Ужасно-прекрасные лица

Глава 6. Четыре года назад

Я не могу в это поверить. Это кажется нереальным.

Такая невероятная мечта не может так легко сбыться.

Меня пригласили на одну из трёх главных ролей в новом музыкальном шоу для подростков "Сладкая каденция".

Что ещё лучше, моя партнёрша — не кто-то, а сама Кэндис Цай. Мы станем коллегами. Даже одногруппницами, если нас выдвинут на дебют, как поп-группу.

А лучше всего то, что мы cможем по-настоящему подружиться.

Я стану настоящей актрисой, как хотела мама, пойду по её стопам, пройду те же этапы. Мама была на седьмом небе от счастья, когда нам позвонил кастинг-директор. Впервые за долгое время мама кажется по-настоящему счастливой.

Она пребывает в таком состоянии блаженства, что наконец делает то, что откладывала годами — везёт нас в Сан-Диего к бабушке с дедушкой.

Два часа езды по трассе I-5, и мы останавливаемся перед маленьким голубым бунгало. Когда мы подходим к двери, я представляю себе, как пухленькая 5-летнюю версия мамы играет во дворе, рисует мелом на тротуаре, катается на роликах по подъездной дорожке. Я представляю её в 16 лет, только что снявшую брекеты, целующуюся с парнями в машинах на том месте, где мы только что припарковались. Я думаю о том, как она поругалась с родителями на следующий день после того, как ей исполнилось 18, и уехала в Лос-Анджелес в своём стареньком зелёном универсале, о котором до сих пор вспоминает с нежностью. Хотела бы я сказать этой девушке, что у неё всё получилось, что она преуспеет, несмотря ни на что, и что теперь мы вместе исполняем её мечты.

Дедушка и бабушка ниже ростом и хрупче, чем я их помнила.

— Здравствуйте, Ама[2], — вежливо приветствую их я, как дедушку и бабушку.

Ама сразу же переходит со мной на тайваньский диалект, слова произносятся слишком быстро, я ничего не разбираю и начинаю паниковать из-за необходимости собирать воедино всю дискуссию, развернувшуюся вокруг меня. Я едва понимаю по-китайски, чтобы поддерживать непринуждённую беседу; добавьте ещё тайваньский диалект — и можно с таким же успехом начать играть в шарады.

Ама надевает нам на ноги пластиковые домашние тапочки, Агонг ведёт нас в гостиную. Я тихо сижу на диване рядом с мамой и смотрю на тарелку с нарезанными фруктами на кофейном столике, которые никто не ест. Ама и Агонг говорят на сочетании тайваньского и китайского с редкими английскими словами, вставляя их, и я изо всех сил стараюсь не отставать от этой трёхъязычной конференции. Затем мама сообщает важную новость.

Я это понимаю, потому что бабушка и дедушка замолкают. Выражения их лиц не нуждаются в переводе.

— Ты собираешься стать актрисой? — спрашивает меня Ама по-английски, указывая на телевизор позади неё.

Я хочу ответить "да" по-тайваньски, но так нервничаю, что забываю даже самые простые слова и натянуто киваю.

— А как же школа? — спрашивает Ама.

— Мы что-нибудь придумаем, — отвечает мама.

— Ей нужно ходить в школу! Дети ходят в школу!

— Ей не обязательно ходить в школу, чтобы получить образование!

— Тебе не кажется, Шу Цзин, что она немного молода? — наконец вступает в разговор Агонг, но совсем не затем, чтобы поддержать маму.

— Ничему тебя жизнь не научила! — ругается Ама. — Ты собираешься позволить дочери совершить те же ошибки, что и ты!

— Она будет участвовать в большом шоу — большем, чем всё, что я когда-либо делала! — возражает мама.

— Она забеременеет, как ты! Или подсядет на наркоту! — уже кричит Ама.

— Почему ты столь одержима неудачей? Ты хотела, чтобы ничего не получилось у меня, а теперь того же хочешь и для Санди!

Они снова переходят на китайский, и я замолкаю. Не знаю, почему я думала, что всё пройдёт гладко. После жаркой перепалки мама встаёт с дивана.

— Уходим, — объявляет она.

— Что? — выпаливаю я. — Мы только приехали!

— Бери сумку, — она наклоняется к ручке своего чемодана, дёргает его за собой и поворачивается к двери. — Мы возвращаемся домой.

— Но!..

— Санди, не возражай.

