Титановый бардак

Кабы не было зимы в городах и сёлах…

Насчет «по мегаваттнику в сутки» Аня ошибалась, но «ошибалась в частностях, в главном же она была права»: «Боровичский завод электрических машин» мегаваттников выдавал по одному-два в неделю, в зависимости от того, сколько запрашивал Павловский — а вот небольшие «модульные ГЭС» мощностью от пятидесяти до трехсот киловатт завод выпускал по несколько штук в день. И эти установки пользовались огромным спросом, так что только в той части Ленинградской области, которой предстояло стать областью Новгородской, было всего лишь за лето поставлено семь станций мощностью свыше ста киловатт каждая. С точки зрения попаданцев — крохи, конечно, но вот в деревнях, где появились хотя бы лампочки электрические, считали иначе.

Поэтому строились электростанции и вовсе крошечные, причем строились они как правило по инициативе и силами местных крестьян. «Откомандированный» Павловским в Боровичи совсем молодой, всего лишь двадцати одного года, «инженер» Василий Заклинский только на крошечной речке Удинке поставил пять «электростанций» мощностью в пятьдесят и семьдесят пять киловатт…

— Вот удивляюсь я мужикам: в борьбе за урожай трудовым энтузиазмом вообще не прыщут, а вот чтобы лампочку в избе повесить — готовы с утра до ночи вкалывать, — заметила Света после того, как подбила «итоги сбора урожая в Боровицкие хранилища». Её «временно назначили» ответственной за городское хозяйство, и не потому, что у нее хоть какой-то опыт был, а потому, что никого более подходящего не нашлось. То есть как раз городским хозяйством было кому заниматься, но вот напрямую обращаться с любой проблемой к «вышестоящим органам» возможность была как раз у Светланы.

— И это нам пока на руку, ведь большинство отгрузок с завода Прокофьева идет по бартеру, мы за эти электростанции того же зерна получаем больше чем сожрать сможем, — поспешила «успокоить» её Оля. — А если учесть еще и провода с изоляторами, то вот где-где, а в Боровичском районе голод никому не грозит.

— Ага, а если еще и трактора учесть… Кстати, а почему мы трактора не продаем? Их же уже овердофига делается.

— Потому что товарищ Бредис идеи выдвигает отнюдь не бредовые. Мы в этом году выпустим примерно шестнадцать процентов отечественных тракторов…

— Ну я же и говорю!

— А лучше сначала послушай. Примерно три тысячи слабеньких тракторов, которые при нынешних ценах дадут нам, если их тупо на зерно менять, всего двадцать пять тысяч тонн этого зерна. На триста тысяч населения явно недостаточно…

— Но ведь еще с электростанций…

— С электростанций мы зерна уже получаем все нужные нам триста тысяч, так что дослушай. Эти три тысячи тракторов в переводе на столь обожаемые властью колхозы — триста штук. Ну, исходя из численности парка в тех, что мы в районе организовали. Триста колхозов — это, опять-таки на основе нашего опыта, примерно два миллиона гектаров полей. Пусть на них будет семипольный оборот, и тогда получается, что триста тысяч гектаров мы сможем засадить картошкой. А если учесть, что с нашими сажалками-сеялками и с картошкой Лорха урожаи там будут под двадцать тонн с гектара…

— Но ведь сколько-то пойдет в продналог…

— Да хоть половина! А миллионы тонн картохи ежегодно — это куда как круче, чем скромные пусть даже тридцать тысяч тонн зерна, собранных в виде разовой дани за технику, которую к тому же мужики без нашего присмотра за пару лет превратят в металлолом. А если учесть и те четыре оборота, когда на полях не картошка расти будет…

— Ну если так считать… А куда мы денем миллион тонн картошки?

— Куда-куда… переработаем. Пюре картофельное сварим.

— Нам столько не сожрать…

— А мы и не будем. Есть такая забавная техника, называется сублимация. Мы это пюре высушим, закатаем в стальные бочки. Знаешь, сколько времени может храниться сублимированное пюре без доступа воздуха? Есть мнение, что лет десять оно пролежит, не потеряв съедобности. Нам, конечно, столько не надо, но…

— Что «но»?

