Тридевять земель

День 39 Agnus Dei

— Разрешите? — Артём постучался в дверь комнаты Глории. Она стояла у окна — действительно, и на самой площади Цицерона, и вдалеке от неё есть, на что посмотреть. Рим отстраивали не раз и не два: несколько раз он подвергался атакам настолько яростным (если нечисть способна на ярость), что спасало только единство людей и ответная ярость.

— Ортем! — она бросилась к нему и обняла. При людях, Артём обратил вчера внимание, Глория отчётливо соблюдала дистанцию. Даже подумал, не обидел ли её ненароком. — Ужасно соскучилась, — она отпустила его, но взяла за руки, не позволяя отойти. — Всё ждём, когда вы приедете в Лондон! Как только скажете — составим расписание выступлений. Вы не представляете, сколько людей хотят вас услышать! И увидеть!

Артём улыбнулся.

— Не могу обещать, хотя очень хочу!

Глория покивала.

— Я здесь ещё два дня побуду, потом — домой пора, к ученикам. И так уже много занятий перенесли, некрасиво вышло.

Артём успел узнать — не от самой Глории — что она преподаёт вокал. И сама красиво поёт — интересно было бы услышать. И — опять наваждение: все, кроме Мари, вдали от Марины отчётливо напоминали её, а поставить рядом — и думаешь: ну как могло показаться, что они на одно лицо? Все, кроме Мари, светловолосые, ростом и сложением похожи — и на этом сходство кончается.

— У вас есть на сегодня планы, Ортем? — Глория по-прежнему не отпускала его. — Хоть немного свободного времени?

— Приказали утром прибыть в военный городок. Там и узнаю.

Глория покивала.

— Покажите мне Рим! Если можно — только вы и я. Только если можно! — тут же добавила она. — Я понимаю, сколько у вас сейчас забот, — она не сказала «со всеми нами», но это отчётливо прозвучало. — А лучше — спойте что-нибудь. Что-нибудь, что я не слышала. Если получится!

— Если получится, — кивнул он, и Глория снова обняла его.

— Пожалуйста, — шепнула она. — Появитесь в Лондоне. Хотя бы на день.

Сразу после завтрака его снова «поймала» Валери.

— Неприятные новости, — предупредила она. — Помните тех двух людей, которые похитили Лилию, чтобы с её помощью найти шахты? Мы провели обыск у них в доме — оба жили в Риме — и нашли вот это, — она показала лист бумаги. — Вкратце: эта бумага даёт Лилии основания распоряжаться всем, что найдено в шахтах — как одной из наследниц. Одна беда: это подделка.

— Думаете, это Лилия?

— Нельзя сказать с уверенностью, нужна экспертиза. Если Лилия причастна и утаила это при первичном допросе, у неё большие неприятности. Если она будет всё отрицать, мы ничего не докажем в любом случае — никого из свидетелей нет в живых. Ваше мнение: она способна на подобное?

— Она очень хотела получить все те камни, — медленно сказал Артём, стараясь привести мысли в порядок. — Чтобы вылечить Юлия — к тому моменту собственные средства у неё кончились, просить было не у кого. Но потом, как вы знаете, отказалась от права на клад — хотя могла получить свою четверть по закону. Я не уверен, что она пошла бы на такую подделку, если честно.

Валери покивала.

— Мы не будем давать этому ход. Если получится. Но с ней лучше поговорить, не откладывая — могут появиться и другие фигуранты, и, если есть хоть малейший шанс, что они предъявят факты против Лилии, каменоломни ей обеспечены.

Она замолчала — хотя явно собиралась сказать что-то ещё.

— Заключать сделку я не собираюсь, — Артём ещё раз посмотрел на злосчастную бумагу. — Пусть всё будет по закону. Но если есть возможность отвести от неё удар, или смягчить последствия, я хотел бы знать, как.

— Другого мы и не ожидали, — кивнула Валери. — Приятно иметь дело с честным человеком. Мы сделаем всё, что возможно — и вначале поговорим с вами. Доброго дня, сэр Ортем!

Лилия встретила его улыбкой. Настоящей, если можно так сказать.

— Что-то срочное, Ортем? Чем могу помочь?

Артём, потерев лоб, жестом попросил её присесть. И изложил, вкратце, суть дела. Без обиняков.

