Федор Годунов. Троецарствие

Глава 11

12 октября 1607 года от рождества Христова по Юлианскому календарю.

— Ну, слава тебе Господи, доехали! — размашисто перекрестился у меня за спиной Никифор.

— Проклятая слякоть, — согласился с рындой Тараско, оглянувшись в сторону обоза, где в одной из телег сидела Настя. — Который день едем, а этот дождь всё никак не кончится!

— Так ты на Руси теперь живёшь, Тараско, — усмехнулся я, в который раз стряхивая холодные капли с лица. — Привыкай. Вот въедем в город, — кивнул я на медленно двигающуюся к нам от ворот процессию, — обсушимся.

В душе, несмотря на дождь и превратившуюся в липкую жижу дорогу, царило сдержанное удовлетворение. Всё же основные задачи, намеченной по весне военной компании, были выполнены: присоединены оба Новгорода, Тверь, ещё несколько городов помельче, в Кострому пришли с поклоном посланцы из Великого Устюга и Белоозеро, ушёл в поход вниз по Волге отряд сибирских воевод, усиленный охочими людишками из Нижнего Новгорода.

Оно, конечно, дробить силы перед решающими сражениями со сторонниками Шуйского и ЛжеДмитрия II, не самый лучший вариант. Но обладание главной водной артерией и выход к Каспию, были слишком важны. И дело тут не только в торговом пути в Персию и установления контроля над Каспийским морем. Возведение морского флота будет школой для двух десятков мастеровых, что я к голландскому корабельному мастеру приставлю. И в будущем, они мне такие же корабли на других морях сами, без поклонов в сторону Запада, построить смогут.

Одного такого мастера из города Хорна, что руководил постройкой флейта со штурвалом (штурвал был, пока, новинкой, появившейся всего десять лет назад и большинство кораблей по-прежнему управлялось при помощи колдерштока), дьяк Корнилка Иевлев всё же смог уговорить поработать три года в Московии, соблазнив астрономическим для голландца вознаграждением.

Ладно. Для дела мехов не жалко. Главное, что Корнилка на обязательном обучении двадцати учеников в контракте настоял. Так что, как только корабельный мастер в Кострому приедет, сразу его в Нижний к Минину отправлю. Тот и толковых мастеровых к этому времени подберёт и по тонкостям в заготовке древесины и других материалов нужных при постройке корабля проконсультируется. И уже весной (конечно, если мой воевода Матвей Годунов со своей задачей справится и дорогу по Волге очистит), голландец в Астрахань отправится, место для будущей крепости на берегу Каспийского моря подыскивать да стапель для будущего корабля строить, а Минин, прибывшие из той же Голландии лесопилки, в указанных местах ставить начнёт да производство налаживать.

— Здрав будь, государь. По добру ли добрался?

— По добру, владыка, — спрыгнув с коня, склоняюсь я перед новым патриархом. — Благослови, отец Иаков.

Вот и ещё одно удачно завершённое дело! Собранный в Костроме церковный собор большим представительством иерархов похвастаться не мог, состоя в основном из настоятелей подконтрольных мне монастырей: из трёх митрополитов был только Исидор Новгородский, из шести архиепископов только Феодосий Астраханский, из трёх епископов только Сильвестр Корельский. И совсем неожиданно к этой троице присоединился архиепископ при Архангельском соборе в Московском кремле Арсений, из этого самого кремля сбежавший. Последнее было довольно симптоматичным: хитрый грек явно понял, что продолжать делать ставку на Гермогена не стоит.

Как итог: Гермоген за его неправды и кривду на царя Фёдора Борисовича Годунова был с патриаршего престола сведён, а его анафема отменена. Кроме того архиепископом Тверским и Старицким стал архимандрит Старицкого Успенского монастыря отец Дионисий, архиепископом Вологодским и Великопермским стал игумен Спасо-Прилуцкого монастыря отец Симон, а ушлый Арсений стал архиепископом Архангельским и Холмогорским (в созданной специально для него епархии).

