СССР против НЛО

Глава 14. Слишком много Шуриков

Ответ Васи Ресницына едва не свалил меня с ног. Я пошатнулся и поискал глазами место, где можно присесть.

Присесть было негде.

— Какая ещё Лариса Гузеева? Почему? — спросил я слабым, жалобным голосом. — А где Варлей?

Точно так же персонаж Вицина спрашивал у персонажа Шурика в другом фильме: «А где бабуля?»

— Наташа? — помощник оператора Вася Ресницын вздохнул. — Так она же отказалась сниматься. С неделю уже. Ты что, уезжал куда-то?

Он подозрительно на меня посмотрел.

— Подшучиваешь, веселишься, да? Или тебе голову напекло?

Пока я думал, ответить ему или просто пульнуть гипнозом, чтобы он шёл дальше по своим делам, сзади послышался шорох.

— Кому тут голову напекло? Никите? Сейчас поможем человеку!

На макушку мне тут же хлынула вода, потом из-за моего плеча появился довольный актёр Никулин.

В этот раз воды было больше и показалось она мне холоднее.

В съёмочном процессе фильма «Кавказская пленница» были задействованы два осла, вернее, осёл и ослица. Ослицу звали Люся, её использовали при съёмках статичных сцен. А верхом Шурик ездил на осле, который откликался (или не откликался) на кличку «Ушастый».

И вот теперь выяснилось, что не обошлось в этом фильме и без третьего осла. Звался он Никита Касаткин, и его прислали из будущего защитить киноленту от беды. А он, вот, оказался этим самым…

Да, на съёмках использовали двух ослов. И когда пропавший первый осёл скоро обнаружился, то проверить, а как же там обстоит дело со вторым, мне в начавшейся тогда кутерьме в голову совсем не пришло. Это была большая ошибка. Потому что проникшее в мир на осле по кличке «Ушастый» оказалось куда серьёзнее, чем прицокавшее на ослице Люсе.

У тёмных сущностей из подпространства был план, и они его придерживались. Они выждали, а потом смогли хитрым обманным манёвром вывести меня из игры на целую неделю. И за эту неделю натворили здесь самых паршивых дел. Например, они куда-то утащили Наталью Варлей и даже смогли внедрить вместо неё перемещённую для этого во времени Ларису — господи, помилуй — Гузееву. Это был серьёзный удар.

Мало того, удар этот был не единственный. Разлетевшаяся повсюду тёмная мошкара делала своё тёмное дело, и съёмки, я узнал об этом по изучению записей с камер, продвигались с большим трудом. Нарушения дисциплины, пьянство, ссоры и скандалы на площадке стали здесь обычным делом. И только увлечённость и фанатизм режиссёра Гайдая и самых преданных его друзей позволяли проекту не загнуться.

По возможности я немного проредил тёмные тучи мошкары, но именно что немного — развелось её здесь столько, что вычистить всё у меня не хватило бы никаких мощностей. По-хорошему, тут нужен был огнемёт — такие, я видел, существуют, но нам их, к сожалению, не выдают. К тому же, сейчас главной задачей было не воевать с мошками, а возвратить в фильм Наталью Варлей.

Выяснилось, что главную актрису утащили прямо со съёмочной площадки.

Опрошенные под гипнозом свидетели показали разное, причём показания различались по возрастным группам. Молодёжь рассказывала о возникших из-за кустов многочисленных милицейских людях. Те, кто постарше, боязливо озираясь, поведали о прикативших по просёлочной дороге чёрных ЗИСах-«воронках». А одна старушка-гримёр, нервно подхихикивая, живописала скрипящую тележными колёсами и зыркающую мужиками в папахах тачанку батьки Махно.

А так — да, всем было внушено, что Наталья Варлей покинула фильм по своей воле, мотивируя это тем, что она не актриса, а цирковая гимнастка. Видит, мол, что получается у неё плохо, не хочет подводить людей, и так далее в том же духе.

