СССР против НЛО

Глава 4. Зверь

Не зря, не зря нёсся я к нашему фургонно-трейлерному штабу. Нападение было налицо. Ещё только подбегая к калитке, я услышал возню и звуки глухих, но определённо очень сильных ударов. И теперь наблюдал, поражённый, что же оказалось у этих звуков источником.

Наш с Федей колёсный штаб атаковала громадная и зубастая розовая свинья. Умудрилась пробраться из этого мира и пространства в складку времени — видать, уходя, я плохо эту складку завернул. Теперь здесь бесновалась зверюга: носилась, скакала и целенаправленно ударялась в дверцу, отчего наш фургон подпрыгивал и грозился опрокинуться набок. Потом брала разгон и совершала новый удар. Глаза животного горели яростным зелёным огнём.

Да, такие огни в чужих глазах были мне знакомы, и загорались они не сами по себе. То наши приятели с далёких или близких звёзд умеют использовать животных, домашних, но случалось, что и диких, в своих преступных целях. И умением этим регулярно пользуются. Мне ли было этого не знать: когда те же космические гадские человечки задумали украсть из одного фильма фразу «Овсянка, сэр», то на съёмках, куда пришлось срочно отправляться, меня цапнула полыхающая вот таким же зеленоватым взглядом — не собака, как можно было бы подумать, а целая лошадь.

То, что соседи по дальнему, заднему забору держат свинью, было известно. Наши бессовестные звёздные друзья тоже о ней, назовём это так, пронюхали. И вот, пожалуйста, что сотворили с бедным животным: теперь оно бросается на незнакомые соседские машины.

Способ остановить науськанного нашими галактическими визитёрами зверя имеется — простой, эффективный и открытый по чистой случайности. Вот он: надо дать зверю послушать классическую музыку. Ну, то есть, эту самую музыку врубить ему прямо в ухо, да погромче.

«Ну, почему не включаешь музон?!» — заорал я на Федю по нашей внутренней связи, перекрикивая грохот и скрип бедного фургона, он же всё ещё трейлер, но скоро мог стать просто металлоломом.

«Не могу, динамики повредило!» — жалобно прокричал Федя в ответ.

От следующего удара наша машина натуральным образом так покачнулась, что на время встала на два колеса. Свинья, судя по всему, прекращать своё разрушительное занятие и не думала. А боковую дверь уже так погнуло, что открыть её, похоже, могло и не получиться, быстро — так уж точно.

Тут зверюга потянула ноздрями воздух, утробно хрюкнула, её глаза зашарили вокруг в поисках другой, не такой твёрдой на ощупь цели. И догадайтесь, кто оказался этой её новой целью.

Под зелёным неприветливым взглядом я попятился к границе складки и дальше, к калитке. Стал уже открывать её, потом понял: нет, приводить разъярённого зверя в соседский двор нельзя, там люди. Что тогда? Залезть на дерево? Так она это дерево снесёт к чертям собачьим в два удара. Выскочить на улицу? Она побежит следом, ей сейчас никакие заборы не преграда.

Тут наш Пятачок-мутант перестал раздумывать, куда же наконец ринуться, и сделал короткий шажок в моём направлении. Я не стал ждать остальных его шажков и немедленно рванул за фургон. Свинья рванула следом.

Должен сказать, что бегая вокруг машины от злой двухсоткилограммовой животины, проводить мыслительную деятельность, конечно, не очень удобно. Зато каждая пришедшая при этом в голову мысль точно на вес золота. Потому что стимул — это всегда важно. В общем, одна отдельная мысль мне таки пришла.

— Федя! — крикнул я, в очередной раз пробегая мимо приоткрытого фургонного окна, где маячила кучерявая растерянная голова. — Братан, скорее материализуй скрипку!

Кажется, мой напарник упоминал, что в детстве занимался в музыкальной школе. Да, он что-то такое говорил — и вот теперь эта ненужная, казалось бы, информация вспомнилась в самый критический момент.

— Точно! — заорал Федя в ответ.

Через несколько секунд окно фургона раскрылась шире, Федя со скрипкой в руках смотрелся очень солидно. И, обернувшись на бегу, я успел заметить, как напарник высунулся из окна и приложил проносящееся у фургона животное инструментом прямо по щетинистой спине. Свинья не обратила на этот перфоманс абсолютно никакого внимания, а вот скрипка взвизгнула очень жалобно, а ещё от неё, кажется, что-то отлетело.