— Свет, кто у нас историк, ты или я? Расскажи нам про укромор, а потом расскажи, что стране не хватило жалких трех, что ли, миллионов тонн зерна чтобы его предотвратить.

— Это ты сильно… а я — дура. А в бочку сколько пюре этого влезет?

— Вообще-то пюре будет вчетверо легче, чем исходная картошка, но вот в объеме вряд ли сильно уменьшится. Но ничего, притопчем. Думаю, минимум где-то с центнер в пересчете на сырой картофельный вес, значит нам потребуется всего-то тридцать тысяч бочек. Или шестьсот тонн стали, и с этим мы точно справимся.

— Да уж, даже если в бочку всего пятьдесят кило влезет, то проблем не будет. А ведь еще можно будет и разные каши сухие…

— Свет, уймись. Есть проблема, мы о ней знаем, знаем как её решить и потихоньку уже решаем. Но вот суетиться и тем более шум на эту тему поднимать…

— Вот чего-чего, а шума ты от меня не дождешься. А Бредис в курсе?

— Нет. Он свою идею выдвинул чтобы Киров и Мессинг прониклись пользой привлечения классово-чуждых элементов в деле колхозного строительства, ведь у него на заводе все инженеры чуждые.

— А тогда я задам последний вопрос про трактора: я слышала, что гусеничный трактор сложнее в производстве и в эксплуатации и много дороже…

— Можешь не продолжать. Во-первых, Вася трактор спроектировал на основе своих воспоминаний о китайском фермерском изделии, которое юзал его отец — ну если очень примерно считать. А если глубже копнуть, то он постарался воспроизвести, в масштабе конечно, ходовую часть мотолыги, они с Валей на эту тему долго все обдумывали. Пока получилось слабое подобие — но и оно на поколение превосходит всё, что сейчас в мире делается. Да, в производстве дороже, но для нас главное в этом производстве — подготовка грамотных умелых рабочих, которые при нужде и мотолыгу легко воспроизведут.

— А что такое мотолыга?

— Гусеничный вездеход, если одним словом описать. А двумя словами — военный вездеход.

— Понятно. А почему бы Бредису не перебраться на какой-нибудь новый тракторный завод и там суперсовременные трактора не делать? У нас-то всяко больше десятка штук в день сделать не выйдет, завод просто некуда расширять.

— А ни на одном новом заводе такой трактор просто не сделать. Здесь-то почти все станки Валя специально проектировал и делал, а у него производство тоже невеликое. К тому же в СССР ни на одном заводе не найти столько опытных рабочих, да и подготовить их вряд ли выйдет.

— Так наших сманить…

— А среди наших дураков не найти. Я уже про жилье не говорю, но в СССР такие зарплаты рабочим, как у нас, вообще по закону платить запрещено!

— А как тогда мы…

— А ты знаешь, кем работает Митрофан Данилович?

— Ну, рабочим, у Вали.

— А вот нет! Он работает директором метизного завода!

— Данилыч? Директором? И где же это завод такой у нас?

— Директору завода можно и триста рублей платить, вот он директором и работает, правда всего за двести. А завод этот в одной клетушке в торговом ряду, после Нового года уже две клетухи займет. И работает на этом заводе ровно один человек: сам Данилыч. Валя построил автоматы, по конструкции годов, я думаю, примерно пятидесятых, сейчас на заводе уже четыре линии таких стоит — и Данилыч в одиночку на них ежедневно выпускает почти двести тысяч болтов и шурупов. Сейчас Валя пятую линию монтирует, в январе шестую ставить начнет — и тогда Данилычу уже потребуется помощник. А летом будет уже десять линий и завод будет выпускать по полмиллиона болтиков в сутки. Или по миллиону, если страна прикажет в две смены работать, ну, в смысле если Валя так захочет. Но пока так, и примерно так рабочие и у Вали, и у Бредиса трудятся. Но и там, и там всё делается исключительно под наши нужды, под наши будущие нужды.

— Тогда понятно. И понятно, почему у Воропаева легковушки такие…

— А это как раз мечта Гули, она в Сирии каталась на «Самурае» — это такой микроскопический джип японский с мотоциклетным мотором. У нас, конечно, мотор совсем не мотоциклетный…

— Я вот все про картошку сушеную думаю: мы ведь можем и не суметь их герметично закатать. Может, Аню попросить какой-нибудь консервант схимичить?