— Я подписала бумагу, — Лилия ответила немедленно. — Когда к горлу приставят нож, Ортем, не всегда захочешь расстаться с жизнью. Им нужна была возможность давить на меня, если я вдруг передумаю, или сообщу властям.

Она закрыла глаза.

— Если это может ударить по Марине или вам, я пойду и признаюсь прямо сейчас. Всё равно я не докажу, что подписала под принуждением. Тем более, там было ещё два свидетеля. Такие же охолы, но кто после этого поверил бы мне на слово?

— Идёмте, — Артём взял её за руку. — Скажите им правду. Только на самом деле правду, без утайки. Помните, Марина спрашивала вас, всё ли вы сказали?

На этот раз Лилия не стала прятать лицо в ладонях. Просто кивнула.

— Я не стану говорить ей, если дело не дойдёт до суда. При одном условии: вы сейчас пойдёте и расскажете им всё. Абсолютно всё. Знаете такую поговорку: «Обманешь меня однажды — позор тебе; обманешь дважды — позор мне»?

— Теперь знаю. Да, идёмте, — Лилия встала. — Покончим со всем этим прямо сейчас.

— Подпишите, госпожа Корту, — помимо Валери и Марселины, в комнате при допросе присутствовала Марина — положено по закону. Ничего не отражалось на её лице. Вообще ни одной эмоции. — Прочтите, всё ли верно записано с ваших слов, и подпишите.

Лилия прочитала и подписала.

— Госпожа Корту, — Валери показала ей бумагу. — Это я оставляю у Марины Злотникофф, эта бумага даёт право наказать вас по усмотрению главы и хозяйки дома. По законам Рима, если вам назначено пожизненное заключение, глава и хозяйка дома имеют право либо лишить вас поддержки дома, с вытекающими последствиями для вас, или ограничить вашу свободу самостоятельно. Во втором случае, при любом новом правонарушении вы будете отправлены отбывать пожизненное наказание, уже безусловно.

— Понимаю, — Лилия не отводила взгляда.

— Мой вам совет, госпожа Корту, — Валери взяла её за руку. — Неофициальный. Если есть хоть малейшая деталь, которую вы упустили при рассказе, добавьте её прямо сейчас. Это ваш последний шанс, если обнаружатся новые факты против вас.

Лилия думала минуты три.

— Мне нечего добавить, — сказала она твёрдо.

— Марина, Ортем, — Валери поднялась из-за стола. — Я рада, что этот разговор состоялся здесь, а не в кабинете префекта. Мы все иногда оступаемся. Благодарю за помощь!

Артём ожидал чего угодно — того, что Марина выгонит Лилию немедленно, или ударит, или расплачется — но она всего лишь пригласила её, вместе с Артёмом, к себе в кабинет.

— Я устала тебя прощать, — Марина пригласила Лилию присесть на диван, между самой Мариной и Артёмом. — Почему ты не всё сказала? Извинения не нужны. Просто скажи, почему.

— Я даже и не вспомнила, пока мне не показали бумагу. Я тогда много чего подписала, — Лилия посмотрела ей в глаза. — Я не смогу доказать, что меня заставили. Вот, возьми, — и она сняла с шеи «ловца снов», знак того, что Лилия представляет дом Злотникофф и имеет право выступать от его имени. — Я подвела тебя. Я не хотела.

— Надень, — Марина не приняла «ловца». — У меня много забот, а ты хочешь оставить меня без помощницы? Я спрошу ещё один раз, Лилия. И это на самом деле в последний раз. Ты всё им рассказала? Я не позволю отправить тебя в каменоломни, мы столько пережили вместе. Но ты будешь жить запертой в своей комнате, до конца своих дней. Понимаешь?

— Я всё рассказала, — ответила Лилия, и разрыдалась. Внезапно. Мария обняла её, и взглядом попросила Артёма остаться, когда тот сделал движение встать. Лилия не могла успокоиться минут пять.

— Как только мы сдадим оставшиеся эскизы, — Марина посмотрела в глаза Лилии, — возьми отпуск. Хотя бы на пару дней. Можешь здесь остаться, можешь уехать куда-нибудь. Впереди много забот, ты должна быть в форме.

— Обязательно. Марина, ты позволишь? — Лилия указала взглядом на Артёма. Марина кивнула, и поднялась с дивана.

— Завтрак через десять минут, — сказала Марина, задержавшись в дверях. — Не опаздывайте.

Лилия обняла Артёма.

