.

– Поклонись Пламени, – монахиня показала на очаг, огонь в котором никогда не угасал.

Мариса знала, что делать – взяла полешко из поленницы и положила в огонь, потом, сложив руки, мысленно произнесла молитву.

– Поторопись, отец Савер ждёт, – бросила монахиня и пошла, не оглядываясь, Мариса едва за ней поспевала.

Приемная находилась в ближайшем от ворот невысоком одноэтажное строении.

– Заходи, – монахиня распахнула одну из дверей в коридоре и сразу отступила назад.

Мариса зашла и застыла столбом. Прямо перед ней на стене висела огромная картина, изображающая замок на скалистом морском берегу. Вверх взмывали четыре башни из желто-коричневого камня, соединённые зубчатыми стенами, над башнями реяли разноцветные флаги, широкие тяжёлые ступени спускались к самой воде, и море было пенистым у берега и самого волшебного сине-зеленого цвета.

Это самое море Мариса видела в своих снах, этого самого цвета. И это небо. А замок… Он был похож, во всяком случае.

– Любишь живопись? – услышала она.

– Простите, милорд… отец мой, – она опомнилась, поклонилась священнику, который подошёл и уселся в кресло.

Брат лорда Ивина оказался невысоким полноватым человеком, тоже рыжим, но его шевелюра была пышнее и ярче, маленькая шапочка священника на ней еле держалась, и это выглядело даже забавно. На Марису он смотрел доброжелательно и с явным любопытством. Она подумала, что этого человека невозможно испугаться.

– Так что тебе там понравилось?

– Просто красиво, отец мой.

– Ладно, – не стал он настаивать и показал на стул. – Сядь.

– Благодарю, отец мой.

Мариса села – стул оказался невероятно жестким и неудобным, а резьба на его спинке и сиденье как будто была создана затем, чтобы доставлять неприятности сидящим.

– Брат рассказал мне, надеюсь, всё. Так же надеюсь, что он был правдив. Выясним это по ходу дела. Желаешь что-то добавить от себя?

Мариса мысленно пожала плечами – откуда же она знает, что тут наговорил рыжий. Однако ответила:

– Думаю, что нет, отец мой. Лорду Монтери всё обо мне известно.

– Проверим это после. Ты выросла в Финервауте, Мариса. Как ты сама относишься к праву господина на первую ночь?

Она замерла от удивления – ну и вопрос! Никогда никто из старших не спрашивал у неё ничего подобного. Но ответить следовало, и она сказала:

– С этим приходится смириться, отец мой.

– Ты так и смотрела на это? Как на несправедливость, с которой следует смириться?

– Да, отец мой.

– Ты обижена на лорда Ивина Монтери за принуждение, которое он позволил по отношению к тебе? – этот вопрос был не лучше.

Но обвинить рыжего – это уже слишком.

– Нет, отец мой, – сказал она твердо.

– Нет, не обижена? Он был так хорош? – въедливо уточнил отец Савер.

– Нет, не было принуждения, – Мариса посмотрела в лицо священнику.

– Как это понимать? – не унимался он. – Сама говоришь про несправедливость, про смирение…

– Так вышло, что мы видели друг друга раньше. Случайно. Лорд Ивин мне нравился. Он нравился мне больше, чем граф и мой супруг.

– Значит, можно спокойно обвинять тебе в измене супругу?

– Сначала графу, отец мой. Потом супругу. Только ни один, ни другой ко мне в жизни ни разу не прикасались. Получается так, – Мариса понимала, что говорит нечто неправильное.

А священник вдруг весело рассмеялся. Потом сказал:

– Я понял. Вот что, мне нужно время, чтобы сделать выводы, и чтобы собрать Совет Трех, который даст разрешение на ритуал развода. На это время я предлагаю тебе остаться в этом монастыре на правах послушницы. Здесь ты будешь в безопасности, как и надлежит молодой женщине. Что скажешь?

– Я согласна, благодарю, отец мой. А как надолго? – она не удержалась.

– Это небыстрое дело. Тебе следовало бы провести в монастыре год. А может, и два.

Мариса только моргнула от изумления, и уже чуть не начала возражать…

– В твоем случае всё случится быстрее, – спокойно пояснил отец Савер. – Но не следует меня торопить. Напиши полное имя того священника, который занимался твоим обучением, – он подвинул ей лист бумаги, а чернильница с перьями стояла рядом, на столе.

Мариса обмакнула перо, тут же испачкав в чернилах кончики пальцев, и написала, что требовалось. Отец Савер с интересом наблюдал. Она смутилась – испачкала руки, как замарашка…

– У тебе неплохой почерк, девушка с мельницы. Пока всё. Иди отдыхай, – отец Савер сложил лист, взял звонок со стола и позвонил.

– Отец мой, можно повидать лорда Монтери? – спохватилась Мариса.

– Нет, не стоит, – сказал священник гораздо жестче, чем говорил до этого всё остальное. – Тебе нужно время от него отвлечься. А ему от тебя. Кстати… посмотри на меня, пожалуйста, – его голос слова стал мягким.

