Бабье царство-4. Тайными тропами

Глава 26 Лицом к лицу. Часть 1

— Вот зараза, что делает, — пробурчал Сизов, сидя на складном стульчике.

Дмитрий неспешно кивнул, соглашаясь с прапором. Ведь божок Хрустальной Речки затеял грандиозную работу, мешая отряда движению вброд. Вода в месте переправы шумно бурлила, словно включили на циркуляцию большой насос. Волны, получив в своё распоряжение некое подобие жизни и самостоятельности, выкидывали на сушу камешки, углубляя русло и создавая на берегу у самой кромки воды вал из гальки. Галька легонько постукивала друг о друга. Волны же не опадали, как и полагается волнам, а с тихим «бульк» утягивались обратно. Порой казалось, что это сама река стала сороконожкой-сорокоручкой.

Вал был пока небольшим, но всё равно уже достиг около трети метра в высоту. И вот такую преграду преодолеть силами гужевого транспорта уже не представлялось возможным.

Капитан вздохнул. Туповатый божок, думающий, что мешает людям, не знал, да и не может знать, что от руководства поступила команда «ждать». То есть, отряд ничего пока форсировать и не собирался. Значит, можно этого зазнайку немного потроллить. Главное — не перегнуть палку.

Что до солдаток, то они составили повозки в полукруг, создав передвижную крепость Форталезу. Та часть крепости, что была обращена к реке, осталась не замкнутой. Всё равно там водная преграда, которую сейчас, благодаря настойчивым действиям местного божка, преодолеть не так-то и просто.

Посередине Форталезы горел большой костёр, а по периметру уже втыкали колья. Втыкали с поправкой на случай с драконом, то бишь, закрывая зазоры между повозками, а сами повозки подпёрли изнутри круга толстыми брёвнами, чтоб нельзя было опрокинуть.

На всякий случай приготовили пику с прикрученными к ней проводами и залили топлива в генератор.

— Вот вам, наглые смертные, получайте! Узрите же гнев мой. Вы никогда не переправитесь через мою реку! — раздался немного со стороны голос.

Дмитрий и Стаканыч одновременно повернули головы. В пяти шагах от берега стоял тощий малец, самодовольно уперев руки в боки и горделиво задрав подбородок.

— Мы не торопимся! — проорал прапор, встав со стульчика.

— Вы всё равно склоните головы, и я подумаю, явить вам милосердие и доброту, или нет.

— Псих, — пробурчал Стаканыч, звякнув колокольчиком на ноге. Сестрица Стефани всё же уговорила землянина нацепить лечебный артефакт на подвёрнутую лодыжку.

— А мы дождёмся бульдозер! Он тут всё заровняет! — прокричал в ответ Дмитрий первое, что в голову пришло. А почему нет? Он же халумари, ему простительно нести непонятные слова.

— Ха! — громко и пафосно каркнул божок и исчез, нырнув в реку.

Капитан ещё несколько секунд смотрел на то место, где растворился пацан, а затем вернулся к своему делу: ковыряться с чугунным волшебством. Палочка оказалась не просто сырой, а собранной буквально на коленке. Заклинания, то есть программы к модулятору были забиты не в оперативную память, а физически зашиты в небольшие модули, похожие на автомобильные предохранители. Чтоб изменить набор заклинаний, необходимо вынуть цилиндрик и заменить другим. Выбор самого заклинания осуществлялся круглым переключателем, похожим на ручку настройки радиоприёмника. И сейчас все четыре слота были заняты.

В инструкции модули значились как аналоговые исполнительно-вычислительные устройства. Дуристика полнейшая, особенно в век цифровых технологий, но инженерам виднее. В конце концов, главное, чтоб работало. А как оно там зашито — неважно.

— А что такое бульдозер?

Голос прозвучал под самым ухом, отчего Дмитрий вздрогнул, едва удержавшись, чтоб не подскочить.

— Мля! — выкрикнул прапор, чуть не выронив фонарик. Сидящие возле кареты Аврора и Виолетта, которые выкроили минутку для ухода за собой, и по очереди заплетали друг дружке длинные тугие косы, бросили занятие, похватали оружие и замерли, напряжённо вглядываясь в происходящее. Монашка тоже выглянула из своего фургончика и тихо зашептала молитву. Вмешиваться в дела светлого духа, не считалось уместным, но от того меньше переживаний не стало.

