Псы-призраки растаяли в тот же миг, когда поняли, что дичь от них ускользнула.
К тому же достаточно сильно посветлело, и березняк подёрнулся предрассветной серостью, в которой лес казался ещё плоским, не отбредшим тени и глубину. Летучие мыши и совы спрятались для дневного сна, а им на смену проснулись певчие птицы. В деревнях и городах петухи, скорее всего, уже прокукарекали свои первые кличи. В общем-то, и не зря сам этот час на Реверсе называется часом петуха.
Дмитрий внимательно разглядывал вломившуюся на поляну парочку гостей. Один явно был дворянином мелкого полёта, второй — слугой, но не замарашкой, а весьма приличного вида. Так сказать, аналог смазливой горничной, но в мужском варианте.
И если слуга был одет в коричневые и бежевые одёжки, такие как застёгивающаяся на шнурки кожаная жилетка, откинутый капюшон-шаперон, некрашеная льняная рубаха, шерстяной плащ, короткие штаны и хорошие ботинки почти современного для землян вида, то дворянин был очень ярким.
Свекольного цвета жилетка с вышитыми на ней золотыми нитками геральдическими лисами. Две рубахи одна поверх другой так, что ажурные рукава и ворот белой торчали из-под верхней бежевой. На руках — тряпичные перчатки, почему-то смахивающие на земные из магазина стройматериалов. На ногах — чёрные штаны до колен с тонкими разрезами по бокам, в которых виднелась вставки из ткани розового цвета, такими же черно-розовыми были толстые валики на плечах жилетки. Кроме штанов — чулки в черно-изумрудную полоску и туфли с серебряными пряжками. На голове — чёрный бархатный берет, столь широкий, что больше походил на шляпу с полями и наверняка держался на каком-то каркасе. В головной убор было воткнута собранная заколка с пёстрым пером фазана. На поясе три бархатных кошелька разных цветов. На плечах — короткий, до пояса, чёрный плащ с вышивкой и бежевой подбойкой. И завершал всё это буйство красок алый атласный гульфик, бодро торчащий, будучи прикреплённым к штанам мелкими жемчужными пуговками. Понятно, что мода такая, но всё равно для землянина это дико.
Дмитрий зажмурился и мысленно выругался, а потом глянул на Аврору, у которой были в точности такие же лисы на одежде. Но это вопрос можно и потом задать.
— Охренеть, — прошептал стоящий рядом с капитаном прапор, — это что за петушки на палочках?
И благо, что никто его не понял.
Гость же в некоторое время молча оглядывал присутствующих, будто пытался собраться с мыслями и раскидать по табели о рангах всех присутствующих по гербам и внешнему виду. И взгляд его остановился на гербах, вышитых на куртке Дмитрия.
— Любезный господин барон! Я благодарен светлейшему Солу за нашу встречу! — вдруг расплылся в улыбке паренёк, сосредоточив внимание на капитане.
Он встал с места, легко спрыгнул на траву, схватившись за край своего берета. А потом стал выписывать этим беретом кренделя в поклоне. Из выреза рубахи выпали и повисли на цепочках знаки божеств.
— Не имею чести быть знакомым, — негромко протянул Дмитрий, которому сейчас предстояло напрягать до разрыва пупка остатки полученного в театральном кружке актёрского умения и играть роль важного дворянина. Пришлось вспомнить и советы генерала, и потому надувать щёки и выпячивать губы.
— Зато я наслышан о вашем достопочтенном семействе, да будет благосклонна к вашему роду Небесная Пара! Но позвольте представься. — Юноша снова начал выписывать кренделя и при этом говорить. — Баронет Максимилиан да Вульпа к вашим услугам!
Во время очередного кандибобера из-за пазухи на траву выпал небольшой колесцовый пистоль с лакированной рукоятью, но без присущего рыцаршам и солдаткам металлического или костяного яблока на конце. И пистоль был вполне боевой, хоть и малого калибра.
Юнец тут же смущённо подобрал оружие, заткнув за пояс.
Дмитрий учтиво улыбнулся, потому что при виде гостя в голове всплыли ассоциации с уткой-мандаринкой — маленькой, но очень яркой и деловитой.
