Тактик.3

Глава 8 Гномы и древние камни

Мы поймали редкого ночного прохожего, какого-то подвыпившего ремесленника, спешившего домой, и спросили дорогу в гномий квартал. Он удивлённо посмотрел на нас, но махнул рукой в нужную сторону, пробормотав, что честным людям ночью там делать нечего.

Он был прав. В таком криминальном месте и городе гномы не могли испытывать симпатии к не-гномам.

Гномий квартал разительно отличался от остального города. Это был практически город в городе. Узкие улочки здесь были вымощены идеально подогнанными каменными плитами. Дома были невысокими, но крепкими, построенными из тёмного камня, многие из них уходили на несколько этажей под землю. В воздухе витал характерный, ни с чем не сравнимый запах угля, раскалённого металла и какой-то кислой капусты. Даже ночью из-за закрытых ставен некоторых домов доносился стук молота. Кто-то из гномов не спал, работая круглосуточно. Хотя, возможно, это посменная работа, чего оборудованию простаивать?

Квартал жил своей, обособленной жизнью. Здесь не было видно патрулей городской стражи. Гномы сами поддерживали порядок на своей территории, и делали это, судя по всему, весьма эффективно.

Мы подошли к первому же дому, из-под двери которого пробивался свет. Я уверенно постучал костяшками пальцев. Через некоторое время массивная, окованная железом дверь приоткрылась, и в щели показалось суровое бородатое лицо. Гном держал в одной руке фонарь, а в другой короткий, тяжёлый топор, который он держал так непринужденно, будто это была обычная трость.

— Чего надо, люди? — пророкотал он крайне недружелюбно, его голос был глубок, как гул в шахте. — Вам тут не рады. Гномы не принимают гостей. Если нужен товар, то приходите утром. А лучше вообще не приходите.

Его отношение было понятным. В этом городе, полном страха и недоверия, гномы держались особняком и не жаловали чужаков, особенно людей, особенно по ночам. Любой человек у их порога в такой час был либо проблемой, либо предвестником проблемы.

Но я был готов к такому приёму.

Я не стал спорить или уговаривать. Вместо этого я сделал шаг вперёд, становясь точно под луч света от его фонаря. Я молча распахнул плащ и задрал рукав своей куртки, обнажая левое плечо, на котором заботливой рукой старого татуировщика из клана Железного Молота был выбит сложный и непонятный для чужаков знак клана — «Гве-дхай-бригитт».

Выражение лица гнома изменилось с калейдоскопической быстротой.

Недружелюбная суровость сменилась крайним изумлением. Изумление — недоверием. А затем, когда он поднес фонарь ближе и разглядел каждый завиток священного для его народа символа, его лицо залила волна глубочайшего, почти мистического уважения.

Топор в его руке опустился.

— Клянусь бородой моего деда… — пробормотал он, его голос дрогнул. — В жизни не видал. Друг-Лучше-Гнома…

Он посторонился, убрал топор, распахнул дверь настежь, повесил фонарь, но лишь затем, чтобы распахнуть свои натруженные руки в широком жесте, словно он пытался обнять невидимую стену.

— Прошу прощения, друг гномов! — его тон изменился кардинально, в нём звучали довольные и удивлённые нотки. — Мой дом — твой дом! Проходи и пусть твой спутник тоже проходит! Негоже такому гостю стоять на пороге!

Гном выскочил из дома и забрал у нас поводья лошадей, а нам махнул проходить.

Рэд, стоявший у меня за спиной, смотрел на эту сцену с нескрываемым удивлением. Он не понимал, что происходит, но видел, что мой странный жест произвел на гнома магическое действие.

Мы вошли внутрь.

Хозяин дома, которого звали Борин, вернулся и захлопотал, как наседка.

Он усадил нас за стол, его заспанная жена, проснувшаяся от шума, вынесла нам лучшее, что было в доме: жареное мясо, пахучий сыр, свежий хлеб и кружки с отменным тёмным пивом. Нас накормили и напоили, не задав ни единого вопроса. Для них было неважно, кто мы и зачем пришли в Лемез. Важно было лишь одно — знак на моём плече.

Нам предоставили лучшую комнату в доме, небольшую, но уютную, сухую и чистую, с каменными стенами, от одной из которых шло тепло, с тёплыми шкурами на кроватях и ярким светильником.

Когда я ложился спать, укрываясь тяжёлой шкурой, я знал, что к утру новость о моем прибытии разнесётся по всему кварталу. Мы получили не просто убежище на одну ночь. Мы получили надёжную, неприступную базу и сотни потенциальных союзников прямо в сердце вражеской столицы.

