Королевство Русское. Книга третья. Строитель

Глава 25

Событие семьдесят третье

Собственная паника, отразившаяся в зрачках ближнего, возрастает не в геометрической даже, а в какой-то небывалой, не поддающейся математическому описанию, прогрессии.

Макс Фрай

Вот ожидаешь же выстрела. Готовишься, что сейчас как грохнет, и даже рот открываешь, а как бабахнеь, то душа улетает, сердце в пятки уходит, а голова гудеть начинает.

Санька Юрьев потряс головой из ушей грохот от выстрелов одновременно пяти пушек вытряхивая. Вокруг же уже суетились пушкари. Им нужно подобрать отброшенный ствол, установить его вновь на лафет и пробанить, не дай бог, там что тлеющее останется в стволе. Бамс туда мешочек с порохом, который Андрей Юрьевич почему-то картузом называет, а там тлеет кусочек от прошлого мешка. Никому мало после этого не покажется.

Ну, не первый раз пушкари стреляют, привыкли уже. Правда, до этого только ядрами-бомбами стреляли. Сейчас другое дело. Когда бьёшь в упор почти, то ядро не нужно. Гораздо действенней будет картечь. Это нарубленные куски подков старых или бракованные наконечники для стрел, стрелы тысячами и тысячами делают, полно у кузнецов кривых получается. А там нужен без малейшего изгиба, без неровностей, а то чёрте куда стрела залетит. Вот их отдельно все стрельщики и кузнецы, что делают наконечники, и собирают, по команде князя Владимирского. Сейчас меньше стало кривых. Мастерство кузнецов растёт, но для пары десятков выстрелов из пушек набрали. Они тоже в полотняных мешочках.

Порох загрузили, войлочным пыжом утрамбовали и мешочки эти с мелочью железной, разорвав забили.

Санька ещё раз трясонул головой и глянул со своего небольшого холмика на венгров. Холмик не простой. Это могила тех таможенников венгерских, что решили с них мзду поиметь, когда они под видом торгового каравана только заехали в Словакию. Тогда ругались, мол, могло и поменьше этих жадин быть, а вот, оказывается, и мёртвые таможенники венгерские пользу могут принести. Раз их было много, то и холмик высокий получился. С холма, теперь, когда залп картечи снёс «посаженные» сосенки и пихты, тяжеловооружённые всадники венгерские были видны отлично.

От меча или от стрелы их кольчуги и попоны с пластинами на конях помогли бы. Нет, всё одно рано или поздно стрела найдёт дырочку, но часто — поздно. А вот от картечин, которые с совсем другой силой и скоростью в тебя врубаются после выстрела, никакая броня не убережёт. И этих унгров тоже не уберегла.

Пять орудий такого урона, как взрыв мин под погаными у Житомеля не нанесли. Уж больно плотно венгерские дружинники набились на эту небольшую площадку перед мостом. Большинство картечин передним и досталось, прикрыли собой остальных.

Бабах. От созерцания погрома в венгерских всадниках Саньку отвлёк взрыв на мосту. Доски вместе с ещё парой всадников взлетели вверх и приземлились уже в реку. На месте пролёта между последним быком и тем, что уже в воде был, теперь зияла огромная дымящаяся дыра.

Кроме шума и всего двух убитых этот взрыв наделал немало. Венгры, что толпились на мосту, бросились на свой берег. Ну, легко броситься, а вот съехать с него не так легко. Там перед мостом серьёзный затор получился. Они-то все стремились на север. Движения получились разнонаправленными, перила не выдержали и ещё три всадника слетели в воду, ломая и себе и лошадям руки и ноги. Нет рук у лошадей? Тогда шеи.

Пока нобиль Юрьев рассматривал мост и панику, что возникла на том берегу, пушкари уже зарядили все пять орудий и снова загрохотали взрывы. На этот раз в разнобой. И даже уши не сильно заложило у Саньки, тем более, воробей он был стреляный, и пока рассматривал мост, рот не закрывал.