— Аню не трожь, от слова «совсем» не трожь, а то она тебя покусает. Ира перед отъездом в Париж её еще что-то срочно схимичить попросила…

— И что?

Ира вернулась в Боровичи буквально в последний день перед Новым годом и на традиционную уже встречу праздника пришла «вся из себя нарядная». Даже мужчины не смогли не отметить элегантность ее наряда, а Света простодушно спросила:

— Ты в этом платье вся такая… ну прям ух! А где такие дают и… сколько такое стоит?

— Такие нигде не продают, их на заказ шьют. В Париже. Если хочешь, я тебе адресок дам и рекомендацию напишу. А стоит… мне оно обошлось в восемьсот фунтов.

— Сколько?! — даже голос у Васи сел, и он свой сугубо риторический вопрос не проговорил, а как-то даже прохрипел.

— Восемьсот фунтов, но оно того стоит.

— Ир, я, конечно, понимаю…

— Не понимаешь. Ну приехала я в Париж — пришлось все же по делу туда смотаться, а там до города детства совсем рукой подать. Но не могла же я в Британию ехать как оборванка, вот платьице и пошила быстренько. Зато когда я, вся в этом платье, в Паддингтоне сказала, что зовут меня не иначе как баронесса Релей, никому даже в голову не пришло спрашивать у меня хоть какие-то документы…

— В Паддингтоне? — с какой-то едва слышимой усмешкой уточнила Гуля, — ну продолжай, что там дальше было, мне уже интересно.

— Да особо ничего интересного. Я Александру сказала, что супруг мой, барон Релей естественно, тоже любитель всякой дряни, и я была бы признательна, если бы он со мной своей гадостью поделился…

— И?

— Поделился, — и на этом Ира свой рассказ закончила, а на лице Гули расцвела широкая улыбка.

— Так, дамы, — в разговор вмешался Валера, — я чувствую, буквально задницей чувствую, что вы чего-то не договариваете. А оставлять товарищей в недоумении, да еще перед наступлением Нового года — это в некоторой степени… перебор.

— Ир, я сегодня же напишу представление на тебя.

— Какое-такое представление? — с очень серьезным видом поинтересовался Василий, даже привставая со стула, чтобы продемонстрировать свою готовность и в такой ситуации защитить жену от любых посягательств, даже со стороны близких друзей.

— Нет, не буду сегодня писать, и завтра тоже не буду, — как бы не обращая внимания на Васю продолжила Гуля. — В следующем году вроде должны орден Ленина учредить, так что я подожду и уже на него тебя представлять буду.

— Эй, если вы немедленно не расскажете, что вы тут затеяли, то я… то я… — начала закипать Светлана.

— Да ничего мы не затеяли, — с широчайшей улыбкой на лице поделилась с окружающими Гуля. — Просто Ира съездила в Лондон, зашла в госпиталь Святой Марии, взяла там за хобот Александра Флеминга и увезла от него культуру пенициллиновой плесени. Сами британцы еще лет десять будут придумывать, как пенициллин из нее получать, ну а я примерно знаю как, так что, думаю, к лету со своими ребятами процесс уже отработаю. Только придется довольно много всякого оборудования у буржуев заказать чтобы массовое производство наладить.

— Не придется, — с самым надменным видом сообщила Ирина, — я уже заказала все, о чем мы с тобой тогда говорили, — продолжила она уже с улыбкой. — Поставки в начале февраля уже начнутся, в начале апреля все заказанное уже у нас будет. Но вот Ане всяко отдохнуть не выйдет: я у баварцев флюорита закупила чуть меньше двух тысяч тонн. Или чуть больше, я все время путаю: две тысячи длинных тонн, пришлось в них заказ формулировать чтобы из образа чопорной британки не выбиваться.

— А почему чопорной британки? — тихо спросила Светлана у Васи.

— А потому что Ира в детстве два года училась в школе Хэрроу, у нее английский — классический оксфордский. Так что на кокни она всяко не потянула бы, ее бы любой англичанин спалил: там народ статус незнакомца как раз по речи и определяет.

