Тьма. Том 7

Глава 15

Из дневника мальчика Феди, написанного на неизвестном языке

Читал сегодня в газете рассказ одного двусердого. И не простого, а бывшего родовитого. Он рассказывал, как его из собственного рода попёрли. Я-то думал, что родовитые несильно от обычных отличаются. А оказалось, у них тот ещё гадючник с междусобойчиком.

Внутри одного рода друг другу гадят. И разные рода друг другу гадят. И родовитые гадят сиятельным князьям, которые наместники царя. А сами сиятельные князья всегда готовы подложить какашку царю… Ну разве так можно жить?

Нет, такой говняной жизни я никому не пожелаю.

Не хочу быть двусердым.

Не хочу быть дворянином.

— Их взяли под стражу за пособничество Тьме, а также за измену государю и Отечеству. Ну и, третьим пунктом, за пособничество преступникам, — спокойно проговорил Бубен, с интересом разглядывая возмущённого дворянина. — Хотя, по правде сказать, причины их задержания вас не должны волновать.

— Мы считаем иначе! — возразил другой глава рода. — Всё, что происходит в княжестве, нас очень волнует!..

— Хватит под благовидным предлогом уничтожать рода! — визгливо поддержала их пожилая дама.

— Сначала купцов, теперь за дворян взялись⁈ — взревел, не вставая с места, мужчина с окладистой бородой.

— Если вы злоумышляли против государя, то и за вас обязательно возьмёмся… — кивнул Бубен, отреагировав лишь на один из возмущённых воплей. — Или вы думаете, что никому ничего не должны? Так я вам не забуду напомнить, кто вам дворянство выдал.

— А нам напоминать не надо! Мы знаем, за какие заслуги наши предки его получили! — снова заревел мужчина с окладистой бородой, который словно не умел нормально разговаривать, а только лишь орать.

— Кто этот шумный? — тихо спросил я у Арсения.

— Тот, что всё время орёт и с бородой? Кожедубинов! — едва слышным в царившем гвалте шёпотом ответил тот. — Хам, грубиян… И вообще, очень жестокий человек.

— Тихо! Тихо! — попытался успокоить расшумевшихся аристократов Дашков, но это не помогло.

— Сколько можно устраивать чистки по всему городу, ваша светлость? Ни работать, ни жить уж нельзя! — поддержал протестующих сухой старичок из середины зала. — Весь документооборот встал! А теперь ещё и Полицейский Приказ работать не будет?

— Верно! Сколько уже можно⁈ — согласилась высокая красивая блондинка средних лет. — У нас стройка торговых рядов встала, потому что непонятно, к кому за согласованием ехать!

— Степняковы и Борщеньевы… Кто бы сомневался! — усмехнувшись, поведал мне на ухо Арсений.

— Что, известны чем-то эдаким? — уточнил я.

— Борщеньева дочку за сына Степнякова отдала. И с тех пор у неё строительное дело только растёт и ширится, — пояснил Арсений. — А у самого старика Степнякова двух зятьёв ещё осенью под стражу взяли. Работали они в городском управлении в стройнадзоре. Не очень честно работали…

— А теперь оба рода лишились мохнатой лапы, и стало тяжело? — усмехнулся я.

— Мохнатой лапы? — не понял Булатов.

— Своих людей, которые быстро решали вопросы в их пользу. Так у нас в глухом углу принято было говорить… — спохватившись, что здесь такой фразы нет, сориентировался я.

— А, ну да… Так и есть, — кивнул Арсений.

— … И почему-то Верхнекаменским это не мешает! — между тем, громыхал с трибуны Дашков, отвечая на претензии дворян. — И работа у них движется! И документы согласовываются! Может, надо меньше своих людей совать в городское управление? И меньше рассчитывать на их пособничество, а⁈ А⁈

Сиятельный князь отдышался и обвёл собравшихся аристократов хмурым взглядом. Ответом ему стали лишь раздражённые гримасы. Отчего, видимо, Дашкову планку и сорвало:

— Превратили княжество в помойку! А как чистить начали, так вы воете! Вы до сих пор не на каторге лишь потому, что вас, остолопов, жалеют!..

Высказавшись, сиятельный князь тяжело вздохнул и протёр покрасневший лоб платком. Видно было, что сегодняшняя встреча даётся ему очень тяжело. А возможно, Дашков просто гениально играл на публику.

— Да сколько можно-то? — уже спокойнее заговорил он, возвращаясь к прежнему, почти доброжелательному тону. — Взятки! Своячничество! Вы в княжестве одни, что ли, живёте? Других людей вокруг нет?

— Мы поднимаем производства! Даём местным работу! — возмутилась пожилая дамочка, уже высказывавшаяся до того. — Платим им деньги!