Она подняла голову, посмотрела на отца Савера. Он с минуту разглядывал рубцы на её лице, потом кивнул.

– Благодарю. Можешь идти. Доброй ночи.

– Спасибо, отец мой.

Ей так хотелось прямо сейчас добиться ответа – когда её отсюда выпустят? Но не стоило сердить священника, от которого её дело зависело целиком. Она пообещала себе спросить завтра, подыскав подходящую минуту.

Монахиня уже её дожидалась. Выходя, Мариса зачем-то обернулась, и снова увидела замок и море. То же море, то же небо?

Да ладно. И то, и другое всюду одно и то же.

– Примерно две недели, – сказал вдруг отец Савер и усмехнулся еле заметно.

– Благодарю, отец мой, – она улыбнулась ему, не в силах скрыть радость.

Две недели не страшно.

Монахиня привела Марису в другое здание, дальше от ворот, и окликнула первую попавшуюся в коридоре девушку:

– Крисс! Иди сюда!

– Да, сестра Мона? – та приблизилась.

В руках девушка несла корзинку с мотками шерсти, поверх которых лежал почти готовый шерстяной чулок. Она посмотрела на Марису и ощутимо вздрогнула, разглядев её шрамы, быстро отвела взгляд.

– Это новая послушница, – монахиня показала на Марису, – будет жить с тобой. Она сирота, работала на мельнице!

Пренебрежительный тон монахини отчего-то Марису задел. Монахини в Финервауте, с которыми ей нечасто, но приходилось сталкиваться, вели себя не так.

– Я жила в доме мельника, достопочтенная сестра, – сказала она. – На мельнице работают крепкие парни, куда до них мне.

– Полагаешь, мне это интересно? – подняла брови монахиня.

– Я так решила, раз вы об этом говорите, – Мариса слегка поклонилась.

– Хм. Отведи её к сестре-кастелянше, – приказала монахиня Крисс, больше не глядя на новенькую.

– Пойдём, – кивнула Крисс.

Сестра-кастелянша и её кладовая находились здесь же, недалеко. Там Марисе выдали зелёное платье, белье, маленькую полотняную шапочку – такую же одежду, в какую была одета Крисс, и постельное бельё – старое, штопаное, но чисто выстиранное. Потом Крисс отвела Марису в маленькую келью на двоих, молча показала на пустую лежанку и ушла.

Как видно, Марисе досталась молчаливая и не слишком приветливая соседка. Пока ходили в кладовую, Мариса успела её рассмотреть. Крисс была тонкая, изящная, хотя и довольно высокая, с нежной белой кожей, с маленькими красивыми руками, которые, казалось, не годились ни для какой работы. Разве можно такими точёными ручками отполоскать на речке корзину белья? И разве Крисс вообще поднимет эту корзину? Вязать чулки – самое для неё подходящее, клубок и спицы не тяжелы, но как бы грубая шерсть не натёрла эти пальчики…

Постель соседки была в точности такой, как у Марисы, с таким же старым, штопаным бельём. И пришло в голову, что эта девушка здесь недавно. Может быть, тоже ненадолго?

Мариса едва успела переодеться и застелить постель, как позвали на вечернюю молитву. Потом – скромный ужин, хлеб и чай, и то не для всех – почему-то многие из женщин, виденных на молитве, обошлись без поздней трапезы. Крисс вот не было. Мариса была голодна и с наслаждением проглотила свой кусок. Хлеб был свежий и вкусный…

Ложась в постель, невозможно было не думать рыжем. Собственно, о чем было думать? Много лет прожито в деревне, у дядюшки Фуртафа, но все эти годы отодвинулись куда-то далеко, а самым радостным оказалось недолгое время, проведенное с Ивином…

Её Ивин, её лорд. Почему получилось так? Почему он вообще заметил её, не прошёл мимо, не забыл, едва увидев – все ведь обычно так и стремились поступить. Она уродина и сирота, никому не нужная. Разве что ради выгоды – чтобы впряглась в хозяйство и слово поперек не смела сказать, чтобы была благодарна. Мариса на самом деле слышала, что и до Реддита кое-то намекал мельничихе на сватовство, и радовалась, что та это дело сразу пресекала. А Ивину Монтери она зачем?

Как будто ни за чем. Как будто она ему нравится. Невероятно, он ведет себя с ней именно так, что она уже почти поверила. Ещё немного – и поверила бы совсем. Но… что там сказал отец Савер? Надо ей от него отвлечься. А ему – он неё. Значит, священник тоже решил, что она Ивину нравится…

От одной этой мысли словно горячая волна омыла сердце. Не удастся ей «отвлечься». Будет скучать. Будет мечтать о встрече, гадать – что он делает там один, без неё? А ревновать – посмеет?

