Ужасно-прекрасные лица

Глава 20. Два с половиной года назад

Безусловно, быть знаменитостью классно ещё и потому, что получаешь приглашения на вечеринки других знаменитостей.

Мы на вечеринке по случаю 16-летия такой же звезды Авы Кван в ночном клубе, который она арендовала по этому случаю, и хотя большинство завсегдатаев вечеринок выглядит примерно нашего возраста, в этом девственном дайкири, который я потягиваю, определённо присутствует ром, пряный и сиропообразный, обжигающий горло горячими шлейфами.

Музыка достаточно громкая, чтобы её можно было почувствовать, звуковое торнадо сотрясает внутренности, как маниакальный хрип. Наверху вспыхивает светомузыка и лазеры, выбрасывая потоки неона. Волны людей прыгают и танцуют, а ди-джей на сцене размахивает кулаком и манипулирует головокружительным треком. Я была на множестве концертов, но сейчас первый раз сижу в настоящем клубе для взрослых, даже если технически это вечеринка по случаю дня рождения другого подростка. Бурлящая энергия подобна зажжённой динамитной шашке, пылающей в груди, угрожая разорвать меня на куски в любую минуту.

Кэнди сидит рядом со мной в баре со стаканом в руке, мерцающие нити её серёжек скользят по плечу при каждом повороте головы. Она скрещивает ноги, вырез юбки опасно открывает бёдра. Она наклоняется поближе, чтобы что-то сказать сквозь рёв вечеринки, тёмные дымчатые глаза томно моргают, и все остальные яркие, волнующие вещи, происходящие вокруг нас, перестают привлекать моё внимание.

Некоторое время назад мы потеряли Мину из виду, когда солист инди-группы, которому на вид на добрых 10 лет больше нашего, сбежал с ней на танцпол. В глубине души я понимаю, что нам, вероятно, следует пойти и найти Мину, но не могу сосредоточиться ни на чём, кроме ослепительной улыбки Кэнди за ободком её бокала, такой лёгкой и раскованной, как будто она наконец-то освободилась от всех давящих на неё ожиданий. Мы делаем большие глотки наших разноцветных напитков, затем обмениваемся бокалами, чтобы попробовать коктейли друг у друга. Кэнди снова пытается мне что-то сказать, её обнажённая рука скользит по моей.

— Что? — кричу я в ответ.

Она указывает на толпу позади себя, а потом хватает меня за руку и стаскивает с барного стула, оставив наши напитки. Мы протискиваемся сквозь скопление потных тел, пока не оказываемся в центре всего этого. Музыка непреодолимым давлением давит на череп, сотрясает грудь, от неё звенит в ушах. Вместе мы свободно падаем в ритм, позволяя волне шума увлечь нас за собой, смеясь и крича вместе с толпой.

В перерывах между вспышками светомузыки к Кэнди сзади подкрадывается мальчик. К моему шоку, вместо того чтобы оттолкнуть его, Кэнди позволяет ему положить руки себе на бёдра и потанцевать.

Внезапно я понятия не имею, что делать. Я прекращаю танцевать, замираю неподвижно, в то время как вокруг меня продолжают вздыматься стены из плоти. Мальчик утыкается лицом в изгиб шеи Кэнди, и она откидывает голову назад, её глаза томно закрываются.

Моё лицо горит. Я не уверена, шокирована ли я, смущена, расстроена, или мозг просто перегрелся от танцев и алкоголя и того, что заживо поджаривается в этой человеческой печи. Ладонь парня на бедре Кэнди начинает перемещаться, смело подбираясь к подолу её юбки. Во мне вспыхивает вулканическая ярость. Я протягиваю руку и оттаскиваю Кэнди от него.

— Убери от неё руки! — я пытаюсь перекричать грохочущую музыку.

— Какого хрена? Мы просто танцуем! — кричит он в ответ.

— Ты пытался засунуть ей руку под юбку, грёбаный ублюдок! — я толкаю его достаточно сильно, чтобы он потерял равновесие и врезался в человека позади себя.

— Все в порядке! Санни, Солнышко, — Кэнди тянет меня обратно за локоть. — Я в порядке, у меня всё под контролем.