Нобиль Санька стоял чуть левее орудий и немного сзади, ветер дым снёс в его сторону, и только когда он развеялся слабым этим ветерком, нобиль смог оценить, глядя в подзорную трубу, результаты уже двух залпов. А неплохо. Стволы не перенаправили, и они ударили второй раз куда и в первый. В результате получилось так, что венгерских рыцарей разделила на две части просека настоящая. На земле смешались в кучу кони люди и всё это в крови. Орали люди, ржали лошади, а выжившие, а их большинство было из тех трёх сотен, что переправились на северный берег Ужа, пытались убраться от этого ужаса подальше. Получалось это у них плохо. Вправо пойдёшь — коня потеряешь. Там река немного изгибалась, и был довольно крутой каменистый берег. И начали уже выдавливаемые плотной массой паникующих рыцарей, падать с этого обрыва люди и лошади. Не высокий обрыв, метра три не больше, но именно обрыв каменистый, а не пологий берег глинистый, как противоположный.

Слева тоже особо деваться некуда. Там стеной, не стеной, но лес густой пихтовый вперемежку с буками и дубами рос. А перед ним густые заросли орешника. Непролазные просто.

Ещё можно двигаться вперёд по дороге, которая через сотню сажен круто поворачивала на восток. Не менее пятидесяти всадников по этой дороге и попыталась удрать от грохота пушек. Возможно, что и лошади понесли. Далеко не уйдут. Там через двадцать сажен дорога перегорожена сваленной пихтой, а с трёх сторон стоят стрельцы. Их почти две сотни и уж с расстояния в пару сажен они точно не промахнутся. Найдут заветную дырочку. Глаз это будет или открытый в крике рот? Горло не прикрытое бармицей? Найдут.

Вжух. Вжух. Вжух. Из леса стали вылетать горшки с греческим огнём и взрываться на той стороне реки, посреди плотной массы венгерских всадников. Теперь вой начался и там. И там началась паника. А только видел Санька, что никуда не могли люди из этого ада деться. Там же тоже небольшой пятачок перед мостом, и там ещё больше людей и лошадей находилось. И ни вправо, ни влево не денешься, везде лес и кустарник — подлесок густой перед ним, а с этой стороны река. Вот в эту сторону кинулись лошади. Там как раз можно спуститься, не переломав ноги лошадям. По крайней мере так казалось. Но вот и туда стали лететь гранаты со скорпионов и небольшие горшки из малых баллист. Лошади подались дальше в воду, а там дно каменистое и неровное. Перекат же. Стали коняжки падать и топить своих железных седоков.

Бабах. Третий, и как знал Юрьев — это последний залп из этих стволов. Всё, рисковать пушкари больше не будут. Теперь заменить их надо. Благо, всё под рукой. Не тот сейчас бой, чтобы экономить невосполнимый этот ресурс. Третий залп пушкари сделали чуть в другое место. Они зацепили тех, что был у леса. Теперь и отсюда лошади перепуганные бросались в воду, ломая себе ноги и шеи о камни внизу. Ну, и всадников заодно калеча.

Событие семьдесят четвёртое

На чистом русском языке, на посконной мове, чёрным по белому, при свидетелях, разъясняя почему… эпитетов не хватает. Сказал же Андрей Юрьевич дочери Евфимии, чтобы не надевала туфель с каблуками. И? И понятно, что надела. Могла бы плат повязать на голову. Нет. Надела высоченный кокошник. И на нем золотых колт и прочих камней — самоцветов пару кило. И бус из цветного стекла несколько ниток на себя повесила. Переливается теперь, как новогодняя ёлка, всеми цветами радуги.

— Это дочь моя — Евфимия. Вдовствует. Скорбит по убиенному князю Дмитрию Любарскому.

Скорбит⁈ Ну, а чего, у японцев цвет траура белый. А у «дочурки»… почему бы не быть золотому. Она ещё и в золотой парче вся. Ну, это бы ладно, но теперь она на целую голову выше «жениха», который ещё об этом не знает. Анька ростом пониже будет. Пока… Растёт. Чего ей, тринадцать лет всего. На хорошем питании и занятиях физкультурой на свежем воздухе вытянется. Есть в кого, Гедимин одного роста с Андреем Юрьевичем.