Божок же нашёлся всего в двух шагах от землян, и он, в общем-то, беспрепятственно пересёк святой пепельный круг, показав главное отличие тёмных тварей от чистых сущностей. Сейчас можно было рассмотреть его получше: и даже в свете костра и приближающейся к горизонту двойной звезды было заметно, что дух не просто бледен, а матово-полупрозрачен, и внутри виднелся на просвет человеческий скелет. Хозяйка Золотого Ручья, о которой капитан читал на дежурстве и чьи фотографии видел в большом количестве, тоже представляла собой человеческие останки, поглощённые принявшей человеческую форму водой. Но если вода в хозяйке ручья была зеленоватая, с водорослями, личинками да озёрными улитками, то здесь белая, как натёртое наждачной бумагой стекло.

Бульдозер. Дмитрий пересилил желание нервно сглотнуть, возникшее от близкого присутствия непредсказуемого потустороннего.

— Самоходная повозка с большой лопатой.

— Ха! — снова громко усмехнулся божок. — Я не боюсь лопат.

— Тогда будем глушить тротилом. Это как порох, но врывается гораздо сильнее, — предвидя вопрос, произнёс капитан.

— Я не боюсь пороха. Порох в воде не горит.

— Тротил взрывается.

— Врёшь! — тут же выкрикнул, сжав кулаки, божок. — Не взрывается!

— Тротил — да. Очень сильно да. Отчего все твои рыбы всплывут пузом кверху. А потом кинем понтоны или вовсе мост на сваях.

— Мост строится полгода. Но я не дам вам достроить, хищная вода сожрёт деревянные балки и размоет известь, — не унимался божок.

— Стаканыч, — нарочито небрежно, хотя самого трясло от собственного хождения по краю, произнёс капитан, — за сколько инженеры кинут понтон?

— Через этот ручей? — прячась за Дмитрия, протянул прапор. Он хоть и разведчик, но потусторонние передряги несколько подкосили его храбрость. А получив пращей по мягкому месту, и без того многострадальному, осторожничал сверх меры, как сапёр с фугасом. — Часа за три управятся. А мост-времянку из готовых деталей поставят за день. И он это… оцинковка, алюминий и бетонные сваи. Воды не боится.

— А если смилуюсь над вами, чем вы, жалкие смертные, отблагодарите? — заносчиво спросил речной божок. Он, видимо, ожидал человеческих жертвоприношений и бесконечного самоунижения молящихся.

— Спроси у Хозяйки Золотого Ручья, — с ехидцей отозвался капитан.

— Ха и ещё раз ха! — прокричал божок и неспешно пошёл прочь, в родную воду. Зайдя в речку, пацан поднял камешек и швырнул. Снова попал в прапора.

— Надоело! Куда не глянешь, везде эти потусторонние местечковые баловни! Высечь некому! — вскипел Стаканыч, словно вспомнил наболевшее, и схватил со столика волшебную палочку.

— Стой! Я ещё не проверил! — заорал капитан и попытался выхватить прибор из рук соотечественника, но тот сумел увернуться и похромал, звеня колокольчиком, в сторону. Хотелось возразить, мол, только оно светлого встретили, но прапор наверняка видел отчёты от других групп. Не мог не видеть. Он же разведка.

И таки да, почти все духи чистых мест подобны золотой молодёжи. Но если подумать, если всю жизнь поклоняются и в попку целуют, откуда взяться некапризным и неизнеженным сущностям?

— Вот щас и проверим, — прорычал прапор в ответ, прицелился и нажал на крючок. Устройство загудело, пискнуло, и больше ничего не произошло.

— Лягушки безмозглые! Ква-ква!

Применив весьма ходовое местное обязательство, значившее то же, что и земное выражение «тупой баран», божок подкинул на ладони ещё один камушек и со всей силы метнул.

Ожидалась очередная порция отборного мата в исполнении подбитого прапора, но вместо этого камень уткнулся в невидимую мягкую преграду: он быстро сбросил скорость и медленно опустился на смешанный с камешками песок с чахлыми прибрежными травинками, торчащими из грунта.

Все замерли с раскрытыми ртами.

Первым из ступора вышел божок, который громко хмыкнул и нырнул, исчезая из виду. При этом волны перестали натаскивать гальку на берег, будто им дали команду «отбой». Вторым был прапор, который взвесил в руках чугунную палочку, шумно вздохнул и протяжно выругался.

— Это… командир… а чё мы раньше такое режим не использовали? Классная же штука.