— Трикрутова, очень неприятная сударыня… — заметил мне на ухо Арсений. — Зарабатывала, скупая производства на грани закрытия, только ради недвижимости и земли. Так что никому она работу не даёт, а, наоборот, отнимает. О! А вот и наш подозреваемый Железнов…

— Да не прерывайте вы его светлость Дашкова! Иначе мы до вечера препираться будем, а так и не узнаем, зачем нас сюда вызвали! — грузный мужчина разом оборвал все крики «из зала». — Прошу вас, ваша светлость, скажите же нам, наконец: зачем мы здесь?

Ощущение в итоге было, будто не Дашков здесь решает, а вот этот Железнов. Говорил он так, будто разрешение с барского плеча выдавал.

Однако пока Дашков открывал рот, в игру снова вступил Бубен, сегодня на удивление спокойный и собранный.

— Лично вас, сударь Железнов, вызвали, чтобы узнать, зачем вы переводили на счета взятого под стражу Бродова Семёна Татьевича четыре с половиной миллиона рублей, — внимательно глядя на «грузного», ответил он. — Не расскажете, на что такая сумма понадобилась заместителю головы Полицейского Приказа?

— Нет, — благодушно отмахнулся Железнов крупной, как лопата, ладонью. — Это моё дело, кому и сколько денег давать. И на что.

— Сто лет назад это, может, и было бы вашем делом! — не менее благодушно откликнулся Бубен, а я невольно вздрогнул, вспомнив, что было в прошлый раз, когда он всерьёз разозлился. — А по нынешним законам это дача взятки должностному лицу.

— И на что же была эта взятка? — обведя взглядом группу поддержки в лице остальных аристократов, хохотнул Железнов. — Я просто перевёл деньги. На хорошие дела!

— А ничего, что подобные действия в законодательстве Руси ещё с 1932 года расцениваются, как взятка? — уточнил Дашков.

— И что, я теперь и подарок сделать никому не могу? — усмехнулся Железнов. — Меня с Бродовым ничего не связывает.

— Надо же… А мне Бродов в своё время заявил, что вы с ним очень хорошие друзья, и что работать с вами одно удовольствие! — громко сказала Авелина, стоявшая слева от меня.

И после её слов в зале повисла гробовая тишина. Тем паче, до этого нашу группу, стоявшую хоть и на виду, но практически за помостом, как-то игнорировали. Не такие уж серьёзные птицы, да и, видимо, на первый взгляд, не боевые единицы…

А Авелина, между тем, продолжила хорошо поставленным «светским» голосом:

— Что-то у вас с ним нынче в показаниях расходится, сударь Железнов… К слову, во взыскивании с вас выплат за удержание железных месторождений Бродов тоже мне отказал. Видимо, не просто так? Или вы опять скажете, что вас ничего с ним не связывает?

— Кто это там? Покровская-мелкая? — хохотнул Железнов. — Зубки отрастила, девочка? Или подумала, что раз покровители высокие, то уже и тявкать можно?

— Вообще-то Седова-Покровская, сударь Железнов. Или мне тоже припомнить, что в прошлом вы были всего лишь Железноковским? — не осталась в долгу моя супруга.

— Ещё и Седов! Парочка никому не нужных ископаемых! — поморщился промышленник. — Что, оба зубки отрастили?

Вообще-то мне стоило бы вместе с женой отвечать Железнову. Однако если честно, этот будущий труп мне был совершенно не интересен. Как минимум, потому что Андрей за свою жизнь на таких насмотрелся. Наглый, быстро разбогатевший и залезший на вершину социальной пирамиды.

С такими бесполезно разговаривать. И обвинять их бесполезно. Особенно, если ты хоть в чём-то, по их мнению, им уступаешь.

С такими лучше говорить уже через стол и под запись. Когда их белы рученьки ограничены наручниками, свобода — камерой, а вопросы задаёшь ты. Тогда они отчего-то резко становятся восприимчивы к критике.

И вообще, от мыслей о Железнове меня почти сразу отвлекло другое дело. В тот момент, когда все взгляды были устремлены на нас с Авелиной, моё сердце вдруг пропустило удар…

Чёрное сердце, я имею в виду. А потом радостно застучало. И я тут же принялся скучающим взглядом осматривать гостей, пытаясь распознать, на кого оно так среагировало.

— Да лучше зубки, чем пузо! — с ледяной улыбкой огрызнулась Авелина. — Да, сударь Железнов?

«Грубовато вышло! — с сожалением подумал я, однако всё равно бросил на жену взгляд, полный поддержки и одобрения. — Но это ничего. Авелина ещё учится отбривать хамов, а он тоже не образец красноречия…».

