Титановый бардак

У прибрежных лоз, у высоких круч…

Иосиф Виссарионович с интересом глядел на собравшихся в его кабинете товарищей. Правда, не совсем тех, кого он ожидал… точнее некоторых из тех, кого он ожидал увидеть, здесь не было, и он сразу же поинтересовался:

— А почему я не вижу товарища Сухова?

— Он сейчас сильно занят, — ответил Петр Евгеньевич. — Ствол гаубицы в полную негодность приходит за неделю, и он в Гомеле срочно налаживает линии по восстановлению этих стволов. То есть там только одна сейчас работает, но этого крайне мало, вот он еще четыре и запускает.

— Я что-то не слышал, что гаубица из строя за неделю выходит…

— Нам просто приходится стрелять из них много. Обычно ствол выдерживает порядка трех тысяч выстрелов, и если выпускать по пятьсот снарядов в сутки…

— Да, я как раз и об этом спросить хотел: мне докладывали, что вы снаряды вообще не жалеете…

— А чего их жалеть-то? Я где-то слышал, что один вовремя не выпущенный снаряд — это пять-десять погибших наших бойцов. Но снаряд делается за час, а боец — двадцать лет, так что даже чисто экономически…

— Вы все на экономику переводите, это я уже усвоил. Но когда снаряды закончатся…

— Они не закончатся, — негромко ответила Оля. — Я уже не говорю, что у нас на складах хранится почти двадцать миллионов только гаубичных снарядов, так еще и заводы ежесуточно их сорок тысяч производят. Уже сорок тысяч, а через месяц, я надеюсь, суточный выпуск достигнет тысяч пятидесяти пяти-шестидесяти. Это только на заводах Девятого управления.

— Вы опять об этом никому не сообщили… ну допустим, вы изготовите столько корпусов, а чем их наполнять? Ведь производство тола…

— Тринитротолуола много не нужно. Только Саратовский завод удобрений ежесуточно производит пятьсот тонн уротропина…

— И какое это имеет отношение…

— Из уротропина получается гексаген, а если его смешать с толом, церезином и алюминиевой пылью, то получается взрывчатое вещество, которое в полтора раза мощнее тола. Продукция одного только Саратовского завода обеспечивает выпуск восьмисот тонн такой взрывчатки в сутки. А еще у нас работают заводы в Кременчуге, в Экибастузе, несколько мелких, производящих до сотни тонн в сутки. Так что у нас проблемы не со взрывчаткой, а именно с корпусами снарядов. Но когда мы все наши заводы переведем на круглосуточную работу, проблема эта решится. Где-то к началу июля.

— Хорошо… Вообще-то мы пригласили вас, чтобы подумать над другой проблемой. Вы практически управляете фронтом в Белоруссии, на северо-западе и, как я понимаю, на севере. И управляете хорошо… в целом хорошо. А на Украине…

— Про украинские проблемы — это не к нам. Войска Девятого управления, между прочим, держат фронт в тысячу триста километров… — начал было Петруха, но Сталин договорить ему не дал:

— И отлично держат… почти отлично. Именно поэтому я вас и пригласил, чтобы узнать, чем вы можете помочь нашим войскам на Украине.

— Чтобы помочь нашим войскам на Украине, нужно сначала расстрелять в хренам собачьим предателей Хрущева и Жукова, — злым голосом ответила Ирина.

— Почему вы их считаете предателями?

— А вы разве нет? Вот, товарищ Свечин подтвердит: за полторы недели боев в Белоруссии, тяжелых, между прочим, боев мы отошли на тридцать километров, на заранее подготовленные позиции отошли, понеся невосполнимые потери примерно в шесть тысяч человек. А Жуков успел пробежать больше четырехсот километров, потеряв почти триста тысяч бойцов! И больше ста тысяч красноармейцев у него немцам в плен попали!

Сталин вопросительно взглянул на Свечина.