Она снова подходит к мальчику и на этот раз наклоняется, чтобы сказать что-то ему на ухо. Когда Кэнди отступает назад, мальчик начинает танцевать с ещё большим энтузиазмом, его тело дико двигается, как у марионетки, которую дёргает музыка.

— Что ты ему сказала? — спрашиваю я.

— Я велела ему танцевать так сильно, как он только может, и не останавливаться в течение следующих трёх часов, — смеётся Кэнди, как будто просто над кем-то пошутила.

Я таращусь на неё, разинув рот, но прежде чем успеваю попросить о возможной отмене своего приказа, она подходит ко мне вплотную и обнимает меня руками за шею:

— Видишь? Всё под контролем.

Кэнди наклоняется, пока наши лбы не соприкасаются, её длинные ресницы задевают мне чёлку при каждом моргании.

— Я никогда не видела, чтобы ты так огрызалась на кого-то, — отмечает она. Пауза, а потом она улыбается и добавляет: — Ревнуешь?

— Я… что?! — вскрикиваю я, ощетинившись от смущения. — Мне просто не хотелось, чтобы тебя лапали!

Кэнди снова смеётся, и тогда я понимаю, что она, вероятно, уже хорошо напилась.

— Если хочешь потереться с первым попавшемся парнем, давай придумаем какой-то сигнал, кодовое слово, или что-то в этом роде, — говорю я ей.

Читать ей нотации вряд ли возымеет действие, когда она возвышается надо мной. На этих дурацких шпильках она стала чертовски высокой.

Она наклоняется к моей щеке и прижимается губами к моему уху:

— Если я когда-нибудь снова попаду в неприятности, ты ведь придёшь мне на помощь, верно?

От каждого её вздоха по телу пробегает электрическая искра.

— Кстати, о неприятностях, может, нам пойти поискать Мину? — я пытаюсь собраться с мыслями, которые, кажется, растаяли, превратившись в душную кашицу. — Давай убедимся, что с ней всё в порядке?

— Пусть сначала эта песня закончится, — говорит Кэнди. — А теперь заткнись и потанцуй со мной.

Кэнди кладёт мне руки на шею.

Мои руки скользят по её талии.

Она начинает двигаться напротив меня, сначала медленно, несмотря на стремительный ритм музыки. Толпа обрушивается на нас, и Кэнди прижимается ко мне всем телом. Наши бёдра покачиваются, соприкасаясь. Её руки начинают блуждать, обвивая мой затылок, поглаживая лопатки, скользя вниз по бокам, и жар поднимается так быстро, что мне кажется, что голова вот-вот воспламенится.

Я понимаю, что её слова, сказанные раньше, были правдой.

Я не хочу, чтобы Кэнди танцевала с кем-то ещё.

Не хочу, чтобы она вот так прикасалась к кому-нибудь ещё.

Я хочу...

Пальцы Кэнди нащупывают мои. Она сцепляет наши руки, поднимает их вверх, навстречу перекрещивающимся потокам света, каскадом ниспадающим с потолка. Мы танцуем до тех пор, пока ноги не превращаются в желе, пока мы едва можем держаться на ногах, прижавшись друг к другу, чтобы не упасть.

Я не знаю, который час, когда нас высаживают у моего дома. Охранник бросает на нас слегка встревоженный взгляд — мы бредём по вестибюлю босиком, держа туфли в руках, с потёкшим от пота макияжем, маниакально смеясь ни над чем и над всем. Мина повисла между мной и Кэнди, одной рукой обнимая меня за плечи, а другой — Кэнди. Она перестаёт смеяться вместе с нами и теряет сознание, пока мы поднимаемся на лифте с первого этажа в пентхаус.

Мамы нет дома, вероятно, она на другой голливудской вечеринке, усердно ищет своего следующего "бывшего". Мы с Кэнди проводим Мину через холл и гостиную в мою комнату, укладываем её на кучу мягких подушек на полу, а потом вместе падаем на кровать, безуспешно пытаясь вести себя тихо.

— Тс-с, тс-с! — Кэнди закрывает мне рот рукой. — Не надо будить Мину!