— Не дошёл я до него. Некогда было. И накосячить боялся — и так один раз спалил прибор.

Тем временем волшебная палочка три раза пиликнула и отключилась.

— Вот зараза, аккумулятор сдох. Пойду, заряжу, — пробурчал прапор и быстрой хромающей походной направился к генератору.

А Дмитрий закрыл глаза и опустил руки. Эта короткая перепалка с речным божком только на первый взгляд казалась лёгкой и непринуждённой. На деле же она выжала сил не меньше, чем сдача зачёта по боевой подготовке. От нервного напряжения загудела голова, а как только напряжение спало, навалилась дикая усталость. Но расслабляться нельзя. Пятая точка, работающая антенной для интуиции, подсказывала, что приключения не заканчиваются, а самое сложное ещё впереди. Надо не расслабляться. Надо готовиться к худшему. Не зря же на базу отзывают все остальные экспедиции.

— Вот они, — произнесла дозорная перворождённых, спрыгивая с колесницы. Колесницу, дабы догнать баронского племянника, пришлось попросту украсть, пыхнув владелице в лицо горькую пыльцу. Пока та кашляла и отплёвывала сопли и слюни, умчались за пределы, где их смогут найти и поймать.

Сейчас же впереди трещал и бросал ворохи света на составленные в круг повозки костёр. Доносились удары топора и голоса людей. Где-то неподалёку во мраке журчала река. Монотонно мурчало, как громадная довольная рысь, колдовство халумари. Из кареты пришлых лился белый потусторонний свет.

И сёстры были во всеоружии: с клинками, луками и чарами.

— Тишина, — проговорила волшебница, вытянув руку в сторону бегового бычка, позаимствованного вместе с колесницей. Их собственный телок, гружённый поклажей, бежал следом, и не нуждался в успокоении, ибо привычен был. А заимствованный бык замер с опустевшим взглядом.

Серебряная Куница Аргефирет огляделась, нет ли позади кого, и отвела бычка поближе к кустам, чтоб не мешался. Всё равно от него больше нет пользы.

А волшебница Огнекрылая Гусыня Цитифур прикрыла глаза, медленно развела руки и растопырила пальцы. Ниточки колдовства, связывающее всё в этом мире, поддались не сразу. Но когда ощутилось их почти невесомое касание, женщина ухватила кончиками пальцев ближайшую и потянула на себя.

Паутинка натянулась, по ней пошли незримые вибрации, и стоило дёрнуть, то с окрестностей словно скинули пелену незрячести, явив все чары, что есть. Сразу стала видна желтоватая грибница не сильных, но вездесущих грибных духов, похожая на запутанное корневище. Вспыхнула белым потоком река, населённая несильным божеством, когда-то вставшим под длань Небесной Пары. Если задобрить духа реки, он не станет вмешиваться.

Загорелась бело-оранжевыми всполохами пепельная преграда. Загорелась не простым кольцом с заключёнными внутри людьми и животными, нет. То была ограда в ограде, и внутренние были разделены на дольки, как большой пирог. Преграда изрядно приглушала ощущения, создавая полупрозрачно-мутную ширму, но всё равно можно было различить тускло-золотистый силуэт служительницы Небесной Пары и очень яркую кляксу в багряных и зелёных разводах, принадлежащую молодой ещё ведьме. Таких же цветов была и её тень. Непонятно, зачем девчонка создала столь сильное, да ещё и наделённое подобием воли отражение одного из своих страхов, хотя страх был заперт.

Больше ничего интересного не было. В самом деле, не будут же помехой несколько мелких духов, оказавшихся случайно пойманными в замкнувшуюся на ночь пепельную преграду.

— Действуем по замыслу. Внезапность и натиск — вот наше оружие, — напомнила волшебница, отпустила ниточки колдовства, позволив им поблёкнуть, и повернулась к бычку. То был не простая рогатая скотина, каких выращивают люди, нет — то был дикий северный тур. Просто ещё молодой.

Цитифур быстро расстегнула застёжки и позволила упасть на траву поклаже. Наклонившись к сумкам, вытащила небольшой тряпичный кошель и протянула сестре, и тут же вытянула левую руку в сторону лагеря.

— Глухота, — прошептала она. Теперь псы не услышат сестру и не поднимут шум. Жаль, с людьми не получится. Изредка погавкивающие собаки и правда притихли, зато послышался какой-то сданный треск, словно сверчок взял скрипку погромче и принялся пилить её смычком до одури. Но сверчок не помеха.