— Вы опять меня спасаете, — шепнула она. — Я перед вами в долгу. Наверное, никогда уже не расплачусь.

Он чувствовал, как ей становится легче. Неплохо день начинается. Хорошо бы, если бы это оказалось последним сюрпризом, которое принесёт следствие.

— Лилия, — он взял её за руки. — Если близкому мне человеку срочно нужна помощь, я пойду на многое. Но не на всё. Есть границы, которые я не стану переступать. А вы?

— Раньше — переступила бы, — Лилия не отводила взгляд. — Теперь — не уверена. И ещё, Ортем. Я побывала вчера на кладбище — сидела там, пока нас всех не эвакуировали. Вы были правы, к нему приходят, каждый день.

Оружейник в прекрасном настроении — что настораживает: всякий раз, когда Марцелл Катон чему-то очень рад, скорее всего — дела идут неважно. Скоро можно будет сменить вывеску на «Чайная», подумал Артём.

— Знаете, что это? — оружейник показал пробирку для образцов. — Тот материал, который вы обнаружили в «Глубоком Замке». Так вот, если попросту: это древесина. Самая обычная, типовая, можно сказать. Причём породу дерева понять невозможно, ничего характерного, и структура необычная, но сомнений нет: древесина. Ни единого контроллера. Всё это время мы сканировали тот круглый объект. Это дерево.

Артёму стало не по себе.

— А вот этот сигнал отправлялся со всех радиостанций убежища, последние двадцать минут его существования. Уже не отзывался никто из людей — полагаю, они покинули убежище или погибли — но сигнал продолжал проигрываться. Затем воспроизведение прекратилось, и во все воздуховоды пошла под давлением смесь аргона и синильной кислоты. Ядовитая смесь, попросту говоря — нечисть она убивает не мгновенно, но убивает с гарантией. Все известные нам формы жизни Айура — тоже. Мы сделали, можно так сказать, музыкальную версию сигнала — просто для иллюстрации. Там последовательность из семисот двадцати девяти элементов. Послушайте.

Звучало, как песня. Музыкальная пьеса. Очень странно!

— Семьсот двадцать девять, — Артём потёр лоб. — После стольки делений клетки нечисти погибают.

— Верно, — кивнул оружейник. — Напомню, что в их структуре троичность видна повсюду. В их ДНК трижды повторяются все последовательности. Число органелл в клетках всегда кратно трём. Семьсот двадцать девять — это три в степени шесть. Все формы, отличные от гуманоидных, содержат три экземпляра органов — три или девять глаз, кратное трём число конечностей, и так далее. Наводит на мысли?

— Минутку. Этот код как-то относится к тому самому дереву? Им что — приказали при помощи этой команды превратиться в древесину?!

— Быстро соображаете, мне это нравится. Да, это основная гипотеза. Люди также превратились в древесную массу — я полагаю, к тому моменту они уже не были людьми. Понимаете, что это значит?

— Что мы можем превращать формы нечисти в дерево?!

— Хотелось бы. Мы провели опыты — никаких результатов. Мы проигрывали последовательность на разных скоростях, смещали частоты — передавали во всех девяти диапазонах, которыми пользуется нечисть. Никакого эффекта. Наши люди сейчас исследуют ядро — вскрывают его, если можно так сказать, слой за слоем. Оно неоднородно; что-то есть внутри — хотя, повторюсь, никакой клеточной активности. Вы были там лично — ничто не бросилось в глаза необычного?

— Одно тело, — сказал Артём. — Ну, то есть, скелет. Других мы не видели. Или деревянные фигуры, или что-то бесформенное. Только одни останки. Если вы не нашли других.

— Других не нашли, — подтвердил Марцелл Катон. — Есть гипотеза, что этот тот самый человек, который запустил подачу сигнала. Возможно, он же дал команду выпустить в атмосферу яд. Мы частично восстановили содержимое карт памяти того, что было при нём — там есть последовательности из семисот двадцати девяти элементов, некоторые похожи на то, что я воспроизвёл.

— Вы установили, кем был этот Мишель Фурье, если это его имя?

Марцелл Катон развёл руками.

— Увы. Никаких данных. Мы восстановили облик по черепу, но данных об этом убежище — или, точнее, лаборатории — не сохранилось. Пока не могу ответить на вопрос, содержимое карт памяти при нём в основном зашифровано — и ключ нам неизвестен. Пока что.