— Позвольте полюбопытствовать, — произнёс землянин встречный вопрос, — какими судьбами в столь неспокойный час и в столь неприятном месте?
Юнец натужно улыбнулся. Не будь сейчас у Дмитрия баронского титула, послали бы нецензурно, но этикет требовал ответа. К тому же плохим словом спасителей не благодарят даже на Реверсе.
— Во всем виноват мой слуга. Я говорю ему, хочу самого дорогого вина. Хочу самых лучших тканей. А он как упадёт на колени. Смилуйся, господин, где же я это всё возьму? Я ему, ищи где хочешь, каналья. И тут он как заплачет навзрыд чёрными слезами, мол, господин, если обождёте неразумного, я наторгую на вино и ткани. Но как я отпущу его одного? Убьют же, или изнасилуют. Сжалился, как над ребёнком, и отправится с ним.
Максимилиан закончил рассказ и потупил взор, словно не знающий ответа школьник у доски.
Ну, если опустить, что каналья — это дословно псина подзаборная, в остальном всё было ясно. Дворянам торговать было не по статусу, но без монеты в кармане тоже плохо. Остаётся только сваливать всё на подставного слугу, и судя по розовым щекам оного, торговля шла не так уж и плохо. На вид мужичок был ровесник хозяина, спокоен, как хомяк в норе, и только глазками наивно лупал, как красная девица.
Но Дмитрий продолжил расспрос.
— И чем же, позвольте узнать, торгует ваш слуга?
— Этот негодяй возит специи, крашеные ткани и медные украшения. Хорошие, замечу, а не всякое непотребство, — торопливо ответил юнец.
Капитан не успел что-либо добавить, как рядом взорвалась гневной тирадой Аврора.
— В бездну, Ми-ми! Я даже не спрашиваю, какие демоны тебя сюда привели, но ответь, почему ты шляешься без охраны⁈ Жить надоело⁈ Не мог никого нанять⁈ Жадность не позволила⁈
Юнец дёрнул щекой, словно по ней ударили, а потом глянул куда-то в сторону и приложил берет к груди, печально закатив глаза.
— Наняли. Очень доблестная была дама, но увы, этой ночью ее собаки съели.
— Лексеич! — ворвался в кабинет генерала начальник базы, — Что там с результатами⁈
— Результатами чего? — приподнял брови Пётр Алексеевич, оторвавшись от кружки чая с лимоном.
— По разведке пути.
— Ты что от меня хочешь⁈ Всего два дня прошло! — возмутился генерал, глядя на полковника, который опёрся обеими руками о столешницу и навис, как плафон.
— Наверху требуют результатов.
— Пошли их нахрен! Отряд ещё только березняк минует!
Генерал со стуком поставил стакан на стол, скрипнул креслом и встал. Лицо его запылало от злости, как красный свет светофора.
— Тогда хотя бы фотоотчёт подготовки.
— В задницу эту показуху! Мы КамАЗы разбираем по винтикам, чтоб пропихнуть через портал, а потом заново собираем, а им отчёт! Бронетранспортёры режем и заново свариваем! А им нужно дефиле на фотокамеры! Пусть лучше придумают либо разборные танки, либо миниатюрную технику! — заорал Пётр Алексеевич, выходя из себя. — Как они марш представляют, если на той стороне не вылезут, как Вини Пух из кроличьей норы⁈
— Вот. Дельное замечание, — нарочито добродушно улыбнулся начальник базы.
А Пётр Алексеевич тяжело вздохнул, понимая, что перегнул палку. Не он сейчас главный. Не он.
— Будет тебе отчёт!
В дверь постучали. Начальница стражи встретила начало дня над тарелкой каши с мёдом. Как гласит обычай, когда первым просыпается Сол, мясо с утра лучше не есть. Уже никто и не помнил, откуда пришёл этот обычая, но Аманда следовала ему. Это в обед будет и бобовый суп с кусочками копчёной порчетты, и жареная яичница.
Когда стук повторился, женщина глянула на старшую дочку, тоже уплетающую овсянку деревянной ложкой, и мужа, суетящегося с кадушками для посуды. Сам он не мыл. Аманда получала жалование достаточное для того, чтоб нанять посудомоя, но собрать со стола и подкинуть дров в камин — это обязанность порядочного домохозяина.