— Что ты делаешь?! — заорал я в промежутках между вдохами.

Фёдор успел бросить на пробегающего меня удивлённый взгляд и на следующем моём круге сунул разбитый инструмент мне:

— Да, ты прав! Держи!

— Зачем?! — возопил я.

— Как зачем — отбиваться.

Два или три круга я только хватал ртом воздух. Потом снова заорал:

— Сделай другую — и играй! Играй!!! Ты же учился…

Швырнув в высунувшийся из-за угла фургона зубастый «пятак» ошмётками инструмента, я продолжил свой забег.

— А-а, — постиг наконец напарник всю глубину моего замысла.

В руках его блеснула лакированной поверхностью новая скрипка. Фёдор отворил окно во всю ширь, занял правильную музыкальную позицию… Я не исключаю, что он даже поклонился, я мог на бегу этого не заметить. Потом он артистично взмахнул рукой, и смычок коснулся струн.

И тогда из фургона во двор полилась музыка. Нет — МУЗЫКА!

Ну, как полилась…

Исторгнутый Фединым струнным и смычковым музыкальным инструментом звук оказался так визгливо оглушителен, а ещё так отвратительно, невыносимо ужасен, что мы со свиньёй одновременно и резко затормозили.

— Хватит! Не надо! — взмолился я.

Свинья, судя по выражению её морды, была со мной полностью солидарна. Да, назвать то, что произвёл Фёдор, не то чтобы классической, но и просто музыкой, было бы совершенный кощунством. И тем не менее это почему-то подействовало. Уши хрюшки, до того грозно торчащие вверх и вбок, в смятении обвисли. Пользуясь случаем, я подтянулся и ввалился в раскрытое окно фургона, носиться кругами не было уже никаких сил.

— Хватит, — устало повторил я.

Свинья заозиралась, на морде её явственно читалось опасение, не раздастся ли изуверский звук снова. Маэстро Фёдор, однако же, всё истолковал неправильно.

— Почему хватит? Получается же!

И, не успел я и пикнуть, как он шкарябнул по струнам ещё раз.

Не знаю, как у него это получалось, но отвратительнее звука я, пожалуй, не слышал ни до, ни после того случая. А внимать ему с расстояния в один метр, да ещё находясь под не очень высокой крышей, было настоящей пыткой. Кажется, я ненадолго потерял сознание.

Очнулся я от того, что фургон тряхнуло. Судя по всему, тряхнуло нашу машину так, как до этого, наверное, ещё не трусило. Дверцы верхних полок во всех шкафчиках распахнулись, оттуда нам с Федей на головы посыпалось то, что не успело выпасть оттуда раньше.

Федя отшатнулся от окна, чем-то испуганно взмахнул, и я увидел, что в руке он держит огрызок скрипки. Именно огрызок — с полукруглым местом откуса, со следами зубов. Федя взглянул на этот экспонат музея ужасов, вскрикнул и швырнул его через окно в животное.

Животное, однако, прилетевший к нему под нос покалеченный инструмент интересовал мало. Зверюга не понимала, что это и есть источник звука. Для неё источником звука являлся засевший в фургоне человек Фёдор, а заодно сам фургон и всё, что в нём находилось. Зелёные огни в маленьких жутких глазках теперь залило чем-то красным. Похоже, свинья собиралась сделать так, чтобы мучительный этот звук никогда больше не повторился. И могу сказать, что со своей стороны я её в определённой степени понимал.

Но надо было что-то срочно предпринимать.

— А давай сами напоём что-нибудь классическое! — осенило меня. — Знаешь что-нибудь? Помнишь?

Федя почесал затылок. В его глазах лихорадочно замелькал перечень его музыкальных познаний.

— Да, немного помню, — поспешно произнёс он. — Этого, как его… На «Ш» начинается…

— На «Ш»? — Я включился в этот слалом воспоминаний. — Штраус? Шуберт? Может, Шнитке?

— Не, там такое, со словами.

— Со словами и на «Ш»? Хм… Шаляпин? Или, может, этот — Шевчук?

— Не, не то, не то, — морщил лоб Федя. — Во, вспомнил: Шнур!