Доктор Ливси тоже необычайно доволен — и это пугает даже больше довольного оружейника.

— Что скажете, доктор? — не выдержал Артём. — Если не секрет, почему вы запретили Мари скольжение?

— Не секрет. Видите эти скопления клеток? Это снимок тканей, при большом увеличении. Вот это — ваши ткани; это — Мари. У меня есть аналогичные снимки практически всех внесённых в картотеку дросселей, включая нашу новую заключённую. Так вот: природа этих клеток непонятна. На вид — типичные клетки той ткани, из которой взяты. Однако обратите внимание на их расположение.

— Везде одинаковое, — признал Артём. — Похоже на веретено. И что это?

— Нам всем хочется знать. Когда идёт скольжение, эти «веретёна» излучают в нескольких электромагнитных диапазонах, каким образом — пока неясно. Так вот: у вас эти клетки рассредоточены по всему организму. Исключая сердце — там их крайне мало — и глаза. У Мари, как и у большинства дросселей, эти клетки сосредоточены в гладкой мускулатуре, в головном и спинном мозге. У Мари крупные скопления таких веретён находятся вплотную к тому месту, где развивается эмбрион.

— Начинаю понимать, — сказал Артём.

— Как поймёте, мне расскажете. Так вот: я не уверен, что зародышу это облучение на пользу. Пока что развитие идёт штатно, как по учебнику — и хотелось бы, чтобы и дальше шло штатно.

— Не могу поверить, что это излучение никто не пытался вызвать искусственно.

— Вы невысокого мнения о медицине, коллега. Разумеется, пытались. Если вкратце: это основная причина бесплодия женщин-дросселей. Понимаете? И только в случае Мари реакция другая: зародыш не погибает, развивается нормально. Вы согласитесь, если пофантазируем, что я дам вам право решать, чтобы мы ставили опыты на её будущем ребёнке?

— Если он пережил сто, или сколько там…

— Двести сорок три, — уточнил доктор.

— Двести сорок три сеанса облучения, и не погиб — может, и не погибнет уже?

— Рискнёте, Ортем? Мари я предлагать не буду. Я уже знаю её ответ.

— Нет, — Артём покачал головой. — Я бы не рисковал.

— Тогда вопрос закрыт. И постарайтесь хотя бы часть дня отдохнуть. Без чрезмерных нагрузок — завтра у нас серия экспериментов, и вы у нас — основной их участник. Найдёте время? Или попросить командующего дать вам ещё один выходной?

— Найду, доктор, — Артём пожал ему руку. — Спасибо за Мари, за Арлетт. С ней уже всё хорошо?

— Физически — ещё вчера можно было выписывать. В целом — она пережила сильное потрясение, с ней работают психологи. Разглашать права не имею, вкратце: если вернётся в Париж, ничего хорошего её там не ждёт. Но главное — она жива и здорова.

— И ещё, доктор. Уже много раз слышал: у мужчин-дросселей дети все больные, или уродливые. Это правда, или…

Доктор снял пенсне и улыбнулся.

— Вы образованный человек. Не придавайте такого значения слухам. С момента выхода на поверхность у людей начался перекос по половому признаку — было время, когда на одного новорождённого мальчика приходилось десять девочек. Ещё одна странность: стали погибать зародыши с серьёзными наследственными дефектами. Большинство таких дефектов, до Вторжения, врачи находили в первые три дня жизни зиготы — будущего человека, то есть. Находили и предлагали матери выбор — устранить дефект, если в наших силах, или…

— Понятно, что такое «или». Но какое отношение…

— Дайте договорить. Так вот, сейчас у всех выживших эмбрионов нет серьёзных дефектов. Есть незначительные, когда человек остаётся полноценным — такое мы легко исправляем сами. Но вот то, о чём я только что говорил, уже пять столетий решается словно автоматически. И причину понять не можем, — доктор уселся сам, и взмахом руки предложил Артёму последовать своему примеру. — Так вот. Дроссели — за исключением вас, вероятно — ведут довольно беспорядочный образ жизни. Алкоголь, сильные стимуляторы, даже наркотики, если не успеваем вовремя выявить и изъять. Как следствие, большинство зигот от них…

— … теперь не выживают, поскольку там могут быть дефекты.