— Опять, что ли, пожар? — зло бросив ложку в тарелку, прорычала невыспавшаяся женщина и встала. — Пожрать не дают.
Она подошла к двери и отодвинула железный запор. На пороге стояла запыхавшаяся стражница.
— Что?
— Там это… маркиза требует, чтоб вы разобрались. Там халумари непонятное творят.
— О, Небесная пара! — подняв руки в воззвании к высшим силам, произнесла Аманда. — С каких пор я стала гончей псиной? Неужели в этом славном городе закончились простые воры, убийцы и смутьяны? Почему я занимаюсь делами потусторонних сил?
— Но маркиза… — пробормотала стражница, комкая в руках конец пояса.
— Знаю, что маркиза, — пробурчала Аманда. — Жди.
Начальница стражи, что звучало на языке королевства как гард капитольесса, быстро схватила и надела подшитый честным железом корсаж, повесила через плечо перевязь, нацепила на голову повязку-бандану, на которую положила миниатюрный шлем-блюдечко, а сверху нахлобучила широкополую шляпу. И вышла из дома.
— Веди.
На этот раз не побежала, потому как почти у порога ее ждала двуколка с быстроходным бычком — большое преимущество тех, кто живёт на главных улицах, а не в проулках — есть где развернуться и проехать. Само собой разумеется, если бычок не болен.
Стражница вскочила в повозку, схватив поводья. Рядом плюхнулась Аманда.
Когда бычок тронулся с места, под колёсами загромыхала брусчатка, а на рогах животины задребезжали бубенцы.
Путь лежал к северным воротам, а там и к проклятому холму, что за семь миль от города.
Пока ехали, начальница стражи молча перебирала в голове, словно чётки на верёвочке, что же такого необычного могло произойти, отчего взбудоражилась сама землевладетельница. В голову приходили только убийства или взломы сундуков с чужим добром. Что поделать, такова работа. Вот неделю назад прямо в крепостном рве под гадюшником… Аманда осенила себя знаком Небесной Пары, отгоняя злые помыслы, и поправилась… под клозетом, что свисает закрытым балкончиком с отхожей дыркой в полу точно из маркизиной спальни, нашли тело. Всё что можно передумали: и то, что негодяйка хотела забраться по стене и пробраться в покои светлейшей особы, но сорвалась, порезавшись о собственный нож при приземлении в смешанную с отходами воду, и то, что кого-то уже резанного сбросили вниз. Маркиза топала ногами в негодовании. Была бы магессой, спалила бы молниями на месте.
А оказалось, что две пьяные дуры устроили дуэль на тесаках. Их видел мальчишка, который нёс перепёлку с рынка. Пили в таверне, там же затеяли драку, и трактирщица их тоже опознала. Сейчас убийца сидит в подземелье, дожидается виселицы. Вот это работа, а бегать вслед за неугомонными полупризраками — хоть убейте.
Семь миль петляла ухабистая дорога, а у самого лысого холма, где стояла крепость пришлых, и в самом деле было необычное дело. Вдоль стены, снаружи укрепления, стояли повозки, огромные, как те амбары, в которых хранят зерно или муку. Все зелёные. С большими колёсами. И колёс где по шесть, где вообще по восемь. Три повозки укрыты тканым полотном, и в такие если груз сложить, то можно если не половину малой галеры вместить, то не менее пятнадцати тысяч фунтов точно. А ещё две повозки были гружёны огромными бочками. И едва ли найдётся столько бычков, чтоб эти телеги с места сдвинуть, если они, думается, не самоходные, как та красная пожарная бочка с синими огоньками.
Вокруг повозок суетились зверомужи полупризраков, тоже одетые в зелёные одёжки. И все при оружии.
Но самым примечательным было то, что ещё совсем недавно таких повозок у пришлых не было. Словно с того света взялись.
— Стой! Нельзя! — грубо коверкая слова, закричал ближайший халумари, задрав руку. Он был такой же здоровый, что казался под стать тем повозкам, а по росту и ширине плеч превосходил многих храмовниц, взращённых орденом. И голос низкий, хриплый. Аманда отродясь такого не слышала.