Сканируя городки и посёлки курортного региона, я настроился на самое плохое: что тёмные силы утащили артистку к себе в подпространство. Этого, по счастью, не случилось — видимо, на такую серьёзную акцию силёнок у них, даже при том, как они успели здесь развернуться, всё же не хватило.

Да, я нашёл Наталью. Её, вусмерть накачанную гипнозом и мало что соображающую, прятали неподалёку, на окраине городка, в пустующем доме какого-то московского писателя.

На следующие три дня я перебрался поближе к тому месту: следил, изучал, продумывал план освобождения.

Но предварительно я решил проблему мошкары в среде съёмочной группы. Сколько смог, я выловил своим невидимым пылесосом, а остальных, применив специальные приспособления и израсходовав на это дело прорву драгоценной энергии, загнал и закупорил — никогда не догадаетесь, где: во внутреннем мире актёра Моргунова. Среди всех участников съёмочного процесса Моргунов показался мне наиболее поражённым воздействиями тёмных сил, и я решил, что хуже для него не будет (а кроме того, присутствовало ещё и такое соображение, что ни в кого другого вся эта куча мошки не влезла бы).

Тут пригодилось последняя электронная защита, что до сих пор оставалась у меня в запасе — я решил, что если она не даёт тёмным сущностям забраться к человеку вовнутрь, то пусть теперь наоборот, не даёт уйти у него изнутри. Обычно так не делают, но мне просто некуда было деваться, пришлось импровизировать на ходу. Решение это оказалось ошибочным и последствия имело самые невообразимые, но об этом будет рассказано в своё время.

А пока, прячась в кустах и посматривая на нужный дом с высокого холма, я наблюдал, как светятся оконные стёкла, днём — отражая солнце, а по вечерам — приглушённым электрическим светом из-за плотных штор, и как топают по двору големы-охранники. Было их с десяток: в немецкой военной форме, со шмайссерами наперевес. Отчего тёмные силы материализовались именно в таком виде, то надо спрашивать у них самих, но смотрелось это в любом случае устрашающе, и было понятно, что так просто вернуть актрису Наталью Варлей не получится.

Всего однажды мне удалось преодолеть укрывающий дом барьер — только ментально, понятное дело — и проверить, как там пленница.

Она, как уже было сказано, пребывала в несколько изменённом состоянии сознания. Похитившая её тёмная сила, действуя в своём подлом стиле, помутила ей разум — защита, которой я снабдил актрису в самом начале, не помогла, здесь было воздействие посильнее, чем тучка мошкары.

В общем, теперь актриса Наталья Варлей идентифицировала себя как персонажа фильма «Кавказская пленница» девушку-комсомолку Нину. И надо сказать, это был ещё не самый плохой вариант. Под воздействием тёмных злобных сил она могла ощущать себя, скажем, актёром Моргуновым. Или, например, оператором Окуляровым. Или, вон, ослицей Люсей. А то и грузовым автомобилем непонятной модели, который водил в фильме шофёр Эдик («Шайтан железный, чтоб ты заржавел!»). А что — запросто, с этими потусторонними вторженцами ждать можно чего угодно.

Это было не страшно, все эти воздействия временны и вполне поправимы. Я легко вывел бы её из этого состояния и сам, но для того требовался визуальный контакт. Нужно было, однако, Наталью-Нину из плена как-то освобождать, а способы прямолинейные и силовые здесь подходили мало.

И тогда я призвал кое-кого себе на помощь.

***

Тёмная и душистая ночь царила вокруг. Где-то играли на гармошке, перелаивались в дальних дворах собаки. Густое южное небо нависало в вышине и удивлённо моргало звёздами, большими и малыми, яркими и не очень.

О, небу было отчего удивляться.

На скупо освещённой убывающей луной поляне, что со всех сторон прикрывалась деревьями и высокими кустами, выстраивались шеренгами люди. Все они были светловолосые и невысокие, все поблескивали в лунном свете стёклами очков. Все они были Шуриками из на тот момент ещё не существующего кинофильма «Кавказская пленница».

Потому что: ну а кто ещё должен освобождать из рук похитителей Нину, как не Шурик?