— Верно! Приятно поговорить с образованным человеком. Вот и весь секрет. Ну, а слухи и суеверия — это, увы, никакая медицина не может вылечить. Не наша специализация. Поэтому, если у дросселя остаётся потомство, мы вынуждены особо заботиться — по сути, охранять какое-то время. Люди воспринимают такую заботу как признак того, что ребёнок серьёзно болен. Дальше понятно.

Артём вздохнул.

— Берегите себя и ваших дам, друг мой, — посмотрел доктор на экран регистратора. — Когда в ваших силах. А сейчас прошу простить — меня ждут с докладом!

— Слушай, есть дело! — Мари поймала Артёма, когда он, всё ещё под впечатлением разговора с доктором, шёл в сторону дома. — Я тут припомнила, какие ты песни пел. Поговорили с Глорией и другими умными людьми. Глория почти сразу же сумела договориться. Ну, без тебя мы ничего не обещали, конечно…

— Перед кем выступать?

— Умный! — Мари довольно улыбнулась, и стукнула его легонько кулаком в грудь. — Перед Римом. Сегодня закрытие девяносто пятых летних спортивных игр. В Колизее будет весь Рим! Точно говорю! А кто не сможет, будет смотреть трансляцию! Ну? Глория сумела уговорить организаторов вставить, сразу после официальной части, два часа. Твой звёздный час! Соглашайся!

— Ну вы даёте! — невольно вырвалось у Артёма. — Если весь Рим…

— Брось, мы же будем рядом. У тебя голос, может, и не самый лучший, но годный, уши не вянут. И мы с тобой! И ещё десять певцов хотят присоединиться. Решай!

— Если я согласен, сколько времени на репетиции?

Мари посмотрела на часы.

— Почти восемь часов. Успеем! Я уже успела за инструментом Глории в Лондон съездить! Да не скользила я, — вздохнула Мари, увидев, как изменилось лицо Артёма. — Экспрессом смоталась. Доктора мне мало, что ли? Хоть ты не капай на мозги!

— Не заводись, — Артём положил руку на её плечо. — Хорошо. Я согласен — времени мало, с чего начнём?

— Песни выберем. Их ещё цензору нужно успеть показать. Это тебе не Лондон, там пой что хочешь, любую чушь. Тут что попало не пропустят.

Вначале Артём предложил местом для репетиций комнату в доме; тут же выяснилось, что хорошо бы располагать справочными материалами. В итоге выбрали всё ту же комнату для работы с книгами, «клетку Фарадея», в которой Артём и Миранда вели расследование «дела переводчика». Устроило всех, в том числе и владельца библиотеки. Артём входил туда не без опаски; однако, и при закрытой двери «клетки» ничего особенно не изменилось, а звукоизоляция у неё такая, что можно репетировать хоть на полную возможную громкость обеих флютен.

— Нужно что-нибудь новое, — подумала вслух Мари. — Ну, то есть неизвестное слушателям.

Песня «Agnus Dei» пришла на ум без предупреждения. От музыки и Глория, и Мари пришли в полный восторг, но вот когда Артём попытался изобразить то, как это поётся…

— Похоже на французский, но не совсем, — пришла к выводу Мари. — Постой, это что, старофранцузский?! Ты и его знаешь? Ещё раз!

Артём начал ещё раз. Уже после первого куплета Мари помотала головой.

— Не могу я это слушать. Перестань над языком издеваться. Напиши лучше слова, сможешь?

Артём пожал плечами и начал писать. И Глория, и Мари с любопытством следили за тем, что выходит из-под карандаша.

— «De mutilation / En soustraction / Agnus Dei / Te voir en chair / J'en perds la tête…» — напела негромко Мари. — Чудно! Прекрасно звучит. И это женская песня, женщина должна петь. Ну-ка, давай вместе!

Им обеим очень понравилось то, что получилось. Артём исполнил вторую партию — там была простая и незатейливая латынь, текст, который и на Земле был вполне понятным.

— Отлично! — пришла к выводу Мари. — Всем понравится, точно говорю. Что ещё есть в списке?

В списке было много чего. «Halleluja», «Twist in my sobriety», «Freelove»… Чтобы исполнить нужным образом «Lux aeterna», потребовался голос Глории — диапазон впечатлял, и ведь ни разу не пела сама, пока была с Артёмом! Скромничала? Почему?

— Класс! — выдохнула Мари, смахивая с лица слёзы. — Пробирает-то как! И слова вроде не очень особенные, а как действует! Дальше!