Начальница стражи сняла шляпу, потёрла лоб и откинула за спину толстую длинную каштановую косу, спускающуюся из-под банданы вдоль спины до самых ягодиц. В косу по обычаю южных провинций королевства была вплетена тёмно-красная лента.
Стражница натянула поводья, двуколка встала, а сама начальница стала думать, что же случилось, что пришлые такие повозки привезли. И не это ли, случайно, приказала узнать маркиза?
В бездну всё! Почему опять она⁈ Неужели у госпожи нет других людей, или ей попросту не жалко свою гард капитольессу⁈
— Кто здесь главный⁈ — громко закричала Аманда, спрыгивая на землю.
Зверомуж смерил женщину взглядом, задержавшись на туго налитой груди, подчёркнутой корсажем, а потом достал небольшую книжку, по которой стал читать чуть ли не по слогам:
— Вам нель-зя. Глав-ный пока нет.
— Я начальница стражи! Я требую старшего! Есть среди вас дворяне⁈
По глазам зверомужа было понятно, что он ничего не понял. Здоровенный пришлый слегка отвернулся, дотронулся до чёрной коробочки, прикреплённой к его одежде чуть ниже ключицы, и заговорил на своём наречии.
И коробочка, зашипев, как змея, ответила ему.
Зверомуж долго и гневно что-то говорил, бросая время от времени взгляд на Аманду. Часто звучало имя Хулио, или что-то похожее. Наверное, так называли волшебную коробочку. Не хотелось бы думать плохого, не то зверомужа можно и на дуэль вызвать. Он же не светский мужчинка, чтоб проявлять к нему снисхождение.
Аманда, быстро теряя терпение, заскрипела зубами, откинула край плаща и положила руку на эфес палаша.
— Ждать, — наконец выдал зверомуж и косо глянул на пальцы женщины, стиснутые на клинке. Он даже не представлял, как быстро острая сталь окажется в его горле, если ещё раз вякнут в пренебрежительном тоне.
Но одновременно с этим стоящий неподалёку пришлый щёлкнул чем-то на своём оружии, не иначе как курки взвёл. Остальные халумари быстро попрятались за телеги.
А этот здоровяк просто молча глядел, преграждая путь, лишь насупился, словно рассерженный бык. Коль начнёт землю бить ботинком, как бык копытом, сходство станет полнейшим.
Вскоре снова захрипела-защебетала коробочка, а из калитки в воротах крепости выскочил эсквайр да Пе́троф, тот самый, что был на пожаре стекольных цехов.
— А-а-а, госпожа Аманда! — изображая радость, заголосил он издалека.
Когда одолел ту сотню шагов, что их отделало, быстро пожал большому зверомужу руку и что-то проговорил на своём, но и без слов понятно, что, мол, всё хорошо, дальше я сам.
Зверомуж что-то буркнул, помахал над головой широкой ладонью и заорал басом слово: «Отбой!»
Пришлые быстро вернулись к суете вокруг повозок.
— Госпожа Аманда, а что же вы нам не позвонили? Мы же вам специально соорудили стеклянное око.
Начальница стражи изобразила улыбку и насколько было возможно радушно забурчала.
— Не умею я вашими очами звенеть. Свои бы от бессонницы не лопнули. Мне Её Светлость приказала узнать, что у вас случилось, — задала она вопрос по-солдатски прямо в лоб. Не обучена была интригам, да и не любила их.
— Проветриваем, госпожа, — с улыбкой проговорил эсквайр, а потом достал небольшую белую пластинку, на которой, к удивлению Аманды, был её портрет, — Вот, возьмите. Если покажете кому из наших, не обидят.
— Это ещё кто кого обидит, — прорычала начальница стражи, потихоньку теряя поводья от самой себя, того гляди, понесёт по ухабам. Терпение плескалось у самого горлышка, как кислый уксус в бутылке. Женщине очень не нравилось происходящее. И особенно не нравилось, что перед ней пытаются помахивать косточкой, как перед тупой шелудивой псиной, ожидая, что будет стоять на задних лапках и вилять хвостиком.
Но не время перечить.
— Не серчайте, госпожа, — продолжил эсквайр, — вы лучше через стеклянный глаз звякните. Вам всем и расскажем.