В общем, русская православная церковь раскололась надвое, как это ни грустно констатировать. Другое дело, что тут больше вина Шуйских, чем моя. Мне же просто выхода другого не оставили.

Между тем, патриарха сменил костромской воевода Афанасий Богданов с толпившимися за его спиной головами и дьяками, преподнеся хлеб-соль, зазвал на пир.

— Да мне бы с дороги отдохнуть да обсушиться. Изгваздался весь, — устало отмахнулся я. — Какой уж тут пир? Тем более, мне с патриархом о делах государевых переговорить нужно. Да и с сестрой, царевной Ксенией повидаться хочу. Ты, Афанасий, не думай, — решил успокоить я сразу помрачневшего воеводу. — Я тобой доволен. Сегодня погощу у отца Иакова, а завтра и попировать можно. А покуда проследи, чтобы людей моих разместили.

— Жильё для постоя уже выделено, государь, — явно успокоился Богданов. Патриарх — это фигура. Не простому дворянину, пусть даже и выбившему нежданно в стряпчие и воеводы, с ним чинами меряться. Да и царевна — сильный аргумент. Тут его чести урона нет. — О том не беспокойся.

— Вот и хорошо, — удовлетворённо констатировал я. — А моего ближника с невестой, — кивнул я на Тараску, — у себя посели. Скоро вместе на свадебке погуляем.

Кивнув воеводе, я направился было вслед за патриаршим возком, но вновь придержал коня, разглядывая упавшего в земном поклоне старика. Ещё одна встреча. На этот раз не самая приятная.

— И ты здесь, Афонька? А я думал, что ты в Уфе в узилище до сих пор сидишь. Неужто выпустили?

— Выпустили, государь, — Власьев мой намёк, что я распоряжения его выпустить не давал, без сомненья уловил. — Как только у города войско, что к тебе из Сибири на подмогу шло, появилось, так городской голова всех, кто по приказу Шуйского в порубе томился, выпустить приказал.

— А что же вместе с войском к Нижнему не поехал?

— Недужен был, государь. Покуда сил после тюрьмы набрался, войско далеко ушло.

— Ладно, вставай, — нехотя разрешил я. — С чем пришёл?

Власьев медленно поднялся с колен, встал, слегка сутулясь; вид пришибленный, в глазах безнадёга да тоска смертная. Понимает, что не рады ему здесь, но всё же пришёл, на что-то надеясь. Хотя, если с другой стороны посмотреть; а куда ему ещё идти? К Шуйскому? Так именно Василий дьяка в Уфу и сослал. А второй самозванец в силу ещё не вошёл.

— Службы ищу, государь.

— У меня? — скорчил я удивлённую физиономию. — А почто не у Дмитрия? Ты же у этого вора самый ближний человек был. Даже вместо жениха с Маринкой в Кракове обручался.

— Твоя правда, государь, — не отвёл взгляда бывший дьяк. — Царю Дмитрию я служил верно. Точно так же, как до того и тебе, и твоему батюшке служил. И в измене никем замечен не был. Не то, что иные! Я бы и Шуйскому также служил, да он моей службой пренебрёг.

— Не царю Дмитрию, а вору и расстриге Гришке Отрепьеву! — не утерпев, вылез из своего возка патриарх. — Следи за языком, вор!

— Может и так, владыка, — потемнел лицом Власьев. — А только в то время его и патриарх царём величал.

Он что дурак, такие речи передо мной вести? Бывалый же человек. Ни может, не понимать, что за этим воспоследует. Вот уже и Никифор с двумя рындами, уловив едва заметный кивок Семёна, спешившись, к нему за спину зашли.

И вдруг я понял, что Власьев делает это специально. Он, ещё добираясь до Костромы, понимал, что шансов на прощение практически нет. Вот только иной жизни для себя не мыслит. Вот и ищет теперь в отчаянии смерти, не смея самому на себя руки наложить.

