Стародум

Глава 10

На подходе к селу на воеводу напала тварь, которую он даже не видел.

Сражаться пришлось в полной темноте, но он победил.

Задушил чудище голыми руками.

С самого утра я встаю пораньше и иду к колодцу набрать воды.

Темно, холодно, роса на траве. Чувствую себя мешком картошки, который палками отходили. Не помню, когда мне в последний раз удавалось нормально поспать. Душана почти всю ночь сидела на моей кровати и даже не шевелилась. Я же лежал на боку и сопел, притворяясь спящим.

Солнце едва выглянуло из-за горизонта, почти всё село ещё дремлет, однако на месте я встречаю Светозару. Девушка выглядит бодрой и полной сил. Вот бы мне её энергию: она всегда носится по селу независимо от того, сколько спала и позавтракала ли. Волхвы, что с них взять? Пламя внутри, пламя снаружи.

— Так и знала, что встречу тебя здесь, — произносит. — Ты вчера был сам не свой.

— Не удивительно. Утром я встретил девушку, которую теперь считаю любовью всей моей жизни, а днём произошло событие, которое заставило меня забыть о ней.

— Ты что, совсем не спал?

— Чуть-чуть удалось, самую малость. Я так устал этой ночью, ты не представляешь! Мама сидела на моей кровати и говорила, как любит меня.

— Ничего себе! Бедняга какой!

— Вот-вот.

— Как ты себя чувствуешь? По поводу её возвращения?

Наклоняюсь поближе к девушке, чтобы никто нас не услышал, хотя сейчас поблизости ни одного любопытного уха. Даже не знаю, кого я опасаюсь.

— Тебе Душана не показалась какой-то… странной? — спрашиваю.

— В каком смысле?

— Ну например, что она ни разу не моргнула?

— Не… моргала вроде бы… Или нет? Я не помню. Обычно я не обращаю внимание на такие вещи. Я вчера поговорила с Душаной — совершенно нормальная, весёлая женщина. Не умертвие.

— Это да, умертвие не уцелело бы после целого ведра святой воды.

— Так почему ты такой подозрительный?

— Сам не понимаю, — вздыхаю. — Чувствую что-то, а понять не могу.

— Вчера половина Вещего поговорила с твоей мамой и никто ничего не заметил. Все говорят, что она такой и была, до того как умерла. Тебе нужно радоваться, а не тревожиться. Если бы поп не запретил, я бы твоего отца на коленях умоляла бабушку мою вернуть.

— Знаю.

У Светозары умерла любимая бабушка когда-то. Таков ход вещей: житие у нас тяжкое, все кого-то теряют. Но повезло только мне. Только у меня вернулся покойный родственник. И не в виде разложившегося трупа на гнилых ногах, а вполне живой, умный, весёлый.

— Только ты у нас такой смурной, — пожимает плечами Светозара. — Детишки все у Душаны на коленях посидели, никто не испугался. Только старшее поколение крестилось на входе — вот и всё.

— Да, — говорю. — Похоже у нас в селе случилось очень редкое чудо.

— Я хочу, чтобы ты вернулся домой и нормально поспал. Не хочу видеть тебя таким.

— Ладно, попробую.

Набираю два ведра воды и коромыслом несу их в дом. Должно быть, во мне разбередилась природная подозрительность, желание найти подвох на пустом месте. Возможно, и правда случилось обыкновенное чудо и не стоит искать в этом что-то плохое.

Всё-таки батя двадцать лет людей с животными лечил. И не просто болезни убирал, а пальцы отращивал, даже целую конечность однажды.

Есть у нас один старичок: ногу потерял ещё до моего рождения. Всю жизнь бедолага ходил с костылём, научился одной ногой обходиться. Несколько раз к Федоту подходил в разные года с просьбой новую ногу отрастить. Первые три раза папаня не справился, а на четвёртый в обморок упал, но часть тела вернул. Сам видел, как это произошло: обрубок стал увеличиваться в размерах, удлиняться, словно его кто-то изнутри надувает. А потом сменился нормальной ногой, разве что слегка розовой и мягкой, поскольку она ещё не привыкла к нашей грубой работе.

Уже тогда я удивился: это не взять два куска плоти и срастить их, это создать что-то новое из ничего.

Так и сейчас. Душана после пятнадцати лет в могиле лишилась кожи, мяса, глаз, языка… ну и остального, что есть у человека. Но всё это вернулось усилиями Федота — вот насколько он стал силён.

Похоже, беспокоиться и правда не о чем.

До самого вечера я тружусь в поле, перекапываю землю. Обрабатываю почву перед посадкой новой ржи. От нашей семьи я занимаюсь этим один, поскольку Федот с Душаной поддались внезапному романтическому порыву и отправились гулять по окрестностям, вспоминая значимые для них места. Папаня аж светится от счастья. Глядя на него, мне и самому становится тепло.