— Да уж не голодаю, знаете ли! Как некоторые нищие, хоть и родовитые! — ну да, из них двоих Железнов всё равно проигрывал по красоте тонкого укола.

— Так не голодаете, что и полиции за вашим столом сытно живётся, да? — уже куда изящнее кольнула его моя жена.

А пока она пикировались, у меня была возможность проверить, кто в зале на нас в данный момент не смотрит. С тёмными, как я уже понял, нужен зрительный контакт, чтобы отреагировало чёрное сердце. А сейчас оно успокаивалось, и я искал глазами тех, кто не глядит на меня и Авелину.

Таких оказалось всего трое.

Мужчина в первом ряду, который сверлил взглядом Дашкова. Старик в середине зала, упорно глядевший в пол. И дворянин на последнем ряду, который с интересом рассматривал окна под потолком.

— А кто тот в первом ряду, который взгляд от Дашкова не отрывает? — тихо спросил я у Булатова.

— Этот? Это Недашкин, очень далёкий родич князя, — пояснил в ответ Арсений. — Ненавидят друг друга люто.

— А старик, который в пол уткнулся? — уточнил я личность второго кандидата.

— Это который? — Арсений вытянулся, чтобы рассмотреть, о ком я говорю. — А-а-а… Это бывший подчинённый род твоего рода Седовых. Пескорецкие у них фамилия. Стыдно ему, видимо.

— Стыдно за что? — удивился я.

— За то, что предали вас, Седовых, — ответил Арсений. — Им, кстати, эту историю до сих пор припоминают, хотя она задолго до вашего падения, ещё лет двести назад, произошла. Как-нибудь потом расскажу…

— Хорошо, спасибо. А вот тот мужчина в последнем ряду? — задал я вопрос про последнего кандидата в тёмные.

— А кто там? — Арсений прищурился, разглядывая дворянина, на которого я указал. — Вот не поверишь… А я даже не знаю, кто это. Какой-то совсем мелкий род… Или кто-то из сопровождающих…

Дворянин почувствовал взгляды и уставился на нас. Чёрное сердце снова пропустило удар. А я стоял и никак не мог поверить, что уже второй раз встречаю в этом дворце тёмного. Да не бывает в жизни таких совпадений! Ну кроме как в анекдоте про автозавод и проклятое место.

И — главное! — как мне теперь сообщить об этом остальным?

Тем более, я старался лишний раз не показывать, что могу узнать тёмного в толпе. Ещё заставят работать живым радаром, ездя по городам и весям, и определять засланцев Тьмы. А оно мне надо?

Да и как быстро доказать, что тёмный — это тёмный? Провоцировать? Звать на помощь Тёмный Приказ?

Сделать, я в любом случае, ничего не успел. Заметив, что мы с Булатовым смотрим на него и о чём-то шепчемся, тёмный решил, что его раскрыли. И начал действовать сам. Точнее, он-то сам остался на месте, даже не шелохнувшись…

А вот порядка двадцати дворян вдруг начали синхронно подниматься с мест. Включая и блондинку-строительницу Борщеньеву.

— Э-э-э! А чего повскакивали-то? — удивился Железнов, соседи которого с двух сторон тоже встали.

— Замолкни! — рыкнул на него один из вставших, чьи глаза стремительно наливались Тьмой.

— Ты на кого пасть-то раззявил, Иволгин? — аж икнув от удивления, тут же вернул себе самообладание Железнов.

— Судари и сударыни, будьте добры, сядьте обратно на свои места! — рявкнул Дашков.

И тоже без особого эффекта. Что и неудивительно. Ведь тёмный уже поднял своих кукол. Может, дворян, которыми они раньше были, и можно было пугать Железновым или Дашковым…

А вот для тварей, которыми они стали, существовал только один авторитет. И он сейчас сидел на заднем ряду, зачем-то копаясь одной рукой в кармане пиджака.

— Это куклы! Здесь тёмный! — как можно громче, чтобы услышали Бубенцов, Иванов и Дашков, крикнул я.

Терять-то всё равно было нечего. А писать сообщение — не самый надёжный вариант.

Ну а в следующий миг один из кукол-дворян метнул в меня плетение. Узор был незнакомым, основы разобрать я не смог, но выглядело оно, как искажение воздуха. В любом случае, ударившись о щит Авелины, оно бессильно распалось. У меня даже замедление времени не включилось.

— А-а-а-а-а-а! — завизжала пожилая дама.

— Они на нас напали! — заорал какой-то парень из первого ряда.

И указывал он при этом почему-то на нас.

Впрочем, понятно, почему. Этот трагический крик парнишка явно не раз репетировал, чтобы добиться идеального надрыва. Видимо, нужно было дождаться хоть чего-нибудь, что преступные аристократы могли расценить как нападение — дабы затем нас обвинить.