« Новая локация разблокирована: Гномий квартал. Репутация: Признание», — удовлетворённо подумал я, проваливаясь в сон.

Город познакомил нас с собой, а теперь ещё и предоставил нам кров.

Ночь в гномьем квартале была спокойной и безопасной, как в банковском хранилище.

Я спал без сновидений, впервые за долгое время не вздрагивая от каждого шороха.

Утром нас разбудил не крик глашатая и не грохот патруля, а запах свежего хлеба и жареного мяса. Борин и его семья, а утром проснулись ещё и дети, обращались с нами не как с гостями, а как с давно потерянными и внезапно обретёнными родственниками.

За завтраком к нам присоединились несколько гномьих старейшин квартала: кряжистые, бородатые патриархи с мозолистыми руками и мудрыми, глубоко посаженными глазами.

Они поглаживали бороды, переглядывались, степенно разговаривали, деликатно не расспрашивая нас о причинах нашего прибытия в город.

Знак на моём доспехе говорил за меня.

Они лишь заверили, коротко и веско, что любой носитель знака — их друг, и что мы можем рассчитывать на их полную поддержку, будь то товары, укрытие, оружие или молчание.

Это было больше, чем я мог рассчитывать. Мы получили не просто базу, а целую фракцию союзников в сердце вражеской столицы. «Репутация » Признание ' открывает новые диалоговые опции и ветки квестов', — цинично отметил я про себя, отпивая горячий травяной отвар, который на вкус напоминал жидкий дым с мёдом.

Прокорм лошадей и уход за ними они взяли на себя, а от денег отказались.

После завтрака мы с Рэдом вышли на улицы Лемеза. Наша цель на сегодня была проста и одновременно сложна: изучить главную достопримечательность и одновременно главную язву этого города — Арену Ворона. Мы не собирались идти внутрь. Судя по рассказам гномов, попасть туда можно было либо во время представлений, заплатив за вход, либо незаконно, что было чревато знакомством с подвалами Цербера.

Нам нужно было провести рекогносцировку, изучить периметр, охрану, подходы и, что самое главное, почувствовать атмосферу этого места.

Чем ближе мы подходили, тем сильнее менялась обстановка.

Угрюмая тишина жилых кварталов сменилась шумным, лихорадочным оживлением. Арена, как гигантский магнит, притягивала к себе самую разнообразную публику. Это было огромное, древнее сооружение из почерневшего от времени камня, которое, казалось, вросло в землю. Оно было построено не людьми, а если и людьми, то с применением магии. В его циклопической кладке и мрачном величии чувствовалась рука какой-то давно исчезнувшей, куда более могущественной силы, а вероятнее всего, эпохи, когда боги управляли миром Гинн напрямую. Даже под ярким утренним солнцем Арена выглядела зловеще. Она не просто стояла на земле, она давила на неё и на город.

Впрочем, любое место сильно зависит от того, как его использовать. Быть может, Арена впитала в себя пролитую кровь и испытанные тут боль и страх.

Вокруг Арены кипела своя, уродливая жизнь, паразитирующая на смерти.

Торговцы с лотков продавали дешёвую еду и разбавленные напитки, выкрикивая зазывные лозунги. Глашатаи, взобравшись на бочки, охрипшими голосами анонсировали будущие бои, расписывая в красках мастерство и свирепость бойцов, которым предстояло умереть на потеху толпе.

Художники-самоучки прямо на земле раскладывали свои примитивные, но яркие картины, изображавшие самые кровавые моменты прошлых сражений: отрубленные головы, фонтаны крови, победителя, ставящего ногу на грудь поверженного врага. Все это пользовалось спросом.

Но действительно ужаснуло меня другое.

В тенистых закоулках и нишах стен стояли таинственные личности с бегающими глазками, которые тихим шёпотом предлагали прохожим особый товар. Это были торговцы реликвиями смерти. Они предлагали купить отрубленные пальцы, выбитые зубы, отрезанные уши, пряди волос и окровавленные обрывки ткани, якобы принадлежавшие павшим на арене гладиаторам. Для одних это были амулеты на удачу, для других просто жуткие сувениры. Я видел, как солидно одетый купец, брезгливо морщась, отсчитывал монеты за почерневший от засохшей крови зуб. Который, торговец истово в этом клялся, принадлежал знаменитому чемпиону прошлого месяца.

— Едрён булыжник, какая мерзость, — прорычал Рэд, его лицо окаменело от отвращения. — Они торгуют частями мертвецов!

