Федор Годунов. Троецарствие

Глава 9

27 августа 1607 года от рождества Христова по Юлианскому календарю.

.— Да нет его нигде, царь-батюшка, — развёл руками Ефим. — Мои люди всех убитых осмотрели. Кто хоть немного похож, Порохню опознать звали. Атамана, что этого злодея сопровождал, нашли, а самого нет. Видно в Волге утонул. В неё воры прямо с конями с отчаяния бросались.

— Утонет он, как же! — выплюнул я слова, с ненавистью смотря на высоченные стены города. — Говно не тонет. И эти ещё смотрят!

У, сволочи! Густо облепили всю крепостную стену и глазели, как гибли мои воины, отряд одного из воров уничтожая. Интересно им! Ну, ничего. Сейчас я с вами в ту же игру сыграю. На противоположном берегу Оки уже мои полки нового строя толпятся, осадные пушки ставят. Наверняка и баржа, по максимуму забитая чугунными чушками с порохом, неподалёку наготове стоит. Мне бы ещё задуманное представление перед горожанами разыграть и можно начинать.

Хотя начинать как раз и не хочется. Будь ты проклят, отец Иоиль! Мне уже «доброжелатели» доложили, что именно архимандрит Печёрского Вознесенского монастыря во главе оппозиции стоит. И именно он, упирая на моё отлучение Гермогеном и угрожая закрыть храмы и церкви, решение об отказе перехода города под мою руку, продавил. И теперь эта его твердолобость большой кровью обернуться может!

А тут ещё этот Илейко запропастился. Если выживет, наверняка отомстить попытается.

— Порохня, — оглянулся я на воеводу. — Возьми свои две тысячи да скачи к Арзамасу. Скажешь, что самозванец Илейко, что терскими казаками в царевичи был выкликнут, мной под Нижним Новгород разбит, а сам царь следом за тобой идёт. Сдавшимся мою милость обещай. Если ворота откроют, найди Настю и сюда привези, нет, на штурм не лезь. Окружи городок и никого туда не пускай.

— А Нижний Новгород?

— А что Нижний? Всё равно я твоих кирасиров на стены не пошлю. А для осады города мне и поместной конницы хватит. У них воинских людишек очень мало, — пояснил я свою мысль Порохне. — Большая часть в прошлом году с Шереметевым в поход на Астрахань ушла. Поспеши, дядько Данила. Уж больно, Илейко, шустёр.

— Сделаю, Фёдор, — твёрдо взглянул мне в глаза запорожец.

Ну вот, одной проблемой меньше. Может заодно ещё и Арзамас возьму. Хотя он мне на данный момент совсем не нужен. Защищай его потом. Другое дело Нижний Новгород.

Первая часть моего плана военной компании базировалась на трёх пунктах: предотвращение на как можно более длительный срок иностранной интервенции; взятие Москвы с устранением с политической арены Шуйских и объединением всех патриотических сил вокруг моей персоны; взятие под свой контроль не только Севера, но и Востока страны. В случае успешной реализации этих трёх пунктов до конца 1608 года, у меня будет достаточно ресурсов как людских, так и сырьевых, для изгнания из страны любых врагов.

По первому пункту, всё что мог, я уже сделал. Взяв Новгород, максимально затруднил возможность переговоров Шуйского с шведским королём, отправив посольство в Стокгольм, попытался переключить внимание шведских властей на себя, послав Подопригору в Эстляндию, сделал попытку стравить Швецию с Речью Посполитой.

С взятием Москвы я тоже проблем не видел; я просто на неё не пойду. Кстати, ещё в Новгороде я Мизинцу, и полуголовам стрелков Кердыбе и Пудовке по секрету шепнул, что следующей Тверь, а затем Москва, будет. Учитывая, что и в Твери меня не ждали, и в Москве, как сообщил мне Грязной, особых приготовлений не наблюдалось, круг подозреваемых сузился до двоих: Кривоноса и Шило. Противно на душе. С первым я от самого Путивля иду, а второй в Ельце десятником в моей сотне стал; мы с ним с одного котелка хлебали! Но, в любой случае, к весне я имя предателя узнаю. Следующий год в противостоянии с Васькой решающим будет. Вот я ему дезу о Скопине-Шуйском через стукача и скормлю.