А что среди них обнаружится тёмный, конечно же, не ждали. Вот и облажались со сценарием… Понятное дело. Я тоже, если честно, в ближайшее время не ждал в Ишиме новых тёмных.

А теперь этот молодчик орал на весь зал ненужную и несвоевременную заготовку. Однако его ошибку можно было понять: переволновался, видимо. Не каждый же день собираешься завалить правителя княжества…

А я уже выкидывал перед собой защитные плетения. И одновременно тянул Авелину вниз, к полу, под прикрытие помоста: всё-таки в зале вот-вот начнётся такое, чего лучше даже не видеть.

И оно началось…

Дашков, Бубенцов и Арков, окружив себя мощными щитами, вместе ударили… По молодому дворянину. Видимо, решили, что раз орёт несусветную чушь — значит, с гарантией куколка или тёмный.

И три атакующих плетения, встретившись в рамках одного тела, разнесли его в клочья.

В этот же момент вскинули оружие княжеские ратники, готовясь стрелять по первому слову Дашкова. Однако явно пока не разобрались, кого из гостей надо убивать.

Потому что дворяне-куколки ударили плетениями вокруг себя. Прямо по тем аристократам, вместе с которыми пришли к Дашкову.

И если бы те сегодня не шли убивать нас, тут бы им и настал бесславный конец. Но нет, собираясь к Дашкову, они навешали на себя защитные артефакты, и те приняли на себя первый удар тёмных куколок.

А пережив нападение, дворяне сразу же ударили в ответ: во все стороны и кто чем горазд. Часть из них метила в Дашкова и тех, кто стоял за подмостками. Часть — в куколок. А часть… Натурально, в ближайших соседей.

Возможно, совсем запутались, кто тут против кого и зачем на них напал…

Нет, я их опять-таки очень хорошо понимал. От меня и самого ускользала логика происходящего. Зато вспоминались не ко времени слова Волковой про предателя рода. Ну так-то да… Я бы сказал, что этот тёмный не только свой род предал, продавшись Тьме, но и своих собратьев-предателей из числа аристократов.

Такой вот предатель предателей…

А тут ещё он, наконец, вытащил из кармана сюртука то, что искал, и подбросил это что-то в воздух. Чем заслужил очередь по руке от ближайшего охранника, у которого, похоже, нервы сдали.

Оторванная кисть взлетела вместе с предметом, а следом на пол хлынул чёрный то ли дым, то ли туман…То ли просто клубящаяся Тьма…

В животе вдруг возникло странное ощущение лёгкости, как будто я куда-то падаю. Вскинув выданный мне «аргоменто», я выпустил очередь туда, где за туманом видел тёмного в последний раз. Это был хоть маленький, но шанс решить всё одним ударом…

Не вышло. Тьма заволокла зал почти мгновенно. Прижимая к себе визжащую жену, я создавал один щит за другим. Вокруг слышались удивлённые крики, брань, визги, истерический смех, треск разрядов и очередей, шипение пламени, хлопки выстрелов, скрип металла… В непроглядной темноте пахло порохом, сыростью, кровью и испражнениями.

И, что самое неприятное, под моей рукой, которая упиралась в пол, ощущался не отполированный паркет зала для торжеств, а камень.

И я готов был эту самую руку дать на отсечение, что мы уже не во дворце. Просто не можем рассмотреть из-за окружающей темноты и тумана.

— А-а-а-а! Черти! — где-то рядом закричал Арсений.

Я выпустил сразу несколько светляков, но те не смогли рассеять мрак, осветив разве что полметра пространства. Впрочем, Арсения я смог заметить. Как и набросившегося на него пожилого дворянина с антрацитово-чёрными глазами.

Короткая очередь, за ней вторая… И защита куколки оказалась разорвана в клочья. Третья очередь уронила агонизирующий труп, чью кровь разбрызгивало во все стороны, прямо на Булатова.

— Арсений! К нам! Под щиты! — крикнул я, протягивая руку брату Василисы, который, к его чести, не потерял присутствия духа и быстро откатил с себя мёртвое тело.

Я почти успел втащить его под защиту, когда из темноты вынырнула башка вульфа и вцепилась Булатову в ногу.

— А-а-а-а!.. — Арсений извернулся, целясь в отродье свободной рукой, выстрелил в голову, попал…

Я втащил его под прикрытие артефактной защиты, но уже с огрызком вместо ноги. А Булатов даже не понимал пока, что остался без конечности. Он попытался вскочить, снова упал… И мне пришлось навалиться на него сверху:

— Лежи, дурак! Лежи!

— Федя, ты с ума сошёл? — удивился он.