— …Староанглийский, старофранцузский, — покачала головой Глория, пока они, втроём, ждали короткую очередь в приёмной цензора. — Насчёт французского не скажу, не разбираюсь, но английский звучит очень убедительно. Так вы на самом деле из далёкого прошлого?! А я и не верила…

— Из прошлого? — немедленно заинтересовалась Мари. — Почему я не слышала? Рассказывай!

На этом месте их пригласили к цензору. Ледяное лицо того оттаяло после первой же песни. Стараясь оставаться в рамках официального образа, цензор утвердил все до единой песни и пожал всем руки — смотри-ка!

— С ума сдуреть! — заключила Мари, когда они вышли на улицу. — Всё, пауза, мне и моему горлу отдохнуть нужно, мне же потом всё это петь уже по-настоящему, для людей.

— Мне с учениками поговорить нужно, — Глория привлекла к себе Артёма и поцеловала в щёку. — Не забудьте — встречаемся дома, в шесть!

— И почему я её не ревную? — задумчиво спросила Мари, провожая Глорию взглядом. — Сама удивляюсь, чего это я такая добрая стала. Не к добру это. Не поверишь, уже который день никому в рожу не дала — и не тянет. Что это со мной такое?

— Гормональные изменения?

— Не строй из себя доктора. Сама знаю, что изменения, но почему так сильно? На кого это ты смотришь?

— Тихо, — понизил голос Артём, и отвернулся. — За моей спиной, человек в чёрной куртке — видишь? Волосы выкрашены под седину.

— Вижу, — подтвердила Мари, посмотрев в указанную сторону — не привлекая внимания. — И кто он такой?

— Он видел, как убили Юлия Корту. Один из свидетелей. И его показания исчезли из дела.

— Слушай, он уходит — похоже, что-то почуял! Что будем делать?

— Нельзя позволить ему уйти, — решил Артём. — И желательно без шума. Следишь, куда он направился?

— В сторону Колизея, похоже, по узкой улице. Не знаю, как называется. Идём?

…Человека они настигли на полпути к Колизею.

— Мари Фурье, уголовная полиция, — показала Мари своё удостоверение. — Нужно поговорить, вы…

Артём заметил только, что она схватила за руки его и «подозреваемого», и мир «сдвинулся» — как будто их рывком перенесло на другое место, шагах в трёх. Чёрт, она скользит! А ещё через секунду Артём увидел, как Мари надевает наручники на ещё одного неизвестного, которого тем временем крепко держали за руки двое неприметных людей. Похоже, та самая охрана. Хорошо работают! Отобрали оружие, никто и заметить не успел.

— Не дай ему уйти, — спокойно заметила Мари. Человек, седовласый, явно собирался воспользоваться моментом, но увидел, как Артём положил руку на кобуру… и передумал.

— Полиция Рима, что происходит? — двое рослых служителей закона возникли как из-под земли. И опять полиция опаздывает… по крайней мере, римская, подумал Артём.

— Покушение, — Мари спокойно показала им удостоверение. — Не знаю точно, в кого из нас он собирался стрелять. Вот его пушка, — она протянула оружие, уже упакованное в пластиковый пакет.

— Благодарю за сотрудничество, мадам Фурье! — тут же подобрел полицейский. — И вас, сэр Злотникофф. Пройдёмте в отделение.

Через пятнадцать минут седовласым и несостоявшимся убийцей уже занималась Валери Обэр, а Артёма и Мари отпустили, в сопровождении полиции, строго в сторону дома. Охрана, или кто это был, незаметно растворилась среди прибежавших на помощь людей — как и не было их.

— Что ты доктору теперь скажешь? — поинтересовался Артём.

— Что не дала ребёнку расти без отца, — ответила она, и погладила свой живот. — Мама не нарочно, милый. По-другому не получилось.

— Не рановато говорить с ним? — не удержался Артём, и получил кулаком в бок.

— Не мешай! — Мари закрыла глаза. — Ничего страшного, — заключила она. — Он поймёт, что я не нарочно. Только попробуй ещё раз усмехнуться, в зубы получишь!

— Ты это серьёзно? — он развернул её лицом к себе. Мари сердито посмотрела ему в лицо, и обняла, уткнувшись лицом в плечо.

— Прости, — сказала она, наконец. — Нельзя мне скользить, на людей начинаю бросаться. Всё, пошли домой!

