Тьма. Том 7

Интерлюдия II

Снег заметал лес пышными хлопьями. Падая с неба, похожего на серый водоворот, они ложились на ветви деревьев и старые сугробы.

Красивую зимнюю сказку портил только уродливый медведь, мало напоминавший обычного. Который валялся, к тому же, в луже собственной крови, исходившей горячим паром.

Группа разведчиков «Сахар» не спешила подходить к четырёхметровому гиганту, предпочитая и дальше прятаться под ветвями деревьев. Командир группы по прозвищу Бархан внимательно следил за подранком, готовясь в любой момент выпустить ему в голову тяжёлую артефактную пулю.

Можно было бы и сразу добить… Но артефактные патроны жалко лишний раз тратить. Они дорогие, поэтому выдаются в ограниченном количестве. Ну а чтобы такую зверюгу прибить из обычного оружия, надо очень-очень близко подойти.

Медведь бы, наверно, этому обрадовался…

Изменённые звери Серых земель почти всегда обладали особыми свойствами. И многие из этих свойств позволяли им на грани смерти, собравшись с силами, нанести последний удар.

Чтобы забрать с собой хотя бы одну человеческую жизнь.

— Шеволится ышо, Бархан! — заметил местный охотник, который вызвался помочь разведывательному отряду.

— Вижу, — отозвался глава «Сахара» и предупредил в рацию: — Ждём. Не подходим к мишке.

А зверь, между тем, ворочался в луже крови, упорно пытаясь встать. Правда, из-за кровопотери сил у него хватало только на дёрганья. И разведчики вроде бы ощущали уколы жалости к неразумной твари, которую проще добить… Но достаточно было представить, что случится, если эта туша ворвётся в какую-нибудь деревню, и жалость сразу же отступала на второй план.

Огромный четырёхметровый медведь, выведенный Тьмой, но так и не подчинившийся хозяйке, был заточен на борьбу с людьми. Он чуял их за многие-многие километры. И готов был идти сутками напролёт, чтобы разыскать новую жертву. А лучше несколько.

Вместимость желудка у этого гиганта была неслабая.

Ненависть к людям была характерной чертой изменённых зверей. Иногда, конечно, встречались просто дикие, которые избегали человека, не стремясь порвать его на лоскутки любой ценой. А изредка попадались и такие зверюги, которые к людям относились хорошо. Однако это была совсем уж редкость.

А большая часть «изменышей» любила людей только в виде трупов. И, желательно, загрызенных своими зубами или заколотых своими когтями. В этом случае ненависть получала какой-то выход, а зверь — временное удовлетворение.

— Приходили ещё такие? — спросил Бархан у проводника.

— Выродки его приходили весной, — признался тот. — Шибко злые, но помельче… А от такой громадины, как этот, мы бы точно не смогли отбиться.

— А дальше на север вы не ходили зимой? — уточнил Бархан.

— Нет, нечего там зимой делать. Нам бы свою землю освоить… — поморщился от наболевшей, видимо, проблемы проводник.

— А другие «изменыши» приходили? Не мишки? — вновь поинтересовался Бархан.

Он ходил в Серые земли не за длинной деньгой, а по совести. Год за годом сначала вёл разведывательный отряд, а потом вместе с какой-нибудь дружиной ещё и на зачистку шёл.

Для Бархана это было делом жизни. Той самой, которая тридцать лет назад началась здесь, в Серых землях. В уже несуществующем посёлке Снежинском.

Ему повезло быть одним из семи выживших. Гнездовье, пробудившееся осенью, за долгую зиму окрепло, а весной расползлось по окрестностям, выгрызая всё живое на своём пути.

Особенно изменённому зверю не нравились люди.

Когда подоспели ишимские войска, встречало их Дикое гнездо.

С тех пор Бархан боялся одного. Когда-нибудь снова столкнуться с Диким гнездом. Пару раз за последние десять лет их обнаруживали на землях Сибири, но вдали от родных краёв Бархана.

А в этом году, когда пришли новости из зоны, ближней к Ишиму, он узнал признаки.

Слишком много изменённого зверья. Слишком непоседливое поведение. Слишком частые удары по людским поселениям.

Поэтому Бархан снял свой отряд из лагеря раньше, чем другие разведчики. И не побоявшись лютых морозов, поспешил на север в надежде успеть. Надо было найти гнездо, если оно успело проснуться, и как можно быстрее сообщить о нём в Ишим.

— … И другие этой зимой приходили! — со вздохом ответил проводник. — Лисы, лось, кабаны, волки, совы… Всякие твари были. Прямо необычно… Ну дак ты помнишь, я же тебе отправлял письмо!..

— Я получил, — кивнул Бархан. — Надо будет пройти дальше.

— Проведу, конечно… Бывал я и там… — опять вздохнул проводник.