— Чего-о?

— Точно, Шнур. Он, кажется, пел примерно в это время?

Я покосился на зверя, что рыл задней лапой землю и готовился стартовать с мгновения на мгновение.

— За такую классику, братан, она нас точно сожрёт. А Шнур твой… Не, он в эти годы пел бы другие песни. Или в других местах, не с таким тёплым климатом.

Тут свинка-гигант, устав, видимо, слушать наши музыковедческие беседы, ринулась вперёд. Расстояние до машины она преодолела играючи, мы и пикнуть не успели.

Бум! Бум! Бум!

Мы болтались внутри фургона и бились о стены, как мелочь в копилке. И наш фургон-трейлер для темпоральных путешествий уже не казался мне достаточно надёжным укрытием. Его болтало, как корабль в шторм, и волны в виде бешеной свиньи всё накатывались и накатывались.

Нанеся очередной ударище в борт нашего утлого ковчега, зверюга отступила, но лишь для того, чтобы взять новый разбег. Глаза её светились такой яростью, что стало понятно, в новый удар она вложит всю себя. Минута наступила решительная.

— Мама, — то ли проговорил, то ли пропел Федя.

О, это было очень ко времени.

— Точно! — Закричал я. — Молодец, Фёдор!

И тут же запел сам:

— Мама-а-а!.. У, у, у-у-у!..

Слова я знал плохо, но мелодию, конечно, помнил, как не помнить-то.

Федя зачем-то поморгал с раскрытым ртом, потом присоединился к моему не самому, надо признаться, классическому исполнению. У него, правда, исполнение было едва ли лучше, но, слава скрипичному ключу и семи нотам, этого хватило.

Наша с Федей песня зазвучала как нельзя вовремя. Двухсоткилограммовая свинья, что уже летела ракетой класса «земля — борт фургона» с программой на полное уничтожение, немедленно затормозила. К раскрытому фургонному окну она подбежала уже лёгкой трусцой, послушала наши потуги на пение, и красное с зелёным стало из её глаз постепенно уходить. Дальше свинка завертелась на месте, как будто не понимая, как она сюда попала, потом достаточно миролюбиво хрюкнула, понюхала что-то на земле и направилась в сад. Там она недолго поковырялась рылом под стволами яблонь и скоро скрылась за дальним проломом в заборе, который, как-то так совпало, идеально соответствовал её габаритам.

Больше я эти два центнера радости и счастья не видел, и будет хорошо, если никогда и не увижу.

— Вот что «Квин» животворящий делает, — прошептал Федя и медленно сполз по стенке на пол.

Я был с ним полностью согласен.

***

Соседская хрюшка, конечно же, приходила к нам с Федей в гости не просто так. Её напустили на нас в нужный момент. Оно было и понятно: если зажигаются вот такие зелёные огни в глазах мирного и советского домашнего животного, значит, это кому-нибудь нужно. И нужно это ясно кому и для чего.

В общем, пока мы тут веселились, пока потом объясняли выглядывающим из-за всех заборов соседям, что им всё послышалось и показалось, игру хоккей у Серёги увели.

Нет, я и сразу, бегая здесь за свиньёй (вернее, от неё), вполне отдавал себе отчёт, что всё это — операция по отвлечению внимания. Просто отстоять фургон (он же трейлер) и его содержимое (в том числе и Фёдора) было тоже важно. А потом оно с этим хрюкающим чудищем всё так завертелось…

Как только поросячья наша эпопея закончилась, я тут же, не сходя с места, отсканировал Серёгину голову и всё узнал. Тогда я метнулся на улицу, но там, конечно, никаких пацанчиков с прямоугольной и плоской картонной коробкой уже не оказалось. А между тем утрата игры была для нас существенным ударом.

Я вернулся к трейлеру, и там оказалось неожиданно людно. Ну, как людно — Федя общался со свежесозданными фантомами-ремонтниками.

— Да ты что, командир, тут работы минимум на неделю, — доказывал Феде один, чухая выпуклую челюсть и осматривая покорёженную дверцу и вмятины по всей левой стороне.

Я дёрнул напарника за рукав и отвёл в сторонку.

— Ты какую прошивку для них распаковал?

Федя пожал плечами:

— Да я как-то не глянул, взял первую попавшуюся.