— Я тоже считаю Жукова откровенным предателем. Полковник Дементьев, командир девяносто девятой дивизии, уже второго отбил у немца Перемышль, бездарно сданный немцу ставленником Жукова, и пять дней держал оборону, не давая немцам наступать на Львов — но Жуков, через день после приезда в Киев, приказал ему город оставить. Я это точно знаю, мы в девяносто девятую дивизию со второго числа отправляли снаряды и патроны самолетами, потому что по приказу Хрущева дивизии боеприпасы вообще не поставлялись… а после сдачи Перемышля немцы за день дошли до Львова и начали наступать в сторону Бердичева и Житомира. Первый уже немцам сдан, Житомир фашисты возьмут не сегодня-завтра. Это — предательство.

— Но ведь вы тоже отступили, может, на Украине у немцев превосходство в силах было больше?

— Против наших войск фашисты выставили более двух миллионов человек, а против Жукова — меньше полутора. У нас на фронте около ста тысяч бойцов плюс семьдесят пять тысяч пограничников, у Жукова… было восемьсот семьдесят тысяч и чуть больше ста тысяч пограничников. И в ближайших тылах больше полумиллиона.

— Но вы отступили, и именно ваше отступление привело ко вступлению в войну Финляндии! И сейчас Выборг уже в окружении…

— А я говорила, — тут же влезла Оля, — Выборгскую губернию нужно было у финнов забирать целиком, в тех границах, в которых её Александр финикам передал!

— Ольга Дмитриевна, ваше мнение, безусловно, очень важно для нас… — но договорить Сталин не смог, его прервал громкий хохот Светланы, Ирины и Петрухи. Да и Ольга как-то виновато заулыбалась.

— Я сказал что-то смешное? — удивился Иосиф Виссарионович.

— Нет, извините нас, — так же, со слегка виноватым лицом ответила Оля, — это просто наша внутренняя шутка такая… дурацкая. Не обращайте внимания.

— Ну… хорошо. Ольга Дмитриевна, вы все же все рассматриваете с точки зрения экономики, а нам приходится и политические моменты учитывать. Мы не могли вернуть всю Выборгскую губернию, поскольку это привело бы к серьезным проблемам во взаимоотношениях с Британией и Америкой. Но это дело прошлое, сейчас нам важен сам факт вступления Финляндии в войну…

— По этому поводу не волнуйтесь, — в разговор снова вступила Ира, — фиников мы с воздуха за месяц в кизяк вбомбим. Я лично это обещаю и готова за свои слова нести ответственность.

— Насколько нам стало известно, в Финляндию направлено очень много самолетов из Франции, а еще и Британия теперь собирается сколько-то направить. Мы, конечно, по дипломатическим каналам заявили Британии протест…

— Иосиф Виссарионович, утром в Боровичи долетели, наконец, из Комсомольска самолеты Сухого и Бартини. Немного, двадцать шесть Су-6 и пятьдесят два Л-29, но этого хватит и на уничтожение всей авиации фиников, и на уничтожение их армии. Ну, если учитывать и семь десятков новых Ар-2 конечно.

— Двадцать шесть… пятьдесят два… вы серьезно считаете, что этого достаточно?

— Нет, конечно. Но для «Дельфинов» Бартини — это самолет так называется — любой французский самолет — как мишень в тире. У них скорость около восьмисот километров в час, маневренность выше чем у «Чайки», два пулемета двенадцатимиллиметровых и пушка двадцать три миллиметра. А то, что «Дельфинов» у нас всего полсотни пока — так подготовленных летчиков у нас сейчас хватит чтобы их в воздухе по двенадцать часов в сутки держать. Они сделают Финляндию бесполетной зоной за пару дней, все, что поднимется выше метра над землей, в эту землю и воткнут.

— А отправить эти самолеты на Украину…

— Не выйдет. Самолетам нужно специальное обслуживание, а его мы пока можем только на трех аэродромах обеспечить. На Кудыкинском — это у нас, неподалеку от Боровичей, в Левашово и под Мурманском. То же и к штурмовикам Сухого относится… к сожалению. Я хотела подобные аэродромы выстроить в районе Житомира и Винницы, но Хрущев категорически запретил. Впрочем, это дело прошлое…

— То есть Девятое управление на Украине ничего сделать не может? Или не хочет?