Так вот о Москве. Зачем мне её брать? И своих людей много потеряю, и московский гарнизон изрядно прорежу. И при этом, не факт, что город возьму, а вот москвичей против себя изрядно настрою. В общем, только ЛжеДмитрия порадую. Он как раз весной к столице подойдёт. Нет уж! Пусть лучше с ним Шуйский сражается, принимая на себя первый, самый сильный удар армии самозванца. Уверен, что Москву он всё же отстоит и под её стенами вновь сформируется «тушинский лагерь».

Вот только дальше история пойдёт по другому пути. В этот раз сил на то, чтобы выдержать долгую осаду у Васьки не будет, потому как в этот раз Москва окажется в полном окружении. Я свою военную компанию с присоединения городов, что к северу и востоку от неё находятся, начну: Владимир, Суздаль, Юрьев-Польский, Ржев, возможно Муром, Псков, Смоленск. Всё, что южнее подгребёт под себя самозванец. И, как итог, московский орешек окажется зажатым в тисках. Без подвоза продовольствия и огненного зелья, без воинской подмоги, без надежды на прорыв блокады извне.

Уверен, уже к осени в столице начнётся брожение. Шуйский будет обречён. А перед москвичами встанет выбор; чью власть признать. Хотя в сущности этого выбора не будет. В Москве, в отличие от остальной страны, убийство Гришки Отрепьева жители города собственными глазами видели. Там в его чудесное спасение не верит ни кто. И признать над собой власть какой-то иудейской отрыжки (слух, который уже начал распространять Грязной), никто не захочет. Другое дело законный, уже сидевший на московском престоле царь Фёдор Годунов. Тем более и грамоты от него с тем, что зла на москвичей не держит и никого карать не будет, к тому времени по всему городу разойдутся.

Как итог, этот самый орешек через год мне сам в руки упадёт. А там уже и черёд самозванца с поляками настанет.

Но не менее важной была и третья часть плана. И его краеугольным камнем здесь стояло как раз взятие Нижнего Новгорода. К весне я собирался построить здесь целую речную флотилию, снарядить её пушками, набрать экипажи, обучить часть стрелков тактике боя со стругов и их взаимодействию с конницей. И где-то в марте или апреле начать поход вниз по Волге к Астрахани, где воеводой сидит верный мне князь Хворостинин, попутно беря под контроль другие города.

Возьму под контроль Волгу, весь Восток с Уралом и Сибирью, мою власть признает. Разве что с Казанью, где на воеводстве Богдан Бельский сидит, могут проблемы возникнуть. Но тем хуже для Бельского. Я о его попытке моего ареста в Кремле не забыл.

К тому же, Волга — это торговый путь с Индией и Персией. Это и хорошее пополнение опустевшей казны, и рычаг давления на английских купцов.

Тут, правда, был один нюанс, грозящий превратиться в большую проблему. В это же самое время навстречу моему войску будет двигаться армия моего тёзки, Фёдора Шереметева. Он как раз, сделав вид, что подчинил Шуйскому Астрахань, начнёт своё продвижение по Волге на север, занимаясь тем же самым, чем будет заниматься и моя армия; очищать реку от мятежного люда. И в то, что мне удастся с ним, договорится, верится с трудом. Очень уж мой батюшка его за близость к Романовым обидел, забрав у Шереметева часть имущества во время гонений на эту семейку и сослав того в Тобольск.

Но до этой проблемы ещё «доплыть» нужно. Без установления контроля над Нижним Новгородом, вся затея прахом пойдёт.

— Что делать будем, Фёдор Борисович?

— Что делать? — оглянулся я на большого воеводу. — Победу над супостатами праздновать. Вели, Иван Иванович, войску лагерем под стенами города становится. Пусть песни поют, веселятся, можешь даже по чарке хмельного мёда воинам раздать. Так, чтобы со стен видели, — уточнил я. — Пусть думают, что сегодня штурма не будет. Притомились мы. Ну, а ночью перед рассветом, поступим, как задумали. Атаки с севера они не ждут. Дурных через Волгу город штурмовать нет. Людишки наготове?