Дозорная сделала вдох и помчалась по широкой дуге в сторону реки. Под лёгкими шагами почти не хрустели веточки, почти не шелестела трава, а деревья отклоняли ветки, пропуская вперёд. Простому человеку не услышать. Даже тому, который стоял у самого края с медленно тлеющим фитилём. Не успеет он. Фитильные ружья слишком долго пшикают затравочным порохом, прежде чем выстрелить.

Перворождённая домчалась до речки и опустилась на колени, так чтоб те оказались в воде. Затем развязала кошелёк и достала из него небольшой серебряный лист. Сей берёзовый лист изначально был выращен живым и только потом превращён в благородный металл, потому каждая жилка, казалось, ещё дышала, казалось, поднеси к дереву и снова наполнится зеленью и начнёт жить. И лист был наполнен силой.

— Владыка реки, — прошептала дозорная и медленно опустила руку с даром воду, — мы не враги тебе.

Перворождённая разжала пальцы, и лист упал на дно, отражая звёзды, взирающие с небесной тверди на бренный мир.

Женщина наклонилась ещё ниже и поцеловала воду, затем, не вытирая губ, чтоб не обидеть местное божество, встала и попятилась. Лишь когда отдалилась на пять шагов, поправила шлем, поправила платок на лице и резко обернулась. Тот был условный знак. Можно начинать.

Волшебница Цитифур сделала глубокий вдох и выставила перед собой руки, готовая спустить с привязи чары. Но сейчас не её ход. Сейчас сестра должна будет издали перестрелять столько людей, сколько получится, пуская стрелы по ногам. И лишь когда заметят, нужно будет вмешаться.

Женщина скосила глаза и стала внимательно наблюдать за тем, как сестра, осторожно отступив к ближайшему дереву, достала из колчана лук. Лук был небольшой, с короткими, сильно изогнутыми и расписанными лесной вязью плечами. Не в тугости дерева была его сила, но в чарах: они ещё десяток шагов ускоряли стрелу после того, как тетива будет спущена. И для чар годится только наконечник, откованный из холодного железа. Ни бронзовый, ни хрустальный, ни кремнёвый, ни даже вырезанный из кости ускоряться не будут. Одна беда, после стрельбы к луку липнут гвозди и кольчуга, словно клеем намазано.

Огнекрылая Гусыня перевела взгляд на лагерь и нахмурилась.

Странно. Человек с фитилём откинул фитиль в сторону, что-то пробурчал на чуждом языке. Отрывисто клацнуло железо.

И даже сестра торопливо положила стрелу на лук и приготовилась…

Стакан Стаканыч стоял у самой пепельной границы защитно-святого поля и курил, сжимая руку на шейке приклада дробовика, начинённого коротышами. Бабье царство изрядно его напрягало, от нервов хотелось курить почаще, но если дымить как паровоз, сигареты скоро кончатся. Поэтому он покуривал, нервно пересчитывая запасы.

Позади урчал генератор, но ухо человека двадцать первого века автоматически отфильтровывало этот шум. К тому же для дырчика выкопали яму и поместили агрегат пониже, отчего шум почти сошёл на нет. А бабье царство посмеивалось, что халумари будут клад закапывать.

В темноте, никогда не знавшей лунного света, что-то шевельнулось. Тихо плеснула вода.

— Опять этот речной задрот шарахается, — выругался по-русски прапор и щелчком пульнул скуренный почти под ноль окурок в сторону берега, на гальку. Потом перехватил поудобнее дробовик и щёлкнул предохранителем. Стаканыч прищурился и продолжил: — Вот специально заряжу пару патронов солью, чтоб подсолить этому уродцу пельмешки. Ибо нехер.

Прапор скользнул рукой вдоль трубчатого магазина и щёлкнул тактическим фонариком, прицепленным пол стволом.

— Мать твою! — сорвалось у него, когда вместо бледножопого пацана увидел закутанного в зелёные одёжки ниндзю, который целился в него из лука. И пофиг, что слово не склоняется, у прапора всё склоняется. Ниндзя, в которого упёрся яркий луч белого света, невольно отпрянул и зажмурился. А потом спустил тетиву.

Стаканыч нажал на спусковой крючок, уже чувствуя, как в ногу с влажным чвяк входит стрела.

— Бля-я-я! — протяжно заорал землянин, перезаряжая дробовик и стреляя навскидку в направлении ниндзи. Шок ещё не уступил место для боли, но та вот-вот придёт, выведя человека из строя. Прапор понимал это и старался не упустить время, хотя и так ясно, что противник убежал.