Он-то никуда в такую погоду идти не хотел. В его возрасте куда приятнее было греть кости на печи. Однако плата, предложенная разведчиками, заставляла слезть с насиженного места. И даже наплевать на риск, связанный с такой опасной работёнкой.

— Всё, отмучился Топтыгин! — наконец, заявил проводник, глядя на медведя, который перестал дёргаться и теперь без движения лежал на земле.

— Не торопись!.. — посоветовал ему Бархан и придержал за плечо, когда тот начал подниматься.

— Да помер же! — удивился проводник.

— Не торопись! — с нажимом повторил глава разведчиков.

Проводник начал тихо бурчать себе под нос. Ворчал он и про то, что надо бы дела быстрее делать, и про то, что ему давно домой пора. Но Бархан его не слушал. За свою жизнь он перебил столько изменённого зверья, что почти никогда не ошибался. Практически всегда знал наперёд, будет ли зверь с сюрпризом или спокойно сдохнет.

Вот и в этот раз не ошибся. Не успел проводник закончить бубнёж, как туша медведя вдруг испустила неприличный звук. И он был настолько громким, что с ветвей окрестных деревьев аж шапки снега посыпались.

— Оценка! — отдал Бархан приказ своим.

Один из разведчиков, щуплый, но бодрый мужчина, осторожно выступил из-за дерева. И, вытащив странного вида ружьё, похожее на духовое, выстрелил в труп медведя.

Ударив о шкуру, пуля застряла в меху. Впрочем, её задачей было не убить, а исследовать. Длинный цилиндрик представлял собой сложное техномагическое устройство.

Называлось оно «оценщик».

Стоила такая штука очень дорого, но, к счастью, была многоразовой. Если, конечно, не забывать её забрать после использования.

Сейчас на цилиндре вспыхивали руны, один за другим активируя механизмы для оценки окружающей среды. А уже от них на техномагическую церу разведчика, выпустившего «оценщика», приходила информация.

Впрочем, к моменту, когда были готовы результаты, Бархан и так знал, с чем имеет дело. Лёгкий привкус миндаля возник во рту вместе с очередным порывом ветра. И этот привкус заставил его отвести отряд подальше от медвежьего трупа ещё до того, как на церу пришла информация.

— Циан, — наконец, раздалось в рации то, что Бархан уже знал.

— Сжигайте! — приказал он, покосившись на бледного, как мел, проводника.

Один из бойцов, высунувшись из-за ствола, выстрелил в ядовитое облако из ракетницы. И в тот же миг среди деревьев вспух огненный цветок.

— Да что же это⁈ — дрогнувшим голосом уточнил проводник, которому резко стало плевать и на печь, и на старые кости. — Что это за твари такие, а?

— Это не обычные изменённые твари, а из гнездовища, — пояснил Бархан. — Оно меняет зверьё сильнее, делает из них настоящих солдат. Что на севере?

— Да болота там! — горестно сплюнув в снег, отозвался пожилой мужчина.

— Значит, пойдём по болотам. Хорошо, что ещё холодно, и они замёрзшие, — вздохнул глава разведчиков. — Если там гнездовище, о нём надо сообщить. А вот если настоящее гнездо…

Об этом думать не хотелось. Гнездовище — ещё полбеды. А вот проснувшееся гнездо, или как их здесь называли, Дикое гнездо — уже беда. И эта беда грозила затронуть не только земли Руси, но и все Серые земли.

И пусть отсюда нельзя было отправить сигнал на Большую землю, пусть сложные устройства начинали здесь сбоить, однако способы имелись. И этим способом разведчик собирался воспользоваться, если найдёт в глубине таёжных болот что-то реально опасное.

Он знал одно: Ишим должен получить информацию любой ценой. И тогда, если потребуется, Ишим придёт на помощь.

А вот если отряд Бархана не справится… Тогда лучшие бойцы княжества, те, кто собирался чистить Серые земли, сами окажутся под ударом.

Кафаров ворвался в кабинет Перемыкова, бешено вращая глазами. Обычно опрятный, одетый с иголочки, сейчас Руслан выглядел плачевно. Кожа бледная, под глазами набухли мешки, а белки глаз — в красных прожилках.

Не дожидаясь приглашения, он плюхнулся в гостевое кресло. И, схватив дрожащими руками со стола кувшинчик, принялся наливать воду в стакан.

Хозяин кабинета, Перемыков, заметил, что капли падают мимо стакана. И, не удержавшись, поморщился, представив, во что превратятся брюки сослуживца после такого.

— Руслан Алиевич, ты вообще в порядке? — уточнил он, чуть выгнув бровь.

— Он всех нас уничтожит, всех!.. Точно тебе говорю!.. — выпалил Кафаров и присосался к стакану.

Что характерно, выпив воду, он принялся наливать ещё. При этом косил красным глазом на Перемыкова и трясся, как осенний лист на ветру.