— Обижаешь, государь, — насупился Годунов. — Всё как уговорено было. Людишки на стругах по Волге спустятся, в Оку зайдут да вперёд себя баржу к мосту, что через Оку к Кунавинской слободе ведёт и подведут. А как только взрыв стену с воротами порушит и сами на штурм пойдут. А там уже и мы навалимся.

Надеюсь, что порушит. Иначе столько пороха без пользы потрачу. Так-то я ни разу не минёр.

— Начинайте праздновать, — кивнул я воеводе, давя на корню сомнения. Не получится, что-нибудь ещё придумаем. — И пошли кого-нибудь к воротам. Пусть переговорщиков пришлют. Попробую в последний раз по-хорошему договориться.

Переговорщики пришли ближе к вечеру. К тому времени в лагере во всю царило веселье: воины пили, пьяно хохоча и хлопая друг друга по плечу, тянулись к кострам за подгоревшим мясом. Шум, гам, хриплое пение десятка глоток невпопад. Кто-то из воинов, заметив парламентёров, потянулся к ним, зазывая к костру, рухнул на траву, не добравшись до цели, весело заржал.

— Смотри, как эти двое рожи кривят, — развеселился я, наблюдая за приближением нижегородцев сквозь щель в пологе шатра. — Особенно старик в шубе!

— Знамо дело, — заулыбался Годунов. — Я три сотни твоих рейтар по дороге сюда велел посадить и мёда им вдоволь выдать. Всё равно ты, государь, на штурм им идти не велишь. Хоть какая-то польза будет.

Ага, на штурм. Умный какой! У меня всего один рейтарский полк и есть. Погибнут в уличных боях, где я им замену найду? Я этих то за четыре месяца караколю (манёвр в верховой езде) так до конца и не обучил.

— Обязательно будет, — заверил я боярина. — Они теперь ночной атаки точно ждать не будут. Не удивлюсь, если ещё и на вылазку решатся!

— Ладно, — зашагал я к креслу, играющему на данный момент роль трона. — Послушаем, что скажут. Никифор, впускай.

Рында отдёрнул полог, посторонился, кивнув внутрь шатра, встал позади вошедших.

— Здрав будь, государь!

Приветствуют со всем уважением. И на колени упали, и про титул не забыли. Уже хорошо. Может, всё-таки удастся договориться?

— И вам здравствовать, гости дорогие, — кивнул я в ответ. — Садитесь вон на лавку. Кто таковы будете?

— Я выборный дворянин Борька Доможиров, — огладил бороду старик. — Может помнишь меня, государь? Пять лет назад меня твой батюшка в Касимов воеводой отправил. Ты тогда при Борисе Фёдоровиче состоял.

— Не помню, Борис, — пожал я плечами. — Мал ещё годами был, а людишек возле трона много крутилось. Не обессудь.

— А это Кузька Минин, — кивнул Доможиров на средних лет мужика в добротном кафтане. — Он из посадских людишек будет, но человек в городе уважаемый. Недаром в городской совет выбрали. Вот нас лучшие людишки на поклон к тебе, царь-батюшка и послали.

Я, прищурившись, оглядел будущего спасителя Руси с ног до головы. Мужик, как мужик. Никакой харизмы, позволившей встать ему во главе освободительного движения, не наблюдается. Но встал же! Факты, как говорится, вещь упрямая. Значит, будем с ним работать.

— И с чем послали? — откинулся я на спинку кресла. — Неужто надумали под мою руку пойти. Так то дело доброе. Не хочу я город за измену огню предавать.

— Прости, государь, — неожиданно ответил мне Минин. Так-то лезть со словом впереди Доможирова ему не по чину. — Но лучшие людишки на совете порешили: «Кто будет на Москве государь, тот и нам всем государь». И на том твёрдо стоять договорились. Зачем свой город зорить, царь-батюшка? Прогонишь Шуйского с Москвы, сами тебе ворота откроем.

Ишь, хитрецы какие! Вы там бодайтесь между собой, а наша дело — сторона. После к победителю примкнём. Нет, так дело не пойдёт. И хотел бы мимо пройти, но нельзя. Слишком важное место Нижний в моих планах занимает.