— А… ясно. Но платье красивое… очень.

— Свет, забирай это платье. Фигуры у нас практически одинаковые, тебе наверняка подойдет. Я вам всем ткани накупила, но платья сошью лишь дней через десять — так что ты просто чуть пораньше других в обновке прогуляешься.

— Оно такое дорогое… а как же ты?

— Да собственно за платье я всего шестьсот фунтов заплатила, двести пришлось пожертвовать больнице этой, так что настоящая его цена невелика и тебя смущать не должна. Да, джентльмены… и леди тоже: я в Амстердаме с компанией, провиант на суда поставляющей, договорилась и теперь капитан Арбенев при каждом заходе в порт будет забирать для нас колумбийский кофе и чай цейлонский. По триста имперских футов — это максимальный размер беспошлинного судового рациона.

— Так Арбенев на своем «Пионере» туда по три раза в месяц ходит…

— Вот именно. Без пошлин выходит вдвое дешевле там и впятеро дешевле, чем в Ленинградских магазинах. Сколько там до Нового года осталось?

Яков Александрович новый тысяча девятьсот тридцатый год отметил… довольно скучно отметил, сидя у себя в квартире с женой. И с сыном: Нина Николаевна решилась на ребенка в тридцатилетнем возрасте после, как она сама сказала, долгих обсуждений с доктором Гюльчатай Халматовной, которая смогла её убедить, что «всё будет хорошо». Но отметил он не столько Новый год, сколько первую годовщину переезда в этот странный городок, на глазах превращающийся в настоящий город.

А вот в году уже позапрошлом, как раз за день до наступления Нового года, к нему на квартиру зашли два молодых мужчины — и жизнь бывшего генерал-лейтенанта резко изменилась. Сразу и бесповоротно, после того как младший, выглядевший как решивший щегольнуть пролетарий, сообщил:

— Добрый вечер, господин генерал-лейтенант, до нас дошли сведения, что вас в самое ближайшее время собираются убить. К сожалению, мы здесь помешать этому не в состоянии, поэтому вам и Нине Николаевне лучше поехать с нами: у нас вас точно никто не достанет.

— Извините, но мне хотелось бы уточнить…

— Это вы нас извините, — прервал его старший (и очень крупный) мужчина, — мой коллега очень спешит и волнуется, а потому забыл представиться. Я — начальник Особого Девятого управления ОГПУ Сухов, а он — особоуполномоченный Девятого управления Петр Климов. Прошу удостовериться, — с этими словами выложил перед Яковом Александровичем свое удостоверение. Младший смутился, немного замешкался, но тоже достал свою «корочку».

— Наше Девятое управление находится в Боровичах, это в Ленинградской области, и нам действительно стоит немедленно отправиться туда. Поскольку в город, да и вообще в район полностью закрыт доступ праздношатающимся командирам Красной Армии и любым сотрудникам ОГПУ, не являющихся работниками нашего Управления.

— Это, как я понимаю, арест?

— Пока нет. Пока в том смысле, что для нашего Управления ваша жизнь представляет определенную ценность… очень значительную ценность, и если мы не найдем иного способа сохранить её, то и арест — в качестве меры по её защите — мы не исключаем. Однако лучше все же этого избежать.

— А кто меня, по вашему мнению, будет убивать?

— Конкретно убивать будет скорее всего некто Лазарь Коленберг, но даже если мы его пристрелим заранее, то его легко заменять на другого подонка.

— Я же говорила, что он очень странный, — тихо проговорила сидящая рядом с генералом Нина Николаевна.

— Еще раз: он — всего лишь пешка, а инициатором вашего убийства является Уншлихт. Редкостная мразь, но пока по ряду причин мы его терминировать не можем.

— Что, простите, не можете?