А потом начался сущий кошмар…

— О, Древо, — выдохнула Огнекрылая Гусыня, увидев яркий свет, вырвавший из мрака сестру. Их замысел выбить как можно больше людишек, пока не спохватились, провалился сразу же. Неужели колдовство?

Сестра еле успела прыгнуть за ствол ближайшей ивы, как пришлый выстрелил. Из дула вырвался клок оранжевого, лишённого дыма пламени. Дозорная едва сунулась обратно, на ходу вытягивая стрелу из колчана, как снова прозвучал выстрел, хотя ствол у ружья только один. Пришлось снова прятаться и ползком перебираться в место понадёжнее.

Тем временем в лагере начал подниматься переполох. Послышались громкие отрывистые команды: «К оружию!», «Мушкеты заряжай!», «Пики товь!»

Немногочисленные собаки словно очнулись ото сна и зашлись лаем, того гляди им же и захлебнутся.

— Опять эти самозванские штучки, — прорычала волшебница, сделала вдох и закрыла глаза. Однокрылая Гусыня направила обе руки на середину лагеря и выдохнула: — Страх и ужас.

Собачий лай сменился истошным скулежом. Завизжали свиньи. Заблеяли овцы. Тягловый скот заметался, не зная в какую сторону податься. Им везде мерещилась смерть.

Волшебница, не опуская рук, сделал шаг вперёд. Она словно толкала неразумных тварей от себя. Нужно посеять неразбериху в стане врага. Занять его и отвлечь, лишить возможности уехать с этого места. Ведь без быков придётся бросить телеги…

Сестрица Стефани высунулась из повозки, не понимая, что происходит. Тягловые быки словно взбесились от страха, и весь этот ужас навалился на монахиню, как стог сена на незадачливую крестьянку, придавливая к земле и оглушая.

— Опять дракон⁈ — попыталась она выведать у одевающих второпях солдаток, но ей никто не ответил. — Что происходит? — выскочила прямо в ночной рубахе Стефани. Все бегали и суетились, не обращая на неё внимания. А когда кто-то взялся под локоть, монахиня взвизгнула и подскочила на месте. Но то была сержантка госпожи Виолетты, перепачканная сажей и пролитым на поддоспешник молоком.

Женщина упала перед Стефани на колени, схватилась за подол исподнего монахини и затараторила:

— Матушка, угомоните скот. Вы же можете.

— Но я не матушка, — опешила монахиня, однако солдатку было не остановить:

— Матушка святая, выручай!

Стефани не стала препираться, а прижала к груди молитвенник, зажмурилась и забормотала молитву. Не время выяснять, кто есть кто, ведь людям нужна помощь.

— О, Таурисса, владычица стад земных, ниспошли благодать.

Сестрица бормотала и бормотала. В воздухе начало разливаться уже ставшее привычным жужжание, пробирающее порой до мурашек. А у иных солдаток от этого мерного гула даже зубы побаливали.

— Матушка, — шептала рядом сержантка. Потом её окликнули, а мгновение спустя раздался непривычный глухой звук, похожий на удар кулакам по тугой подушке, а следом крик боли.

Стефани открыла глаза, и первое, что увидела, это перекошенное лицо сержантки, успевшей вскочить на ноги, и торчащий из плеча наконечник стрелы. А буквально мгновение спустя из тела женщины на полпальца ниже возник ещё один. Сержантка попыталась судорожно сжать раненое плечо, но толстая ткань не поддавалась пальцам, и женщина заорала, как орут новорождённые, разве что голос был взрослым.

— Щиты! — послышался крик совсем рядом. И между сестрицей Стефани и лесной тьмой встала леди Виолетта. — Прикрыть матушку! Живей!

Одна. Две. Три. Вскоре перед Стефани образовалась стена щитов, хотя сама она видела только стену спин. Сестрица едва не сбилась, но собрала волю в кулак и продолжила молитву. Она должна. Она обязана. Он не имеет права подвести всех.

В один из щитов с глухим стуком, пробив его и застряв, вонзилась ещё одна стрела. Наконечник высовывался из расщепившегося дерева на добрую ладонь. Стефани вздрогнула, но продолжила читать молитву. Голос из тараторящего речитатива стал больше похож на испуганное пение, но гул и жужжание не сбавляли сил, напротив, усилились.