И что мне теперь с ним делать прикажите? Казнить? Так это не долго, вот только пользы с этого ноль. А если?

— Дерзкий ты, Афонька. Может мне тебе язык отрезать приказать? — решил я для начала нагнать жути. Никифор, сделав шаг, положил руку на плечо Власьева. Тот даже не вздрогнул, не сводя с меня пустых глаз. Тоже мне, фаталист хренов. — Хотя, — сделал я вид, что задумался. — У тебя, помнится, некий Бажен Иванов в услужении был, которого ты из Цесарской земли (Австрия) привёз. Так ли?

— Так, государь, — изменился в лице бывший дьяк. — Из франской земли он родом будет.

— Вот. А у меня оттуда посольство ни с чем недавно вернулось. Так вот, Афонька. Поезжай-ка ты с этим франком в Нормандию, что в землях французского короля находится. Если сможешь там одного оружейного мастера на службу ко мне переманить, верну тебе твою вину и вновь в дьяки в Посольском приказе пожалую.

— Переманю, государь, — ожили глаза Власьева, наполнившись таким фанатичным блеском, что стало ясно; этот переманит. Ну, или сдохнет у двери мастерской упёртого мастера. А всё потому, что у человека вместо беспросветной безнадёги надежда появилась.

— Тогда придёшь завтра утром в Ипатьевский монастырь. Расскажу что да как, и деньгой в дорогу наделю. Не пешком же тебе до самой Франции добираться.

— Как прикажешь, государь!

Ну, вот. Уже вторая попытка переманить к себе хотя бы на время Марэна Ле Буржуа. Просто деньгами оружейный мастер не соблазнился. Попробую предложить ему в придачу дворянство, что пообещаю выпросить у Генриха IV.

В Ипатьевском монастыре царило необычное для этого места оживление. В сторону погребов катились десятки гружёных мешками подвод, суетились монастырские служки, озабоченно сновали в разные стороны монахи.

— Вы к осаде готовитесь, владыка? — улыбнулся я, помогая Иакову вылезти из возка. — Так вроде я ворога у стен Костромы не жду.

— А ворог часто, когда его не ждут, приходит, — отбрил меня патриарх и развернулся в сторону отца Феодосия, спешащего к нам от архиерейской палаты. — Ты лучше его о том расспроси. Сам же своей картохой да шведской репой озадачил.

— Царь-батюшка, — размашисто благословил меня новый настоятель. — Счастье то какое! Дождались!

Мда. Всё на свете меняется, только не отец Феодосий. Как был лизоблюдом и подхалимом, так и остался. Но хозяйственной хватки у него не отнять. Вот я и решил ещё весной направить его энергию в нужное русло, поставив во главе сельскохозяйственной реформы и снабдив нужными рекомендациями.

— Я смотрю хороший урожай собрали, отец Феодосий, — с усмешкой посмотрел я на архимандрита. — Выполнил ты мой наказ.

— Со всем радением, государь. Со всех деревень посошные уже которых день картоху везут. Все добрый урожай собрали!

— И что, не бунтовал никто? — поинтересовался я, помня нелёгкую судьбу культивации картофеля на Руси в прошлой Истории.

— А чего им бунтовать, если монастырь всем, кто её добре вырастит, недоимки обещал простить? — на лице бывшего отца-эконома появилось выражение вселенской скорби. — Ещё и брюкву в счёт оброка берём. Совсем оскудел монастырь. Но братия не ропщет. На твою милость, царь-батюшка, уповает!

— Не оставлю я братию своей милостью, — всё же не сдержал улыбки я. Всё же жук, этот Феодосий. Потратился по приказу отца Иакова, а компенсировать убытки с меня хочет. — И тебя своей милостью тоже не оставлю.