Ещё как. Правда, говорить ему об этом не станет. Он лорд. Они не пара. Так что расстаться придется, только пусть бы не сразу после того, как истекут эти две недели…

Их ждёт Гарратен, он обещал. А её шрамы… нет, она лучше не станет мечтать от них избавиться. Если не надеяться, то обойдется без ненужных разочарований. Разочарования – это больно, хватит с неё.

Крисс пришла, разделась и молча легла в постель. Мариса решилась заговорить:

– Позвольте спросить, как вас зовут полностью? Крисс… а дальше? Как вас называть?

Ответом была тишина, хотя соседка, конечно, всё слышала. Когда Мариса уже решила, что разговора не получится, и повернулась на другой бок, Крисс ответила:

– Мы послушницы и будем называть друг друга по именам, здесь такое правило. Я просто Крисс. А ты Мариса. После пострига получим новые имена, и всё вообще станет неважным.

– Я не готовлюсь к постригу, – решила пояснить Мариса.

– Какая жалость, – невозмутимо отозвалась соседка. – Доброй ночи.

Море пенилось в камнях у берега. Небо над головой было чистым и голубым, но вдали у горизонта собирались тяжёлые облака, и море там, далеко, пестрело темными пятнами. Ветер уже трепал волосы…

Где-то наверху, в замке, ударили в барабан. Кованые ворота были распахнуты. Брусчатка под ногами уложена так ровно и красиво! Её ждут, и надо успеть. Просто очень надо, но как?..

Дверь за дверью, коридор за коридором. Куда надо успеть? Она не помнит. Она даже не помнит, что скрывается за очередной дверью. Кажется, что сейчас появится что-то… страшное!

– Мариса проснись! Ну проснись же! – Крисс трясла её за плечо. – Просыпайся!

– Что такое? – сон рассеивался, как туман от ветра, а действительность становилась чёткой и осязаемой.

Мариса села в постели. Комнату заливал лунный свет. Над ней стояла Крисс в одной сорочке. Крисс, её неласковая соседка. Они обе сейчас послушницы в монастыре. Мариса даже не знала, как называется монастырь. Ей никто не сказал, а сама она не думала об этом! Они приехали сюда вчера, с рыжим. Вот, более или менее всё...

– Тебе что-то нехорошее снилось, – сказала Крисс. – Вот, выпей-ка воды, – она протягивала стакан. – Пей.

Мариса взяла стакан, отпила.

– Спасибо. Я тебя разбудила? Прости, я нечаянно.

– Да, ты кричала и плакала. С кем-то разговаривала и кому-то что-то объясняла, – Крисс вернулась на свою лежанку.

– Прости, – повторила Мариса.

Она провела рукой по щеке – щека оказалась мокрой. Она действительно плакала. Но теперь уже всё забыла, хоть и прошли считанные мгновения. В памяти остались море и небо, ещё скалы у берега и замок, и… Всё? С кем она разговаривала?

– А что я говорила, ты не запомнила? – спросила она у Крисс. – Я не помню ничего.

– Я и не поняла ни слова, – Крисс пожала плечами. – Ладно, давай спать. Вставать придется рано.

Мариса легла, натянула на себя тонкое одеяло. Луна, похоже, спряталась за облаком – в келье стало темнее. Сон сбежал и не желал возвращаться.

С кем она разговаривала?..

Теперь казалось, что это важно, и если бы вспомнить! Сны ей снились и раньше, но никогда ещё ей не говорили, что она кричала и плакала. Ей ведь так важно – что-то вспомнить…

– Это луна, наверное, – вдруг сказала Крисс. – Луна беспокоит, не даёт спать.

Она тоже не могла уснуть.

– Это замок, – ответила Мариса то, что без раздумий пришло в голову. – Мне кажется, это из-за замка. Ты не знаешь, что это за замок, чей он? В приемной?

– Какой замок? – Крисс приподнялась, опираясь на локоть. – Тот что ли, на картине? Это замок Эстар. Он принадлежит королю.

– Понятно, – пробормотала Мариса.

Вот так, ни много ни мало – самому королю.

– Хотя нет, неправильно, – опять заговорила Крисс некоторое время спустя. – Это замок нашей королевы. Там каждое лето живёт королева.

– Королю или королеве, какая разница, – отозвалась Мариса.

– Есть разница, – возразила Крисс. – И я тоже там жила. Давно.

Мариса не сразу нашлась, что сказать в ответ. Жить в том же замке, что и королева – это было сродни сказке или тому же сну. Потом подумалось – ну и что. Королева ведь у них не сказочная, да и король тоже. Просто Марисе далеко от них, как до луны.

Она спросила:

– Ты служила в замке? Служила королеве?

Крисс теперь ответила сразу:

– Не я, моя мама. Она был придворной дамой её величества. Она умерла, – её голос опять был холодный и безучастный, но, похоже, спать и молчать Крисс расхотелось.

– А почему ты здесь? Почему решила уйти в монахини? – задала Мариса совсем уж откровенный вопрос.

Ночь и общая бессонница к этому располагали.

– Это не я, это отец, – сказала Крисс, её голос при этом стал ещё более серым и холодным.