Халумари ещё какое-то время вкрадчиво вещал пустыми словами, а затем заботливо усадил в двуколку.
Начальница стражи молча глядела перед собой, надув губы, потому как наказ маркизы не выполнен, возвращаться с пустыми руками весьма опрометчиво, а это значит, надо проявить хитрость. Но какую?
— Домой, — зло пробурчала она. А в голове снова зашевелились мысли-чётки на незримой верёвочке.
— Товарищ генерал!
— Что у вас опять? — не выдержал Петра Алексеевич, идя быстрой походкой по плацу, а вслед ему бежал невысокий Петров.
— У нас опять Аманда. Она чуть драку у колонны не устроила. Что с ней делать?
Пётр Алексеевич резко остановился, и прогрессор, не ожидавший такого манёвра, чуть не влетел своему начальнику в спину.
— Тебе в рифму ответить, или как? — огрызнулся генерал, хотя понимал, что проблем с начальницей стражи, коль встанет поперёк горла, будет не меньше, чем от нападавших скелетов. А то и больше. Но женщину можно понять — вот если бы он сам был в дальнем гарнизоне, а у стен части шум и гам, боевые верблюды с ракетницами, сухопутные корабли и папуасы с ядерными дубинками — тоже бы отправлял командира комендантского взвода разобраться, в чём проблема.
— Не знаю, — зло проронил генерал и тяжело вздохнул. — Пусть пока за ней следят, а я подумаю.
— Сказывай, Ми-Ми, — грозно нахмурив брови, проговорила Аврора, разглядывая непутёвого единоутробного брата. Он истинный лис по крови, и подлинный лис по духу, вечно попадает в передряги, в которых не то что за соломинку, за раскалённый гвоздь схватишься, лишь бы выбраться.
Карета халумарского барона медленно покачивалась на дороге, и под колёса часто попадались камушки, вдавленные в сырую землю. На одной обитой кожей лавочке разместился баронский племянник вместе со спутником, а на другой — сама Аврора, Максимилиан и сестра Стефани. Монашка была не широка в костях, потому втроём вполне поместились, хотя и было тесновато.
Надо признать, ехал барон с удобствами. Лавочка магонькая-премягонькая, обивка светлая-пресветлая, да и фонарики халумарские под потолком давали много света даже при опущенных занавесках.
— Ро-Ро, — начал братец, и воительница сразу же вспылила.
— Не называй меня Ро-Ро на людях. Я при должности. Называй, как полагается, Авророй.
— Хорошо, дорогая Ро-Ро, — с улыбкой кивнул Максимилиан.
Барончик ухмыльнулся, чем ещё сильнее уязвил самолюбие девушки. У неё даже кровь к щекам прилила.
— Сказывай! — рявкнула она.
— Хорошо, — закатил глаза братец, затем широко улыбнулся и повернулся к монашке: — Воистину богини и боги послали на моём пути святую, наделив силой и благодатью, которой я благодарен за спасение своей грешной жизенки.
Сестра Стефани затрепетала ресницами и смущённо покраснела даже сильнее Авроры. Пальцы начали от неловкости накручивать кончик сестринского пояска на палец. Ведь раньше никто так не нахваливал, а сейчас аж святой назвали.
— Сказывай, — повторила сквозь зубы Аврора.
— Дорогая моя сестрица, не кусай. И как-никак, я старше тебя. И я не женщина, мне простительно легкомыслие.
— Я охотно поверю в жадность, но никак не в легкомыслие. Что ты забыл в Керенборге?
— Дорогая сестра, мне же надо копить приданное, — невинно захлопал глазками Ми-Ми. — Без хорошего приданного добрую жену не найти. Ты же знаешь, что если потом она от меня откажется, должна будет вернуть нашей матушке или само приданное, или то золото и серебро, на какую сумму оценят.
Аврора вздохнула, глянула на созерцающего с любопытством барона и продолжила:
— Я понимаю, что приданное. В Керенборг ты зачем подался?