Рассудив так, я взял припасённый шаблон и вот, наваял. На все, что называется, деньги, в смысле — на всю имеющуюся в наличии энергию. Энергии в наличии имелось не бесконечно, поэтому Шуриков я создавал самых простеньких — базовую, так сказать, комплектацию. Зато много. Сначала получилось шестьдесят шесть, но потом я представил, как придётся отчитываться перед начальством, раз за разом повторяя, как «шестьдесят шесть Шуриков, шершаво шоркая шандалиями, шелестя и шуршаще шагали…», пожалел свою дикцию и довёл количество до семидесяти.

Поголовье Шуриков колыхалось, напоминая подсолнуховое поле в ветреную погоду, и тихо о чём-то гомонило. Я шагнул вперёд, и гомон смолк.

— Товарищи Шурики! — произнёс я, осматривая своё белобрысое и очкастое воинство. — Случилось страшное: враги похитили Нину. Нам с вами предстоит её освободить.

Фигуры в клетчатых рубашках шевельнулись.

— Птичку жалко, — сурово сообщила одна половина фантомных Шуриков.

— Помедленнее, я записываю, — высказалась вторая половина.

Всё было правильно, ничего другого Шурики из базовой комплектации говорить и не умели. Это было и не нужно, собрал я их здесь на ночной поляне не для разговоров.

— Всем понятна его задача?

Задачи были уже транслированы в фантомные белобрысые головы, эти головы одновременно и синхронно кивнули.

— Свадьбы не будет! — глухо и многоголосо пронеслось над поляной.

Настрой Шуриков я оценил как правильный. Следуя беззвучным указаниям, фантомы стали распределяться на четыре группы и рассредоточиваться в нужных направлениях.

Тут сторожащая поляну электронная невидимая сеть зафиксировала какое-то постороннее движение. Гадая, кого могло занести в такое время в эти безлюдные места, загулявших курортников или бессонных местных, я рванул к месту сигнала. И обнаружил там ни тех и ни других: рядом с дальними кустами топталась грузная и знакомая фигура.

Это был оператор Окуляров. Челюсть его пребывала в отвисшем состоянии, а глаза лезли из орбит — оператор Окуляров определённо увидел больше, чем был способен переварить его разум.

— Иван Иванович, какими судьбами? — выступил я из темноты.

Повелитель кинокамеры дёрнулся и, кажется, собирался убежать, потом узнал меня.

— Н-н-никита… Ч-ч-что здесь т-такое п-п-п…

Закончить фразу у моего нежданного собеседника так и не получилось.

Последняя неделя оказалась тяжёлой для всей съемочной группы, и оператор Окуляров не был исключением. Скорее даже наоборот. Расплодившаяся тёмная мошкара не пожалела Ивана Ивановича, заставляя его все эти дни пить как не в себя. Режиссёру Гайдаю нередко приходилось выпроваживать его со съёмочной площадки и становиться за кинокамеру самому. Иван Иванович очень по этому поводу расстраивался, но пить не прекращал, только делал это где-нибудь подальше от гостиницы.

Так он и оказался в этом месте в не очень удачное время. И это ещё хорошо, что с ним вместе не было актёра Демьяненко, который в операторских нетрезвых похождениях, случалось, составлял тому компанию.

— Что, Иван Иваныч, доигрались, мерещится уже всякое, да? — Я нравоучительно похлопал его по плечу. — И Шурики кровавые в глазах? Говорили же вам: прекращайте, завязывайте.

Бледное пухлое лицо пару раз моргнуло. От операторского дыхания датчики и микрокамеры, что парили в воздухе поблизости, запищали мне в уши жалобным писком и массово посыпались в траву.

— Да я это самое…

Мой нетрезвый собеседник болезненным движением потёр голову. Потом вдруг замер и уставил на меня покрасневшие глаза.

— Постой-ка. А ты откуда это знаешь, что там мне мерещится?

По лицу его пробежала тень сомнения, он нахмурился и засопел.

Я дружески усмехнулся.

— А я, Иван Иваныч, всё знаю. Приходится. Слышали, люди говорят: а чёрт, мол, его знает? Так вот я он самый и есть.