— Совет решил или отец Иоиль?

— Совет, государь, — переглянулись между собой посланцы. — Хотя, не скрою, — продолжил Минин, — что архимандрит на этом особо настаивал.

— Понятно, — скривил я губы. — Мои людишки, значит, будут с ворами, не щадя живота биться, а вы за каменными стенами отсиживаться. Так? Хорошо устроились! Вон, сегодня, я самозванного царевича Петра у города побил. Так ни одна стрела моим полкам в помощь со стены не прилетела!

— Так то твой же воевода был, государь, — стрельнул в мою сторону глазами Доможиров.

— С чего ты взял?

— Так он твоим именем сдачи города требовал.

— Это что же выходит, — ласково улыбнулся я дворянину. — Этак любой шиш, что из лесу выйдет и моим именем грабить начнёт, сразу моим воеводой станет?

— Нет, государь! — побледнел старый дворянин. — Выходит, обманул нас вор! По делам, Господь, и покарал!

— И вас покарает, если от воровства не отойдёте и своему государю не поклонитесь. Сроку вам до утра. Откроете ворота, всех моя милость будет. Даже попа этого шелопутного, что вас с толку сбил, не трону покуда. А если нет! — покачал я головой — Так моё терпение не беспредельно. Иван Грозный за меньшее Новгород жестоко покарал. Вот и вы; не доводите до греха!

— Государь! — в шатёр шальным вихрем ворвался Ефим, оттолкнул было Никифора, замер, почувствовав острие сабли, упёршейся в бок. Навстречу полковому голове шагнули ещё двое рынд. — Там это, — скосил глаза на Никифора мой ближник. — Большое войско к Волге с востока подходит.

Чего⁈ Мне только ещё одного войска тут не хватало! Им что здесь, мёдом намазано? Мне когда город брать прикажите? Тут конкурентов громить, только успевай!

Забыв о царском достоинстве, выскочил из шатра, подбежал к Волге (благо, до реки было чуть больше сотни метров). Рядом замерли рынды во главе с Семёном, нижегородцы, Годунов с Ефимом. Следом потянулись остальные воины, столпились у самой воды, пялясь на противоположный берег.

— Войско говоришь, — процедил я сквозь губы, всматриваясь в массу вооружённых людей, двигающихся к городу. — Сейчас мы посмотрим, что это за войско. Никифор, неси трубу!

Тот, лишь кивнув, бросился обратно к шатру, зачем-то отвесил подзатыльник стоящему у входа стражу, через пару секунд выскочил обратно, держа в руках завёрнутый в материю продолговатый, деревянный ящик.

Я лишь хмыкнул, пряча улыбку. Довольно допотопная подзорная труба, а они с ней как с самым великим сокровищем носятся. Правда, нет их ещё на Руси. Да и эту, голландец Иоганн Липперсгей только этой зимой изобрёл. То-то, наверное, Бертон удивился, когда узнал, что заказанный мной в прошлом году предмет, буквально за неделю перед его приездом в Миддельбург изобрели! Сам голландец ехать на Русь, к сожалению, отказался, но заказ на ещё двадцать таких штук взял. Эх! Англичанин как раз к осени ещё один рейс мог сделать да мне платить нечем. Где же вы, мои меха? Где вас, мои сибирские воеводы, черти носят?

Между тем ткань бережно размотали, резной ларчик осторожно открыли и вытащили длинный, металлический патрубок с линзами.

— Вот надёжа, — Никифор бережно протёр линзы грязным рукавом. — Прими.

— Ох, бестолочь, — покачал я головой, — Учишь вас, учишь, — я всмотрелся через трубу на тот берег, замер, не веря своим глазам, и широко улыбнулся. — Да ну! Легки черти на помине!

— Господь, с тобой, государь! — тут же перекрестился Сысой.

— Со мной, Никитка, со мной! — улыбнулся я своему секретарю и смерил насмешливым взглядом парламентёров. — Ну, что, холопы мои верные. Будем воевать или по-хорошему ворота откроете?

— Дальше топи непролазные. Не уйти нам от погони, атаман. Что будем делать?