Настроение поднимается.

Работаю навеселе.

Даже хорошо, что Душана вернулась. У остальных семей в нашем селе по три-четыре ребёнка, а ещё есть бабушки, дедушки, многие живут вместе. В таких домах шум и гомон, там не соскучишься. А мы с батей много лет жили вдвоём, что слегка одиноко, особенно для него. Теперь у Федота снова есть жена и он может жить так же, как когда-то. Если мои родители счастливы, то и я.

— Что делаешь? — спрашивает Веда, паря над правым плечом.

— Ты о чём?

— Странные движения у тебя. Сначала землю перекапываешь, а потом замираешь и глазами вокруг дёргаешь.

— А, это старая привычка. Почти всю жизнь так делаю — силу ищу.

— Может, у тебя её нет.

— У всех людей есть сила, просто нужно её найти, — говорю. — Я чувствую её в груди, но не знаю, как именно она выглядит. Костёр на расстоянии зажечь не могу, как Светозара, сквозь твёрдые предметы не вижу, как Никодим. Да и людей лечить не могу. Что уж я только не перепробовал: и кипятком плеваться, и внешний облик менять, и вторую пару рук отращивать — ничего.

— А другие люди почему нашли?

— Что бы ни грохнулось в лесах, это умеет чувствовать людей и знает, чего они больше всего хотят. Христианские священники получили силу воду освящать, да нечисть отпугивать. Почитатели старых богов — силами природы управлять, как Светозара. В общем, сила не просто так появляется. Она от человека зависит.

— Может, она у тебя не та, что можно увидеть. Вроде бы есть, но ты этого даже не знаешь.

— Я думал об этом.

— Бессмертие, например, — принимается перечислять Веда. — Умение упасть с большой высоты и не разбиться, невероятная удача, способность нравиться людям или вдохновлять их.

— Может быть, но прыгать вниз с высоко дерева, чтобы узнать сломаю ли я ноги — не очень хочется. Да и бессмертие можно проверить, но только один раз.

Веда подлетает очень близко и принимается меня обнимать. Гладит по голове, по волосам.

— Бедняжка… — шепчет на ухо.

— Успокойся, — смеюсь. — Не надо меня утешать — я даже рад, что не сразу обнаружил свою силу.

— Почему это?

— Многие люди, обнаружив в себе силу повелевать стихией, перестают заниматься телом. Они тренируют только своё умение и считают, что этого достаточно. Вот почему я так хорошо умею бить по шее. Силой я заниматься не мог, поэтому научился тупой физической схватке. И пока что я не встречал ни одного человека, что мог бы меня победить. Кроме Волибора, разумеется, но он вообще какой-то ненормально могучий. Ну и Егеря, может быть, но я с ним не бился.

— А ещё потому, что ты большой.

— Да, — говорю. — Ещё и поэтому. Даже не знаю, как я таким получился, хотя ни папа, ни мама не великаны.

— Может, ты не их настоящий сын? — предполагает Веда. — Может тебя усыновили?

Неожиданно останавливаюсь.

Мне никогда в голову не приходила подобная мысль, но сейчас, когда прозвучала, она показалась необычно правдоподобной. Я безмерно люблю и папаню, и маму — не чудище, а той, какой она была когда-то. Но я совсем на них не похож: ни цветом волос, ни цветом глаз, ни чертами лица. Вообще ничем.

У нас в селе есть парни, как две капли воды похожие на отцов: с теми же носами, с теми же подбородками. Про таких говорят «ты похож на папу», или «ты похож на маму». Про меня такое не сказали ни разу.

Да и как такое можно было выдать: Федот низкий и сутулый, а я — верзила по сравнению с ним.

Надо будет обдумать это на досуге.

— Кстати, — говорю. — Многие люди получают свою силу по наследству. Она не передаётся напрямую, но многие дети хотят быть похожими на родителей, вот и обнаруживают в себе то же самое.

— Правда? — удивляется Веда. — Тогда попробуй оживить твой серп!

— В каком смысле?

— У каждой вещи же есть дух, вот и оживи его. Преврати его в такое же живое существо, как и я!

— Когда-то я уже пробовал такое, не получилось. Почему ты подумала, что я могу оживлять предметы? Мой отец же — целитель, а мама — водой управляет.

— Ой… Просто показалось, что ты можешь оживлять предметы. Меч, доспех, или даже целую крепость… Не знаю почему.

До появления крепости Стародум из земли остаётся 40 дней…

— Почему ты подумала о крепости? — спрашиваю.

— Просто так.