— А ещё, государь, — сразу воодушевился настоятель. В случае успеха реформы и повсеместного внедрения картофеля и брюквы в крестьянский обиход, ему был обещан в будущем епископский посох. — Монахи слух пустили, что та картоха для царского стола выращивается. Потому и учёт такой строгий. Разве что для нужд монастыря немного припрячем. Ну, и рассказывают «по секрету», как сей плод правильно готовить.

— Добре, — кивнул я, окончательно уверившись, что процесс внедрения «народного» овоща находится в надёжных руках. Урожайность картохи крестьяне уже наверняка оценили. Осталось на вкус распробовать. — Вели отправить один мешок в дом воеводы да пусть кто-нибудь из братии объяснит, как её готовить, — я сглотнул, предвкушая, как попробую давно забытое лакомство. — Потом её ко мне на стол на пиру подадут.

— Как прикажешь, государь.

Добравшись до выделенных мне покоев, наконец-то переоделся, сняв с себя порядком промокшую одежду, выпил горячего сбитня, задумался к кому заглянуть в первую очередь; к Ксении или патриарху? Внутри встрепенулся настоящий Фёдор, настойчиво потянув в сторону сестры. Нет, прости друже, но в первую очередь дело. Узнаю новости, потом остаток дня с сестрой проведу.

Патриарх меня уже ждал. Молча кивнул на лавку стоящую рядом с окном, зябко протянул руки к растопленной печи.

— Стар я уже стал, Фёдор, — пожаловался он мне. — Силы уже не те. Скоро Господь к себе призовёт.

— Рано тебе помирать, владыка, — покачал я головой, нисколько не кривя душой. В той, прошлой жизни, Иаков до 1614 года дожил. И это на Соловках с их суровым климатом. В Москве, сидя на патриаршестве, подольше протянуть должен. — Мне без твоей помощи батюшкин престол труднёхонько будет вернуть. Что на Соборе было?

— Со всеми договорился, — пожал плечами старик. — Но пообещать пришлось немало. Разве что Феоктист, когда его с архиепископства сводили, шибко лаялся. Так мы его на Соловки на послушание сослали. Там его быстро в разум введут.

— Что ещё слышно?

— Самозванец из Стародуба в поход вышел. Сказывает на помощь к ворам, что в Туле сидят, поспешает.

Ага. Пусть поспешает. Если ничего не изменилось, Шуйский уже два дня, как город взял. И теперь второй Димка обратно к Брянску повернёт. Вот только Болотникова жаль. В ссылку в Каргополь его теперь не повезут, а значит, и перехватить по дороге не удастся. Да и жестокими казнями дворян, что в Туле были, большой воевода себе репутацию знатно подпортил.

— То мне ведомо, владыка.

— Воевода твой, Подопригора, два дня как в Костроме объявился. Узнал, что тебя здесь нет и сразу в загул ушёл. Злой, пьёт беспробудно, всех задирает. Афонька к нему своих людишек приставил, но не трогает. Тебя дожидается.

Ну, что Яким загулял — это понятно. А чего злой-то? Новости о высадке в Эстляндии армии Делагарди и взятии им Дерпта до меня уже дошли. Значит, получилось всё у воеводы. Теперь шведы с поляками не на шутку сцепятся.

— Ладно, — махнул я рукой. — Пошлю завтра Тараску, разыщет его. Похоже, сразу на двух свадьбах гулять придётся. Всё ли, владыка?

— Почти всё, — усмехнулся отец Иаков. — Ещё из ярославля Барятинский докладывает, что Густав, протрезвев, письмо шведскому королю попробовал с купцами отослать.

— И что там? — не на шутку заинтересовался я. От шебутного принца всё что угодно, можно было ожидать.

— Эстляндию себе в наместничество просит в обмен на отказ от претензий на шведскую корону. И ещё обещает у тебя войско выпросить и с тем войском на помощь шведам в Ливонии прийти.

— Да, — покачал я головой. — Это не лечится. Ещё что, отец Иаков?