— Они там! — указав остриём клинка в сторону старой ивы, выкрикнула леди Виолетта. — Пли!

Воздух надо поляной сотрясся слитным залпом из пяти мушкетом, к которым присоединилась леди Аврора. А затем над поляной с тихим хлопком взвилась рукотворная звезда, освещая округу. То его милость барон Дмитрий выпустил в небо искру.

— Я их вижу! — заорала Аврора. Девушка выхватила из петель на перевязи пистоли и спустила курки. Фамильное оружие грохнуло дуплетом, заволакивая лицо баронеты дымом, желтоватым в свете рукотворной звезды.

— Ушли! — выкрикнул барон.

— Резвые твари…

— Надо заткнуть жрицу скотской богини, — прорычала Цитифур, когда сестра после хитрых прыжков и быстрого рывка оказалась рядом, и она часто дышла. Это же надо умудриться, нагнать отдышку на дозорную перворождённых.

— Я пытаюсь. Но они не дают подойти ближе. Сама же видишь. То белые призрачные лучи, то факел в небе. Я только подхожу, они начинают стрелять.

— Хорошо, я дам тебе шанс, — огрызнулась волшебница. Она прикусила губу, быстро повернулась и положила руку на лоб своего бычка. — Прости, но единорог важнее.

Женщина сжала руку в кулак и резко выбросила в сторону монашки.

— Ярость. Безумие. Гнев. Нет боли. Нет страха.

Бычок сделал шаг назад, наклонил голову, а затем сорвался с места в самоубийственную атаку. Ему нужно было всего лишь сделать брешь в щитах. Это так просто.

Что есть для тяжёлого быка четыре человека? Он сметёт их…

Сестрица Стефани пела и пела, чувствуя, как к голосу понемногу подмешивалась предательская хрипота. Хотелось пить, но можно было лишь быстро облизать пересохшие губы.

Скот молчаливо стоял, одурманенный молитвой. Стихли собаки. И сестрица всё больше ощущала биение десятков животных сердец, как собственное. Их тяжкое дыхание. Она чуяла запахи носами собак, слышала лес и лагерь множеством пар ушей. И даже птицы на ветках застыли в испуганной немоте.

И тем внезапнее из мрака на неё выскочил, наклонив тяжёлую голову и выставив острые рога, даже не комок, а громадный стог ярости и ненависти. Это было подобно алому пламени под сводами храма, залитому светом свечей. Чужая ненависть ослепляла и в прямом смысле слова давила на душу, минуя тело.

Стефани вскинула руки, выставив перед собой. И громко, что было сил, закричала:

— Остановись! Я прошу! Я приказываю!

Бык бежал, готовый сломать людей, как тяжёлый камень — глиняные горшки.

— Сто-о-ой! — протяжно, ломая голос, выжала из себя Стефани.

И бык подчинился. К ярости добавилось недоумение. Рогатый великан юзом прокатился по земле, собирая передними копытами клочья травы, и встал в нескольких шагах от щитов…

— Да что с тобой? — зло прорычала перворождённая, выставив руки и сделав шаг. — Вперёд.

— Остановись! — молила сестрица Стефани.

— Вперёд! — давила волшебница.

— Не надо.

Воздух звенел так, что на карете задребезжали окна, а рассыпанная вокруг Форталезы пепельная граница наполнилась тлеющим золотым светом, словно там догорали угли. Женщины не слышали друга-друга, но вели бой насмерть. Не оружием, но словом и чистой силой.

— Бей!

— Отступи!

— Вперёд!

— Смирись!

Стефани чувствовала, как по подбородку из носа потекла кровь.

Цитифур зажмурилась от нестерпимой рези в висках и только усилием воли продолжала упорствовать.

— Я приказываю!

— Я повелеваю! — почти одновременно выкрикнули они.

Бык не выдержал. Он взревел от боли, закатил глаза и рухнул набок, задёргавшись, как припадочный. И в тот же миг над поляной воцарилась тишина. Она рухнула, поглощая под собой людей, скотину и лес. Даже речной божок, сжимающий в руке дар лесных дев, с недоумением шмыгнул носом. Вряд ли у него будет столько сил, сколько выплеснулось сейчас на этой поляне.

И обе женщины, хоть и не видели друг друга, но опустошённо уставились перед собой.

А над поляной вспыхнула новая звезда, разгоняя мрак.

— Матушка святая, — зашептались солдатки, осеняя себя знаками божеств.

Этот раунд остался за Стефани.