Охране будет сегодня благодарность, подумал Артём. Это что же — теперь и вовсе нельзя по улице пройти? Кругом могут оказаться боевики той самой «группы Росс»?

— Вас понял, сэр Злотникофф, — лорд Стоун не особо удивился, услышав про Колизей — но, раз приказано было туда не ходить… — Да, разрешаю, но ваша охрана должна быть поблизости. Сигнал прежний: если чувствуете, что возможен переброс, садитесь и поднимаете правую руку.

Оставшиеся до выступления полтора часа Артём провёл за книгами: Марина честно приносит книги на латинском — надо выполнять обещание. Никогда ещё не был так рад возможности посидеть за столом, с книгой в руках! Сплошь подвиги, подумал Артём, вздохнуть некогда. Похоже, эта «группа Росс» весьма небезобидна — ведь сумели подкрасться почти вплотную! Хорошее у Мари чутьё — сразу видно, давно в полиции работает. Получается, так и осталась в полиции? Удостоверение — это тоже электронный прибор, и, если человека увольняют, его удостоверение в течение минут перестаёт что-либо показывать. И проверить легко, не подделка ли — словом, всё схвачено.

— Вам пора, — Марина вошла в его кабинет. Договорились, что, если дверь не закрыта, Марине стучать необязательно. — Нам всем, — уточнила она. — Наш дом там будет почти весь!

…С одной стороны — устал, и не только от эмоционального напряжения: «страх сцены» ощущался очень сильно, даром что на сцене не один. Само выступление сильно зарядило — шли обратно все довольные, чувствовалось — горы можно свернуть.

Накатило внезапно — уже на подходе к дому. Марина бросилась к Артёму, когда увидела, что тот неловко садится на мостовую. Глория — следом. Миранда поймала обеих за руки.

— Нет! Не подходите! — она кивнула Артёму и командиру группы охраны, который уже взял Артёма за руку. — Только не вы! Подальше, всем отойти подальше!

Умница Миранда, успел подумать Артём, прежде чем чернота накрыла с головой.

— Где это мы? — прошептала Мари — первое, что Артём воспринял. Ну и кто её просил? Сказано ведь было — не подходить!

Огромный зал. Похоже, они внутри собора — как именно называются помещения, Артём не помнил, но они на возвышении: шестеро человек охраны, Мари и он сам. Перед ними — зал со множеством скамей, слева и справа — огромные витражи, а на полу, близ стен, мраморные статуи. И, похоже, очертания труб органа за спиной.

— Это не Айур, — заметил Артём, посмотрев на индикацию часов. Всё как в тот раз: сила тяжести другая — совпадает с тем местом, где находится убежище Марка Флавия Цицерона. Воздух — ощущается, что застойный, но пригодный для дыхания, индикаторы не показывают опасности, нет ничего вредоносного (из известных создателям костюма веществ).

Светло — сквозь витражи просачивается свет. И — только сейчас заметил — люди. Все скамьи заняты, все сиденья. На вид — самые обычные люди. Всех возрастов — дети тоже есть. Сидят и смотрят на пришельцев — на возвышение.

— Это не нечисть, — доложил командир группы. — Какие будут приказания, сэр Ортем?

— Выбираться, — сказал Артём, и тут же спросил себя — а куда? Если это не Айур, то куда выбираться?

— Вы это тоже видите? — Мари заворожённо озиралась. — Это же известный собор, опять забыла название! На Айуре была его точная копия! Смотрите — надписи на латинском языке!

— И органист на месте, — заметил Артём. Точно: место органиста занято. Сидит, как и все прочие в зале, неподвижно — смотрит перед собой. Даже не оглянулся.

— Есть клеточная активность, — сообщил командир группы. — Они живы. И…

Люди встали. Как по команде — все до единого. Встали и повернули головы в сторону пришельцев.

— Надо выбираться отсюда, — прошептала Мари. — Чую, нельзя оставаться, надо…

Они бросились к ним, к возвышению. Все — выбирались в проход, и оттуда бежали со всех ног к пришельцам. Артём ощутил, как снова накатывает — только и успел схватить за руку Мари.

Когда картинка прояснилась, Артём понял, что они в том самом помещении, куда его приводил Марк Флавий.

Все здесь — шестеро человек охраны, он сам и Мари. И органист! Артём не сразу понял, что происходит.