— Да ты что! — громко возмутился лис. — Сейчас в столице, кроме ожидания кончины королевы, да продлятся её дни, только и говорят, что о халумарских шелках и специях! Герцогиня да Айрис, племянница нашей благословенной королевы и фаворитка в борьбе за трон, вырядилась в платья из тончайших и ярчайших тканей с этими… фианитами всех цветов радуги. А какой тончайшей работы у неё парадный доспех, все аж дыхание затаили. Ажурный, словно не из грубого железа выкован, а из яичной скорлупы вырезан.
Братец запнулся на полуслове и глянул на барона.
— Ваша милость, я же правильно понимаю, что ваши симпатии на стороне герцогини да Айрис?
Барон ухмыльнулся и кивнул.
— Фух, — выдохнул Максимилиан, достал небольшой походный веер и принялся осторожно им помахивать. — Я уж испугался. Я ведь когда в Галлипосе обмолвился по свои симпатии, мне сторонники герцогини да Берты чуть клинок в брюхо не засадили. И это в Галлипосе, где на первом месте стоит торговое золото и здравый смысл! — возмущённо воскликнул он и потряс веером над головой. — Представьте, что творится в столице! Там горожанки посреди дня бросаются толпа на толпу со шпагами и дубинами. Каждый день шум и визг стоит. Куда не пойдёшь, везде можно наткнуться на прилично одетый труп с проколотым пузом или пробитой головой. Даже Орден вмешался. Храмовницы патрулируют улицы вокруг дворца и в богатых кварталах, где усадьбы знати. Цеха и гильдии нанимают для охраны солдаток из терций целыми сотнями. Так что в провинции, такой как Керенборг, сейчас безопаснее.
Аврора поджала губы. Братец, конечно, подогревает котелок со словами, но стычки на главной площади и драки в трактирах вполне имеют место.
— И ты решил, пока старушка ещё не отошла на торжественный приём к Небесной Паре, отсидеться подальше?
— Нет, пока все трясут за грудки оракулов, желая знать, кто победит в борьбе за трон, или точит клинок, чтоб лично направить своё будущее по нужной тропинке, я решил быстро набрать самых ходовых тканей, специй и безделушек.
Он полез за пазуху и вытащил большой платок, который был белее белого. Аж светился белизной.
— За пять локтей такой ткани можно выторговать полновесный золотой! А весят десять локтей шёлка много меньше, чем локоть сукна, и даже один осёл с тюком принесёт большую выгоду, а целый фургон и подавно. Скоро в Керенборг хлынут торговцы, и надо успеть снять сладкую пенку, пока цены приемлемые.
Аврора закатила глаза и покачала головой. Братец просто неисправим. Казалось, не успел из утробы матери вылезти, а уже к золоту тянется. И ладно бы оно тянулось в ответ, но ведь любит жить, ни в чём не отказывая, не скопил даже кувшина с монетами. Зато ходит весь гордый, одёжка яркая, пряжки серебряные. Поди, даже пули к его свистульке золотые вместо свинцовых. И ведь обязательно найдёт какую-нибудь простушку, которая готова будет терпеть этого пройдоху.
— А ты что? — с прищуром спросил братец.
Девушка поджала губы, задрала подбородок и скосилась сперва на баронского племянника, потом на его спутника. И ведь надо же что-то ответить. Не говорить же, что за рекомендательную грамоту продала за полцены свои шпагу и доблесть, а из сбережений только золотая заколка на плаще да аванс, выданный в твердыне пришлых.
— Я тоже карьеру строю. Вот, у его милости в ближайшем круге.
Максимилиан тут же ехидно заулыбался, аж прищурился, что не укрылось от общего взора.
А вот Аврора, хорошо зная Ми-Ми, сильно нахмурилась. Наверняка чуть не выронил гадость вроде: «А насколько близко?»
Был бы на месте брата кто другой, сразу же получил бы перчаткой по щеке. Вот, прямо не снимая с кулака. И дуэль до смерти.
— Ваша милость, с вашего позволения! — вскочила с места девушка, пересиливая гнев, затем изобразила поклон в тесной карете, выпрыгнула в дверь и стала плестись немного позади, не боясь отстать, благо тяговые бычки еле-еле двигались, их и пеший обгонит.
Руки сами собой выхватили шпагу, и Аврора принялась зло срубать верхушки трав, росших на обочине дороги.
— Вот, свалился ты на мою голову, — прорычала она.