Тактик.3

Глава 12 Деревья и страхи

Ночь после разговора с Петурио была беспокойной.

Я спал урывками, проваливаясь в тяжёлую, липкую дремоту и тут же выныривая из неё. Мой мозг, привыкший к анализу и поиску закономерностей и алгоритмов, отказывался отключаться. Он снова и снова прокручивал наш разговор в сквере, каждое слово, каждую интонацию, каждую паузу. И постоянно спотыкался об одну и ту же деталь. Одна фраза, брошенная советником в потоке его испуганного бормотания, засела в голове как заноза, как баг в идеально отлаженном коде.

«…вы не понимаете, во что ввязываетесь…» — это было предсказуемо. «…есть Цербер… есть Архай… есть Ирит…» — это была ценная, но ожидаемая информация. Но потом прозвучало нечто иное. Что-то, что выбивалось из общего ряда угроз и предупреждений. Когда он говорил о рисках, о том, как Цербер всё контролирует, он упомянул почти бессмысленную фразу: «…никто не смеет спросить, не он ли нарисовал новую ветвь на древе династии…».

В тот момент я проигнорировал эту фразу, пытаясь удержать диалог под контролем. Мне показалось что это что-то эмоциональное, фигуру речи испуганного человека. Но чем больше я думал, тем сильнее эта фраза цепляла меня. В ней была какая-то подозрительная конкретика. Почему именно «нарисовал»? Почему «ветвь на древе»? Это было похоже на отсылку к чему-то реальному, к событию, известному в узких кругах. Это был артефакт, выбивающийся из общей картины мира.

«Квестовый предмет получен. Описание: » Странная фраза «. Назначение: неизвестно. Требуется идентификация».

Утром, едва продрав глаза, я подошёл к Рэду, который уже стоял у окна и о чём-то думал.

— Нам нужно кое-что проверить, — сказал я без предисловий.

Рэд поднял на меня взгляд. Он видел, что я не выспался, и в его глазах читался немой вопрос.

— Помнишь, вчера Петурио говорил про какое-то древо династии?

— Смутно, — пробасил Рэд, не отрываясь от своего занятия. — Он много чего бормотал. Про Цербера, про сына. Я запомнил только важное.

— Может быть, это тоже важное, — я сел на стул рядом. — Фраза была слишком конкретной. Он говорил о том, что кто-то «нарисовал новую ветвь». Я хочу посмотреть на это древо своими глазами.

Рэд нахмурился, вздохнул и посмотрел на меня уже внимательно. Он привык доверять моей интуиции:

— А это дерево, древо, что, существует буквально? То есть где-то оно нарисовано?

— Среди прочих подслушанных разговоров пьяниц такое древо династии упоминалось один раз в привязке к храму.

— У них тут сейчас один храм, — поддержал мою мысль Оливер Рэд.

Мы снова вышли на улицы Лемеза.

Город уже проснулся, но его пробуждение не было особенно радостным.

Как и каждый день до этого. Это было пробуждение больного, которому предстоит ещё один день мучений. По улицам спешили люди, опустив головы, стараясь не встречаться взглядами. Стражники лениво прохаживались по своим постам, но их расслабленность была обманчивой. Это была расслабленность сытых хищников, которые знают, что дичь никуда не денется. Атмосфера подавленности была настолько плотной, что её, казалось, можно было резать ножом.

Мы без труда нашли то, что искали.

Главный храм Солнечного Бога Парганаса, покровителя королевства, стоял на центральной площади и был виден издалека. Это было массивное, приземистое здание, сложенное из огромных каменных блоков, причём храм был ухожен и вполне себе процветал.

Его стены были вычищены, а золочёный солнечный диск над входом ярко сиял, отражая утренние лучи. Это было лицо официальной религии королевства, которое «по тихой грусти» устранило конкурирующие культы — чистое, величественное и лицемерно-жизнерадостное.

И на его фронтоне, неподалёку от главного входа, было начертано большое, кривое, нарисованное прямо на камне генеалогическое древо. Оно занимало всё пространство от колонн до крыши. Имена, даты, витиеватые узоры, соединяющие ветви, всё было выполнено с официальной, монументальной точностью. Но не сказать, чтобы красиво, скорее наоборот, на уровне плакатов в сельском кинотеатре.

Впрочем, ни политиков, ни нас красота не волновала.

Формально это был просто рисунок. Однако в мире, где нет официальных публикаций на официальных же сайтах, в мире, где не распространены письменные законы и документы этот рисунок обладал весомой силой и для народа, для горожан имел вполне себе официальное значение. Более того, в условиях отсутствия образования у народа именно рисунок был чем-то понятным, публичным. То есть, вот оно, вот король, вот упоминание его предков, тоже королей и членов королевской семьи.