— Отправить на встречу с бывшим начальником, — с довольно злобной улыбкой уточнил высказывание старшего товарища Климов. — Приходится, блин, политесы разводить…

— Ну, допустим, я вам поверю…

— Нина Николаевна, попрошу вас быстро собрать самое необходимое и для вас ценное: письма там, вещицы какие-нибудь. Все остальное завтра-послезавтра упакуют наши люди и перевезут в Боровичи в полной сохранности… то есть мы надеемся, что в сохранности, но ведь все люди — люди, вдруг что-то уронят или сломают ненароком…

— Я же сказал лишь «допустим»…

— Яков Александрович, скажу просто, но вы, как человек военный, меня поймете: мне насрать на то, что вы говорите, — слегка вспылил Сухов. — Мы, то есть вы с Ниной Николаевной и мы с Петрухой через два часа выезжаем с Московского вокзала. Нина Николаевна, товарищ Климов в звании равен вашему супругу, так что потрудитесь выполнять приказ старшего по званию. Главное — ордена не забудьте захватить, у нас не принято стесняться боевых наград.

— Они нам не верят, — выглянув в окно, с показной грустью сообщим Сухову Климов.

— И наверняка думают, что «Роллс-Ройс» товарища Кирова мы угнали, — ответил ему Сухов. — Причем вместе с самим Сергеем Мироновичем. Заходите, не заперто!

Дверь приоткрылась, в нее просунулась голова Кирова:

— Всё, я тутошнему начальству сообщил о Слащеве. Еще что-то надо? Вы готовы?

— Буквально десять минут, вы зайдете или в машине подождете?

С того удивительного вечера прошел год, и год этот был очень интересным. В том числе и тем, что в организованном при этом Девятом управлении военно-тактическом училище теперь работало почти четыре десятка бывших белых офицеров, большинство из которых приехало из-за границы по личным приглашениям генерала. Ну и прочими «интересными мелочами»…

Так уж исторически сложилось (благодаря Свете, которая руководила городом и Ире, которая нарисовала «желаемый внешний вид» Заводского микрорайона), что все попаданцы теперь жили в одном доме и даже в одном подъезде. То есть вообще-то подъезд в этом четырехэтажном доме был вообще один, на первом этаже размещался книжный магазин, а шесть квартир… На самом деле пять, шестая в качестве именно квартирой вообще не числилась и формально считалась «служебным помещением Девятого управления», но на самом деле в ней решались всякие «вопросы ограниченного ознакомления» — и всякие совместные праздники в ней же отмечались. Так что ближе к обеду первого января все взрослое население дома снова собралось у большого стола. Поначалу разговоры у мужчин шли сугубо застольные, дамы бурно обсуждали, какие она хотели бы себе сшить наряды из привезенных Ирой тканей, но когда этим темы иссякли, Ирина вдруг поинтересовалась у Ани:

— Да, вчера забыла спросить: ты успела сделать то, что я просила?

— Частично.

— В каком смысле «частично»?

— Ну, химия там не самая сложная, с ней вообще ребята Фаворского справились, еще до твоего отъезда. Но в лабораторных условиях пока получается производить в сутки грамм двести…

— А как насчет промышленных объемов? Ты же обещала!

— Ир, я же не настоящий сварщик! Там в процессе такая ядреная химия прет, что все оборудование нужно слоем в палец платиной покрывать!

— То есть, ты хочешь сказать, в нашем прошлом будущем заводы из платины строили?

— Нет, их из титана делали. В смысле, реакторы все и прочее оборудование.

— Ну я же говорила, что нужен титан!

— Всем нужен титан, — миролюбиво заметил Валера, видя, что тон разговора начал повышаться.

— Мне не нужен, — сообщил Саша, — но это не значит, что мы не должны налаживать его производство. Между прочим, у меня есть несколько идей по этому поводу.

— Идеи — это хорошо, — задумчиво пробормотал Валя, — и особенно хорошо, когда их несколько. Можно их долго обсуждать и ни к какому решению так и не придти…

— Тогда я изложу тезисы, а ты решай. Значит так: один вариант — копать титан неподалеку от Днепрогэса. Достоинства — их одно: копать не очень глубоко. Недостатки — их много. Во-первых, там сейчас просто людей на постройку карьера не найти…

— Этого достаточно.

— Недостаточно. Во-вторых, есть серьезный шанс во время войны месторождение потерять… ну, на несколько лет потерять и остаться без сырья.

— Это уже неважно.

