Федор Годунов. Троецарствие

Глава 17

28 сентября 1608 года от рождества Христова по Юлианскому календарю.

— Что, государь, так и будем до морозов под этими стенами стоять? Уже две недели прошло, как к городу подошли.

Мысленно вздохнув, отворачиваюсь от мощных, деревянных стен, с немым вызовом тянущимся вверх, оглядываюсь на свою свиту.

Все здесь. Все вслед за мной увязались, будто и других дел ни у кого нет. И ладно, я ещё могу понять присутствие здесь Никифора, Ефима и Подопригоры. Первый, как-никак во главе моей охраны стоит; второй, видимо, по негласной договорённости с тем же Никифором, взял на себя внешнюю зону охраны (всё же единственным, пока, рейтарским полком я дорожу и держу при себе, не допуская до мелких стычек); а Яким только вчера из разведывательного рейда в сторону Коломны вернулся. Ему на смену Тараско со своей тысячей, шерстить по окрестным лесам, выдвинулся. Вот Подопригора и отдыхает.

Но Жеребцов с Колтовским, Годунов, Порохня, Кривонос с Севастьяном Шило, Мизинец. Они что здесь забыли? Поглазеть на московские стены и без меня можно. Лучше бы за порядком в своих полках следили. А то, вон в одном из полков Кривоноса копейщики где-то бочонок с медовухой раздобыли, напились и передрались между собой. Чуть было до смертоубийства дело не дошло!

— И что ты предлагаешь, Давид Михайлович?

Жеребцов в этом походе на Москву был назначен большим воеводой (пришлось поговорить «по душам» с Иваном Годуновым, клятвенно пообещав, что его место возле трона незыблемо и убедив взять под своё командование дворянскую конницу), если кому и предлагать, то в первую очередь ему.

— Зажечь город. Осадный наряд с Суздаля и Переяславля уже подвезли. Вот и испробуем те огненные гранаты, что по твоему указу, Фёдор Борисович, мастеровые в Устюжне сделали. Город запылает, сразу ворота откроют!

— Может и откроют, — усмехнулся в бороду Иван Годунов. — А только нам ли? Осерчают москвичи за поруху и вора с ляхами в город впустят. Тогда как?

Я лишь усмехнулся, мысленно соглашаясь со своим дворецким. И дело тут даже не в том, что горожане со вторым Димкой против меня могут объединиться (хотя и такой вариант я не исключаю). Просто специально сжечь собственную столицу? Я вам не Нерон какой-нибудь! Мне потом этого до конца моих дней не простят; всё вспоминать будут.

— Поляки в горящий город не пойдут, — нехотя проворчал большой воевода. — Разве что пограбить ненадолго заскочат. Скорее уж народишко из города к ним побежит. Так-то нам на руку. В одной битве разом всех воров и перебьём.

— То дело непростое, — засомневался, поглядывая в сторону Жеребцова, Колтовский. — Если бояре Шуйского с престола сведут да с войском тушинского вора соединяться; сила немалая выйдет.

— Лучше порознь ворогов бить, — оживился Подопригора. — Вон, для начала, Сапегу под Коломной разгромить.

Мда. Всё в этом мире течёт, всё меняется, только Яким каким был, таким и остался. Так и не научился проигрывать. Потрепал его немного Сапега под Коломной. Они с ним на подходах к городу лбами столкнулись. И, в итоге, потеряв больше полусотни воинов, мой воевода отступил. И всё. В списке смертельных недругов Подопригоры, к Лисовскому ещё один литвин добавился. Не удивлюсь, если он, как Арья Старк, эти имена сам себе перед сном нашёптывает.

Но с Коломной я, пока, повременю. Прогнать от стен города отряд Сапеги — дело не хитрое. После разгрома под Вязьмой, литовский магнат так и не оправился, не сумев набрать большое войско. И, в отличие от прошлой истории, когда они с Ружинским «по-братски» разделили между собой Русское государство, поделив его территорию на сферы влияния, в этой Сапеге пришлось пойти под руку тушинского гетмана. Соответственно, и знаменитой осады Троицко-Сергиево монастыря теперь ожидать не приходится. У Сапеги еле сил на осаду Коломны хватило, а Лисовский и вовсе, набрав в свой отряд несколько сотен плохо вооружённой голытьбы, в сторону Пскова ушёл, попутно едва не захватив наскоком Ржев.

Ладно. Туда ему и дорога. Мне здесь гораздо спокойнее будет. А псковичи с этаким союзником ещё не раз пожалеют, что сторону второго самозванца выбрали. Другое дело, что этот мясник много бед в новгородских, тверских и смоленских землях наделать может. Я уже Куракину, Хрипунову и Шеину о том отписал, посоветовав настороже быть.

