Я открываю глаза и не вижу ничего, кроме зелени.
Куда ни кинь взгляд, всюду растут деревья.
Мы не в комнате. Мы в лесу.
Тот самый мечтательный, эфемерный лес, в который однажды привела нас Кэнди.
Кэнди стоит рядом со мной. Я с облегчением зову её, но, как и в прошлый раз, губы только тихо открываются и закрываются. Кэнди указывает вперёд, и я смотрю в том направлении. Среди деревьев спиной к нам стоит девушка. Края её юбки колышутся, короткие волосы колышутся на затылке, словно подхваченные ветерком, хотя воздух вокруг меня стоит и я не чувствую ветра.
Мина! Губы произносят её имя.
Мина оборачивается и смотрит через плечо. Черты её лица не искажены — это её лицо, её настоящее лицо. Её конечности не вывернуты и не сломаны. Мина снова цела, и она здесь, с нами, как будто никогда и не уходила.
Мы с Кэнди кричим ей, но ничего не происходит, наши голоса прерываются, наши рты напрягаются в отчаянном усилии издать звук. Мина отворачивается от нас и уходит под деревья.
Мы бросаемся за ней.
Мы пробираемся через густой лес и натыкаемся на знакомую деревню. Мина идёт в сторону хижин, и мы следуем за ней через ворота.
Улицы запружены людьми, и толпа подталкивает нас к возвышению в центре города. На вершине его небесная дева окружена кругом учениц. На женщинах ритуальные маски, и я замечаю, что дизайн масок не сильно изменился за сотни лет, прошедших с тех пор, как перед нами разыгралась предыдущая сцена.
Мы наблюдаем, как круг учениц раскачивается и подпрыгивает. На этот раз я узнаю танцевальные па. Теперь я знаю их очень хорошо, эти движения въелись в меня до мозга костей.
Дева размахивает кинжалом и продолжает отрезать прядь своих волос.
— Дева любила свою семью. Она отдавала себя свободно, добровольно, — раздаётся голос Мины рядом с нами. — Если бы они попросили её об этом, она бы сделала для них всё.
Внезапно из толпы вырывается мужчина и начинает подниматься на помост. Он тянется к деве, хватая её за мантию. За ним следует ещё один, и в толпе царит хаос, по мере того как всё больше и больше людей устремляются вперёд. Ученицы девы образуют вокруг неё защитный круг и доблестно удерживают толпу на расстоянии.
— Жители деревни стали жадными, — Мина поворачивается и уходит от суматохи. Я бросаю последний взгляд через плечо и следую за ней. — Они были убеждены, что её божественное тело способно излечивать болезни, даровать способности, гарантировать богатство и что в нём хранится ключ к вечной молодости. Они верили, что в её коже, волосах, зубах и даже ногтях заключена сила. Они хотели брать, а не ждать, пока дева позаботится о них.
Тропинка, по которой мы идём, петляет между хижинами и выходит через задние ворота деревни.
Мы продолжаем идти, пока не натыкаемся на утёс.
— В конце концов дева решает вернуться на небеса, — говорит Мина.
Дева стоит на краю обрыва. Её муж перед ней на коленях. Он плачет, цепляясь за её платье. Она наклоняется и поднимает его на ноги. Она вытирает слёзы с его лица и целует в щёку. Затем она поворачивается. Она широко раскидывает руки, ветер поднимает длинные рукава её белого халата, распуская их позади неё.
Она делает шаг к уступу.
Муж бросается вперёд, хватает её, прижимает к земле.
Большая толпа жителей деревни, собравшаяся позади него, бросается к ним. Все они плачут, причитают. Жители деревни толпятся вокруг неё, хватают её за волосы, рвут на ней одежду, не давая подняться в небо.
Мы с Кэнди бессильны остановить насилие и можем только наблюдать, как жители деревни хватают деву и уносят в лес.
Мы бежим за ними обратно сквозь деревья, пока не натыкаемся на хижину, спрятанную в самой тёмной части леса.
В хижине есть деревянная дверь, разрисованная символами.
Меня охватывает глубокий страх.
Из-за деревьев выходит длинная процессия. Дюжина учениц в масках, одетых в безупречно белые одежды. Когда женщины направляются к хижине, мы трое идём в ногу с ними, присоединяясь к очереди. Старшая ученица, стоящая впереди, открывает дверь, и мы входим.
Первым до меня доходит запах. Гнилостный и резкий, запах гнили и разложения. Бумажки с талисманами развешаны по стене и потолку. В хижине нет ничего, кроме деревянной кровати-помоста.
На кровати лежит истощённая женщина. Её руки и ноги прикованы цепями к помосту. Её халат свободно свисает с плеч, лицо закрыто маской.
Это дева.
— Они не позволили ей уйти, — голос Мины тихим эхом разносится в жарком, прогорклом помещении. — Они были в ужасе, что если она вернётся в небесное царство, то заберёт свои дары с собой.
Ученицы окружают её кровать. Они опускаются на руки и колени в явном поклонении, но я вижу ужасающую правду.
Она — их божество, а также их пленница.
Помост — это алтарь поклонения, а также клетка.
Старшая ученица опускается на колени перед девой. Она опускает руку в терракотовую банку, стоящую на деревянном помосте, и зачерпывает пригоршнями коричневато-красную грязь. Медленно, благоговейно она наносит грязь на участок бледной кожи на бедре девы.
По всей хижине ученицы поют, их голоса поднимаются и опускаются в унисон. Старшая ученица вытаскивает кинжал. У меня скручивает всё внутри.