— Товарищ Сталин, — снова в беседу вступил Свечин, — сейчас что-то сделать на Правобережье просто поздно. Если мы начнем буквально из штанов выпрыгивать, то, возможно, сможем выстроить оборонительную линию по Днепру от границы с Белоруссией и до примерно Запорожья, а ниже — скорее всего успеем ее создать по линии Днепропетровск — Кривой Рог — Николаев. Гарантированно — по рекам Саксагань и Ингулец, а дотянуть ее до Ингула мы можем лишь постараться. Но для этого Хрущева с его предательскими инициативами необходимо убрать, с ним мы ничего не сделаем.

— Хрущева нужно расстрелять, — тихо произнесла Ольга. — Если вы, Иосиф Виссарионович, его не закопаете, то он закопает вас, и я не шучу.

— Какие вы все тут кровожадные.

— Да. А еще я считаю, причем с точки зрения чистой экономики, что Украину нужно вообще ликвидировать.

— Что значит ликвидировать?!

— Украина в качестве республики показала себя полностью несостоятельной административной структурой. Республиканское руководство, как выяснилось, сплошь состоит из предателей и откровенных националистов, и, что гораздо хуже, оно подобных же предателей и укронацистов массово поддерживает и порождает новых. Вы знаете, что во Львове случилось? Местное население, настроенное — в том числе благодаря и деятельности Хрущева — откровенно пронацистски устроило резню, просто убив, причем самыми варварскими методами, все еврейское население города! Не нужна Советскому Союзу такая республика, совсем не нужна! Все её области нужно включить в состав РСФСР и полностью подчинить Москве. А тамошних националистов… Петр Евгеньевич знает, что с ними делать.

— Мы поняли вашу точку зрения, — произнес Сталин, а присутствующий здесь же Шапошников добавил:

— И ее полностью разделяем, — но под взглядом Иосифа Виссарионовича умолк. Зато Сталин продолжил:

— Сами видите, положение у нас очень плохое. Так что раз уж вы знаете, как его поправить — поправляйте. Товарищ Свечин, как вы относитесь к идее занять пост, который до утра занимал тов… генерал Жуков?

— Резко отрицательно. Мне кажется, что лучшей кандидатуры, чем товарищ Шапошников, на должность начальника Генштаба не найти. А я, с вашего позволения, продолжу службу в Белоруссии.

— Только с одним условием, — добавила Ольга, — вы, Иосиф Виссарионович, прикажите Борису Михайловичу неукоснительно принимать таблетки, которые ему Гуля выписала. В смысле, Гюльчатай Халматовна…

— С этим я полностью согласен. Борис Михайлович, с сегодняшнего дня вы по части медицины подчиняетесь Гюльчатай Халматовне, а по всем прочим делам, как начальник Генштаба… Петр Евгеньевич, Александр Андреевич, а у вас есть достойные командиры, которые смогут остановить врага на этом… вашем… рубеже обороны?

— На весь фронт у нас, конечно, не хватит, — ответил ему Свечин, — но и в РККА есть очень много грамотных и умелых командиров. Если вы позволите нам самим производить назначения…

— Мы думаем, что Генштаб это оформит соответствующим приказом… сегодня же, так, Борис Михайлович? Только вы держите меня в курсе, а то в РККА решат какого-нибудь майора или полковника в учебный полк направить, а он у вас уже дивизией командует или армией. Да, полковника Дементьева с его дивизией вы, как я понимаю, себе заберете?

— К сожалению, Николай Иванович сейчас в госпитале: ранен тяжело. Гуля говорит, что постарается его за месяц на ноги поставить, но…

— Но орден он заслужил, и звание генерал-майора тоже, как думаете, Борис Михайлович? И последнее на сегодня: пусть Петр Евгеньевич мне завтра доставит планы… ваши планы оборонительной кампании. То есть товарищу Шапошникову, может в Генштабе придумают, как их улучшить. Но вы не волнуйтесь, Борис Михайлович любые изменения с вами согласует.

— А мы и не волнуемся, — ухмыльнулся Петруха. — У меня только один вопрос: с Жуковым вы демонстративно поступите или пусть герой Халхин-Гола все же в бою погибнет?