— Уже много ночей мне снится крепость на холме, и не просто снится, а будто зовёт. В последнее время происходит как-то очень много странных вещей.

— Бывает, — отвечает волшебная краснокожая девушка-дух-меч, паря в воздухе рядом со мной.

Возвращаюсь домой, умываю руки, лицо шею. Одновременно возвращаются и Федот с Душаной, счастливые, словно молодые влюблённые, впервые вернувшиеся с сеновала. Уж не вздумали ли эти двое мне братика или сестру родить?

Мерзость какая!

Не хватало мне ещё братика-чудище. Чтобы малыш по потолку ползал, головой вращал по кругу, да смеялся смехом загробным. Только такое существо может родиться от чудища.

Когда я нахожусь рядом с Душаной у меня даже сердце приостанавливается от страха. Как другие люди могут быть рядом с ней и вести себя совершенно нормально? Неважно, что поп и Волибор её проверили, что вода святая и крест на неё не влияют, ненормально человеку из могилы вылезать. Даже при условии, что целитель очень силён.

Ухожу из дома набрать ещё воды, а когда возвращаюсь, Душана уже приготовила щи на костре. Папаня сидит на скамейке и держит глиняную миску, от которой поднимается пар.

— Тимофей, будешь? — спрашивает мама.

— Нет, спасибо.

Никогда не притронусь к еде, приготовленной ею.

— Попробуй, я всегда хорошо умела готовить щи.

— Я не голоден.

— Ты никогда не пробовал настолько вкусного супа.

— Уверен, так и есть. В следующий раз попробую.

Иду прочь от дома. Подальше от этой счастливой парочки. Уже выйдя за забор я слышу довольный голос папани:

— Щи, хоть муди полощи!

Родители принимаются гоготать. Наверное, их старая шутка, которую они использовали ещё до моего рождения.

По вечерам я стараюсь заглядывать на подворье, чтобы узнать, всё ли нормально у папани, или у Торчина, если тот его подменяет. К нам в Вещее часто заглядывают буйные чужаки — таких нужно успокаивать ещё до того, как они устроят балаган.

Сегодня там оказалось многолюдно: видать, всем нужно в Новгород в начале осени. Здесь и купцы с охраной, и простые крестьяне, путешествующие пешком к Перепутью. Всё тихо, мирно, никто не повышает голоса. Каждый день бы так.

Однако не успел я покинуть подворье, как на основной дороге появляется группа людей в чёрных одеждах. Тех самых, что возили в клетке Веду, двоих из которых я убил неподалёку от Вещего. На этот раз их оказалось аж два десятка.

Люди безумца.

— Гляди-ка, кто пожаловал, — произносит одноглазый купец и сплёвывает на землю. — Варежки пришли.

— Далековато забрались, — отвечает другой.

— Варежки? — спрашиваю. — Почему варежки?

Оба купца переводят взгляд на меня, словно впервые видят человека, который не знает, как называют этих чёрных.

— Так Великий же их контролирует. Ну этот…

Одноглазый делает жест рукой возле макушки, имитируя мозги набекрень.

— Юрий Михайлович, князь Новгородский.

— Они же солдаты, вот и подчиняются, — говорю. — Все вояки слушают командиров.

— Тут другое. Эти люди делают всё, что он скажет, поскольку он глубоко засунул руки в их сраки, посему их и называют варежками. Смекаешь? Сила у него такая.

— Пока нет… не смекаю.

Купец наклоняется, чтобы рассказать секрет. Сила Новгородского князя — тайна, такая же, как и его брата людоеда. Простые крестьяне такого не знают, но купец сегодня выпил, разгорячился, и подружился с несколькими другими путешественниками, так что пребывает в отличном настроении.

— У меня вот, — говорит. — Глаза нет, но я всё равно могу видеть — пустой глазницей. И даже ночью, как кошки. А у Великого вашего другая — он людей подчиняет. Подойдёт к случайному человеку и вставит руку ему в пупок…

Тут купец тыкает указательным пальцем мне в живот.

— По самый локоть руку в живот засовывает и водит там у тебя в кишках, а крови нет.

— И что потом? — спрашиваю.

— Волю твою хватает. Коли достанет её — всё, кончился ты как человек. Теперь каждое его слово выполнять будешь. А не послушаешь — лопнешь как пузырь на воде.

— Бедолаги… — вставляет второй купец. — Совсем без воли живут.

— Не надо их жалеть! Михайлович своих куколок из городских отбросов и преступников собирает. Простые люди в чёрные одежды не попадают.

Получается, безумец не просто собрал отряд преданных ему людей. Он превратил их в послушных рабов, слепо выполняющих волю хозяина. Это не обыкновенные солдаты, которых трудно заставить творить гнусные дела. Любой нормальный гвардеец из городской стражи откажется, если попросить его ребёнка задушить, а эти даже не моргнут — всё выполнят.