Так вот, снимать осаду с Коломны, я смысла не видел. Всё равно мне город ворота не откроет. Там сейчас Пожарский обороной руководит, а он с жителями города так условился: «Кто в Москве сидит, того и руку держим». Так что, прикажите мне потом самому город штурмовать? Ну уж нет! Пусть лучше Сапега в стены Коломны лбом бьётся. Тем более, что у литовского полководца с собой и пушек почти нет. А я, тем временем, если получится, в Москву войду да Ваську Шуйского с трона сковырну. Тогда и о Коломне вспомнить можно будет, и Пожарский сам мне поклонится.

— Нет, то не дело, Давид Михайлович. Свой стольный город я жечь не буду. А штурмом Москву брать, половину войска под стенами положим. Ставь пушки напротив Сретенских ворот, Гаврила Иванович, — приказал я Мизинцу, — А ты Севастьян, — нашёл я глазами Шило, — людишек своих в охранение к пушкарям поставь. Бог даст, пробьём в воротах брешь, — перекрестился я, — тогда и на штурм идти можно!

— В ворота из пушек бить, толку не будет, — насупился пушкарский голова. — Наверняка их москвичи укрепили. Лучше в стене попробовать брешь сделать, государь. Дерево супротив ядер долго не устоит. Я уже и место приметил.

— Делай, как сказано! — включил я режим «самодура».- Скоро ещё из Ярославля пушки подвезут. Их тоже к делу пристроишь. А мы пока к Коломне сходим. А там, может, и к Ляпунову в гости заглянем.

— Государь, — побагровел Жеребцов. Было заметно, что большой воевода еле сдерживается, чтобы мне не нагрубить. — Нельзя нам войско дробить. А если гетман Ружинский на сражение решиться?

— Не решится, — беспечно отмахнулся я от довода воеводы. — Да и мы быстро обернёмся. Здесь полки Кривоноса и Шило останутся да стрельцы, что с собой Давид Михайлович привёл. Ты, Иван, — кивнул я Колтовскому за воеводу остаёшься. Остальным готовить свои отряды к походу. Жду тебя вечером с докладом, Давид. Заодно и обсудим, как действовать под Коломной будем.

И развернул коня, оставив недовольного моим решением воеводу, молча негодовать за спиной. Вот только уехать далеко я не успел, заметив скачущего во весь опор Тараску.

— Государь!

Я замер, прожигая взглядом друга. Сердце пропустило удар. Явно случилось то-то очень серьёзное, раз тысячник, вместо того, чтобы послать ко мне гонца, сам с вестью прискакал.

— Что случилось, Тараско? Ружинский на нас в поход выступил или Ляпунов к Москве подходит?

— Что ты, Фёдор Борисович, — замахал руками Тараско. — Гонец к тебе из Тушино прискакал.

— Из Тушино?

Я сначала даже своим ушам не поверил. Очень уж дико новость прозвучала. Ну, кто может мне из ставки вора гонца прислать? Не сам же царик⁈ Ружинскому со мной тоже договариваться не о чем. Его вполне устраивает царь-марионетка, от имени которого можно грабить окрестности. Филарет, после ярославского покушения на меня, тоже ни на какие контакты не пойдёт. А больше там и нет никого настолько влиятельного, чтобы так Тараску взволновать.

— Из Тушино, — подтвердил тот, переводя дух. — Мы этого шляхтича у крестьян в деревеньке отбили. Они для него уже и петельку на сук закинули. Да только он, нас увидев, закричал, что гонцом к тебе, государь из Тушино послан. И что Янис тебе, Фёдор Борисович, поклон передаёт!

— Янис⁈

Я тупо уставился на Тараску, не веря своим ушам. Пропавшего два с половиной года назад литвина, я уже мысленно давно похоронил. Всё-таки я уже полтора года как объявился; искать не нужно. Был бы жив, давно уже приехал.

— Янис! — оскалился в счастливой улыбке мой друг. — Вот и послание, что у гонца забрал, привёз.

Забираю, кривя губы, протянутый свиток, мысленно кляну так не вовремя появившегося друга. Он же мне всю игру своим появлением поломал! Я тут, понимаешь, стараюсь, изображая перед Шило недалёкого правителя, внушаю предателю, что в ближайшее время Москве с моей стороны ничего не грозит. А тут Тараско так не вовремя нарисовался! Понятно же, что теперь весть о каком-то таинственном Янисе, что из Тушино самому Федьке Годунову весточки шлёт, до Шуйского дойдёт. А там, глядишь, и в самом Тушино о том, узнают. И хотя имя «Янис» среди литвинов довольно распространено, рисковать разоблачением своего друга, я не хочу. А, значит, и моя деза о предстоящем походе к Коломне, теперь может не сработать.