— А вы что думаете? Меня именно ваше личное мнение интересует.

— Страна должна знать своих героев. И должна знать, что предатели не уйдут от заслуженной кары.

— Мы поняли. Жду вас завтра часам к двум, как раз мы будем обсуждать с Генштабом ближайшие планы. До свидания… Ирина Алексеевна, а эти ваши новые самолеты только в Боровичах увидеть можно?

— До Монино они разок и без обслуживания долетят. Скажем, завтра утром, вас устроит?

Когда боровичане покинули кабинет, Сталин повернулся в Берии, который все время встречи молча просидел у углу:

— Что скажешь, Лаврентий?

— Они врут. Впрочем, как и всегда.

— Что значит «врут»? В Белоруссии Свечин же на самом деле десять суток держал фронт, не отходя буквально ни на шаг!

— Про снаряды они врут. У них только завод в Калинине выдает ежесуточно по двадцать пять тысяч снарядов к полевым орудиям, а заводы в Могилеве и Витебске производят вместе заметно больше тридцати тысяч снарядов для их зенитных автоматов калибром тридцать миллиметров и я уже не знаю сколько мин пятидесятимиллиметровых. То есть они врут, что со снарядами будет хорошо где-то в июле: они уже производят больше, чем может выстрелить вся наша артиллерия.

— Мне кажется, что Ольга Дмитриевна говорила только о снарядах для гаубиц, — заметил Борис Михайлович.

— Возможно. Но у меня сложилось впечатление, что они по каким-то причинам просто не хотят стабилизации фронта на Украине.

— Концепцию тотальной обороны генерал Свечин продвигал еще в тридцатом году, и последние десять дней показали, что он был совершенно прав — что и я, кстати, сообщал неоднократно, но Жуков просто отказывался прислушиваться.

— С Жуковым… да и с Хрущевым все ясно, — не сдавался Лаврентий Павлович, — но то, что они отказываются помогать на юге…

— А я думаю, что они просто реально смотрят на вещи, вон и Семен Михайлович уже предлагает Киев сдать, говорит, что в любом случае не удержим, так хоть войска спасем. Они не отказываются помогать, они уже помогают. Насколько мне известно, они только боеприпасов отправляют туда по две тысячи тонн в сутки. Но может ли сейчас РККА эти боеприпасы правильно употребить? Тут Ирина Алексеевна мимоходом заметила, что у нее самолеты в воздухе проводят по двенадцать часов в сутки. А на Юго-западном фронте даже истребитель совершает один полет раз в два-три дня! Почему? Бензина у нас достаточно, боеприпасов достаточно. Но самолет в воздух поднимается не каждый день! У Жукова уже потеряно полторы тысячи самолетов, а у Свечина, насколько я знаю, пять машин в сутки считается ужасной потерей! И это не на двухстах километров фронта, а на тысяче с четвертью!

— У Свечина и самолетов…

— Три сотни бомбардировщиков Ар-2, девять сотен И-180, порядка сотни машин Яковлева и примерно двести самолетов Лукьяновой. Семьдесят тяжелых бомбардировщиков Петлякова, разных вспомогательных транспортных машин почти четыре сотни — и все это почти постоянно находится в воздухе, но потери минимальны. Что не скажешь о фашистах, у них потери можно без преувеличения назвать катастрофическими.

— У вас есть этому объяснения? — поинтересовался Сталин.

— Я думаю, что все объясняется действительно грамотным использованием авиации. У меня был разговор с Жикаревым, еще до войны — так он сокрушался, что невозможно заставить летное командование принять разработанные Девятым управлением боевые летные уставы: их на уровне Генштаба зарубают…

— С Генштабом все понятно, так, Лаврентий?

— Более чем. Борис Михайлович, я человек не военный, но по инстанции товарищ Сухов мне как раз выслал свои проекты боевых уставов. Посмотрите?

— Лаврентий, а почему ты их не направил в Генштаб сразу, как получил?

— Да я их лично в руки Тимошенко передал! Но осталась копия, надеюсь Генштаб теперь на эти документы внимание обратит?