— Сама ты "тс-с"! — смеюсь я в тёплую ладонь Кэнди.

Это забавно, потому что у нас обеих сорвался голос от криков за ночь, и мы едва можем произносить что-то громче хриплого шёпота. Кажется, мы не можем перестать смеяться, наши плечи трясутся от усилий сдержаться. Постепенно мы спускаемся с высоты, смех переходит сначала в хихиканье, а потом в глубокие, спокойные вздохи.

— Иногда мне кажется, что всё это просто сон, — говорю я в темноту. — Как будто я завтра проснусь и снова просто стану никем.

— Мы станем такими знаменитыми, что ты никогда не будешь никем, — говорит Кэнди. — После концертного тура по стране мы отправимся в мировой тур. Мы будем везде. Мы завоюем весь мир.

— От этого ты будешь счастлива? — шепчу я.

— Я счастлива, когда я с тобой, — шепчет она в ответ.

Мы больше не в переполненном клубе. Какой бы эффект ни оказало на меня полстакана дайкири, он наверняка прошёл. Воздух в комнате прохладный, а на мне крошечное коктейльное платье, под которым большая часть кожи открыта, но я вся горю — сильнее, чем раньше. Жар поднимается по шее, обжигая щёки. Я снова смотрю на губы Кэнди, желая протянуть руку и провести большим пальцем по её пухлой нижней губе. Я хочу прижать руку к её сердцу и почувствовать, бьётся ли оно так же быстро, как у меня.

Она до боли красива.

Рука Кэнди ползёт по простыням, дотягиваясь до моего лица. Я таю в её прикосновениях, её пальцы путешествуют по моей челюсти вниз к подбородку.

Она приподнимает мне лицо, наклоняется и прикасается своими губами к моим.

Огромные, дикие чувства вспыхивают во мне. Прежде чем я успеваю распознать хоть одно из них, я уже целую её в ответ. Её рука обвивается вокруг моей талии, притягивая наши тела друг к другу, пальцы на моем лице зарываются в волосы. Такое чувство, что меня сбрасывают с огромной высоты, я падаю к ней, неизбежная гравитация, всё быстрее и быстрее...

Лежащая на полу Мина внезапно издаёт низкий стон и садится.

Мы резко отстраняемся друг от друга, хватая ртом воздух.

— Мне что-то нехорошо... — ворчит Мина.

Мы обе поворачиваемся к Мине, не совсем понимая, что она видела, а чего нет. Плечи Мины вздрагивают. Её лицо болезненно искажается. Она зажимает рот рукой и изо всех сил пытается подняться, и мне требуется больше времени, чем следовало бы, чтобы осознать, что ей плохо.

— О, чёрт! Держись, Минни!

Мы с Кэнди выскакиваем из постели и едва успеваем оттащить Мину через коридор в туалет. В ту секунду, когда я поднимаю крышку, Мина падает на колени и выплёскивает свои кишки в унитаз.

Остаток ночи мы по очереди растираем Мине спину на холодном кафельном полу, ни одна из нас не вспоминает, чем мы занимались до того, как Мина так некстати нас прервала.

Мы не говорим о поцелуе ни на следующий день, ни ещё через день.

Выходные приходят и уходят без единого звонка или сообщения от Кэнди.

Когда мы возвращаемся в студию на следующей неделе, Кэнди находится в своём обычном рабочем режиме. Она профессиональна и сосредоточена. Рядом со мной она ведёт себя так же, но каждый раз, когда наши взгляды встречаются слишком надолго, она первой отводит взгляд. После недели, в течение которой мы обе избегали этого, тревожные вопросы вторгаются в мои мысли.

Что чувствует Кэнди?

Она расстроена?

Не сожалеет ли она о произошедшем?

Поцелуй случайно не был пьяной галлюцинацией?

Каждый раз, когда я хочу затронуть эту тему, то теряю самообладание. В моменты неопределённости я обращаюсь к Кэнди за советом. Кэнди всегда требуется время, чтобы тщательно обдумать свои мысли, прежде чем их высказать. Именно этим я и занимаюсь. Я не настаиваю. Я даю ей время. Я следую её примеру и не говорю ни слова, хотя только об этом и думаю.

