Я прячусь в задней комнате похоронного бюро перед траурной церемонией, уставившись на записки — текст краткой надгробной речи, которую я согласилась произнести. Я перечитываю нацарапанные заметки в десятый раз. Они полное дерьмо. Каждое слово бессмысленно, каждое пережитое воспоминание банально.
Как я вообще могу выйти и посмотреть в глаза её родителям — в эти пустые, запавшие ямы невообразимой печали?
Я не имею права сочувствовать им в горе.
Мне снова трудно встать с постели. Когда я пытаюсь заснуть, мне снятся кошмары. Перекошенное лицо Мины, смотрящей на меня с перил балкона. "Помоги мне", — умоляет она. Я мчусь к ней, но чем сильнее тяну её к себе, тем сильнее она отталкивается, а потом падает. У меня никак не получается её поймать.
Я не могу прожить ни минуты, ни секунды, не прокручивая в голове череду событий, которые привели Мину туда, на балкон. Под каким углом бы я ни смотрела на это, как бы ни отматывала назад, препарировала, анализировала, каждый раз я прихожу к одному и тому же выводу.
Во всём виновата только я. Всё произошло из-за меня.
Если бы я не делала то, что делала — ради себя, ради своей отчаянной потребности быть желанной и получать чьё-то одобрение, — Мина по-прежнему была бы здесь.
Кэнди всего лишь пыталась исправить то, что я устроила.
— Мы опубликуем заявления с требованием оставить вас обеих в покое, — говорит нам мисс Тао.
СМИ, как всегда, плюют на всё и бомбардируют наше агентство просьбами о комментариях.
Потрясённые и скорбящие фанаты наводняют наши социальные сети, а телефон без конца пищит от уведомлений, пока я полностью не вырубаю его и не убираю в ящик стола. Если Кэнди и пыталась связаться со мной, я не получила её сообщений. Я снова погружаюсь в ту темноту, прячусь в своей комнате, в своей постели, от мира, который просто не перестаёт отбирать всё, что мне дорого.
Мама впервые за много лет берёт отпуск на работе и изо всех сил старается быть матерью. Она готовит мне суп и приносит его в постель.
— Ты должна что-нибудь поесть, — настаивает она. — Ты сегодня ничего не ела.
Я не могу есть. Всё, что я кладу в рот, попадает в унитаз. Твёрдые вещества, жидкости — ничего не остаётся в желудке.
— Я не знаю, чем тебе помочь, — всего через несколько дней признаёт поражение мама.
Но по ночам, когда меня мучают кошмары, она садится на мои промокшие от пота простыни и проводит рукой по моим спутанным волосам, тихо напевая в темноте тайваньские народные песни. Она не пела мне так с тех пор, как мне было пять.
Я не смогла отказать родителям Мины, когда те попросили меня сказать несколько слов на похоронах. Но теперь, сидя здесь, я не знаю, как мне это сделать, как мне стоять там перед всеми её близкими, мне, виновнице, которая забрала у них Мину.
Я этого не выдержу.
Раздаётся тихий стук в дверь, я поднимаю взгляд от заметок. Кэнди стоит в дверях в мрачном чёрном платье, чёрных колготках, чёрных туфлях на каблуках, с сухими глазами и спокойная.
— Пора, — говорит она.
Взгляд снова опускается к записям. Я мотаю головой:
— Не хочу туда идти.
— Надо. Её семье нужна наша поддержка.
— Мы — последние, кому следовало бы подниматься туда и произносить речь.
Шаги Кэнди по ковру затихают, она подходит ко мне:
— Что бы ни случилось, важно, чтобы мы...
— Она доверяла тебе. Мы доверяли тебе.
Бездонный гнев и отвращение, которые я навлекла на себя, рикошетят, меняют направление и со всей силой обрушиваются на Кэнди. Её попытки поддержать меня имеют противоположный эффект, разжигая порочные эмоции, с которыми я не знаю, что делать, кроме как выплеснуть на неё.
— Как ты можешь стоять тут и читать мне нотации, когда это и твоя вина тоже? Мина лежит там в гробу! Она никогда не вернётся! Ты хоть немного осознаёшь свою вину?!
Эта боль слишком сильна для меня, чтобы нести её в одиночку. Но Кэнди полностью отрезана, отстранена от всего происходящего и будто просто наблюдает со стороны, как я разваливаюсь на части.
Несмотря на мою ярость, выражение её лица остаётся неизменным.
— Продолжай — обвиняй меня, ненавидь меня, — говорит она. — Но сейчас нужно отложить всё это в сторону, пойти туда и поддержать её семью.
Кэнди тянется к моей руке, но я отстраняюсь от неё. Слёзы капают с моего лица на бумагу для заметок, размазывая слова мокрыми кляксами.
— Почему ты не спасла её? — всхлипываю я.
Кэнди не отвечает мне. Она молча стоит, пока я плачу. Я не могу пошевелиться. Не могу заставить себя встать со стула. Теперь всё изменилось. Санни и Кэнди из прошлого ушли. Скоро они присоединятся к Мине, и лягут вместе с ней в землю.
Кто такие Санни и Кэнди, которых Мина оставила позади?
Что с нами будет?
— Ты идёшь? — спрашивает Кэнди.
Я хочу, чтобы она протянула руку и помогла мне выбраться из этого. Я не могу сделать этого сама. Но она мне не поможет. Я уже оттолкнула её. Ещё через несколько мгновений её молчания и моего тихого сопения она поворачивается, её мягкие шаги уносят её всё дальше и дальше, пока она не исчезает совсем.