Мари, командир группы и ещё двое дрались с органистом. Выглядело и нелепо, и страшно. Человек, или кто это был, двигался очень быстро и, судя по тому, что один из группы лежал поодаль, а его прикрывал другой, драться он тоже умеет.

Мари в скольжении сбила его с ног, и, усевшись сверху, надела наручники.

Одним движением органист вскочил на ноги — Мари полетела кубарем, но поднялась на ноги и уклонилась от удара ногой в лицо.

Вторым движением органист порвал цепь наручников. Полыхнуло: ему в лицо выстрелили световым зарядом сразу двое. Не то чтобы органист не заметил — лишь замер на долю секунды, и бросился на Артёма.

Удар булавой по голове сбил его с ног — органист упал, и остался лежать. На лице его так и не появилось ни единой эмоции — спокойное и бесстрастное.

— Все живы? — командир поставил булаву в режим термического поражения. — Отойти в стороны!

— Порядок, скоро придёт в себя, — доложил другой боец, сделав укол своему товарищу, лежащему без сознания.

— Глазам не верю, — Мари смотрела на запястья органиста. — Порвал! Ничего себе сила! Отсюда вижу, что дышит — скоро очухается, что делать будем?

— Свяжите страховочным тросом, — приказал командир. — Мадам Фурье, в сторону! Не приближаться!

Органиста связали по рукам и ногам. Сделали укол — таким отключают особо буйных, человека обездвиживает часа на три.

— Чист, нет известных патогенов, — проверил командир. — По всем признакам, человек. Что дальше, сэр Ортем? Есть план этого места?

— Я помню, как меня отсюда выводили, — кивнул Артём. — Сразу за дверью может быть нечисть. Ограждение низкое, выходите осторожно.

— Его с собой? — спросил командир. — У нас два комплекта носилок, можем взять с собой.

— Сдуреть, — прошептала Мари, когда Артём вручил ей бинокль. Вроде бы всё осталось, как и в тот раз — отряды нечисти и корабли, или что это, далеко внизу. — Жуть какая! И это всё у нас под ногами?! Но где?

— Не у нас, — покачал головой Артём. — И возвращаться сюда без армии я не хочу. Надо уходить, чувствую — задерживаться не стоит.

Выйти получилось с первого же раза. Мари вздрогнула, когда пришлось скользить рядом с Артёмом, закрыв глаза — сквозь камень — но справилась. Когда вновь стало светло вокруг, поблизости уже виднелась дорога, мощёная жёлтым кирпичом.

— Мы вернулись? — спросила Мари, оглянувшись. — Круто. Что теперь?

— Обычная процедура, — улыбнулся Артём, ожидая, пока командир группы доложит о возвращении и выслушает приказы. — Тебе не понравится, но придётся потерпеть.

…Когда их доставили в Рим и отпустили, было полчаса до полуночи. Приказали: отдыхать, завтра с утра — в военный городок, на доклад. Похоже, новый «трофей» настолько понравился оружейнику и его команде специалистов, что непосредственных участников оставили на время в покое.

— Завтра доктор все мозги выклюет, — заключила Мари. — Что-то я вся как электрическая, даже не устала. Так мы точно были на другой планете?! И ведь не расскажешь никому, запретили!

Однако главное испытание было впереди: весь дом ждал их — интересно, сколько они готовы были ждать? — чтобы поблагодарить за сегодняшний концерт. Ну и, конечно, поужинать. Есть хотелось зверски, даром что на базе их накормили. Может, всё дело в лекарствах? По словам Мари, врачи её осмотрели и сказали, что ничего страшного не случилось, беспокоиться не о чем.

И опять длинный день, подумал Артём. Не давал покоя тот факт, что, когда его «накрыло» и переместило, Артём мысленно исполнял ту самую песню, «Agnus Dei». А выбросило их, что характерно, в реплику известного собора. Совпадение? Или что? Если теперь начнёт, как Марка Флавия, выбрасывать в эту новую локацию без предупреждения, как дальше жить?

Ладно, подумал Артём, отвечая всем домочадцам улыбкой и рукопожатием — все без исключения подошли поблагодарить, всем понравилось музыкальное дополнение к закрытию летних игр. Разбираемся с неприятностями по мере поступления. Главное, не позволить себе привыкнуть, не расслабляться. И опять понял, что книгу не дочитал, и придётся признаться в этом Марине. Удивительно, но ощущал себя школьником, не выполнившим домашнего задания.