Я перевожу взгляд с удаляющейся спины мамы на хмурые лица бабушки и дедушки. Они не делают ни малейшего движения, чтобы остановить её. Я извиняющимся тоном склоняю перед ними голову, а потом бросаюсь вслед за мамой. Входная дверь осталась открытой. Мама уже на полпути к машине.

Когда я засовываю пятки в кроссовки, сухая морщинистая рука хватает меня за запястье. Я поворачиваюсь. Агонг стоит позади меня в холле с виноватой улыбкой. Он вкладывает мне в руку белый конверт.

— Береги себя, — говорит он, убирая пальцы с моей руки.

Когда я сажусь на пассажирское сиденье, мама говорит мне только одно:

— Забудь всё, что ты тут услышала. Ты докажешь им, что они неправы.

Я чувствую всю тяжесть её ожиданий, которые она возлагает на мои плечи.

От этого я чувствую себя важной персоной. У меня появляется цель.

— Я постараюсь, мама, — обещаю я ей.

Когда мы останавливаемся на заправке, я заглядываю в конверт, который дал мне Агонг, пока мама ходит за сигаретами и кофе. Он полон 50-долларовых банкнот.

Теперь я понимаю, откуда мама этому научилась. Она использует материальные блага как выражение любви и заботы — покупает мне сумочки от "Шанель" вместо того, чтобы сказать, что гордится мной.

По словам мамы, как бы высоко по социальной лестнице она ни поднялась, в глазах бабушки и дедушки это всё равно ничего не значит. Работа в индустрии развлечений не пользуется уважением, а рожать ребёнка без мужа — позор. Я не совсем поверила ей, когда она сказала мне это раньше, но теперь лично столкнулась с этим жёстким неприятием. Мама не преувеличивала.

Я утешаю себя, просматривая на телефоне фанкамы своего последнего байаса — Чжин-Хвана У. Он дебютировал всего месяц назад, но за то время, которое мне потребовалось, чтобы досмотреть клип на его первый сингл, я порвала со всеми другими своими айдолами и поклялась в преданности этому прекрасному мальчику.

Голос Чжин-Хвана напевает мне в наушниках, и я мечтаю о том, чтобы он сидел рядом со мной вместо мамы, подмигивал из-за руля. Его улыбка отражает неуловимую грань между очарованием и высокомерием. Пусть прядь чёлки падает на левый глаз, когда он везёт нас по Тихоокеанскому побережью навстречу розовато-оранжевому закату.

Я встречаю свою вторую коллегу, Мину Пак, в первый день репетиций.

Этот опыт полностью противоположен моей встрече с Кэндис.

Мина мчится прямо ко мне, похожая на цветущий подсолнух. Это девушка с очаровательным каре и веснушчатым носиком, переполненная энтузиазмом и позитивом.

— Я так рада поработать с тобой, Санди! — восклицает она и обнимает меня так, словно мы были коллегами целую вечность.

Она напоминает мне бесстрашных героинь моих любимых дорам, которые могут подружиться с кем угодно и справиться с любой проблемой с помощью своего непринуждённого обаяния девочки из соседнего дома и улыбки с ямочками. Мине 16, и когда она узнаёт, что я почти на 2 года младше неё, она немедленно берёт на себя роль "онни" (старшей сестры) и обещает присматривать за мной на съёмочной площадке, уверяя меня, что я могу обратиться к ней за советом по любому поводу, вообще по любому.

— Это твоя первая крупная роль на телевидении? — спрашивает она.

Я смущённо киваю:

— Вряд ли роль пациентки без слов в "Бостонской больнице" считается.

— И у меня тоже! — говорит она без малейшего смущения. — Слышала, что продюсеры нашли Кэндис в Интернете?

— Кэндис здесь? — я немедленно поворачиваю голову, чтобы осмотреться.

— Она приехала первой! — кивает Мина.

Мои ладони начинают чесаться, и я потираю их о шорты. Должно быть, я выгляжу очень встревоженной, потому что Мина обнимает меня за плечи и крепко сжимает.

— Не нервничай, Кэндис очень милая!

Я не поправляю её, говоря, что мы с Кэндис, на самом деле, уже встречались.

Когда мы вместе входим в комнату для инструктажей, Кэндис сидит за столом и разговаривает со съёмочной группой.

Сегодня на ней очки и белый сарафан с петельками, волосы заплетены в свободную косу, падающую на изгиб плеча цвета слоновой кости. Я почти уверена, что она всего на год или около того старше меня, но в её образе есть такая утончённость, что моя футболка с цветочным принтом и джинсовые шорты кажутся чем-то из весеннего каталога детской одежды. Окружённая съёмочной группой, Кэндис непринуждённо болтает и смеётся — та Кэндис, которую я знаю по её видео.