— Тимошенко — тоже? — поинтересовался как бы мимоходом Сталин.

— Нет. Мне Светлана Юрьевна давно уже принесла свои характеристики на некоторых… многих генералов, о Тимошенко там положительно написано… правда, с указанием, что «может стать отличным командиром дивизии, но не выше». Посмотрим…

— Ну хорошо. Когда у нас очередное заседание Ставки? Пообедать успеем?

По настоянию Иры боровичане, если приходилось пользоваться самолетами, никогда не летали больше чем по трое в одной машине. Из Москвы Ирина взяла с собой Петруху и Олю, Александр Андреевич другим бортом отправился обратно в Минск, а Светлана осталась в Москве улаживать какие-то свои «учебные» дела. И, понятное дело, по дороге разговор о том, что еще можно сделать на фронтах, продолжился:

— А мы успеем выстроить намеченную Свечиным линию обороны? — спросил у Оли Петруха.

— Мы — ни в коем случае. А вот штаб Слащева успеет. Яков Александрович уже под это дело припахал генерала Карбышева, а Дмитрий Михайлович Гродненскую линию за три недели обустроил так, что ее нам сдавать не пришлось. Он сейчас уже на Саксагане оборонительную линию строит, положив толстый болт на Кукурузника вместе с Жуковым. С рабочей силой там сейчас проблем нет…

— Это почему? — удивилась Ира. — Вроде Хрущев там приказал народ массово мобилизовывать, мужиков — в армию, баб — на рытье окопов…

— Там беженцев толпы, Карбышев организовал из сортировку и всех, кто лопату в руках держать умеет, к себе забирает.

— А местные власти как на это смотрят?

— По крайней мере не мешают. Они-то вообще не понимают, что с беженцами делать, а у Карбышева их по крайней мере кормят-поят и какую-то крышу над головой обеспечивают.

— Откуда там столько крыш?

— Отправили им палатки, тысяч десять, пока хватает. Опять же, с еще не занятых немцами территорий народ уже организованно вывозится. Так что кому копать — пока есть. Я тут планирую уже эвакуацию народа подальше в тыл, но это уже ближе к концу августа сделать получится. А от тебя нам потребуется все это с воздуха прикрыть.

— Прикрывать — это не ко мне, а к Баранову и Жикареву. Мне товарищ Сталин персонально запретил на бомбежки летать.

— А я не про это. Сколько ты сможешь «Дельфинов» за пару недель еще сделать? И Сушек?

— Вот я ночами сижу с напильником и самолетики под кроватью вытачиваю. В Комсомольске завод больше трех «Дельфинов» в сутки сделать не может, а с Сушками пока хорошо, если они серию за две недели соберут.

— Серия — это сколько?

— Там всего десять стапелей. Но даже если еще стапелей понаставить, быстрее не получится: рабочих подготовленных нет. Я немножко успела Ирьянову в Семеновке помочь, там теперь в принципе можно наладить выпуск планеров для «Дельфинов»… точнее, сборку: оборудования для сварки титана там нет, каркас планера все равно в Комсомольске делать будут. Вася сказал, что к зиме сварочное оборудование сделать успеет, но опять же: где рабочих-то брать?

— А Хабаровск? Там же вроде тоже авиазавод есть.

— Авиаремонтный, там только моторы умеют ремонтировать. Причем медленно и печально.

— С этим ясно… А как насчет переоборудовать Иркутский завод под выпуск новеньких «Арок»? Моторов-то теперь вроде хватает.

— Та же проблема: сварщиков нет, и оборудования нет. Там одна аргоновая камера для сварки фюзеляжа… да и титана у нас не хватит. Нет, пока даже дергаться в эту сторону не буду. В конце-то концов, есть Лаврентий Павлович, есть Иосиф Виссарионович — и зачем нам их работу на себя брать? Нам что, делать больше нечего?

— Ты права. Кстати, вовремя мы развели Грабина и Петрова. Федор Федорович сейчас в Нижнем спокойно делает по два десятка гаубиц в сутки, а Василий Гаврилович в Подлипках — столько же трехдюймовок.

— И вот нахрена нам трехдюймовки? — поинтересовался Петруха, ранее молча слушавший «женские разговоры».