— У тебя ступню отгрызли! Лежи, балбес! — рявкнул я, начиная вытаскивать из штанов ремень, чтобы перетянуть обрубок.

— Как?.. — не поверил Булатов.

Арсений снова попытался подняться, а потом увидел остаток ноги, побледнел и начал ругаться. В этот момент в защиту Авелины, снеся парочку моих щитов, врезался летящий кубарем Железнов. И с такой скоростью, что пропускать его щит не собирался, восприняв как снаряд.

Возможно, Железнов и был разожравшимся уродом, решившим, что ему всё позволено. Но этот мужик хотя бы сражался. Даже ударившись о щит, отчего наверняка получил не один и не два перелома, он попытался сформировать какое-то плетение. Но вырвавшаяся из темноты куколка, бывшая когда-то красивой блондинкой Борщеньевой, разорвала ему горло отросшими сантиметров на двадцать чёрными когтями.

Время наконец-то замедлилось. Рывком и почти до неподвижности всего вокруг. Одной рукой я продолжал вытягивать из штанов ремень, а другой — из кобуры «пушка». А передо мной формировались сразу три десятка шариков, разогретых до состояния плазмы.

Я это плетение запомнил наизусть. После кризиса у меня стало больше жгутиков, и увеличилась их способность пропускать теньку. И мои огненные шарики наконец-то стали смертоносными, а не просто красивыми игрушками.

Первыми по куколке-блондинке ударили именно они.

И ударили вовремя. Следя за их замедленным полётом, я видел, как бывшая Борщеньева тоже пытается что-то сплести, прожигая меня взглядом чёрных глаз. Правда, заметив мою атаку, она бросила это плетение, тут же принявшись за другое. Видимо, сменила атакующее на защитное.

Стоило удивиться тому, как она определила, что ей оно пригодится. Один-то щит у неё уже имелся. И он действительно выдержал только десяток попаданий. А вот второй щит, который она поспешно сплела, принял на себя оставшиеся шарики и затушил их, используя водную стихию. Образовавшийся пар ещё больше ухудшил видимость, но я понял, что Борщеньева снова плетёт — на этот раз сразу два узора, и оба весьма сложные…

Вот только я не собирался с ней соревноваться. Преодолевая густой кисель в замедлении, «пушок» достиг положения, из которого можно начать стрельбу, и я нажал на спусковой крючок.

Выстрел! Выстрел! Выстрел!

И Борщеньева изломанной куклой упала в клубящуюся темноту. Пелена замедления исчезла, а я так и продолжал стоять, вытянув револьвер в правой руке в сторону исчезнувшего врага, и с ремнём — в левой.

— Федя! Если ты не собираешься найти и выпороть эту суку, перетяни, пожалуйста, ногу Арсению! Он сейчас кровью истечёт! — привёл меня в чувство окрик Авелины.

— Сеня, держись! — опомнился я, опускаясь на колени рядом с Булатовым.

— Ты не перепутай! Мне ногу перетянуть!.. — выдавил он из себя, стуча зубами от озноба, охватившего его при потере крови, но пытаясь улыбаться. — А её пороть!..

Я затянул ремень выше места укуса. И, пожалуй, слишком сильно — даже перестарался. Но Арсению этого всё равно показалось мало. Он вцепился мне в руку пальцами и потребовал:

— Шарики у тебя ещё есть? Огненные?

— Да сколько угодно! — отозвался я.

— Ударь по обрубку! — я даже не сразу поверил, что он это просит. — Ударь! Прижги там! Мы не во дворце!

Я уж не стал ему говорить, что восхищён его наблюдательностью. А ещё больше его самообладанием. В любом случае, Арсений был прав: как ни стягивай, всё это лишь полумера, чтобы вовремя доставить бойца до лекаря.

А вот прижечь… Прижечь плазмой — это надёжно. Ужасающий ожог, адская боль, но закрытые кровеносные сосуды.

— Выдержишь? — спросил я, чувствуя, как меня и самого уже колбасит при мысли, что сейчас Булатову предстоит пережить.

И если бы только меня…

— Не надо! — побледнев, воскликнула Авелина.

И тут же зажала себе рот рукой.

— Жги!!! — рявкнул Арсений.

Я не стал бить шариком. На ходу заменил форму с шара на линзу, которая застыла в двадцати сантиметрах от моей руки, опаляя жаром даже оттуда. Ею-то я и прижёг рану как можно аккуратнее.

Дикий вопль Булатова совпал с новой атакой по нашей защите. Кто-то из темноты метнул плетение на звук, и щит задрожал.

— Лина, сюда! — крикнул я, раскрывая объятия, и жена молча прижалась к моей груди.