Мина подтаскивает меня и усаживает на стул рядом с Кэндис.

— Кэндис, это Санди, наш третий мушкетёр! — представляет меня Мина, пребывая в блаженном неведении.

Когда Кэндис поворачивается к нам, я неуверенно машу ей рукой. Она улыбается мне, и меня снова охватывает тот же жгучий приступ восхищения, как тогда в туалете.

— Приятно познакомиться, — приветливо говорит Кэндис. — Я так рада, что мы будем работать вместе.

Конечно. Конечно, она меня не помнит. Я заставляю себя улыбнуться.

— Я не могу поверить, что это всё реально! — вмешивается Мина.

— Привет, воссоединение и мировое турне! — громко заявляю я, пытаясь скрыть своё маленькое огорчение за несносностью.

Мы прочитали первый сценарий, и всё прошло отлично. Шоураннер хлопает в ладоши, продюсеры нас хвалят, а мама выглядит чрезвычайно довольной, когда забирает меня домой. Было невероятно легко войти в роль; Мина и Кэндис уже чувствовали себя старшими сёстрами, которых у меня никогда не было. Это был по-настоящему вдохновляющий момент — наше новообразованное трио вместе отправилось в путешествие, которое изменит нам жизнь.

За тем исключением, что похожий на фильм учебный сценарий, завершающийся полным превращением в поп-звезду, о чём я так долго мечтала, не сбывается.

Когда начинаются репетиции, я ошеломлена всеми репликами, которые мне нужно запомнить, отметками, которые я должна заслужить, хореографией, которую я должна выучить, надеждами и мечтами, исполнения которых ожидает от меня мама.

Я получала всю информацию об этом шоу от матери, но оказалось, что в нём будет гораздо больше танцев, чем она говорила. Моя героиня — чирлидерша, и от меня ожидают, что я научусь их движениям. Я уверена в своём пении и чувствую себя комфортно перед камерой, но единственный танцевальный опыт, который у меня есть, — это полтора года джаза и чечётки, когда мне было 5 лет.

Физические нагрузки изнуряют, а график обучения кажется невероятно крутым. Кэндис и Мина танцуют легко и грациозно, а я изо всех сил стараюсь на каждом занятии координировать движения ног с руками.

— Ты слишком много волнуешься, Солнышко. Помни: дыши глубже и расслабь конечности, — напоминает мне наш инструктор по танцам. — Посмотри, как танцует Кэндис.

Естественно, все очарованы Кэндис, осыпая её похвалами и восторженными отзывами, такими как: "Вот как должна выглядеть будущая суперзвезда".

Мина оказывает мне постоянную моральную поддержку, но Кэндис улыбается всё меньше и меньше. В её глазах появляется раздражение, когда она смотрит, как я спотыкаюсь. Когда мама приходит на репетицию, у неё такое же выражение лица — губы сжаты в тонкую линию, — и я в ужасе от того, что она будет разочарована тем, что видит.

До начала съёмок остаётся 2 дня, а я по-прежнему путаюсь в танцевальных связках.

— Блин! — невольно восклицаю я, когда поворачиваю не в ту сторону и чуть не сталкиваюсь с Миной. — Прости, можно попробовать ещё раз...

Кэндис подходит к стереосистеме и выключает музыку. Студия внезапно погружается в тишину, если не считать нашего хриплого дыхания и мерных шагов Кэндис. Она подходит ко мне, пот струится по её лицу, глаза остры, как скальпель.

— В понедельник начало съёмок, а ты продолжаешь гнать лажу? Если не выучишь свою роль за оставшиеся 48 часов, то не знаю, что мы будем делать.

Она не отводит меня в сторону, чтобы сказать мне это. Она громко заявляет об этом в присутствии хореографа, музыкального руководителям и всех ассистентов постановщика. Её голос язвителен, в нём нет обычной теплоты. Моё лицо горит, руки немеют. Я никогда не видела Кэндис такой уставшей и не могу придумать ни одного ответа, который не включал бы глупую шутку или пресмыкательство.

Мина встаёт между мной и Кэндис, её добродушная улыбка служит обезоруживающим барьером:

— Да ладно, Кэнди, не гони! Мы все очень устали; наверное, нам просто нужно немного отдохнуть!

Кэнди снова бросает на меня взгляд. Она открывает рот, и я немедленно отворачиваюсь, не желая слышать очередную грубость, и выбегаю из танцевальной студии. Я бегу прямо по коридору и через заднюю дверь здания на тёмную парковку. Луна висит высоко в безоблачном ночном небе. Мы тренируемся с 9:00 утра. Я падаю на задницу прямо на тротуар.