Декларация местной монархии.

Мы с Рэдом остановились поодаль, смешавшись с немногочисленной толпой на площади, и я начал изучать его. Даже с расстояния было видно, что Петурио не бредил. Дерево дорисовывали и корректировали из поколения в поколение и меняли в угоду правителю.

Мы подошли ближе, делая вид, что мы простые приезжие, с любопытством разглядывающие местную достопримечательность. Чем ближе мы подходили, тем отчётливее становились детали, и тем сильнее крепла моя уверенность в том, что мы на верном пути.

Древо изначально было старым. Основная его часть — ствол и главные ветви были выполнены выцветшей, потрескавшейся от времени краской. Имена древних королей и королев были написаны архаичным, витиеватым шрифтом.

Но чем выше поднимался взгляд, тем новее становилась краска. Ветви последних поколений были ярче, чётче. Это было логично, древо периодически обновляли, вписывая новых наследников и отмечая даты смерти усопших. Это было похоже на живой документ, который редактировался на протяжении столетий.

Мы без труда нашли ветвь короля Коннэбля. Она была одной из самых свежих. Вот его имя, вот имя его покойной жены, а вот и ветвь их единственного сына-наследника, молодого, избалованного и, по слухам, глуповатого принца, который сейчас, вероятно, развлекался где-нибудь во дворце. Все выглядело логично и правильно.

Но рядом было то, что привлекло мое внимание. Ещё одна ветвь, отходящая от того же предка, что и у Коннэбля. Ветвь его старшей сестры. И эта ветвь выглядела… странно. Краска здесь была самой свежей, хотя, судя по дате, она уже умерла. Если смотреть внимательно, то она выделялась на общем фоне, как свежий камень в стене средневекового замка.

Под именем принцессы, Мирианиды стояли даты её жизни. Но рядом с ней, там, где по логике должно было быть имя её мужа, если бы он был, зияло пустое место. Аккуратная, обрамленная виньеткой пустая плашка.

Странно, если принцесса не была в браке, то зачем там рамка и место под ФИО её мужа? А если была, то почему его не вписали? И на то, что его «стёрли» тоже не было похоже.

Странная фигня. Как специально оставленное место, которое ждало, чтобы в него вписали нужное имя.

«Обнаружен редактируемый элемент интерфейса. Доступ: администраторский. Текущий статус: locked».

— Смотри, — толкнул я Рэда локтем, незаметно указывая на эту деталь. — Видишь?

Рэд прищурился. Его взгляд был не таким натренированным на поиск аномалий, как мой, но и он заметил несоответствие.

— Не представляю, как они собрались выдать замуж покойницу, — пробасил он. — И кто такие эти «они»?

— А может быть уже выдали, но пока не хотят об этом объявлять? — предположил я.

Слишком много предположений.

Да и в целом странно. Подделывать официальное генеалогическое древо на стене главного храма — это была неслыханная наглость. Это было все равно, что пририсовать усы портрету президента в его собственном кабинете. Тот, кто это сделал, должен был обладать огромной властью и быть абсолютно уверенным в своей безнаказанности.

Я решил проверить свою догадку самым простым способом. Я подошёл к старому нищему, сидевшему у паперти, и, бросив ему в кружку несколько медных монет, как бы невзначай спросил, указывая на древо:

— Скажи, отец, а что это за пустое место рядом с именем принцессы? Забыли дорисовать?

Старик поднял на меня усталые, выцветшие глаза.

Он посмотрел на древо, потом снова на меня, и его лицо исказилось от ужаса. Он торопливо сгрёб монеты, пробормотал что-то нечленораздельное про то, что он ничего не знает и не видит, и, подхватив свои пожитки, заковылял прочь так быстро, как только могли нести его больные ноги. Он шарахнулся от моего вопроса, как от чумы.

Я попробовал подойти ещё к паре человек — торговке пирожками и какому-то мелкому ремесленнику. Реакция была той же. Едва услышав вопрос о королевской семье и древе, люди бледнели, отводили глаза и спешили уйти.

Ясен пень, народ этот вопрос о покойнице-принцессе избегает. Интересно девки пляшут.

Эдакое местное табу. И в то же время у меня был настрой, как у врача, сначала найти место, где у больного болит, а потом туда потыкать, потому что эти странные рисуночки значили, что мы наткнулись на что-то действительно важное.

Тайна, которую охраняет всеобщий страх — самая взрывоопасная из всех.

— Ладно, — сказал я Рэду. — План «Б». Идём в «Чёрный кабан». Если информацию нельзя получить на площади, её всегда можно купить, ну или обменять на алкоголь в таверне.