Секунда… Ещё один удар сердца Авелины… И в плетение щита потекла, будто из ниоткуда, тенька сердца Седовых, закручиваясь вокруг нас устрашающим вихрем.

И этот вихрь терзал густую темноту вокруг. Будто в клочья её разрывал, освобождая место свету.

В свете десятка светлячков, болтавшихся в пространстве, показались тела Железнова, убитого вульфа, Борщеньевой… А ещё двух ратников и какого-то дворянина из гостей…

А за ними я увидел кирпичную стену с очень старой кладкой. И полукруглый свод потолка.

И только по защитному плетению, которое держали одновременно Арков, Бубен, Дашков и Разводилов, тенька скользнула, обтекая его вокруг.

— Федя? Авелина? Живы? Кто там у вас лежит? Арсений? — закричал сиятельный князь.

— Живы! Да, он! Ранен! — отозвался я.

— Заходите под защиту! — крикнул Бубен. — Живее!

— Хватай его под мышку! — сказал я жене, подхватывая одной рукой лежащего без чувств Булатова, а второй «аргументо». — Потащили! Быстро!

Мы рванули под щит, утаскивая раненого. И успели за пару секунд до того, как всё вокруг взорвалось какими-то чёрными нитями, которые извивались, будто молнии, разрубая и кирпич, и камни пола, и кладку потолка.

А вот об щит четырёх очень сильных двусердых они разбивались.

— Как он? — сквозь шум крикнул Арков, покосившись на Арсения.

— Ногу вульф отгрыз, прижгли! — сообщил я.

— Откуда, мать его, грёбаный вульф под моим, мать его, дворцом⁈ — возмутился Дашков.

Я бы и сам хотел это знать. Вот только когда мы с Авелиной разомкнули объятия, чтобы донести Арсения и самим сюда добежать, ураган теньки сразу же иссяк. И теперь Тьма снова затягивала пространство, скрывая следы прошедшего где-то здесь массового боя.

Я успел заметить только, что там вповалку лежали ратники, дворяне-предатели, дворяне-куклы и те отродья, что попроще. Настоящая бойня, от которой мы чудом остались в стороне.

— А где их высочества? — крикнул я.

— Их не зацепило! — ответил Дашков. — Только нас сюда выбросило!

— А где мы? — закричала Авелина, пытаясь переорать очередную атаку тёмного.

А чью ещё? Бьёт сильно. На этот раз он сотворил ураган, который уничтожал и перемалывал всё, что умудрялся затянуть в свою воронку.

— Старый подвал! — проорал Дашков. — Когда строили дворец, эту часть не стали менять! Залили верхние этажи бетоном! А внизу оставили, как есть!

— А провалиться не боялись? — тоже криком съехидничал Разводилов.

— Нет! Он так построен, что все новые постройки переживёт! — провопил в ответ Дашков.

— А как выбираться? — я тоже закричал, потому что ураган только набирал мощь.

— А никак! — мрачно захохотал Дашков. — Мы же его бетоном залили!..

— Муау! — ответил ему Тёма, чёрной пулей влетая под щит.

Он явно считал, что выход есть. Потому что уж очень несогласное «муау» было. Но бежать и показывать, где выход, Тёма не спешил. Ему ураган в исполнении тёмного тоже не понравился.

— Да мы всё равно двинуться никуда не можем! — покосился на кота сиятельный князь. — Давайте, мужики! Ещё одно защитное плетение! Это скоро схлопнется.

— Мяф! — презрительно подытожил Тёма и исчез в тени.

А через пару секунд я и сам бы не отказался, прихватив Авелину, последовать его примеру. В щит полетели мёртвые тела, камни, оружие, мелкие плетения… И всё это подвергало жестокому испытанию защиту Дашкова, пока он готовил новый щит, получая теньку от Аркова, Бубна и Разводилова.

Пол у нас под ногами дрожал, с потолка сыпался кирпич и крошка. Защита стремительно продавливалась внутрь, и сильные двусердые уже не справлялись. А сам тёмный по-прежнему оставался в темноте, надёжно скрываясь в её клубах.

— Федя, Авелина! Прикройте! — закричал Бубен.

Я снова притянул к себе жену и закрыл глаза, чтобы лучше ощущать, как бьётся её сердце. А затем постарался отрешиться от всего мира, а особенно от того ужаса, который творился вокруг… И сосредоточиться только на быстром стуке сердца испуганной Авелины.

Сложно сказать, как быстро это случилось. Возможно, я снова оказался в замедлении, и восприятие времени изменилось. Но я вдруг почувствовал, что мы не одни. Совсем рядом, буквально в нескольких метрах, как паровая машина, стучало сердце Седовых, нагнетая и нагнетая теньку. Оно было чуть выше, справа. Метров десять-пятнадцать от нас, не больше.