— Мы с тобой это уже обсуждали… — устало вытерев лоб, напомнил Перемыков, которому всё ещё нелегко давались эмоциональные встряски. — Я попал в лекарню не по его вине. И никакого зла он мне во время встречи не делал.

— Да не Седов-Покровский! — рявкнул Кафаров, отвлёкшись от стакана, отчего вода долилась до краёв, а затем потекла на стол. — Голова! Этот сучий потрох уничтожит нас!

— В худшем случае, попросит уйти в отставку, — пожал плечами Перемыков и проследил взглядом за водой, капающей со столешницы куда-то вниз, на Кафарова.

«Должно быть, у него штаны уже насквозь мокрые… — подумал он. — А наш Руслан часом не свихнулся ли?».

Мысль была здравая и своевременная. Если Кафаров на почве своих страхов всё-таки двинулся, значит, сейчас напротив Перемыкова сидел опасный сумасшедший. И Матвею Соломоновичу стоило бы позаботиться о безопасности.

— Голова сегодня поехал в особняк этих дворян! — постукивая зубами об стакан, между тем, тихо произнёс Кафаров. — Туда же поехал сиятельный князь. Что им всем там нужно? Что, а? Скажи мне!..

Подняв взгляд, он волком посмотрел на Перемыкова, и тому вдруг стало страшно. Матвей Соломонович даже чуть отодвинулся от стола, чтобы незаметно потянуться к пистолету, спрятанному в одном из ящиков. Так, просто игрушка. Тонкий дамский пистолет на три патрона.

Беда в том, что у Перемыкова не было разрешения на оружие.

Однако сейчас это казалось меньшим из зол. Его сослуживец выглядел так, как не каждый псих в дурке. Перемыков лишь сейчас начал подмечать детали, которые ранее Кафаров успешно ото всех скрывал. Мешки под глазами? Это ещё мелочи. Щетина Руслана Алиевича говорила о куда больших проблемах.

Видно было, что он пытался бриться. Но каждый раз, когда бритва ползла по коже, срезая волосы, Кафаров начинал, видимо, отвлекаться. А затем и вовсе бросал это занятие на полдороги. И так из раза в раз, пока щетина не приобрела разную длину на разных участках кожи.

Да и порезы на коже лица были красноречивыми. Что уж говорить об отросших ногтях, под которыми — о ужас! — виднелись кое-где тёмные участки. А это вообще считалось недопустимым для чиновника подобного ранга.

Складки на манжетах рубашки… Слегка помятый служебный кафтан, на котором заметны были волосы и пыль… Значит, Кафаров и за одеждой перестал следить.

А ещё тонкая полоска на нижней губе, красная от регулярного покусывания. Общая худоба и слегка обвисшая кожа — видимо, из-за недоедания. Зато, будто в компенсацию, покрасневший, как у матёрых алкоголиков, нос.

— Послушай, Руслан Алиевич… Возьми недельку отгула! — оттянув ставший вдруг узким воротник рубашки, осторожно предложил Перемыков. — Вот вернётся голова, ты иди сразу к нему и спрашивай себе отгул. Съездишь за Урал-камень, нервы подлечишь, отдохнёшь… Ну что ты, в самом деле…

В ответ Кафаров посмотрел на Перемыкова бешеным взглядом. И хряпнув об стол стакан так, что стекло зазмеилось трещинами, яростно прошипел:

— Ты не понимаешь! Он моего человека поймал!

— Очень тебе сочувствую, — кивнул Перемыков. — Но всё обязательно наладится! Вот увидишь, Руслан!

— Нет… Нет!.. — Кафаров вскочил, нависнув над столом коллеги. — Ты просто не понимаешь!!!

Последние слова он рявкнул так, что Перемыков всё же вздрогнул от страха. Слишком уж громким стал голос Руслана Алиевича, и слишком злым — его взгляд. Поэтому, когда Кафаров дёрнулся вперёд, Перемыков испуганно вжался в кресло, рефлекторно выставив руки перед собой.

Но его сослуживец уже забыл о нём. Кафаров решительно повернулся к двери, бормоча себе под нос:

— Решено… Бежать!.. Решено…

Не всех сумели отловить в лесу люди Седова-Покровского. Им помешал кризис главы рода. И один бандит всё-таки сумел уйти. Вернувшись в Ишим, он не нашёл ничего лучше, чем обратиться к покровителю своего вожака. И Кафаров, на удивление, согласился ему помочь.

Но сначала затребовал полный отчёт. И чем дальше он слушал, тем страшнее ему становилось. По мере рассказа Кафаров всё отчётливей понимал: главе Седовых-Покровских известно обо всех его преступлениях.

Нет, конечно, наверняка он знать ничего не мог. Вдруг Толя всё-таки не заложил старого приятеля? И тогда о роли Кафарова в нападении на особняк никто не знает.