И Мариса решила больше не расспрашивать. Заговорила о себе:

– Мне кажется, я тоже жила в этом замке. Или бывала там.

– Тебе кажется? Ты не уверена? – Крисс удивилась.

– Я потеряла память, после пожара, – Мариса дотронулась пальцами до шрамов на щеке. – Мне так сказали, во всяком случае. Я не помню ничего из того, что было в моём детстве. Но иногда вижу такие сны…

Крисс её поняла, ничего не стала уточнять. Помолчав немного, сказала:

– Значит, тебе обязательно надо побывать с Эстаре. Вдруг там ты что-то вспомнишь точно?

– Меня туда пустят, как думаешь?

– А что такого? Там бывает много людей. В чьи-то личные покои ты не войдёшь, конечно, но это и не нужно. Тебе ведь просто надо осмотреться. А ещё тебе нужны старые слуги. Кто-то может вспомнить девочку… Тебе сколько было лет, в твоём сне, как думаешь?

–Может быть, пять. Или шесть? – задумалась Мариса. – А может и меньше, не знаю.

– Это уже немало. Кто-то точно вспомнит, – сказала Крисс уверенно.

– Я поняла, – сказала Мариса. – Спасибо. Обязательно там побываю.

Подумалось – рыжий поможет? Во всяком случае она попросит. Если откажет – они обойдется и без помощи.

– Мне бы такую уверенность, – усмехнулась Крисс. – Не сомневаешься, что куда хочешь, туда и пойдёшь. Завидую. У тебя браслет на руке, я сразу не заметила. Ты замужем. Зачем ты здесь вообще?

– Чтобы развестись с мужем, – ответила Мариса.

– Не шутишь?! Зачем? – Кажется, изумление соседки стало осязаемым.

– Я сглупила, выходя замуж, – просто объяснила Мариса. – Точнее, мне приказали, а я решила послушаться. Сглупила, говорю же. Нельзя абы за кого замуж выходить.

– И ты думаешь, что сможешь развестись?!

– Надеюсь на это…

– Ты наивная. Это невозможно, – уверенно заявила Крисс.

– Муж меня продал… – пояснила Мариса.

И в двух словах рассказала про всё остальное: про Финерваут и про право первой ночи, про то, как рыжий выкупил её сначала у графа, а потом и мужа, и, получается, по очереди украл у обоих.

Рассказ изумил Крисс еще больше.

– Так не бывает, – заявила она.

– Наверное, тебе виднее, – дипломатично согласилась Мариса.

– Но без мужа нельзя! – вздохнула Крисс. – Я бы, кажется, согласилась на любого! Даже за бедного, который возьмёт меня без приданого. И чтобы родные согласились. И пусть бы они забыли о моём существовании. Буду рада. Если забудут.

– Нет-нет. Говорю же, за кого попало нельзя, – напомнила Мариса, но у Крисс на этот счёт были другие мысли.

– Ты не понимаешь. Я хочу быть замужем. И растить своих детей. Отец не будет иметь власти надо мной. А главное, этой власти не будет у чужой мне женщины, для которой я обуза и заслоняю свет её сыну, а отец любит только её и слышит только её! Мой муж будет слышать и ценить меня! У жены есть над мужем власть, ты должна понимать, о чём я говорю.

Мариса догадывалась, и о чем говорила Крисс, и почему она это говорила – да, должно быть, поняла. И, удивительное дело, нелепость этих рассуждений была так очевидна со стороны, но не самой Крисс. Наверное, так обычно и бывает?

– Вот послушай, – сказала она. – Мельник дядюшка Фуртаф, у которого я жила, душу вытряхнул бы из любого, кто посмел бы обидеть любую его дочку. Две старшие теперь замужем, получили приданое, и зятья тоже не станут их обижать. Власть над ними у мужей, да у дядюшки Фуртафа рука тяжёлая, он калекой оставит и не заметит. И меня тоже никто не обижал, а я ему не дочка. Хотя у него есть и сын, родился последним, любимчик, в нём души не чают.

– И зачем ты мне это говоришь? – всхлипнула Крисс.

– Потому что всё от человека зависит. Отец ведь решил отправить тебя в монастырь, чтобы не тратиться, да? Чтобы больше досталось сыну. Ты об этом говорила? Или я неверно поняла?

– Ты поняла верно. А я не хочу стать монахиней, – соседка задышала глубоко, чтобы успокоиться и снова принять безучастное выражение, явно она носила его как маску и случайно обронила этой ночью.

– Значит, отец тебе не защитник. Потому что он такой человек. Тебе тем более не нужен абы какой муж, нужен самый лучший, – сделала вывод Мариса. – А бедности не бойся. Если бедняк не лентяй, не скряга, не брюзга и не пьяница, и не станет распускать руки… Богатство можно нажить со временем.

– Ты, вижу, разбираешься в мужчинах, – едко заметила Крисс.

– Теперь чуть лучше разбираюсь, чем недавно. Мне так кажется, – согласилась Мариса. – Так вот, пока ещё его найдёшь, хорошего мужа! Тебе нужна защита прямо сейчас. У тебя есть другие родственники?