Таверна «Чёрный кабан» днём выглядела ещё более убогой, чем накануне, только днём там было меньше народа.

Тусклый свет, пробивавшийся сквозь грязные окна, лишь подчёркивал общую неухоженность: липкие столы, заляпанный пол, стойкий запах кислого пива и плесени. Посетителей почти не было, лишь пара угрюмых пьянчуг дремали в дальнем углу. За стойкой, протирая кружку грязной тряпкой, стоял уже знакомый по прошлому посещению бармен.

Он узнал нас.

На его лице промелькнуло что-то вроде опасливого любопытства. Мы были теми странными приезжими, которые не вписывались в общую картину и задавали опасные вопросы.

Мы сели за стойку. Я молча положил перед ним две золотые монеты. Не медь, не серебро, а сразу — золото.

Эдакая демонстрация серьёзности моего любопытства и щедрости за её удовлетворение. Глаза бармена жадно блеснули. Не знаю, сколько он зарабатывал, но для него и с учётом того, что экономика города Лемеза лежала на боку, это была довольно-таки ощутимые деньги.

В его заведении такая сумма была равна недельной выручке.

— Хорошего вина, — сказал я. — Не того, что ты подаешь обычно. А самого лучшего, что у тебя есть в подвале. Три бокала и немного твоего времени.

Бармен в одно движение сгрёб монеты, кивнул и скрылся в подсобке. Через минуту он вернулся с пыльной бутылкой и тремя относительно чистыми бокалами. Он налил нам и себе тёмно-рубинового, ароматного вина.

— Я слушаю, — сказал он, понизив голос и с подозрением бросив быстрый взгляд на спящих пьянчуг.

— Мы люди не местные. И заметили на фасаде храма историю королевской семьи. И вот, нас заинтересовала история, — начал я так же тихо. — История королевской семьи в целом и в частности, принцессы Мирианиды, старшей сестры короля.

Бармен напрягся. Его рука, протиравшая стойку, замерла. Это была та самая запретная тема.

— Я ничего не…

— Да ладно, дядя, — сгримасничал я. — Понятно, что мы не ищейки Цербера и мы тебя не сдадим. Мы хорошо заплатили за вино и разговор во время его пития. А вот кто нам что-то рассказал, мы под влиянием алкоголя забываем в ту же секунду.

Золото и обещание анонимности сделали свое дело. Бармен сглотнул, снова покосился по сторонам и наклонился к нам ещё ближе. Его голос превратился в едва слышный шёпот.

— Об этом не говорят, — прошипел он. — За такие разговоры можно оказаться в подвалах Цербера. Но раз вы платите… Жители города, те, кто старше тридцати, помнят старые слухи. Когда Коннэбль был ещё молодым принцем, он был вторым в очереди на трон. Первой была его старшая сестра, Мирианида. Говорят, она была умной, красивой, хотя и острой на язык, но народу она нравилась. Правда, по традиции на трон восходит старший мужчина в роду, но это не строгое правило. А Коннэбль на пару лет младше, он был жестоким и наказывал слуг пытками. И вот однажды… так говорят, во время охоты, произошёл несчастный случай. Принцесса упала с лошади и напоролась на острый сук. Прямо в грудную клетку. Правда, саму ветку не нашли, что странно. Народу тогда ничего толком не объяснили.

Он сделал паузу, наливая себе немного вина дрожащей рукой и залпом выпивая.

— Конечно, народ тогда шептался по углам… Ну, какой к лешему несчастный случай? Выгодно-то это всё принцу Коннэблю и он там был, а рыцарей и королей сызмальства учат пользоваться мечом и кинжалом. Я не берусь утверждать, но небось, он её и прирезал. Потому что даже если принцесса не заходит на престол, она бы просто нашла муженька помордастее и выдвинула бы его в короли.

— Как так? Муж принцессы — он же просто бедный родственник и всё? — задал вопрос я.

— А вот так. По традициям Южного Инзера трон наследует старший мужчина в основной наследственной ветви и воцарился бы тогда зятёк, особенно если бы он нашёл общий язык со знатью и народ бы не взбунтовался. И тогда бедным родственником был бы Коннэбль. Тем более, что правило не строгое, принцесса тоже может воцарить, то есть, того… вкоролевить. Не знаю, как правильно, уж простите, грамоте не шибко обучен.

— Ничего, смысл ясен. А сколько лет было принцессе… Ну, когда она того, на сук напоролась? — спросил я.

Бармен задумчиво почесал криво побритый подбородок.

— Вообще-то, ей лет пятнадцать было. Ещё бы три года и ей бы пришла пора замуж… Но тут странное дело, если уж вы упоминали древо на храме… Короче, там получается, что ей было старше.