С этими словами я привёл свой облик в соответствие со сказанным.

Выжившие после воздушно-спиртовой атаки микрокамеры отправили мне изображение: рога торчали из жуткой лохматой головы и сияли в лунном свете просто на загляденье, да и копыта удались на славу.

Когда крики оператора затихли вдали, мне подумалось о том, что вот такая спонтанная шоковая терапия может оказаться полезной. Окулярову она поможет возвратиться в ряды непьющих (хотя бы на работе) людей, а режиссеру Гайдаю вернёт ценного коллегу. Ну, Леонид Иович, чем могу.

Затем я принял другой облик, поправил клетчатую рубаху, убрал на лоб очки — и рванул догонять своих коллег-Шуриков, которые спускались с холма к нужному дому, собираясь подобраться к нему с четырёх сторон.

***

За что я люблю свою работу, так это за непредсказуемость. Вчера ты вытаскивал из лап зелёных пришельцев игру настольный хоккей, сегодня в компании семидесяти Шуриков из «Кавказской пленницы» штурмуешь дом, который охраняют инфернальные големы в эсэсовских мундирах… А чем доведётся заняться завтра, не знает вообще никто.

Автоматы громыхали так, что закладывало уши, клубы густого белого дыма наполняли двор — наши дымовые завесы сработали сразу с четырёх сторон. Сначала я думал просто отключить фонари, потом решил, что вражеские големы могут уметь видеть в темноте, а вот видеть среди дыма им будет посложнее. Теперь в дыму мелькали очкастые светловолосые фигуры. Иногда выныривали фигуры тёмные, в этих я пулял из пальца и, если удавалось не промахнуться, замораживал их — правда, всего на несколько минут, энергии было не вдоволь и её следовало беречь.

Шурики тоже пуляли в тёмных своими фантомными пальцами, но это был лишь психологический и отвлекающий от меня манёвр — о том, что пальцы их пуляют понарошку и среди семидесяти очкариков представляет опасность лишь один, големы не догадывались. И они, слегка ошалев от количества противников, ожесточённо расстреливали двор из своих баснословных шмайссеров, пытаясь организовать какое-то подобие осмысленной обороны.

Часто их выстрелы достигали цели, и тогда фантомные Шурики лопались, как воздушные шары, или нарезали хаотичные петли среди дыма и всеобщей катавасии, выпуская реактивную струю воздуха через продырявленное место с пронзительным душераздирающим писком:

— Пи-и-и-и-и-и!..

В общем, во дворе этой южной писательской дачи было в ту ночь достаточно оживлённо.

А снаружи, за забором, ничего этого, конечно, слышно не было, и местные жители спокойно спали или занимались другими своими делами, совершенно не подозревая о происходящих рядом темпоральных баталиях. И правильно, зачем им лишние тревоги, а нам — свидетели.

Да, големы напропалую лупасили из своих как бы немецких автоматов, но тут надо отметить такой момент. Хоть пули из големских шмайссеров и были для фантомов губительными, прерывая их резиновое псевдосуществование, на живую материю они действовали куда гуманнее. Дело тут, видимо, в том, что дырявить живых людей кусочками убийственного металла это какая-то настолько неимоверная и запредельная дичь, что даже тёмные сущности из непонятных подпространств это понимают.

Но при всём при том некоторое воздействие попадание из големского оружия на людей оказывало, и совсем безобидным назвать его тоже нельзя. Причём воздействие это имело одну удивительную особенность: оно было непредсказуемым, рандомным.

Я как-то видел своими глазами, что получивший такую пулю оперативник превратился в мраморную статую, как бы памятник самому себе, и так и простоял, сверкая отшлифованными боками, пока время действия хитрого вражеского оружия не истекло и оно не исчерпало силу. Другой, это мне уже рассказывали, от попадания обернулся бабочкой, и отряд, наскоро закончив операцию, материализовал сачки и битый час ловил своего пёстрого порхающего товарища, опасаясь, что тот, воздушный и беззаботный, вернёт свой обычный облик где-нибудь не очень низко над землёй и грохнется, получив увечья.