– Такие, чтобы имели влияние на отца в этом вопросе? – Крисс даже села на постели, – точно нет! Он никого не станет слушать!

– Твоя мать служила королеве. Королева добрая? Как она относилась к твоей матери?

– Точно не злая. Как относилась? Хорошо. Ты хочешь сказать?.. Нет, – Крисс решительно помотала головой.

– Попроси королеву. Напиши ей! – посоветовала Мариса. – Она-то имеет влияние? Если что, влияние имеет король, а королева его попросит.

– Нет. Ты такая наивная, Мариса! Ничего не смыслишь! Разве я посмею это сделать?

– Должна посметь, если хочешь себя защитить, – Мариса вовсе перестала стесняться и говорила, что думала. – Твоя мать ведь не хотела для тебя такой судьбы? Она стала бы, если что, просить королеву? И что ты теряешь? Тебя ведь за это не убьют?

– Отец будет в ярости, – прошептала Крисс.

А Мариса подумала про себя – стала бы она так рассуждать ещё недавно? Сама вышла замуж, как велели. Да, ради себя просить королеву ей бы точно в голову не пришло. Но если бы её мать тоже служила королеве…

Тогда её жизнь была бы слишком другой, скорее всего.

– А ты не говори отцу, – посоветовала она. – Напиши королеве, что мечтаешь служить ей, как твоя мать. Ты сама знаешь, что надо писать! Если твой отец и будет в ярости, то это случится не сейчас.

Некоторое время Крисс молчала, сжимая в кулаках одеяло. Наконец сказала:

– Как я отправлю письмо? Для этого нужно позволение. Если попросить настоятельницу, то она поговорит с отцом…

– Ты будешь придумывать причины, почему ничего не выйдет?

Крисс легла и натянула одеяло до подбородка.

– Доброй ночи, Мариса.

– Доброй ночи, Крисс.

Наутро девушки вели себя как ни в чём ни бывало, и Крисс теперь если и казалась приветливей, то разве что самую малость – опять надела свою «маску». Все проснулись рано утром и пошли на молитву, потом в трапезную завтракать, потом послушницам назначили работу на день. Марисе и Крисс досталось общее – отмыть одну из дальних лестниц, а потом помогать в кладовой сестре-кастелянше и шить в общей мастерской. На взгляд Марисы – ерунда, а не работа.

Крисс смотрела на затоптанную лестницу с ужасом, но отважно принялась за дело первой – плескать воду со щёлоком на грязные ступени и тереть щеткой.

– Не спеши, ради Пламени, – остановила её Мариса. – Только испортишь.

Она нашла в кладовой жесткий веник и сначала подмела лестницу – большая часть грязи смелась, и работа предстояла вдвое легче. А вообще, Крисс со щеткой была неловкой и больше мешала Марисе.

– Постой просто в сторонке? Я быстро, – предложила она.

– Ну уж нет, нельзя, – отмахнулась Крисс.

И правильно – скоро заглянула монахиня, чтобы их проверить, и ни к чему не могла придраться. Ну а помощь в кладовой – просто перекладывать и пересчитывать бельё. Тут Крисс, наоборот, стремилась взять на себя больше – стыдилась, что большая часть грязной лестницы досталась Марисе. И кастелянша теперь казалась добродушной женщиной, которая улыбалась и даже пару раз пошутила. Короче говоря, всё было неплохо – обычные обязанности монастырских послушниц. Проще, чем то, что приходилось делать в доме мельника «чтобы без дела не сидеть». А Крисс, видно, раньше не занималась никакой работой – ну так от мытья лестниц ещё никто не умер…

А потом Марису позвали к настоятельнице – та уже узнала, что главную монахиню зовут мать Клеменс. Келья-кабинет настоятельницы была похожа на приёмную, в которой Мариса разговаривала вчера с отцом Савером, но не было той картины на стене, и вообще не было картин. Но столе горел огонь, в старинной серебряной лампе без стекла – воплощение Ясного Пламени.

– Заходи, дитя. Можешь сесть сюда, – настоятельница и показала на стул напротив себя.

Этот стул оказался лучше, удобнее, чем вчерашний, в приёмной. А настоятельница, должно быть, была самой старой из здешних монахинь – маленькая, худая, с лицом, покрытым морщинами. Но взгляд её был острым, всё подмечающим, и на зрение, как видно, она не жаловалась. И ещё она, в отличие от остальных, не казалась строгой, смотрела доброжелательно.

– Подними голову. Повернись немного… – мать Клеменс рассматривала шрамы на лице Марисы. – Вот ты какая, значит. Я немного знаю о тебе.

Видя удивление девушки, она пояснила:

– Тебя лечили в Обители Рябины, так сказал отец Савер. Я жила там долго, заведовала лекарским домом, пока не получила назначение сюда. Но с новой сестрой-заведующей мы переписывались, она и написала про тебя. Говоря по правде, я представляла тебя немного иначе. Сиди…

Мать Клеменс встала из кресла и обошла вокруг Марисы, приглядываясь, и для этого ей не понадобился костыль, она двигалась не спеша, но уверенно.