— Так он пушки без лафетов делает, мы их все отправляем в Минск, где на тракторном из жестяных БТшек получаются вполне приличные самоходки. Это же не старая трехдюймовка, Валя сказал, что это уже близко к ЗиС-3. А еще сказал, что БТшка с дизелем и этой пушкой — то, что надо для поддержки пехоты против танков.

— А КУРС тогда зачем в Оренбурге Бисноват делает?

— Какой курс? — решила уточнить Ира.

— Кумулятивный управляемый ракетный снаряд, это ПТУР наш. Но Бисноват их пока максимум полсотни в сутки делать может.

— Если бы полсотни, — вздохнула Оля, — у него хорошо если пару десятков в день выпускать получается. Там порох конопляный, который Бауман-старший делает, а вот с коноплей у нас напряг серьезный, до осени пополнения не ожидается.

— Ну, тогда конечно… то есть все плохо?

— Правильнее сказать «не все еще хорошо». Но одно то, что мы Белоруссию удержали, очень много жизней спасет. Да и блокады Ленинграда скорее всего не случится.

— А тогда на кой хрен мы метро под Ладогой выстроили? — сердито пробормотала Ира.

— А если бы у нас не получилось так фронты держать? Да и в любом случае лишняя железная дорога туда не помешает, мы же сейчас именно по ней и бомбы, и топливо для наших самолетов в Ленинград и возим. Ты же вроде фиников в кизяк вбамбливать собралась, а для этого и керосина много нужно, и бомб. Кстати, когда думаешь процесс начинать?

— Уже. Я надеюсь, пока мы тут по столицам разъезжаем, окружение Выборга уже полностью выбомбили: по плану там как раз к обеду должны были порядка тысячи тонн чугуния финикам на головы высыпать мелкими порциями. Домой прилетим — уточним диспозицию…

Дома, уже за ужином разговоры «про войну» продолжились:

— Я вот одного понять не могу, — начала Аня, — почему на Украине у нас с авиацией так хреново? Там же только новеньких Поликарповских истребителей под тысячу.

— Было под тысячу, — недовольным голосом ответила Ира. — Но ты просто не учитываешь того печального для нас факта, что британцы с немцами не воюют, а в нашу войну у Гитлера семьдесят процентов авиации как раз против Англии было задействовано. Так что сейчас против нас у фашиста истребителей больше четырех тысяч, бомбардировщиков шесть с лишним тысяч, да еще всякие Румынии с Венгриями под тысячу машин на юг подбросили. А когда фашисты поняли, что у нас их просто валят пачками, они большую часть авиации как раз на Украину и перенаправили. И надо учитывать, что еще тысячи полторы «французов» уже подтянулись, так что если считать по головам, то у немцев в воздухе должно быть тотальное превосходство.

— Должно?

— Вот именно, все же Баранов и Жикарев смогли что-то сделать, и превосходство хотя у немцев и есть, но отнюдь не тотальное. Но опять же: большинство командиров авиаполков ссут докладывать о высоких потерях и стараются снизить их просто не пуская самолеты в небо.

— А чего ссать-то?

— Они знают, что этот, извини за выражение, маршал победы или кукурузник за высокие потери в полку комполка и расстрелять не постесняются. Прецеденты уже были…

— Как думаешь, Сталин их расстреляет?

— Я не думаю. Но знаю: если не расстреляет Сталин, то у нас есть хороший человек Петруха, он справится.

— Даже не почешусь, — усмехнулся Петя, — Скорохватов уже приказ получил, что если эти два до пятнадцатого останутся на свободе, чтобы к вечеру их нужно было хоронить.

— Света говорила, что еще какого-то финна надо…

— Уже не надо.

— Света передумала?

— Шальной финский снаряд, никто, понимаешь, не застрахован…

— Света сказала, что вообще весь Коминтерн валить надо, кроме Димитрова и Готвальда, — задумчиво произнесла Гуля.

— Мне она такого не говорила.

— Мне говорила, потому что тебя это не касается.

— Как это? Удобный случай все списать на фашистских диверсантов.