Где-то на юго-западе я почувствовал маму и младших брата и сестёр. Где-то в сердце города, на землях пандидактиона, я чувствовал сестру. Дядя, злой, шёл куда-то на северо-востоке города. Тенька вырвалась из-под щитов, раскручиваясь всё стремительней и…

Два вихря столкнулись. Вихрь теньки и вихрь тёмного. Столкнулись так, будто оба были вполне себе материальными. Подвал вздрогнул, пространство вокруг нас чуть исказилось… Казалось, что видишь всё вокруг, будто в кривом зеркале.

И в этом зеркале я отчётливо видел парня в стёганке поверх кольчуги. Молодого, лет, наверно, двадцати пяти — но абсолютно седого, аж до белизны. С короткой и тёмной, неровно подстриженной бородой. И весёлыми черными глазами, смотревшими из-под бровей.

Рядом стоял похожий на него мужчина постарше — лет под пятьдесят. Но доспехи были понадёжнее, а одежды и обувь побогаче. И смотрел он уже не весело, а как-то устало.

А за ними появлялись всё новые и новые фигуры, но я не мог их рассмотреть. Все эти люди просвечивали насквозь, отчего детали смазывались. Кто-то был в доспехах, кто-то в старомодных одеждах, кто-то выглядел вполне современно… И все они были похожи…

Они были похожи на меня! На мою мать, на моего дядю, на моих сестёр и брата.

Седовы. От первого из них и до последнего. Их призрачные фигуры шли из тьмы во тьму. А там, вдали, где находилось сердце Седовых, стонали и грохотали перекрытия, обрушиваясь пылью в древний подвал.

А в другой стороне орал тёмный. Орал страшно, надрывно, с подвыванием и ужасом. И именно в ту сторону проплывали призрачные фигуры моих предков. Их молчаливое шествие смывало темноту, что растекалась в подвале, смывало прочь вихрь, что чуть не уничтожил нас…

И только тенька рвалась вперёд серыми хлопьями, будто один поток невиданной мощи. И этот поток смыл всё, даже щит Дашкова, а затем слизнул все светляки, погружая подвал в темноту — самую обычную темноту, которая появляется там, куда не достаёт свет…

Степь… Она раскинулась вокруг нас бесконечным ковром трав. Вокруг меня и Авелины. Я чувствовал, как ногти жены впиваются мне в предплечье, однако не видел ни её, ни себя.

Я видел холм… Древний холм, поросший травой.

На вершине холма стояли двое мужчин. Один — тот самый седой парень, который первым появился в подвале. В той же самой одежде и броне, с измазанным кровью и слизью топором в правой руке. В другой руке, лежавшей на плече его приятеля, он сжимал серое яйцо. И счастливо, как ребёнок, хохотал.

Его приятель стоял на коленях, бережно сложив обе руки вокруг второго яйца. И смотрел он не вниз, на склон холма, заваленный трупами. А вверх, на небо. Оттуда светило яркое летнее солнце, почти скрытое белым облаком. И облако напоминало фигуру, которая будто раскинула в стороны руки, что-то удерживая на них…

Вихрь теньки бушевал вокруг. Огромный, невероятный, до самого неба. Стены этого вихря расходились далеко, на несколько километров. И раздвигали такие знакомые мне по службе на границе тучи Тьмы…

А, следуя за границей этих туч, отползала и чёрная орда отродьев…

А потом я снова увидел подвал под дворцом Дашкова. И самого сиятельного князя, который задумчиво оглядывался, подсвечивая себе светляками. Рядом так же удивлённо осматривались Арков, Бубен и Разводилов.

Мы с Авелиной всё так же стояли на коленях, обнявшись. Рядом по-прежнему без чувств лежал Арсений Булатов. А в темноте кто-то выл. И Дашков продолжал и продолжал выпускать на этот звук светляки. Пока, наконец, метрах в тридцати его плетения не высветили мужчину.

Это был тот самый третий дворянин, которого Арсений не сумел опознать. Тёмный, который нас сюда перенёс с помощью штуковины из кармана.

Его правый бок, правую сторону шеи и лица заливала кровь. А рядом, на камнях, валялось что-то… Я даже не сразу сумел это опознать. А когда опознал, не поверил в увиденное. Потому что давно известно, что нельзя ампутировать чёрное сердце…

А если его всё же вырезать, то двусердый не выживает.

Но у этого тёмного его вырезали.

Вырезали и бросили на пол.

Оставив бывшего носителя живым и даже в сознании. Видимо, чтобы выл об утраченном на весь подвал.

И я бы насладился пафосом момента, но Бубен всё испортил.