– Неприятные увечья, но тебе повезло, детка. Половина лица цела, губы целы, форма носа не пострадала. Тогда впечатление было бы хуже, а так можно понять, что у тебя привлекательная внешность. Понимаю, что это не слишком утешает, – она мягко улыбнулась.

– Я уже давно не огорчаюсь, матушка, – сказала Мариса.

– И правильно. Значение внешности переоценивают, – кивнула настоятельница. – Тот твой глаз, что на пораженной стороне, хорошо видит?

– Да…

– Ты просто счастливица. Тебе говорили, что шрамы нетрудно убрать? Я помню время, когда амулеты для стирания рубцов можно было купить проще и дешевле. Теперь, увы, это сложнее. Понятно, что их не было в Обители Рябины, когда ты там лечилась. Монастыри приобретают лишь амулеты, спасающие жизнь, а не внешность.

Конечно, Марисе всё это было понятно.

– Ты потеряла память, значит? – задумчиво продолжала настоятельница. – Совсем не помнишь своё раннее детство? А пожар?

– Ни детство, ни пожар, матушка. Я не помню даже, как меня лечили в монастыре.

– Так, значит. А что осталось? Может быть, сны? – мать Клеменс даже подалась вперед.

– Да, иногда. Но я их не понимаю.

– Это очень хорошо, – почему-то одобрила мать Клеманс. – Вот что, твою хромоту и сухорукость тоже можно исправить. Вопрос в средствах. А можно недорого купить маску, твое лицо будет казаться здоровым. Любую маску носят от нескольких часов до полусуток, этого хватит, чтобы ходить по городу и не притягивать взгляды. Конечно, если ты желаешь жить в мире, а не стать монахиней, к примеру. Ты станешь монахиней, дочь моя?

– Нет, матушка! – вздохнула Мариса и решительно помотала головой. – К этому я не готова.

– Хорошо. Тогда знай, что в Гарратене остались практикующие колдуны, которые держат лавки, – настоятельница не спеша вернулась на свое место, уселась в кресло.

– Мне не подходят маски, – призналась Мариса. – Мы пробовали. То есть, лорд Монтери покупал мне…

– Что, прости? – удивилась сестра Клеменс. – Пробовали? Лорд Монтери, говоришь? Но у лорда Монтери есть дар, он распознал бы подделку. Надо же! А какой был результат надевания маски?

– Никакого, матушка. Совершенно никакого.

– Даже так… – настоятельница задумалась. – Вот что, детка. Видимо, огонь, что тебя обжёг, имел колдовскую природу.

– Лорд Монтери тоже так решил, – призналась Мариса.

– Хм. Это по сути единственное объяснение, – согласилась мать Клеменс. – Но это должны были понять уже лекарки в Рябинах. Почему, интересно…

Она опять подумала, Мариса не перебивала.

– Иди, детка, – сказала настоятельница наконец. – Я рада, что ты хорошо влияешь на сестру Крисс, – и поднесла руку к Пламени, улыбкой предложив Марисе сделать то же самое.

Мариса протянула руки, ощутив тепло, от которого лишь закололо в пальцах – Пламя не обжигало.

– Тебе снятся сны, говоришь. Это хорошо. Поможет вернуть память. Чаще молись и проси возвращения памяти. А мы все помолимся об этом на общей молитве. Ты ведь хочешь всё вспомнить?

– Да! – Мариса закивала головой. – Я хочу вспомнить всё. Даже что-то плохое!

– Это правильно. Нельзя жить зажмурившись. Иди, возвращайся к своим делам, – мать Кларенс коснулась рукой её лба, благословляя.

Мысль, не сказать ли настоятельнице про Крисс и письмо королеве, билась в голове у Марисы, когда она уходила. Настоятельница была так добра! Но она не решилась, все-таки не была слишком доверчива, особенно когда дело касалось чужих секретов.

Как и Ивин Монтери, получается – о чужих секретах говорить отказался…

Две недели – пообещал отец Савер. И не мешать. Мариса и не мешала. Но так хотелось увидеть рыжего! Как же она привыкла к нему! Более чем привыкла – с ним рядом было хорошо, вся жизнь окрасилась другими красками. А теперь рыжего с ней не было – и в душе поселился холод, хотелось согреться.

В первый же день работы в швейной мастерской она оторвала от лоскута длинную узкую полоску и завязала первый узел, а полоску скрутила и обмотала вокруг запястья – чтобы считать дни. Одна из послушниц, увидев, заметила:

– На это надо спросить благословения у старшей, – и показала на монахиню, которая присматривала за работой.

Что ж, надо значит надо. Мариса подошла к старшей и попросила благословения считать дни. Та разрешила, но велела хранить шнурок в келье, чтобы не отвлекаться мыслями на суету. А Мариса подумала, что потому и не станет монахиней – чтобы не спрашивать позволения даже на такую малость. Конечно, мысли о свободе и о рыжем – суета. Но её жизнь – там, за стенами. И хорошо бы с рыжим… хотя бы немножко. Недолго.