— Важно, потому что второй вариант — это копать Ярегское месторождение. Недостатки — там копать глубже и не песок, а песчаник. Достоинства — там еще и нефть есть, правда очень специфическая, а вот толп любопытных иностранцев нет и не будет. Правда там и населения местного нет от слова «совсем», но мы же Кровавая Гэбня или кто?

— Что еще плохого?

— Еще четыреста пятьдесят километров от Котласа, причем в сторону Воркуты.

— Вот это по-нашему, по кровавогэбнински! А что за нефть такая специфическая?

— Ну, если по-простому, то она там чуть помягче асфальта, в наше время ее в шахте добывали. Но из нее получаются лучшие в мире смазочные масла и уникальное дизтопливо, не замерзающее даже при минус семидесяти. Кстати, если память мне не изменяет, нефть эту года через два найдут.

— Значит ты найдешь ее уже этим летом. Но вот как оттуда к нам руду таскать…

— Есть совсем бюджетный вариант: в Сибири… нет, в Нижегородской области, от Нижнего меньше двухсот километров, есть небольшое месторождение, ильменит-цирконовое. Если подсуетиться, то можно уже весной оттуда сколько-то руды привезти.

— Страус: сколько? — с любопытством поинтересовалась Аня.

— Нам хватит. Не потому что хватит, а потому что у нас электричества больше нет. Аня, поправь меня если я ошибся: на тонну титана полные затраты в электричестве составляют минимум сто десять мегаватт-часов, втрое больше чем сейчас тратят на алюминий. Если забирать все свободное электричество с Мстинского каскада…

— Всё нельзя, у нас все заводы встанут, — вставил Валентин.

— Я говорю «свободное», то есть то, без чего заводы не остановятся, то мы, причем чисто теоретически, сможем титана делать максимум тонну в час. Реально — меньше, я думаю, где-то полтонны…

— Надо еще и йоду где-то много добыть. А на нынешнем уровне технологий придется ковырять его из водорослей, причем на Белом море… и Охотском.

— Ань, это не ко мне. Пусть Петруха йод купит у буржуев.

— Можно подумать, что Петруха деньги печатает…

— Нет, Ань, я деньги не печатаю. А, как завещал великий Ленин, экспроприирую экспроприаторов. Оказывается, скополамин в умелых руках — такая замечательная штука!

— Петруха, не за столом же! — возмутилась Гуля. — Кстати, хоть какая-то польза была или я развлечения ради человечков тиранила?

— Гуля, ты даже не представляешь какая! Если тебе Виссарионович не присвоит… ну, лет через пять наверное, сейчас он пока не может… в общем, если Героя тебе не даст, то я в лицо назову его жмотом и крохобором! Там только наследство Железного на звезду потянет, а ведь вытащить уже получилось раз в пятнадцать больше. А в этом году я закончу с «наследствами» тех, кто еще не упокоился… в общем, нам одних процентов за глаза хватит. А если учесть, что я все, что только можно, перевожу в золото…

— Золото — это хорошо…

— А как с нашим производством ценного металла?

— Скажешь тоже: «с производством». Химико-металлургический завод в сутки выдает свои тридцать грамм золота и почти полкило серебра, но пока извлечение обходится дороже, чем драгметаллы сами по себе стоят. Так что это вообще идет как «побочка» при добыче меди с цинком и свинцом, под лозунгом «ну не выкидывать же». Самое смешное, что Ипатьев сейчас копытом землю роет и пытается выбить финансирование на размещение таких же производств на своих сернокислых заводах.

— И как успехи у него?

— Пока никак, потому что нигде сейчас нигде просто электричества нет для обеспечения такой технологии. Но в Ленинграде на металлическом заводе уже вроде серийное производство готовят турбин на двадцать два мегаватта, думаю, что уже к концу года пойдет массовое строительство небольших ТЭЦ.

— Ань, не морочь Петрухе голову! — прервал её рассказ Валентин. — Если они в этом году смогут одну такую турбину сделать хотя бы месяцев за восемь, то это можно будет считать чудом.

— А мы можем им как-то помочь в реализации этого чуда? — спросила Светлана. — Мне почему-то очень хочется, чтобы люди в стране по-человечески жили не только в Боровичах… и обкомах.

— Можем, — откровенно заржал Василий. — Но для этого нам нужен титан…