— Судя по надписи на древе, — подсказал Рэд, — Мирианида умерла в возрасте двадцати шести лет.

Бармен кивнул гривой и отхлебнул из бокала сразу половину порции.

— Вот это и странно. Вроде примерно пятнадцать было или около того, а теперь получается, вроде и двадцать шесть… Может, память меня подводит… Да не, не сходится. И в то же время это древо на храме! Оно же не может врать…

— Ну да, ну да, — ответил я. — А в двадцать шесть она бы уже, как ни крути, была бы замужней?

Бармен усмехнулся.

— Да уж, конечно, девка с таким происхождением и статусом в старых девах не засидится, даже если бы она была кривая и больная. Должен быть муж, то есть вдовец… Ну, если ошибки нет в древе. Хотя, откуда бы там взяться ошибке, это же не надпись на стене у сортира.

— А спросить у кого-то из властей? — невинно предложил Рэд.

— Да ты что, — аж присел бармен. — Голова, что ли, лишняя у тебя? Кто был любопытным в нашем городе, тот с появлением Цербера стал исчезать, причём иногда такого шибко умного арестовывали прямо среди белого дня, а потом он пропадал. И желания спрашивать теперь уже про пропавшего дураков не было. Народ быстро смекнул, что длинный язык в славном городе Лемез ведёт в могилу через подвалы главной управы городской стражи, логова Цербера. И вы тоже, не вздумайте спрашивать. Кто любопытный, тот долго не живёт.

— А кто вообще ведает древом? Ну, заполнением рисунка, датами там, надписями?

— Известно кто. Великий библиотекарь, глава архива и библиотеки королевства, он же королевский летописец и главный в городе грамотей.

— И что он за человек, этот Великий…?

— Ну, Великим-то его никто не называет, а просто Библиотекарем. Живёт такой у нас в городе, ага. Хлеб жуёт. Старый книжный червь боится Цербера до икоты. Чуть что, сразу же пугается, собственной тени боится. Однако и лишних вопросов на задаёт и когда ему задают, не приветствует. Чуть что, бежит докладывать Церберу… Ну… Так говорят.

Мы с Рэдом переглянулись. Ну понятно. Гражданин Библиотекарь боится Цербера, изменения в древе произошли, и они оба не могли бы их не заметить. А значит, они произошли с их, а вернее Цербера, подачи. И никто не задаёт в этом городе вопросов, и никто не бунтует или пытается оспорить надпись. Всё молчат, воды в рот набрали. Делают вид, что так было всегда. Что принцесса всегда умирала в двадцать шесть.

Картина становилась всё яснее. Это был заговор. Наглый, циничный, разыгрываемый на глазах у всего города, который был парализован страхом.

Я допил свое вино, обдумывая полученную информацию. Новая вводная образовывала важную, но вполне логичную часть, которая располагалась в центре. Все части головоломки медленно вставали на свои места, образуя уродливую, но логичную картину. Оставался последний, ключевой фрагмент.

— Скажи мне, дружище, — я посмотрел прямо в глаза бармену. — Последний вопрос. А наш доблестный начальник тайной стражи, Цербер… он женат?

Бармен громко рассмеялся, но смех его был нервным и резким.

— Цербер? Женат? Да вы смеётесь! У этого вурдалака никогда не было и не будет жены! Да какая женщина по своей воле ляжет в постель с чудовищем? Он живёт один в своём мрачном доме, как паук в центре паутины. У него нет ни семьи, ни друзей, разве что с Иритом они дружат, да и то потому… Этого боятся, потому что палач, того, потому что бастард и их обоих никто не любит. У них вместо любви только страх.

Факт отсутствия жены у делал картину Рерса по прозвищу Цербер логичной и объяснимой. Это было то, что мне нужно было услышать. Я кивнул, положил на стойку ещё одну монету (плату за молчание) и встал.

— Спасибо. Ты нам очень помог… Человек, которого мы сразу же забыли.

Бармен, как настоящий фокусник ловко смахнул монету, кивнул и тут же сделал морду кирпичом.

Мы вышли из таверны и по привычке молча пошли по направлению к реке, подальше от любопытных ушей и глаз. Рэд не задавал вопросов, он ждал, пока я обработаю информацию и выдам готовый результат.

Мы остановились на набережной. Ветер с реки приятно холодил лицо. Я смотрел на мутную воду, а в голове у меня, как в калейдоскопе, складывались факты:

Я повернулся к Рэду. Он терпеливо ждал, скрестив руки на могучей груди.

— Ну, мой друг, граф Рэд…

— Я не граф.

— Так вот. Я думаю, ты тоже догадываешься, но давай я соберу всё в логичную картину. Всё в основе своей просто, — начал я, раскладывая ему всё по полочкам.