Я точно знаю, что должно произойти дальше.
Кинжал ученицы вонзается в ногу девы, разрезая грязь по краю, точно так же, как нож мисс Тао вонзился в Кэнди. Тело девы бьётся. Из-под её маски доносятся низкие, мучительные стоны.
Ученица откладывает окровавленный кинжал в сторону и снимает слой грязи, прихватив с собой часть кожи девушки. Женские голоса становятся громче. Некоторые из них падают ниц, другие танцуют кругами вокруг алтаря в явном экстазе. Открытая рана на ноге девы быстро перевязывается густым слоем мутной смеси и бинтами из белой ткани.
Ученица находит новый участок кожи на теле девушки и повторяет процесс.
Так продолжается, а пение и её завывания смешиваются.
Когда ученицы, наконец, выходят из хижины, Мина, Кэнди и я следуем за ними наружу и возвращаемся в деревню.
— Ученицы отвернулись от неё. Они тоже испугались, что после уход девы они утратят её силу и красоту, — говорит Мина. — Они забрали её мантию — ту, которая была ей нужна, чтобы улететь обратно на небеса, — и запечатали её с помощью могущественных заклинаний. Они очень долго сохраняли ей жизнь, забирая у неё всё, что хотели.
В глазах Кэнди стоят непролитые слёзы, с которыми она пытается бороться. Должно быть, она ничего не знала об этой тёмной главе истории своего предка.
— Негодование девы росло. Любовь превратилась в ненависть, а затем в гнев, — рассказывает нам Мина. — Отчаяние вылилась в проклятие, из-за которого у всех жителей деревни изменились тела.
Когда мы снова подходим к деревне, то слышим крики. Из ворот выбегает женщина, яростно хватаясь за лицо. Широко раскрытые глаза, острая челюсть, крошечный подбородок.
Её лицо стало лицом девы.
В деревне идёт резня. Горожане нападают друг на друга с ножами и сельскохозяйственными орудиями. Они впиваются друг другу в кожу и царапают лица.
— Жители деревни были убеждены, что те, кто похож на деву, также обладают её силой.
Кажется, будто Кэнди плохо.
Фэй описывала изменение лица как "прикосновение духа девы". Она ничего не упомянула о том, что это было ужасное проклятие. Интересно, кто-нибудь рассказывал Кэнди и Фэй правду о том, что случилось с деревней.
— Ученицы покинули жителей деревни и проклятый остров, забрав с собой деву по частям.
Из леса выходит шеренга учениц в масках и белых одеждах, каждый несёт небольшой свёрток, завёрнутый в белую ткань. Часть ткани испачкана красным по краям.
Они садятся в длинные лодки, пришвартованные к берегу.
— Ученицы пытались снять проклятие. Но пока они жаждали силы девы, проклятие сохранялось. И всё же они по-прежнему не желали сдаваться, — Мина смотрит, как длинные лодки уплывают за горизонт. — Так начались ритуалы. Ученицы привлекли посторонних в надежде передать проклятие и отвести гнев девы от себя. Каждое поколение выбирали потомка учениц для принесения в жертву в качестве покаяния перед девой. Жертва должна претерпеть те же страдания, что дева.
Я вспоминаю, как Кэнди распростёрлась на алтаре, и руки сжимаются в кулаки.
— Как нам прервать этот круг? — спрашиваю я. Заглушающее заклинание, которое ограничивало мне голос, исчезло. Я снова могу говорить.
— Она лишь хочет быть свободной. А для этого ей нужен сосуд, в котором она улетит на небо, — говорит мне Мина. — Ты поможешь ей, Солнышко? Ты дашь ей свободу?
Кэнди что-то встревоженно кричит рядом со мной. Я не слышу ни слова из того, что она говорит.
— Если ты впустишь её, то сможешь быть со мной всегда, — говорит Мина.
Губы Кэнди произносят: "Нет! Возьми меня!"
— Я готова, — говорю я ей без колебаний. — Если она пообещает снять проклятие и больше никому не причинять вреда, я освобожу её.
Мина протягивает мне руку.
Я пожимаю её, давая деве своё согласие.
Когда я отрываю взгляд от наших соединённых рук, мы с Миной стоим на краю скалистого утёса. Кэнди здесь нет, с нами. Это утёс, на котором когда-то стояла дева, прежде чем на неё напали люди, которые утверждали, что любят её. Я наклоняюсь вперёд, чтобы взглянуть вниз.
Там ничего нет — падение в бесконечную чёрную бездну.
— Будет больно? — спрашиваю я.
— Вовсе нет, — Мина ободряюще пожимает мою руку — пожатие её ладони такое твёрдое, такое тёплое, как будто в её венах ещё течёт кровь.
— Ты на самом деле не Мина, не так ли? — спрашиваю я с грустной улыбкой.
— Я — та её часть, которая осталась, — отвечает она. — Та часть, которая связана с девой.
— Мне тебя не хватает, — говорю я ей. Даже если я обращаюсь всего лишь к тонким остаткам израненной души Мины, мне нужно, чтобы она знала это. — Я продолжаю ждать, когда мне станет легче и не так больно. Но у меня не получается. Каждый день — пытка. Я так сильно скучаю по тебе. И прости меня за всё.
— Я знаю, — она улыбается своей мягкой, успокаивающей улыбкой. — Уже скоро мы снова будем вместе.
Я киваю. Моя рука крепче сжимает её.
И мы прыгаем.