А чтобы навсегда остаться с рыжим? Невозможно. Как из камня и дерева не получится одно целое. Не стоит предаваться таким мечтам…

Шнурок с узлами лежал у Марисы под подушкой. День за днём не спеша проходили, похожие один на другой – без особых трудностей. Умения Марисы оценили, к её внешности привыкли, многих сестёр она узнала по именам и стала чувствовать себя свободно. Да, вот именно – всё было не так уж плохо. Только невозможность выйти за ворота угнетала всё сильнее. В течение всей прошлой жизни, живя у мельника, она могла иногда ходить на речку, в лес, да много куда! А теперь – неволя. Хорошо, что ненадолго.

Настоятельница, как и обещала, устроила несколько общих молитв за Марису, для исцеления её памяти. И после с ней подходили монахини, даже те, имен которых она не узнала или не смогла запомнить, чтобы пожелать исцеления и заверить, что они будут молиться о ней и дальше. Это волновало и трогало. И, должно быть, принесло плоды – сны стали сниться Марисе каждую ночь. Каждую ночь она, дрожа, просыпалась и садилась в постели, вспоминая, что снилось – море, разные замки, кареты, небольшие сцены из жизни – всякий раз она не помнила людей, которых видела во сне. Вот возчик привез бочки, он о чем-то говорит с ней, а она ему отвечает – но сон ушел, и она не помнит их разговора. Огонь в камине, множество дверей открываются одна за другой, колышутся бархатные портьеры, из большой шкатулки вынимают много маленьких, одну за другой, и ставят в ряд, и каждую можно открыть, она открывает их и закрывает, а потом строит из них башню на столе. Красивая маленькая шкатулка возле зеркала. Море… бирюзовые волны догоняют одна другую. Ветер. А потом дождь, он барабанит по крыше. Сильные руки держат её, несут куда-то, она прижимается лицом к рубашке и слышит запах, самых родной на свете…

Отец? Да, это он. Но она не видит ни лица мужчины, ни рук, ни рубашки, только помнит запах. А мама? Мама – тихий смех, какие-то слова, что-то качается, и тоже ни лица, ни голоса, ни платья. О том, что хорошо бы увидеть, как одеты родители, Мариса думала уже потом, проснувшись – ведь одежда могла многое подсказать, по крайней мере о том, какое положение они занимали в жизни. Но нет, самого интересного ей не позволялось увидеть. Их лица, голоса, их имена. Ну пожалуйста, Ясное Пламя, я прошу тебя!

Несколько дней подряд Крисс её будила, и когда Мариса просыпалась, её лицо было мокрым от слез.

– С тобой можно сойти с ума, – вздыхала Крисс. – Когда уже мы поспим?

А потом всё это постепенно прекратилось. Мариса сама вздохнула с облегчением – сны её измучили, так и не показав ничего по-настоящему стоящего.

Утром двенадцатого дня Марису позвали к настоятельнице. Она обрадовалась – наконец что-то решилось с её делом? С ней ведь должны поговорить два священника, которые помимо отца Савера разрешат, или напротив, запретят ей пройти церемонию развода. Видимо, время пришло. Так же, как и в прошлый раз, Мариса пришла в кабинет и низко поклонилась. Как и в прошлый раз, мать Клеменс показала ей на стул.

– Сядь. Посмотри на меня, – она пристально посмотрела в лицо Марисы. – Всё решено.

Марисе стало трудно дышать, а сердце её застучало как сумасшедшее. Решено – что?!

– Уже завтра ты нас покинешь, независимо от того, как Пламя решит твою судьбу, – мягко сказала сестра Клеменс. – Ты вновь станешь незамужней… или не станешь.

И Мариса вздохнула. Дышать можно, оказывается. Завтра она уйдёт за ворота, увидит рыжего. Он хоть скучал по ней?

Да ладно, пусть бы она и не развелась – если уйти подальше, и с рыжим, и никогда не встречать Реддита, то велика ли разница?

– Но как же, – удивилась она. – Я думала, что святые отцы захотят расспросить меня.

– Могли, да, – согласилась настоятельница. – Но обошлись без этого, как видишь. Разрешение на ритуал подписано. Знаешь, отец Савер беспокоится о тебе. Выпавшие тебе испытания были жестоки. Никто из отцов Храма не одобряет права первой ночи. А для тебя оно было жестче, чем для прочих.

Ах это… Мариса немного удивилась. Жёстче? Да ей повезло! Где жёсткость? Она узнала рыжего. Ивина.

Да, он Ивин, Ивин! Что она всё – рыжий да рыжий!

Сестра наблюдала за её лицом. Кивнула понимающе:

– Кто знает. Потом ты поймёшь.

А что понять – ладно, потом так потом.