— Ещё два английких купца свои подворья в Костроме открыли. Как узнали, что ты в обозе меха везёшь, с тех пор мечутся по городу. Тебя ждут.

Завтра. Это уже завтра.И вообще, теперь можно не суетиться, спокойно наращивая армию и воплощая в жизнь свои задумки. До весны Ни Шуйский, ни второй самозванец, активных действий уже не предпримут. Не собирался проявлять излишнюю активность и я. Те же Владимир с Суздалем и Переяславлем лучше весной к рукам прибрать, когда Шуйский с идущим на Москву ЛжеДмитрием сцепится да и ловушка на Лисовского только к началу апреля устроить получится.Так что сейчас самое время реформами заняться, очередные посольства за границу послать и самому в Архангельск съездить; проверить, на возможность строительства там в будущем флота и по пути семью одной девушки, что меня из болота вытащила, вознаградить. Долги нужно отдавать.

Наутро начал падать снег. Он хрустел под ногами, расползаясь в грязную, сочащуюся водой кашицу, лип к одежде, тут же подтаивая, капал с крыши, норовя угодить за шиворот. Мария, сонно поёживаясь, зашагала к колодцу, гремя пустыми вёдрами. Рядом пристроился Волк, радостно помахивая хвостом.

— Проголодался? — улыбнулась другу девушка. — Терпи теперь, чего уж там. Вот матушка кашу с утятиной сварит и тебе достанется. А потом в лес на охоту пойдём.

Волк радостно завертелся, путаясь под ногами, возбуждённо гавкнул, соглашаясь с предложенным на день планом. Охоту старый пёс любил, каждый раз претендуя на свою долю в добыче. Пусть его. Хоть Волк и изрядно одряхлел, но пользу в лесу приносил немалую; то птицу под выстрел вспугнёт, то зайца с лёжки поднимет.

Наполнив ведро водой, девушка припала к ободку, напилась, вытерев ладонью губы.

Холодная! Аж зубы сводит! Хорошо!

Вернувшись, привычно нашла в потёмках кадку, вылила воду. В дверь выглянула мать.

— Принесла? Сходи ещё дров, принеси. Печь я растопила да мало будет.

Девушка быстро сбегала к поленице, принесла охапку дров, аккуратно сложила в подпечье. Матушка потянула ухватом чугунок, ловко сунула в горнило. С лавки поднялся отец, перекрестился на небольшую икону в красном углу, молча стал одеваться, натужно кряхтя.

Батюшка за последнее время сдал. Целыми днями в доме сидит да молча пьёт. Даже браниться, как прежде до того было, перестал и Юрку больше сабельному бою не учит. Очень уж болезненно по старому воину разрыв Лемешевым помолвки ударил. А ведь уже и день, когда свадьбу сыграть собирались, назначен был! Но пришли вести, что царь в поход на Новгород ушёл, затем слухи о Твери дошли и Кузьма Иванович к собственной затее охладел, перестав привечать будущих родственников. А к осени и вовсе холопа с известием прислал, что сыну другую невесту нашёл.

Отец тогда сильно осерчал. Даже в Даниловское к бывшему соратнику ругаться ходил да толку? Лемешев лишь посмеялся. Хорошо хоть своим холопам бока обнаглевшему нищеброду намять не приказал.

С печи свесился Юрка, шмыгнул носом, втягивая с себя ароматный замах.

— Вставай, сынок. Скоро каша поспеет. Снедать будем.

Юрка энергично кивнул, шустро слезая с печи, выскочил до ветру, хлопнув дверью. Батюшка, накинув на плечи армяк, собрался вслед за ним, но замер, остановленный ворвавшимся обратно в избу сыном.

— Батя, там всадники сюда скачут! Много!

На дворе залаял Волк, в свою очередь извещая о чужаках.

— Это кто же там? — потянулся за саблей Симагин. — Неужто шиши объявились?