Меня трясёт — то ли от унижения, то ли от усталости.

Или, может быть, от страха.

Было что-то неприятно холодное в том, как Кэндис смотрела на меня. Как будто я был препятствием, которое нужно убрать с её пути.

Я складываю руки на коленях и опускаю голову. Мне хотелось добиться одобрения и дружбы Кэндис почти так же сильно, как преуспеть в шоу. И я, возможно, просто упустила свой шанс во всём.

Двери здания позади меня открываются с громким треском, сопровождаемым звуком тихих шагов. Кто-то идёт ко мне. Наверное, это Мина или наш инструктор по танцам. Но когда я поднимаю голову, Кэндис наклоняется и садится рядом со мной.

Какое-то время она ничего не говорит, и я тоже. Мы тихо сидим под флуоресцентным гулом огней парковки, наблюдая за проносящимися мимо машинами.

— Я не хотела срываться на тебе, — наконец говорит Кэндис. — Прости.

Она действительно выглядит виноватой, но я всё равно чувствую себя растоптанным мусором.

— Если не хотите, чтобы я снималась с вами в шоу, можете просто сказать режиссёру.

Она резко поворачивает ко мне голову:

— Нет, мне этого не надо.

— Ты суперзвезда. Если скажешь что-то вроде "не знаю, что нам делать", меня без проблем заменят.

— Никаких замен не будет.

— Хотя, может, ты и права, — я снова опускаю голову на колени. — Может быть, я просто не подхожу для этого шоу.

— Неправда, — твёрдо заявляет она. — Из всех, кто проходил прослушивание, выбрали тебя. Я хочу помочь тебе преодолеть это препятствие. Скажи мне, как мне тебе помочь.

— Я не знаю, — я в отчаянии мотаю головой. — Я не знаю, почему я продолжаю ошибаться.

— Хочешь поговорить об этом?

Не хочу.

Но в конце концов я рассказываю ей всё.

О сокрушительном давлении со стороны матери, о том, как та непоколебимо верит, что я стану новой звездой, а бабушка и дедушка активно надеются, что я потерплю неудачу и сгорю. Я рассказываю ей о своей тайной надежде, что отец каким-то образом увидит меня в этом безумно успешном телешоу, и сожалею, что его нет в моей жизни, что он никогда не пытался связаться со мной, ни разу.

— Наверное, я просто очень боюсь, что подведу маму, — признаюсь я.

— Понимаю, — говорит Кэндис. — Моя семья тоже многого от меня ожидает. А я лишь хочу, чтобы они гордились мной.

В её глазах тихая печаль, и у меня грудь сжимается. Она первый раз упоминает что-либо о себе.

И я понимаю, что когда мы с Миной радостно болтали о наших любимых К-поп айдолах, дорамах и сёдзё манге, Кэндис всегда стояла в сторонке, редко участвуя в разговоре. Сейчас я чувствую себя ужасно из-за того, что не приложила больше усилий, чтобы привлечь её. Я была так напугана ею, что попала в ловушку, предположив, что её розовая онлайн-персона была точным отражением того, кто она есть на самом деле.

— Как ты справляешься с таким давлением? — спрашиваю я.

— Плачу в туалетах, — отвечает она с невозмутимым лицом.

Из меня вырывается взрыв удивлённого смеха:

— Значит, ты всё помнишь, просто тебе было слишком стыдно признаться в этом! Ты хитрая, Кэндис Цай; я тебя раскусила.

Она пожимает плечами, словно отвергая моё обвинение, но уголки её губ изгибаются в сдерживаемой улыбке.

Я тыкаю пальцем ей в плечо:

— Знаешь, я писала тебе, но ты так и не ответила.

— Вообще-то я не читаю сообщений, — объясняет она. — Что там было написано?

Я открываю рот, затем закрываю его.

— Ничего особенного, — мимо нас проносится ещё одна машина, и я смотрю вниз, отворачиваясь от яркого света фар. — Надеюсь, водилу оштрафуют.

— Так и будет, — говорит Кэндис с той непринуждённой уверенностью, которую я надеюсь когда-нибудь обрести. — Давай, — она встаёт. — Я буду тренировать тебя все выходные, если понадобится. В понедельник нам на съёмки, — она протягивает мне ладонь. — Будем вместе?

Я хватаю её за руку, и Кэндис поднимает меня с тротуара, вытаскивая из тёмной спирали беспокойства и неуверенности в себе.

— Вместе, — улыбаюсь я.