— Это не просто торговля, — тихо ответил я, смешиваясь с толпой. — Это симптом. Болезнь этого города так глубока, что смерть стала для них развлечением и товаром. Они настолько привыкли к ней, что перестали её бояться. Они её смакуют.

Рэд сплюнул на тротуар.

Мы испытывали одинаковое чувство омерзения, но я заставил себя смотреть, анализировать, запоминать. Это была экосистема, построенная на насилии. И чтобы разрушить её, нужно было понять, как она работает. Мы медленно обходили Арену по кругу, отмечая расположение постов охраны, высоту стен, состояние кладки, возможные слабые места. Охраны было сравнительно много, но она была расслабленной, ленивой. Стражники больше глазели на уличных танцовщиц и отбирали еду у торговцев, чем следили за порядком. Они были уверены в неприступности этого места и в покорности толпы. Ошибка. Там где противник ошибается, он допускает уязвимость.

Я чувствовал на себе тяжёлое, давящее ощущение от Арены.

Казалось, её древние камни наблюдают за мной, втягивая в себя мои мысли и эмоции, как впитывали кровь тысяч жертв на протяжении веков. Это место было живым. И оно было голодным.

Мы завершили полный круг и остановились у главного входа — огромной, зияющей арки, похожей на пасть гигантского каменного чудовища. Оттуда несло холодом, сыростью и едва уловимым, тошнотворным запахом застарелой крови и страха. Толпа здесь была самой густой. Люди подходили, почти с благоговением касались древних камней, будто приобщаясь к чему-то великому и страшному. Я решил последовать их примеру.

«Сбор данных об объекте. Тактильный анализ», — как всегда услужливо подсказал внутренний голос.

Я шагнул вперёд, протиснувшись сквозь гомонящую толпу, и протянул руку. Мои пальцы коснулись холодного, влажного, покрытого вековым мхом камня.

И в этот момент мир вокруг меня выключили.

Это не было похоже на обморок или приступ дурноты. Это было целенаправленное ощущение, как подключение к незнакомой локальной сети.

Шум толпы, крики торговцев, смех и плач, всё это мгновенно стихло, сменившись абсолютной, ватной тишиной. Яркие цвета дня поблекли, превратившись в серую, безжизненную палитру. Люди вокруг застыли, как манекены в витрине магазина. Я видел их открытые рты, застывшие в середине фразы, их поднятые для жеста руки. Время остановилось.

Я не испугался. Я сразу понял, что происходит. Я почувствовал это. Ледяное, всепроникающее прикосновение к самому центру моего сознания. А потом к этому ощущению подключилась Аная. Девушка-богиня, которая словно стала за моей спиной, чтобы я не упал в этом омуте, в котором нет понимания, где верх, где низ.

Она не говорила. В этот раз не было ни шёпота, ни слов в моей голове. Она просто взяла моё восприятие и повернула его в нужную ей сторону.

Это было похоже на то, как опытный геймер берет управление аватаром новичка, чтобы показать, как пройти сложный участок. Я понял, что сейчас увижу нечто важное. Что-то существенное, ключевое. Аная не приказывала. Она показывала, направляла меня в хаосе этого места.

Я стоял, как статуя, с прижатой к камню рукой, глядя в пустоту невидящими глазами. Я не осознавал, что происходит в реальном мире, но краем сознания, на периферии, я чувствовал присутствие Рэда. Он, увидев, что я замер, а мой взгляд стал пустым и стеклянным, мгновенно среагировал. Он не пытался меня трясти или звать. Он просто шагнул ближе, встав между мной и толпой, прикрывая меня своим массивным телом от любопытных взглядов. Он стал моим щитом, моим телохранителем в тот момент, когда я был абсолютно беззащитен. Я не видел этого, но я знал, что он там. И эта уверенность была единственной ниточкой, связывающей меня с реальностью, пока моё сознание уносилось прочь, вглубь каменного сердца Арены Ворона.

Серая пелена перед глазами развеялась, и я оказался внутри. Я сидел на трибуне, на одном из верхних ярусов, откуда открывался идеальный вид на залитую солнцем арену. Вокруг меня ревела толпа, сотни глоток сливались в один оглушительный, первобытный вой. Запах пота, дешёвого вина и крови висел в воздухе плотным, удушающим облаком. Я был не просто зрителем. Я был частью этого безумия.

На жёлтом песке, уже покрытом тёмными пятнами, двое. Первый — могучий, широкоплечий степняк с длинными чёрными волосами, перехваченными кожаным ремешком. Хьёрби. Я впервые увидел его и всё же откуда-то знал, что это он. В его руках был тяжёлый чуть изогнутый меч.