— Избави, господи! — перекрестилась мать.

Мария молча хватила свой лук, сунулась в чулан, где хранился заветный колчан с боевыми стрелами, встала у двери, наблюдая в приоткрытую щель за выскочившим во двор отцом. Сердце билось в груди загнанным зверем, леденя кровь. Если, и вправду, тати, то им не отбиться. Шесть стрел и калека с саблей разбойникам не помеха. А кроме татей, тут и быть некому. Лес вокруг да тропинка, что в Даниловское ведёт. Зачем сюда добрым людям соваться?

Отец между тем как-то странно дёрнулся, выронив саблю из разжавшейся ладони и, забыв про свою хромоту, бухнулся на колени, ткнувшись головой в почти истаявший снег.

— Ты что ли боярским сыном Мишкой Симагиным будешь?

Настя похолодела, мгновенно узнав голос, раздвинула дверь чуть шире, увеличивая обзор. За спиной затряслась мать, с непонятным ужасом разглядывая богато одетого всадника окружённого целой сотней воинов. Вновь тявкнул Волк, но уже как-то нерешительно, спрятавшись за широкой поленицей.

— Он это, государь, — высунулся вперёд Лемешев. — Руку ему воры под Кромами посекли, — зачем-то добавил он.

— За моего батюшку выходит против Гришки Отрепьева воевал, — одобрительно кивнул царь. В том, что этот спасённый ею полгода назад дворянин, именно царь, Мария больше не сомневалась. — Встать, Михайло. Я смотрю всё твоё семейство к Годуновым мыслит; ты за батюшку моего пострадал, дочь уже мне жизнь спасла. За то и милость моя к вам будет.

— Так я же… Оно того… Симагины всегда за Годуновых стояли! — задёргал обрубком руки отец.

— И ещё постоят, — развеселился Годунов. — Так где спасительница моя? Или со двора прогонишь, так и не показав?

— Иди, чего встала? — вытолкнула Марию за дверь мать. — Не слышишь, что ли? Сам царь кличет.

Машка замерла, в растерянсти оглядываясь по сторонам, съёжилась под внимательными взглядами сотен глаз.

— Ты гляди какая красавица, — глаза царя продолжали смеяться, искрясь весельем. — И чем она тебе, Кузька, так не по нраву пришлась, что ты помолвку порушить решил? — оглянулся он на побледневшего Лемешева. — Приданного нет? Так я дам.

— Так сговорено у меня уже всё с князем Засекиным, — затряс бородой дворянин. — Но если ты повелишь…

— Не хочу я за его Митьку выходить, государь. Раз сразу по нраву не пришлась, то и не нужно теперь.

Мария замерла, внезапно сообразив, что это она сама только что сказала. Девушка похолодела, встретившись с полными ужаса глазами матери, ткнулась взглядом в побагровевшее лицо отца, замерла не веря самой себе.

Не дело девушки, себе суженого выбирать. Что решит батюшка, так тому и быть. А она самому царю перечить осмелилась! И кто её за язык тянул!

— И правильно! — неожиданно рассмеялся царь, — Что я, своей спасительнице жениха побогаче да породовитее не найду? Упустил ты, Лемешев, вотчину. И чин для себя и сына своего упустил. — Фёдор спрыгнул с коня и подойдя к ней, протянул золотые серёжки. — Вот, сестра моя, царевна Ксения передать тебе с благодарностью велела, — царь вложил в непослушные руки подарок, оглянулся на замершего в ступоре батюшку. — Собирайся, Михайло, в Кострому. Вернусь из Архангельска, найду тебе дело. Ефим, выдели десяток, чтобы семью сына боярского до места проводили.

Царский отряд уже давно скрылся, свернув по тропинке в лес, а Мария всё продолжала стоять, не в силах поверить в произошедшее. И лишь золотые серёжки, крепко зажатые в руке, не давали усомнится в том, что всё это произошло наяву.