– Отец Савер хотел, чтобы ты осталась здесь. И лучше навсегда. Ты нуждаешься в защите. Разведясь, ты не станешь вновь девицей, покровительство опекунов потеряно, а нового, данного браком, ты лишишься. Если развода не будет, то постриг тоже избавит тебя от нежеланного брака. Понимаешь?

– Конечно, матушка… Но… – вскинулась она.

– Дослушай, – повысила голос мать Клеменс. – Я против того, чтобы ты осталась тут. Монастырь – не кладбище тайн. Он для жизни, которая тебе пока не подходит. Ты сама тайна. Разберись, что ты в себе прячешь, дорогая моя.

– Да… Матушка! – Мариса готова была расцеловать старую настоятельницу.

– Слушай дальше, и внимательно! – строго сказала та и даже погрозила пальцем. – В Гарратене есть женский монастырь, Обитель Синичек, находится сразу за Северными воротами. Я хорошо знакома с сестрой-ключницей, её зовут сестра Иларис. Сегодня же напишу ей о тебе. Обещай, что если с тобой случатся любые неприятности, ты пойдёшь туда и попросишь помощи. И если потребуется даже не помощь, а просто добрый совет, всё равно иди к сестре Иларис. Поняла? Обещаешь?

– Да, обязательно, – заверила Мариса. – Спасибо, матушка, я так и сделаю.

Сама подумала: в Гарратене с ней будет Ивин. И ни о каких неприятностях даже думать не хочется! Хотя, если… Сестра Иларис, ключница, Обитель Синичек.

– Тогда иди, дочь моя, занимайся своими делами, – отпустила её мать Клеменс.

Мариса сказала Крисс о завтрашнем обряде поздно вечером, когда ложились спать.

– Я буду желать тебе удачи, – пообещала та. – И просить за тебя Ясное Пламя.

– А сама так и не решилась написать королеве? А попросить настоятельницу? – осторожно спросила Мариса.

Казалось, мать Клеменс так добра и непременно поможет, почему Крисс сомневается?..

– Настоятельница ничего не сделает для меня, не поставив в известность отца. Таков устав в том, что касается послушниц, – грустно вздохнула Крисс. – Я почти решилась попросить её, правда. Но не стала. Если отец узнает, будет плохо. Если всё-таки напишу, могу я попросить тебя отправить письмо?

– Конечно! Только не откладывай, пиши! – обрадовалась Мариса.

– У меня нет даже мелочи, чтобы заплатить за почту.

– Не страшно, не беспокойся! Но на чём же писать?..

– Я уже нашла бумагу и чернила, взяла в канцелярии, – Крисс вскочила и откинула тюфяк на своей лежанке.

Она ответственно подошла к делу: несколько сложенных листов дорогой плотной бумаги завернула в дешёвую бумагу и спрятала в нишу между лежанкой и стеной, там же нашлось место флакончику с чернилами и перьям. Крисс села к лампе и принялась за письмо. Мариса закрыла глаза…

Не уснула, конечно. Крисс уже закончила и убрала за собой, спать почему-то не хотелось обеим. Мариса волновалась, хоть мать Клеменс и пообещала, что выпустит отсюда в любом случае. Так хотелось увидеть Ивина Монтери! И целоваться с ним – ну разве можно о таком мечтать в монастырской келье?

– Хочешь, расскажу тебе балладу? Знаю её наизусть. Мне она так нравится, только теперь сомневаюсь, всё ли вспомню. Хочется вспомнить. Она о любви, между прочим. Если останусь в монастыре… Тут нет таких книг.

– Расскажи, – Мариса устроилась удобнее.

И обрадовалась, когда подруга начала – она и сама знала наизусть эту балладу, много раз брала у отца Эвола эту книгу и читала вслух у печки зимними вечерами. Теперь слушала негромкий голос Крисс и улыбалась про себя – это было как привет из прежней жизни, как уверение, что всё получится.

Крисс замолчала, подумав, виновато призналась:

– Я забыла. Вот жалость! Могу дальше передать своими словами, ничего?

– Я продолжу, а ты слушай… – Мариса стала читать сама, уверенно, нараспев. Окончание баллады было таким красивым и волнующим…

Крисс только удивлённо вздохнула. Потом сказала, когда Мариса закончила:

– Ничего себе, пошутила надо мной! Ты точно жила у мельника?

– И не думала шутить. В доме мельника тоже можно читать книги, разве нет?

– Конечно, – кратко согласилась Крисс.

Полежав молча, она вдруг спросила:

– А что за ключ ты носишь на шее? Зачем?

– Память о маме. Единственная, другой нет. Доброй ночи, Крисс!

– Доброй ночи, – прошептала подруга. – Последний раз, да? Может, больше и не увидимся?

– Со временем узнаем, – отозвалась Мариса. – Если ты отсюда уйдёшь, то там, за воротами, мы уже не сможем звать друг друга по именам. А я вряд ли стану появляться поблизости от нашей королевы.

– Будем-будем, по именам, – возразила Крисс. – Мне кажется, что только так. После жизни здесь…