Всю неделю я едва могу сосредоточиться на работе или на репетициях нашего тура. Когда мы с Кэнди снимаемся вместе в какой-нибудь сцене, приходится всеми силами отгонять воспоминания о том, как я прижималась к ней, о затяжном ощущении её пальцев в своих волосах, о том единственном лёгком вздохе, сорвавшемся с её губ, прежде чем мягкий жар её губ накрыл меня.

Мне это не приснилось. Всё определённо было наяву.

Я хочу, чтобы это случилось снова.

Но Кэнди по-прежнему не готова это обсуждать, и поэтому я продолжаю хранить молчание. Наконец, спустя ещё два мучительных дня, Кэнди подходит ко мне.

— Солнышко, мы можем поговорить?

В её глазах застыло спокойствие, которое выводит меня из себя.

— Да, конечно, — киваю я.

Я так долго ждала этого разговора, но теперь, когда момент настал, я чувствую лишь панику и непреодолимое желание броситься наутёк.

Мы находим маленькую незанятую боковую комнату, и Кэнди закрывает за нами дверь. Она указывает на стулья, но я напряжённо стою, не в силах заставить себя сесть.

— Я хочу извиниться, — начинает она. — Я много размышляла, и о некоторых вещах, как мне кажется, нужно сообщить тебе.

— Понятно, — говорю я, моргая.

Паника в груди начинает сжиматься.

— Нам не следовало столько пить, нужно было остановиться. Мне жаль, что я подвела тебя.

Паника заостряется, превращаясь в копьё, проникающее внутрь.

— Мне не следовало... — она делает паузу, чтобы собраться с мыслями. — Наверное, от выпивки мы слегка слетели с катушек.

Острие проникает до конца и начинает закручиваться. Это больно. Это действительно больно.

— Я кое-чего не рассказывала тебе о благословениях девы, — слово "благословения" звучит зловеще, совсем не похоже на ту романтическую историю, которой она делилась с нами раньше. — Её дары могут очаровывать и привлекать других. Иногда это влечение может перерасти в опасное помешательство, навязчивую идею...

Шок на моём лице от того, что она отнесла меня к той же категории, что и того сбрендившего поклонника, пытавшегося её убить, должно быть, помешал ей закончить фразу.

Неужели она так обо мне думает?

Неужели я похожа на того ненормального поклонника — просто безмозглая, загипнотизированная фанатка?

Неужели она считает, что чувства, которые я испытываю к ней, неискренни?

— Будет лучше, если мы не будем переходить черту, — заключает она с чувством завершённости. — Наша карьера только начинается. Это не стоит риска, понимаешь?

Я не понимаю.

Не понимаю, как она может быть такой невозмутимой, когда сталкивает меня спиной со скалы. Не понимаю, как она может думать, что всё это обман, что меня просто притягивала какая-то сверхъестественная сила, когда она прямо там, со мной, чувствовала то же самое.

Не так ли?

Её голос звучит так уверенно. Она приняла решение. Кэнди умнее меня, более зрелая. Она тщательно обдумывает ситуации, а я обычно просто иду напролом. Если она думает, что испытывать чувства друг к другу — это переходить черту, то так оно и есть. Если она обеспокоена тем, что это повлияет на наши карьеры, то, вероятно, так и будет. Если она считает, что случившееся было ошибкой, значит так оно и было.

— Я... — я не могу придумать, что сказать в свою защиту. — Ну, наверное…

— Мне жаль, Солнышко, — снова извиняется она. — Не хочу, чтобы ты чувствовала, будто что-то изменилось, — с каждым словом её голос звучит все дальше. — Ты по-прежнему мне дорога.

Видимо, недостаточно дорога.

Сколько бы я ни работала, как бы сильно ни старалась, этого недостаточно. Почему меня всегда недостаточно?

Ты в безопасности. Я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

Я слепо ей поверила. Я не понимала, что обещание не действует, если вред исходит от самой Кэнди. Когда мы вместе выходим из комнаты и в тишине возвращаемся на съёмочную площадку, обида поглощается бездной оцепенения.

Боль прошла.

Я ничего не чувствую.

Я и сама ничто.