— А это жена моя Анна. Дочь Великого князя Литовского Гедимина. Красавица и разумница. Кучу языков знает и сейчас ещё три изучает. А ещё она дизайнер — ювелир.

Слова эти на князей брянских произвели неизгладимое впечатление. Ну, как и вид этих девиц — мастериц. Стояли, открыв рты, братья, и очи вылупив…

Андрей Юрьевич в день по сто раз всякие неправильные слова произносил, чего-нибудь не так как надо называя. Нет сейчас, например, слова глаз или глаза, вообще нет. Сейчас сей орган зрения называют очи про два глаза и око про один глаз. Чело означает лоб, а никого лба нет и в помине, а уста — это рот. Щеки называют ланитами, а зрачок зеницей. А ресницы вообще прикольно зовут. Их называют моргушками.

Стояли князья, выкатив очи на чело и моргушками хлопали. Впечатлились. И золото с каменьями на дивчулях им зеницы режет.

Присели за стол, яствами на серебряной посуде заставленный. Понятно почки заячья копчёные, гусь с яблоками… а нет. Яблоки ещё не выросли и гусь с чем-то другим.

На самом деле подали антрекот из говядины под кисло-сладким брусничным соусом, плов, только рис в первый раз привезли генуэзцы, да и то всего два мешка. Так первый ушёл на то, чтобы поваров, точнее — поварих научить его готовить. Андрей Юрьевич и сам великим специалистом не был, но теорию-то знал. Потренировались поварихи и на десятый раз получился вполне себе. Вот это уже одиннадцатый и все зёрнышки отдельно, не кашей получился, как в первые разы.

На столе в кувшинах малиновое вино для дивчуль и кофейный ликёр, так понравившийся брянским князьям, для мужей.

Выпили, закусили, поговорили о погоде, о видах на урожай… Ну, почти, поговорили о каких-то неизвестных Андрею Юрьевичу общих родственниках. Ну, понятно, что все Рюриковичи, в кого не плюнь, все Мономашичи, в кого ни сморкнись, но потом ещё несколько раз за сотню лет после Калки перероднившись совсем родственниками стали. Наконец эти Романы Святославичи прабабки кумовья шурина третьего сына двоюродного брата надоели князю Владимирскому, и он зашёл с козырей.

— Скажи мне, брате Димитрий Александрович, а люба ли тебе моя дочь вся в золоте тут восседающая?

— Кхм, неписанной красоты жена… — поперхнулся ликёром князь Брянский.

— Вот. Жена. Чего тебе ещё надобно. Женись давай, хороняка.

— А…

— А в приданное я дам за неё Турское княжество. Знаю, знаю, что оно ещё не моё. Там сейчас ситуация непонятная. Последний из Изъяславичей — Юрий Владимирович тридцать лет как помер бездетным и теперь там на птичьих правах князь Дубровицкий Юрий Романович пытается выход для Орды собирать. Пинск три года назад забрал Гедимин и своего тиуна туда посадил. И собирался, насколько я знаю, и Туров с Дубровицей вскоре забрать и сыну отдать. Но если мы с вами туда раньше подойдём с войском и города главные возьмём, то они и тебя, брате, князем примут. Тиуна я своего поставлю. Оно, это новое княжество Туровское, будет считаться землицей моей дочери. Так что, если возьмёшь её в жёны, то огромной и богатой землицей прирастёшь Дмитрий Александрович.

— Как же я воев приведу, если твои стрельцы всех моих положили в землицу сырую? — отставил фужер в сторону Дмитрий Александрович и вполне трезвыми глазами глянул на профессора Виноградова.

— Воев? Тех, что с тобой сейчас хватит. Тут не вои главное, а твоё зятёк присутствие. Ты будешь города брать. А я и мои вои только помогать тебе. Не о том думаешь, брат. Я же говорил тебе, что с завтрашнего дня объявляю свою державу Королевством Русским. И вот тебе с двумя княжествами Брянским и Туровским предлагаю вступить в это королевство.