Воздействие потусторонней силы, кстати, всегда продолжается один час шесть минут и шесть секунд, и это число с тремя шестёрками некоторым кажется многозначительным и зловещим.

Дым клубился, автоматы грохотали, фигуры бегали, прыгали, стреляли и даже иногда схватывались в рукопашной. В общем, заваруха получилась что надо, на такую я и рассчитывал.

Пробираясь сначала вдоль забора, потом укрываясь за сараями и совершив рывок под кирпичной стеной добротного двухэтажного дома, мы с немногочисленным отдельным отрядом Шуриков заскочили на крыльцо и дальше в двери здания. Обездвижив две тёмные фигуры, я застучал подошвами по лестнице, ведущей наверх, и скоро отыскал нужную комнату. За мной небольшой группой толпились уцелевшие Шурики.

И тут из какой-то незамеченной мной двери выскочил тёмный автоматчик. Коридор озарился огнём, в стену позади меня врезались пули. Хлопнул, разлетаясь резиновыми клочками, один из Шуриков. Я вскинул палец, вооружённая фигура дёрнулась и застыла в напряжённой стреляющей позе… И только тогда я почувствовал: в меня тоже попало.

Против этих хитрых подпространственных боеприпасов вроде как пытались придумать какую-то защиту — по крайней мере электроника, что мы на себе таскаем, то и дело загружает очередные обновления, но то, наверное, как соревнования снаряда и брони — борьба эта бесконечна. И я застыл, ожидая, какой же эффект теперь для меня случится.

Эффект не заставил себя долго ждать. Во-первых, изменилась моя внешность — но, слава богу, не кардинально. Ни в какое порхающее насекомое или каменного истукана я не превратился, просто обрёл свой обычный облик оперативника Службы защиты Времени Никиты Касаткина — высокого, в меру симпатичного парня, одетого в тактический комбинезон модификации «хамелеон».

И это бы ничего, но было ещё и во-вторых.

А во-вторых, я почувствовал вдруг во всём теле непривычную лёгкость, лёгкость небывалую и очень, очень неправильную. Я почти парил над полом, едва касаясь ботинками его гладких и длинных досок, и чувствовал, что небольшой сквозняк способен, пожалуй, подхватить меня и выдуть в окно.

Судя по всему, меня превратило в фантома, причём самого простого типа — голограмму, почти что призрака.

— Да уж, красота, — пробормотал я себе под нос.

Изобретя отличный план, всё осуществив и прорвавшись к нужному месту, теперь я был способен только разговаривать и кое-как перемещаться в пространстве, а вот оказывать на окружающее даже минимальное физическое воздействие возможности не имел. Я стоял перед нужной дверью и не мог толкнуть её и войти внутрь. Причём не в переносном, а в самом прямом смысле сказанного.

В переносном, впрочем, тоже.

Да, рука моя, хоть и смыкалась на дверной ручке, ничего с ней поделать не могла. При этом и пройти сквозь двери у меня не получалось, такая вот подлая штука. Я попробовал постучать, но даже стука произвести не вышло. Да и толку от того стука, а также от криков, скорее всего было бы мало: комнату, где содержали актрису Наталью Варлей, наверняка тщательно заэкранировали. Штук пять Шуриков бестолково толклись у меня за спиной, но и от них пользы не было никакой, плотность их воздушных тел была немногим больше теперешней моей.

Тут один из Шуриков шагнул вперёд, расталкивая других. Глаза его за очками блестели так осмысленно, так взволнованно, что мне подумалось: эх, лучше бы эти модели делали не такими реалистичными, но хоть чуть более физически мощными.

— Свадьбы не будет, — произнёс фантом, озабоченно уставившись мне в глаза.

— Да уж понятное дело, — хмуро ответил я.

— Тьфу ты… Я хотел сказать: Никита, что здесь творится?

От этих слов я дёрнулся, совершив непроизвольный полёт к потолку и обратно. А мои фантомные глаза полезли на такой же фантомный лоб.

И правда, подумал я, что это здесь за дела?!