Не удивительно, что про них говорят — задницу князю подтирают. Зачем пользоваться собственными руками, когда у тебя есть целая армия рук.

Только странно, что они так поздно заявились: я ждал их ещё прошлым вечером.

— Жители Вещего! — кричит мужчина в сюртуке, выходя вперёд. — Подходим по одному!

На нём яркие цвета, но несмотря на это сразу видно — предводитель чёрных: собранный, уверенный. С седыми волосами и острыми чертами лица. Смотрит с прищуром. Хоть и выглядит как пижон, но очень опасный.

Только он ошибся, выбрав к кому обращаться. Здесь на подворье мало жителей села — в основном путешественники. Крестьяне постарше дома сидят, домашними делами заняты, а молодёжь на речку пошла.

— Ой, Тимофей, я боюсь, — произносит над плечом Веда.

— Они не за тобой.

— Почему ты так думаешь?

— Сейчас узнаешь.

Выйдя ещё чуть дальше, мужчина указывает на одного из путешествующих крестьян:

— Ты! Подойди!

Человек тут же выбегает, ссутулившись в услужливой позе. Теребит руками подол рубахи, глазами в стороны бегает. Переговаривается о чём-то, но даже не слыша их разговора, я примерно представляю, о чём идёт беседа.

Два дня назад к нам пришёл конь Фома Сивович за оброком. Пофыркал, поржал, побил копытом, а на обратном пути в город его разорвали на куски чудища лесные. Это наверняка был любимый конь безумца, раз уж он его боярином сделал. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться — Великий князь направил сюда людей, чтобы узнать, что стряслось с его любимой животинкой.

— Ты! — командир чёрных указывает на меня. — Подойди!

— Тебе надо, ты и подойди, — отвечаю.

Придумали ещё! Что я, собачка глупая, чтобы хвостиком вилять и бегать на свист? Он не господин, а я не подчинённый. Люди из дружин князя стоят выше свободных крестьян в наших сословиях, но приказывать не могут. Надавить, побить, принудить — пожалуйста. Но не приказывать.

Ладно, если бы он заявил, что говорит от лица удельного князя. Но не так. Не собираюсь трястись при виде любого вооружённого человека. Таких вокруг слишком много, чтобы перед каждым челом бить.

— Не выкобенивайся! — продолжает мужчина издали. — Иди сюда!

— Нет.

Пожевав губы, вожак двигается ко мне. Будь в нём чуть больше энергии, он бы обязательно попробовал бы меня наказать за дерзость, но их отряд целых два дня в пути. Наверняка последние сутки лес прочёсывали в поисках исчезнувших людей и лошадей. Устали до усрачки, вот и нет сил ссориться.

— Местный? — спрашивает.

— Местный.

— Оброк осенний платил?

— Платил.

Пришлось рассказать ему историю, как конь со стражниками ходили от дома к дому, собирая провизию в телегу. Изливаю на него чистую правду до того момента, когда посыльный удельного князя потребовал отдать трёх человек на службу Юрию Безумному. Здесь перехожу на откровенную ложь о том, как люди князя уехали из Вещего, никого не забрав. И что больше никто из нас их не видел.

Чувствую, что мужчина мне не верит.

Смотрит исподлобья, презрительно. И совершенно точно знает, что я его дурю. Может, ложь почувствовал, а может следы какие-то в лесу нашёл. Так или иначе он тупо молчит и слушает, не перебивая.

Уже в самом конце он произносит лишь одно слово:

— Закончил?

— Да, — говорю.

Разворачивается и уходит.

Ох, недобрый это человек. Аж волосы на голове зашевелились — так и веет от него опасностью. Видно, что опытный, и знает, когда его за нос водят. Такого с кондачка не проведёшь.

Всё оказалось хуже, чем я надеялся. Когда конь и его сопровождающие не вернулись в город, безумец должен был направить людей на поиски коня. Они должны были найти его останки, пожать плечами, и вернуться обратно с плохой вестью. Но они пошли дальше и стали разнюхивать. Это совсем не хорошо. Моя ложь на самом деле не имеет под собой прочного основания. Дунь чуть сильнее — развалится и всех нас под собой погребёт.

— Я уж подумала, что они пришли за мной, — вздыхает Веда. — Совсем не хочу возвращаться в клетку — мне с тобой хорошо.

— Лучше бы за тобой: я бы их пустил по ложному следу и всё. А сейчас придётся что-то придумывать. Если этот пень узнает, что мы прикончили нашего господина — всю деревню сжечь могут.

Это правда.

Каждый дом полыхнёт, а безумец будет плясать и смеяться, глядя на зарево в ночи.