— А ордынцы? — сморщился от понимания неминуемой расплаты, как ему кажется, за предательство хана Узбека князь Брянский.

— Орда сила. Тут спору нет. Но у Каменца сначала мы с братом побили поганых, потом я побил два тумена целых под Житомелем. Да и тверичи разбили войско поганых в Бертенёвской битве во главе с темником Кавгадыем. Сильны поганые только своим количеством и нашей разобщенностью. Не может степняк одолеть настоящее войско из стрельцов и дружинников. Никогда пастух воина не побьёт. Вдесятером да. Да ещё, если русичи на их стороне, вот, как киевский князь. Его, кстати, я победил и сам он мёртв. Отобьёмся вместе от вонючих пастухов.

— Где Брянск и где Владимир… — вставил начищенный пятачок зять брянца Олег Святославович.

— Точно. Очень далеко. Потому нужна голубиная почта. В обе стороны. И мы её наладим в ближайшее время. Через большие города. там голубятни построим. А ещё через каждые тридцать вёрст на дороге ямы построим. Дозоры, где будут сменные кони всегда дожидаться гонца. Увечных и старых воев много. Туда посадим. Работа не тяжёлая, за лошадьми ухаживать. Коней с поганых и с киевского князя я много взял, хватит.

— Пока помощь от тебя до Брянска дойдёт, город на копьё возьмут или спалят поганые, — продолжал сомневаться Дмитрий Александрович.

— И это правда. Ничего. Я тебе своих воев немного отправлю. Сегодня покажу, что за вои. От них татаровья разбегутся. Огненным боем бить их будут. Книги мне ромейские достались, где про греческий огонь и прочие премудрости наи саны. Всё мы сделали, как в тех книгах и теперь любую силу одолеем. Разбили же поганых под Житомелем, хоть нас в три раза меньше было. Так у меня и потерь почти нет, а их просто нет. всех поганых перебили или полон увели. Дюжина из дюжины тысяч в Сарай вернутся, — Андрей Юрьевич, помолчал, решая говорить или нет, но потом решился, — А ещё соглядатаев под видом купцов нам надобно в пограничные княжества отправить В Переяславль и другие. Ордынцы из-за своих баранов, что они с собой гонят и лошадей медленно идут. Дойдут до Переяславля и купец голубя выпустит, который до Возвягля долетит. В Возвягля выпустят, он до Ровно доберётся. Там пошлют весточку и уже в Луцке голубь, ну а от Луцка и до Владимира голубю пару часов лететь. За двое суток максимум весть от Переяславля, что войско поганых на Брянск идёт до меня долетит. Я тебя оповещу, начнешь готовиться, а сам не мешкая двину воев к Брянску. Ещё и раньше ордынцев буду у тебя в гостях. А по дороге их орду на марше прикончу.

— Лепы слова твои, брате. И дочь у тебя дюже лепа. И мысли лепы. Боязно мне, вестимо. А только согласен я. Сколько же выход я тебе должен платить заместо хана Узбека?

— Хрень какая. Не нужен мне выход пять лет. Развивай производства, строй города. С пахарей мыто меньше бери, чтобы они себе вторую коровёнку или лошадку завели. Пусть люди богатеют. Я и мастеров тебе пришлю. Точнее ты мне молодых кузнецов пришлёшь две сотни человек, а я через год тебе великих мастеров верну. А ещё милиционеров…

— Мили церы? — попытался повторить теперь знакомое во всей Волыни и Галиции слово Дмитрий Александрович

— Бери бокал, зятёк. Потом обо всё подробно поговорим. Давай выпьем за красоту моей дочери Евфимии — великой разумницы и рачительной хозяюшки. С нами не пропадёшь.

Андрей Юрьевич глянул на дочурку. Та сияла ещё ярче. Тем с вместе с золотом и яхонтами сияли и карие глаза. Ну, значит, понравился ей брянец. Так тому и быть.