— Готовьте войско к походу, воеводы. Завтра выступаем. — Тараско, Порохня. Яким, Севастьян, следуйте за мной. Обсудить кое-что нужно.

До поместья одного из дворян, выбранного мной в качестве царской резиденции, добрались довольно быстро. Я соскочил с коня, проигнорировав подбежавшего было конюха, не спеша направился к дому, оглянувшись на пристроившегося рядом Никифора.

— Как в сени войдём, Севастьяна вяжите.

Никифор отлип, поравнявшись с остальными рындами. Я вошёл в дом, кивнул на лавку, не обращая внимания на возню за дверью, своим ближникам.

— Садитесь.

Сломав печать, читаю, с трудом сдерживая удивление.

— С Севастьяном, что? — кивает на дверь Порохня.

— Послух Шуйского.

— Понятно. А Янис как?

— А жив, друже! — улыбаюсь я. — При Маринке, что государыней себя величает, начальным человеком над рындами состоит.

— Ишь ты! — поднимается с лавки Подопригора. — Это, выходит, он нам её схватить может помочь⁈

— Нет, — покачал я головой. — Мне сама Маринка мне челом бьёт да в своих грехах кается. Принудили её на воровство пойти. Филарет принудил. А сама воровская царица готова передо мой голову склонить, да вора, что царём Дмитрием себя величает, перед людом московским изобличить. А Янис, в том, что обмана в тех обещаниях нет, свою поруку даёт.

— Понятно, — покачал головой Порохня. — Янис, за кого попало, поруку держать не будет.

— А если обманули его? — засомневался Яким.

— А нам что с того? — пожал я плечами. — Я всему, что мне из Тушино сообщат, верить не собираюсь. Присмотреться нужно. Но если самозванная царица, и вправду, ко мне мыслит, пользы с того мы много поиметь можем. Я о том Янису отпишу. И милость свою воровке пообещаю. А, покуда, с Севастьяном переговорим.

— Государь! Чем прогневал тебя, не ведаю!

— Так уж и не ведаешь, Севушка? А кто Димке Шуйскому о моём походе сообщил? Ляпунову, опять же, весточка о моём походе на Рязань, пришла. Или ты мне опять солгать собрался, Севушка? Так о том походе на Рязань, я больше никому не говорил. Один ты и знал. А Ляпунов сразу к осаде готовится начал!

Шило сразу скис, угрюмо склонив голову.

— Глотку ему вырвать! — шагнул к Шило Подопригора. — Дозволь, государь.

— Подожди, Яким, — остановил я жестом Подопригору. — Казнить вора мы завсегда успеем! Предал почему? — прожёг я взглядом Шило. — Мы же с тобой с самого Ельца вместе шли. Я тебя до воеводы поднял! Дворянство дал!

— Всё так, государь, — мрачно кивнул Шило. — вывел ты меня из грязи в начального человека. То честь великая! А только, схватили всю мою семью да в Москву свезли. Стар я уже! Зачем мне та честь, коли передать будет некому?

— Ясно, — кивнул я своему воеводе. — Дурак ты, Севастьян, да только я не о том! Я ведь и сына твоего, и весь твой род за измену выведу. В то веришь?

— Верю, государь.

— А раз веришь, разговор с тобой будет! — склонился я над бывшим воеводой. — Передашь, Ваське Шуйскому, что я на Коломну идти собрался и о приступе на Москву не помышляю, помилую. Поезжай себе в Елец да дальше шкурки выделывай. Выживет сын, к тебе отошлю. А нет, значит, то Господь так восхотел. Не нам, грешным, супротив его воли идти.

Севастьян кивнул, понимая что выбора у него, фактически, нет. Я кивнул в ответ, радуясь, что удалось разрулить ситуацию. Если Шуйские не будут ждать завтра атаки, может и получится в город без больших потерь ворваться. А там; кто не спрятался, я не виноват!

— Завтра ночью в город войдём, — сообщил я своим ближникам. — О том и Жеребцову сегодня расскажу. Василий Григорьевич сообщил, что принявшие мою руку людишки у Сретенских ворот стоять будут. Те ворота они нам и откроют. А дальше, как Бог даст. Благословит, так всю Москву под себя возьмём.

— От Шеина гонец на Москву пробился. Не пришлёт он нам помощи.

— Как же так, брате? — вскинулся Иван Шуйский. Смоленские полки были последней надеждой на спасение. Обещанием их прибытия, удерживали колеблющихся бояр, с их прибытием связывали надежду на снятие блокады с города. Больше ждать помощи было просто неоткуда. — Шеин же обещал!