Его противник был полной его противоположностью — невысокий, жилистый и невероятно подвижный человек в лёгкой кожаной броне, вооружённый двумя короткими мечами. Судя по его внешности, наёмник откуда-то с запада.

Их бой выглядел яростным и настоящим. Сталь звенела о сталь, они двигались с отчаянной скоростью и каждое их движение было нацелено на убийство. Хьёрби наступал, обрушивая на врага град тяжёлых, сокрушительных ударов. Бывший наёмник, попавший в рабство из-за долгов, которого толпа называла Джингри, уворачивался, парировал, кружа вокруг степняка, как волк вокруг медведя, и пытался нанести быстрые, колющие удары в незащищённые места. Толпа была в экстазе. Они кричали, топали ногами, делали ставки, требуя крови.

Но я видел больше, чем они.

Аная подсказывала мне не только внешнюю картинку. Она показывала суть. И суть была в том, что бой был фальшивкой. Великолепно поставленным, смертельно опасным, но всё же спектаклем. Я видел микроскопические паузы перед ударами, едва заметные знаки, которыми они обменивались, то, как они подставляли под удар защищённые части тела. Они не пытались убить друг друга. Они тянули время и разыгрывали представление.

И тут видение сместилось. Стены арены растворились, и я оказался в сырой, тёмной камере под трибунами. В ней сидели те же двое — Хьёрби и Джингри. Пленник короля и долговой раб короля. Но здесь они не были врагами. Они сидели плечом к плечу, и Джингри перевязывал степняку рану на руке, полученную в прошлом бою.

— … ты должен ударить сильнее, — говорил Хьёрби тихим, хриплым голосом. — Чтобы кровь была настоящей. Король должен поверить. Все должны поверить.

— Я не могу, Хьёрби, — отвечал Джингри, и в его голосе звучала боль. — Ты мой брат. Как я могу ударить тебя по-настоящему?

— Ты должен, — твёрдо сказал степняк. — Другого шанса у нас не будет. Мы репетировали это сотни раз. Я падаю. Ты требуешь лук, чтобы добить меня, как велит твой обычай. Король жаждет моей смерти. Он позволит. И тогда…

Он не договорил. Но я всё понял. Они не были врагами.

Они были лучшими друзьями, братьями по несчастью. И они вместе разработали этот отчаянный, самоубийственный план. Их бой был лишь прелюдией и фокусом.

Их цель была не победа на арене. Их цель была королевская ложа. Они были готовы пожертвовать собой, чтобы отомстить, чтобы убить короля. Я видел в их глазах не страх смерти. Я видел стальную решимость и бездонное отчаяние людей, которым больше нечего терять. Они были смертниками, идущими на свой последний бой.

Картинка снова сменилась, вернув меня на трибуны. Бой достиг своей кульминации. Джингри, в отчаянном рывке, сумел обойти защиту степняка и нанес ему страшный удар в бок. Хьёрби взревел от боли, выронил свой меч и рухнул на песок. Кровь хлынула из раны, окрашивая песок в багровый цвет. Толпа взревела, предвкушая развязку.

Джингри, тяжело дыша, подошёл к поверженному другу. Он поднял руку, призывая к тишине, и повернулся к королевской ложе.

Ложа находилась совсем близко к арене, нависая над ней. Она была украшена золотом и пурпурной тканью. В центре, на резном троне, сидел правитель. Король Коннэбль. Тучный, обрюзгший мужчина с маленькими злыми глазками на одутловатом лице. Рядом с ним стоял его холёный сын и несколько самых близких советников. Король смотрел на происходящее с нескрываемым удовольствием.

— Ваше величество! — прокричал Джингри, его голос разнесся по притихшей арене. — Этот человек — великий воин! Негоже добивать его мечом, как собаку! Позвольте мне оказать ему последнюю честь и даровать быструю смерть от стрелы, как подобает воину степей!

Король Коннэбль лениво махнул рукой, на его лице появилась жестокая ухмылка. Он жаждал смерти ненавистного ему степняка, который стал слишком популярен в народе. Ему было плевать, как тот умрёт. Он нетерпеливо махнул рукой.

Король встал, желая видеть всё своими глазами.

Королевский стражник, стоявший у ложи, кинул Джингри лук и одну стрелу. Наёмник медленно наложил стрелу на тетиву, натянул её и прицелился в лежащего на песке Хьёрби.

Он выстрелил.

Стрела вонзилась Хьёрби в плечо. Толпа взревела. Попадание было не смертельным.