Но Руслану Алиевичу было страшно. Настолько страшно, что он накручивал себя всё больше и больше.

В итоге, накрутил так, что страх потребовал немедленной разрядки. И Кафаров, скрючив пальцы, вцепился к горло не ожидавшему такого бандиту. Вцепился и задушил. Зато ему хоть ненадолго стало легче…

Тело он прикопал в одном из глубоких сугробов, которые намело на окраине города. Такие сугробы могли хранить свои грязные тайны до самой весны.

О том, чтобы припрятать тело понадёжней, Кафаров не думал. Сначала он пребывал в ярости. Вернувшись домой, громил мебель, рычал, хлестал из горла дорогой алкоголь. Однако даже это не заглушало гадкое чувство стыда, рвущееся откуда-то из глубины.

Не за убитого бандита, понятное дело. Вовсе нет. Этот мелкий сучёныш наверняка заслужил свою позорную смерть.

Руслана грызло другое.

Если всё вскроется, даже родные братья и сёстры припомнят ему всё, что он позволял себе о них говорить: ленивые, ни на что негодные, неудачники… Обязательно всё припомнят. И позлорадствуют.

А что скажут его сослуживцы? Что будут шептать у него за спиной?

А если каторга? Если Толя всё-таки проговорится? Как вообще там жить, на этой каторге? И ещё повезёт, если Руслану там не встретится кто-то, кого он за время своего карьерного марафона на эту каторгу отправил.

Нет, если всё вскроется, Руслан — в любом случае, труп. Он ещё будет дышать, есть, пить, испражняться… Но вся его дальнейшая жизнь будет невыносимым позором.

На следующий день, страдая от похмелья, он стоял перед зеркалом и сам с собой торговался. Убеждал, что ничего не кончено, что жизнь ещё может наладиться. И что, возможно, о самых серьёзных его прегрешениях никто не узнает.

Убедить себя не получилось. Поэтому вечером Кафаров снова разглядывал дно оставшихся в баре бутылок. Как же плохо ему было в последний выходной… Как же его трясло… Однако он так и не смог смириться с поражением.

— Это Перемыкову нечего бояться… Мне есть чего!.. — шептал он, стремительно шагая к своему кабинету. — Всё кончено, Руслан, всё кончено…

На него внезапно снизошло понимание. Его жизнь как Руслана Алиевича Кафарова должна кануть в прошлое. Можно, в конце концов, и с нуля начать. Надо прямо сейчас собрать документы, включая доказательства участия коллег в грязных делишках — и бежать. Бежать очень далеко. Благо в этом могли помочь связи среди лихих людей, которыми Руслан обзавёлся за время службы.

А потом он всё равно разбогатеет! Однажды он снова будет жить на широкую ногу! В конце концов, можно брать у своих бывших сослуживцев деньги за то, что Руслан никому не покажет доказательства их преступлений.

Эта мысль успокоила его. И немного примирила с будущим, где он больше не сможет смотреть свысока на старших братьев и сестёр. И ноги об подчинённых тоже не сможет вытирать.

Зато всё ещё будет жить. И наслаждаться жизнью.

Остановившись, Руслан нервно огляделся и поправил сюртук. Поморщился, заметив мокрые пятна на штанах, но дальше пошёл спокойным шагом уверенного в себе человека.

Поворачивая в коридор, где располагался его отдел, Руслан уже вовсю обдумывал будущую жизнь. И даже успел определиться с тем, куда выезжать из Ишима, как за спиной раздался знакомый голос.

— А! Руслан! Тебя-то мы и искали! — произнёс Бортников, городской голова.

Руслан растянул губы в вежливой улыбке, повернулся…

И обмер.

Рядом с городским головой стояли князь Дашков и ненавистный Седов-Покровский. И если Бортников смотрел на Руслана Алиевича довольно приветливо, а Дашков с обычным, хоть и унизительным любопытством, будто на диковинную букашку, то Седов-Покровский…

Этот мерзкий юнец смотрел на Руслана так, что Кафаров разом всё понял.

Он глянул на ратников князя, на охранников Седова-Покровского, стоявших за спиной хозяина… И натянутая улыбка окончательно сползла с его лица.

Выхода не было. И его кабинет, и комнаты его отдела были в тупике, в самом конце коридора. Но ведь должен быть выход!.. Должен, да?..

— Ну что же ты, Руслан? — удивлённо спросил городской голова. — Поздоровайся…

Договорить Бортников не успел. Кафаров закричал так, будто его режут. Страшно, дико, надрывно:

— А-А-А-А-А-А-А-А-А-А!

И от этого крика дворяне выставили перед собой защитные плетения, а охрана и ратники схватились за оружие.

А покидающее Кафарова сознание успело прошептать ему, что выход есть всегда…