— Шеин решил присоединиться к победителю, — Василий Шуйский за последние два года сильно сдал, на вид постарев лет на десять. — А я на него даже сильно гневаться не могу, — вздохнул царь. — Сам бы так поступил. Поклонится, Михайла, Смоленском Федьке, в чести будет.

— Это что же, брате, нам погибель неминучая грозит? — вопросил Дмитрий Шуйский. — Не отбиться от ворогов?

Царь тяжело вздохнул, поглядывая на братьев. Где уж тут отбиться, когда враги со всех сторон обложили, а боре за спиной троном торгуют? Потому братьев и позвал, что больше и веры никому нет!

— А с кем нам от ворогов отбиваться, Дмитрий? — зло сверкнул глазами Василий — Последнее войско ты под Болховом загубил. Сил теперь лишь на то, чтобы воров в город не пустить, едва хватает. Да и то, — понурился царь — Каждый день кто-нибудь в Тушино из Москвы сбегает.

— К Годунову не бегут.

— К Годунову не бегут, — кивнул в ответ царь. — Очень уж его указ об отмене местничества бояр разозлил. Только нам от того не легче. Не Федька, так тушинский вор силу набирает. А нам теперь и помощи ждать неоткуда. Бутурлин сам едва во Владимире держится, Шеин в помощи отказал, Ляпунов в Рязани воду мутит. Мне князь Пожарский весточку из Коломны прислал, что Прокопий звал его на Москву идти да Скопина-Шуйского на престол сажать.

— А я тебе, брате, говорил, — забрызгал слюной Дмитрий, — что Мишка на трон метит! Придушить вора нужно, пока не поздно!

— Придушить, дело не хитрое, — возразил Иван. — А только войска нам это не прибавит! Скорее уж наоборот. Князя Михаила воинские людишки уважают. Казним, ещё больше перелётов из Москвы уйдёт. Пускай уж лучше, покуда, в темнице сидит. Может и пригодится на что, — младший Шуйский не стал уточнять, что пригодится родственник может в качестве замены своему старшему брату. Пусть лучше Скопин Шуйский на престоле сидит, чем самозванец или, того хуже, Годунов. Тот никого из Шуйских точно не простит. Все кровью умоются.

— Я к крымскому хану посла отправил, — признался Василий. — Много чего басурманину пообещал, лишь бы с моими врагами управиться помог.

— То, дело! — закивал головой Дмитрий. — Если татары в спину тушинскому вору ударят; ему сразу не до Москвы станет.

— А Годунов? — прищурил глаза младший Шуйский.

— А с Годуновым я сам управлюсь — рубанул сжатым кулаком воздух Дмитрий. — Весточка пришла, что он с войском к Коломне идти собирается. Так я тех, кто под Москвой останется, посеку!

— Надо было со шведским королём, когда он помощь предлагал, договариваться — недовольно пробурчал Иван. — Татары, союзник ненадёжный. Как наскочат на тушинского вора, так и обратно уйдут.

— Свеям не до нас сейчас, — покачал головой Василий. — Шибко их Ходкевич прижал. Зови, не зови, не откликнутся.

— От татар тоже толку мало будет, — продолжил гнуть свою линию Иван. — Пограбить, пограбят. А в сечу с гусарами Ружинского лезть; сразу сбегут.

— Что ты предлагаешь, брат? — заходил желваками Василий. — То, что крымский хан, союзник ненадёжный, мне и без тебя ведомо. А только некого больше на помощь позвать! Все от нас отвернулись.

— А Сигизмунд?

— Так Сигизмунд за спиной самозванца стоит, — неподдельно удивился Дмитрий. — О чём ты Иван?

— Стоит, — согласился с ним младший Шуйский. — Потому как выгоду в том видит. А если мы королю Смоленск и Чернигов отдать пообещаем, уже нас поддержит. Не только с войском на помощь придёт, но и тех шляхтичей, что к войску тушинского вора примкнули, обратно отзовёт!

— Смоленск, — недовольно кривился царь. — Не жирно ли ляхам будет7

— Не договоримся с Сигизмундом; всё потеряем, — жёстко отрезал Иван. — Не самозванец, так Годунов Москву возьмёт. И нам с того добра ждать не приходится! А Смоленск, — демонстративно вздохнул князь, — хоть потеря и не малая, но то мы переживём. Сядешь на престоле крепко, государь, можно попробовать и обратно вернуть.

— Пусть так, — немного помолчав, согласился Василий. — Пошлю гонца к польскому королю. А ты, Дмитрий к вылазке готовься. Как уйдёт Годунов из-под Москвы, сразу и ударим.