Подопригора с ответом не спешил. Казак поскрёб ложкой по котелку, собирая остатки каши, тщательно прожевал, отмахиваясь от надоедливой мошкары, облизав ложку, сунул её за голенище сапога. Жмущиеся к костру воины, терпеливо ждали, не сводя с командира напряжённых взглядов.

Девятеро. Всего девять человек у него к концу похода осталось. И только двое, Сава Лыткарь да Мишаня выжили из тех, кто с ним из Новгорода в Эстляндию ушёл. И скорее всего и они все в этом проклятом краю гнить останутся. Это если в плен к свеям не попадут. Или, что ещё хуже, к местным. Тогда совсем плохо будет. Очень уж много кровушки его люди пролили. Теперь всё. Теперь уже их кровь рекою льётся. И дёрнуло же его обратно на Север вернуться. Нужно было, как государь советовал, к Пскову уходить. Так нет же, решил всех перехитрить да с богатой добычей обратно вернутся.

А как всё поначалу хорошо шло! В Литве появление его отряда не вызвало ни у кого подозрений. Мало ли вооружённых отрядов по Великому Княжеству Литовскому шляется? И не счесть! Тут каждый магнат под своей рукой маленькую армию содержит. В крупные города, Яким, благоразумно не совался, безобразничать своим людям не позволял, за постой и жратву платил серебром, не торгуясь. Чего к такому щедрому пану цепляться? Тем более, что казаки из его отряда нет-нет да обмолвятся, что самому гетману великому литовскому Яну Ходкевичу служат.

В общем, от желающих вступить в идущий пощипать подлый свеев отряд, отбоя не было и, к моменту вступления в Эстляндию, Подопригора имел под рукой девять сотен всадников.

Их не ждали. Война между Швецией и Речью Посполитой уже два года как сошла на нет, выродившись в мелкие стычки на пограничье. Внезапно ворвавшемуся в страну крупному конному отряду, поначалу было просто нечего противопоставить. Подопригора прошёлся по всему краю кровавым ураганом, оставляя за собой трупы и пепел и, даже дерзая, появляться в окрестностях таких крупных городов как Везенберг и Раппель.

А затем терпение у шведов лопнуло. Из Ревеля, для поимки и разгрома обнаглевших литвинов, выдвинулись крупный конный отряд, за голову Якима объявили большую награду, вконец обозлённые крестьяне выступили у загонщиков проводниками.

Какое-то время Подопригора ещё держался, ловко лавируя между выставленными шведами заставы и даже подставил под удар шведов польские земли, отступив в Ливонию. Заполыхало и там. Но всё чаще случались стычки, всё тесней сжималось кольцо из застав и пикетов, всё больше росли потери. Часть наёмников ушла, не получив вовремя обещанную плату.

И тогда Яким решился на отчаянный шаг, вновь бросившись в Эстляндию, намереваясь, оставив далеко позади преследователей, уйти на Русь к северу от Чудского озера. И нарвался на авангард шведской армии Делагарди.

В общем, стравить шведов с поляками ему удалось, но его отряду за это пришлось заплатить дорогой ценой.

— Через болота пойдём.

— Что⁈ — Йонас, широкоплечий литвин служивший в отряде Якима есаулом, поднялся над костром. — Ты рехнулся, атаман! Эти болота тянутся на десятки миль. В них даже местные без нужды не суются.

— Коней жалко, — пробурчал Мишаня, грустно смотря в отблески костра. — Добрые кони.

— Коней в болото не возьмёшь, — согласился с ним Подопригора. — И всю добычу здесь бросить придётся. Пусть подавятся, схизматики. Самим бы не сгинуть, — пояснил он свою мысль. — Не до корысти тут. А ты Йонас можешь попробовать сквозь заслоны прорваться. По мне лучше в болоте утонуть, чем в свеям в руки попасть. Легко не умрём.

— В трясине подыхать тоже не лучшая смерть, — вздохнул литвин, смирившись с неизбежным.

— Э нет! Мне умирать нельзя, покачал головой Яким, взяв в руки небольшое копьё. — Меня невеста ждёт, — захлюпал он водой.

Угрюмо сутулясь, воины тронулись следом за ним. Лишь Мишаня ненадолго задержался, погладив по холке коня.