Ясно. Тогда я глянул сам, прошивка оказалась «С максимальным правдоподобием поведения». Я поскорее сменил её на «Для служебного пользования», и фантомы, моментально убрав задумчивость с лиц, достали инструменты и без лишних разговоров принялись рихтовать фургон.

— Слушай, а с каких это радостей Шнур — классик? — вспомнил я.

— Так ведь в классики одно время записывали по количеству просмотров в интернете, — объяснил Федя. — Потом это отменили, когда увидели, что…

— Понятно, — прервал я его, — ну, ладно.

Нужно было поскорее отправляться обратно на улицу.

Но бродили с Фёдором вдоль домов, всматривались в лица прохожих и сканировали всю местность вдоль и поперёк мы напрасно. Мальчишек с хоккейной коробкой никто не видел. Я даже взял за виртуальную шкирку ни в чём, в общем-то, на повинного Серёгу и мы с ним отправились по месту жительства его рыжего и темноволосого товарищей. Там выяснилось, что рыжий уже две недели как отдыхает в пионерском лагере «Лесная песня», а темноволосый с утра наказан за то, что злостно поедал обнаруженные им в кладовке конфеты «Кара-Кум», что были спрятаны для дня рождения — так что на улицу он сегодня точно не выходил. Серёга удивлялся услышанному недолго и подходя к своему дому ничего для него ненужного уже, ясное дело, не помнил.

Так надежда на то, что случившееся всё-таки было совпадением, растворилась в жарком мареве летней улицы окончательно. Теперь не оставалось никаких сомнений, что Серёгин настольный хоккей прибрали к своим загребущим зелёным лапкам именно наши непрошенные космические гости.

Что это значило? А то, что операция пришельцев вступала в решающую фазу. Не имея дома игры хоккей, Серёга забудет о ней очень скоро. Уже начал забывать. А я, расслабленный тем, как легко локализировалось нахождение зловредного КВА-устройства, впал в самоуверенность и до сих пор не удосужился отыскать его и запустить дезинтеграцию.

Так я рассуждал, давно отправив Серёгу домой, а Фёдору поручив сканировать окрестности мощными устройствами, что имелись в фургоне — ну а вдруг?

Потом мне пришло в голову, что Серёгина игра хоккей не единственная в мире, можно незаметно притащить в дом другую, вряд ли кто-то заметит подмену. Я виртуально слетал в ближайший «Детский мир». По случаю субботы магазин уже не работал, но по ментальному следу я отыскал, где живёт продавщица, и оказалось, что дело плохо: об игре хоккей в её мозгах не нашлось вообще никакой информации, она как будто никогда о настольном хоккее и слыхом не слыхивала. Может, где-то в соседних городах всё было ещё по-старому и туда эффект исчезновения пока не добрался, но для перемещения требовалось время и, главное, разрешение от руководства, так что этот вариант я отмёл — справимся, что-нибудь придумаем.

Игра хоккей начала исчезать из этого мира, и это было совсем плохо. Дооткладывался, блин. Парализовывал котов, принимал гостей, исполнял арии свиньям. А инопланетная штуковина всё это время работала и ни на что не отвлекалась. И эффект от неё проявился раньше, чем я ожидал. Теперь на моей шкале опасности всё краснело — так же, как покраснело теперь моё лицо в зеркале на стенке фургона от стыда и от злости на самого себя.

Эх.

Таким, злым и взвинченным, я и направлялся к дому Серёги. Вечерело. И нужно было срочнейшим образом отыскать это проклятущее КВА.

Из чердачного окна на меня снова вылупился растрёпанный инопланетный дед. Боевой клюшки в руках вроде бы не было. Я пульнул в него из пальца парализующим зарядом — попал, нет, даже и смотреть не стал. От входных ворот зашлась лаем собака Рейган, в неё пульнул тоже — псина замерла и умолкла.

Я шагнул к двери, и тут из соседнего двора (не нашего, другого — напротив) послышался шум и треск. Там кто-то дёргал калитку в Серёгин с родителями двор, калитка была заперта, и этот кто-то всё ломился и ломился. Я подумал на заблудившегося инопланетного фантома (наши зелёные друзья тоже этим промышляют) и отправился проверить и, в случае необходимости, его нейтрализовать.

Я ошибся, то был вовсе даже не фантом.