— Нет, ситуация не та, чтобы людей диверсантами еще запугивать. А вот пьянство и стресс подойдет. Жалко только, что там только Готвальд — хронический алкоголик. Хотя, может, оно и к лучшему: Сталин его уже просил вылечить, так я и вылечу. А другие пусть с расстройства какого-нибудь напьются до потери пульса или, скажем, инсульт от переживаний схватят.

— А есть кому работать?

— Хы, ты все еще думаешь, что Крупе лично я помогала с супругом встретиться? Персонал-то там лично я готовила… не весь, но нам хватает.

— Блин, у нас война, а мы тут обсуждаем, кого и как из руководства страны завалить, — с тоской в голосе высказался Валера.

— Не из руководства, а из стаи скрытых врагов. Которые, кстати, в том числе и нам сильно мешают страну все же спасать. Или ты считаешь, что Хрущев или этот хохлонацист, как его, Мануильский, пользу Союзу наносят?

— С историей у меня всегда плохо было, так что спорить по персонам не буду. Но убивать…

— Валера, на войне как на войне. Жуков уже убил триста тысяч советских людей, сколько еще все эти коминтерновцы уничтожат…

— Валер, не о том думаешь, — прервала Гулину «воспитательную лекцию» Оля, — у тебя пуск нового реактора на носу. Кстати, чтобы тебе всё понятно было: через коминтерновцев из СССР было выведено — а по сути украдено — денег столько, сколько на шесть АЭС хватило бы.

— Россказни перестроечных открывателей правды?

— Россказни, но не их, а мои, — усмехнулся Петруха. — Это лишь те деньги, которые я вернуть смог. Иосиф Виссарионович не просто же так Коминтерн в позапрошлом году так тщательно прореживал. Кровавый, понимаешь, режим: его грабят, а он отбивается как может.

— Всё, понял, дальше можешь не продолжать. Кстати, Оль, отметь у себя в планах: ребятишки из института Хлопина у нас исследования закончили, тоже решили, что реактор можно во все трубы грузить. Все пока не будем, у нас турбогенераторов нет, но резервный запустим шестнадцатого июня и будет у нас на сотню мегаватт больше.

— Это не может не радовать, а что все же с Ярегой?

— Оль, ядерная техника — это прежде всего безопасность. Если все проверки пройдут, то запустим в конце августа, а не пройдут — сам господь бог сроков не назовет. Пока вроде все нормально, каландр и все внутри него все тесты прошли, сейчас идут проверки второго контура и собственно электрической части. Кстати, титановый завод тоже уже все тесты прошел, сейчас уже потихоньку продукцию выдает — от угольной станции, но там пока получается только пару колб одновременно загружать, так что мы имеем всего лишь пару тонн титана в сутки.

— Ир, а как реактор запустим, — отвлекла подругу от «сердитых мыслей» Оля, — будем иметь шесть-семь тонн в час. Это я насчет авиазавода в Иркутске.

— Хорошо, Вася вернется, мы про Иркутск подумаем. А как насчет неодима?

— Саша звонил, рудник в Синь… в Восточном Туркестане он уже запустил. Где-то с сентября будем его иметь тонн по десять в месяц… и пока нам его хватит! А то я тебя знаю…

— Ага, десять тонн — значит семь тысяч тонн неодимовой стали. Семьдесят танков… на Читинский завод со скрипом пока хватит, а в Ульяновске пусть из чугуна и котельного железа броневики клепают…

— Ир, кончай зудеть, — снова в разговор встряла Гуля. — Мы уже спасли минимум полмиллиона человек. И ты лично, своими куриными мозгами и кривыми ручками, из жопы растущими, из этого полумиллиона спасла половину, не меньше. Так что взбодрись и шуруй дальше: тебе осталось спасти всего-то миллионов десять.

— А чего я-то?

— А с чьих самолетов врага вкизячивают? А тут вчера еще и венгры воевать с нами начали и румыны…

— Начали, говоришь? — в голосе Ирины прорезался металл. — Ну что же… Ватутин еще не созрел, поэтому прикажу я: венгров в плен не брать! Румынов, кстати, тоже…