— Я же просил просто прикрыть нас, пока новый щит не сделаем! — с нечитаемым лицом проговорил он, глянув на меня и жену. — А вы что сделали?

— Ну-у-у… — за что себя люблю, так это за умение быстро переключаться. — Ну прикрыли же! Можете ставить щит!

— И вам никто не помешает! — поддержала жена.

Её я тоже люблю. Она и не переключалась, она всегда такая.

— Нет, пожалуй… Побережём теньку! — растерянно хмыкнув, заметил Арков. — Нам ещё из этого подвала как-то выбираться.

Будто откликнувшись на его слова, с другой стороны от тёмного вновь затрещал свод потолка… И с неимоверным грохотом обрушился вниз, взметнув новую тучу пыли и крошева.

Зато вместе с ним в подземелье хлынул свет. И в лучах этого света по куче битого кирпича, по осколкам своего бывшего постамента, скатилось серое яйцо.

Оно подкатилось к моим ногам. И принялось мерно стучать в такт с моим сердцем.

— Только не трогайте! — предостерегающе вскинув руки, предупредил Дашков. — Это только Фёдор и Авелина трогать могут!

— Это что, нерукотворный артефакт? — ещё больше растерявшись, хотя, казалось бы, куда уже, спросил Арков.

— Федя, будь добр… Убери его, пожалуйста! — морщась, как от лимона, попросил Бубен. — У меня от него страсть как башка уже трещит. Сейчас мозгами тут пораскину по стенам!..

— В самом деле, Фёдор Андреевич… Вам его стоит хотя бы в сюртук замотать! — тоже скривившись, как от головной боли, заметил Разводилов. — Ваши родичи его в особом коробе носили. Но сюртук тоже сгодится, если он ваш. Голова, честное слово, от этих штук болит жутко… Что от одного яйца, что от второго…

— Так их ещё и два? — не менее отчаянно морщась, удивился Арков.

— Емельян Михайлович, я вам объясню всё потом… — попросил Дашков, держась за лоб со страдающим видом. — Только, прошу, никому не рассказывайте об этом! Кому надо, и так все знают.

— Я под подпиской, считайте… — Арков помассировал виски. — Буду молчать, как рыба.

Я поспешно стянул с себя пиджак и, замотал в него яйцо, бережно прижал к себе. У меня от него голова не болела. Да и Авелина явно чувствовала себя хорошо. Я даже на миг усомнился в том, не обманывают ли меня старшие двусердые.

Нет, Арков, Дашков, Бубен и Разводилов, хоть и уважаемые люди, но теоретически могли соврать — пусть и с неизвестными целями. А вот Арсений, который даже в беспамятстве начал стонать, был прямым доказательством. Остальным от яйца резко плохело.

— Давайте, что ли, выбираться отсюда! — предложил сиятельный князь, а затем оглянулся на бывшего тёмного. — Надо только забрать это орущее тело… И его чёрное сердце.

— Я заберу, ваша светлость! — отозвался Разводилов, направившись к тёмному.

— А куда мы выйдем? — уточнил Бубен.

— В место, где это серое нерукотворное чудовище провело последние тридцать лет… — кивнув на замотанное в мой пиджак яйцо, ответил Дашков. — Там у меня зал со щитами, улавливающими теньку. И там Фёдор Андреевич оставит свой родовой артефакт, чтобы не травмировать мне жителей города…

С этими словами князь сурово посмотрел на меня.

— … А как вернётся из Серых земель и найдёт себе подходящий короб, или такую же комнату сделает, чтобы все вокруг от головной боли не страдали, то пусть и забирает своё яйцо! — закончил он. — А сейчас мы поднимемся из подвалов и узнаем, чем там наверху закончилось.

— Закончилось всё тут, ваша светлость! — не согласился Арков. — Сюда явно закинуло тех, кто стоял близко от помоста. Но их высочеств не зацепило. Во всяком случае… Я их останков не вижу.

Он, Дашков и Бубен ещё раз обеспокоенно огляделись вокруг. А я с Авелиной не стал. Нервы у меня крепкие, конечно… Но снова видеть этот некрополь свихнувшегося мясника очень не хотелось.

Вместо этого я решил наклониться и поднять Арсения, но меня опередил Арков. Несмотря на возраст и худощавое телосложение, он легко поднял Булатова на руки и двинулся вслед за Дашковым к провалу. За ними последовали мы с Авелиной и Бубном. А рядом, задрав хвост, шествовал вновь откуда-то появившийся Тёма.

Последним шёл Разводилов, одной рукой тащивший за шиворот тёмного, а в другой — свёрток из своего сюртука, где покоилось вырванное чёрное сердце. Я успел заметить, что руками он его трогать побоялся.

И, наверно, правильно.