Когда во двор вошли двое в серых костюмах, калитка и не скрипнула. А гости в сером уверенным шагом проследовали от калитки к замершим во дворе людям и их имитациям и, ни с кем не здороваясь, направились прямиком к высокому японцу с хоккейной коробкой в руках.
Один из серых быстро сунул японскому псевдо-человеку под нос красную «корочку».
— Комитет государственной безопасности СССР, — послышались негромкие, но веские слова. — Игра хоккей как предмет, находящийся в собственности советского государства и имеющий очевидную историческую и культурную ценность, к вывозу за границу страны запрещён. И поэтому — изымается.
Человек в сером протянул руку:
— Разрешите.
Впечатлённый могущественным и пугающим удостоверением, японский фантом выскользнул из-под моего контроля и разжал свои испуганные пальцы. А лже-комитетчик принял игру хоккей, кивнул напарнику, и они не мешкая устремились на выход.
Допускать их ухода было, конечно, нельзя.
О том, что нам с Федей теперь предпринять, раздумывать было излишним. И в проёме калитки вырос человек в строгих очках и в пиджаке.
Пиджак его был, как и у фальшивых гэбэшников, тоже серым, но казался этот пиджак куда серее их жалких пиджачишек. Серость пиджака строгого человека с зачёсанной наверх седоватой причёской была глубокой и даже жутковатой. В сером этом оттенке чудился долгий и тернистый путь наверх, в нём зловеще шевелились тени больших и страшных исторических людей и эхом отдавался звук шагов по самым высоким коридорам.
Фантомы в сером, узрев человека в калиточном проёме, резко остановились, как будто налетели на невидимое препятствие. А потом вытянулись по стойке «смирно». Фантомный Андропов протянул руку, и фантомы безвестных спецслужбистов безропотно передали в эту руку самое ценное, что у них было — игру хоккей.
Папа Серёги встрепенулся и зашептал на ухо своей супруге:
— Вот, я же говорил, что видел его здесь, у нас во дворе… А ты не верила.
Та отмахнулась и продолжала наблюдать за происходящим во все свои красивые глаза.
— Благодарю за службу, — величественно произнёс тем временем председатель КГБ СССР (конечно, ненастоящий), кивнув серый людям. — Потому что ЦК КПСС, Президиум Верховного Совета и весь советский народ…
Тут, перебивая эту речь, позади него шаркнули по земле неспешные шаги, а потом протяжно заскрипела, открываясь снова, калитка. (Мне ненароком подумалось, что Серёгиному бате хорошо бы петли на своей калитке хотя бы время от времени смазывать).
— Ю-рий Ва-ла-ди-ми-ра-вич, — произнёс характерный, знакомый многим по регулярным телевизионным выступлениям и съездовским речам скрипучий, как та калитка, голос. — Не та-ра-пи-тесь, па-жа-луй-ста…
Всемирно известные брови хмурились на покрытом морщинами щекастом лице. На груди обильно блестели и позвякивали ряды бесчисленных наград.
У меня внутри всё воспылало от возмущения. Да как они могут! На святое, можно сказать, покусились.
— Леонид Ильич, — растерянно обернулся ненастоящий Андропов.
Секунду он пребывал в растерянности и задумчивости, потом очки его опасно сверкнули. Он резко шагнул к генсеку и всмотрелся тому в бровастое и щекастое лицо. Потом повернулся к людям в серых пиджаках.
— Генеральный секретарь ЦК КПСС, председатель Президиума Верховного Совета СССР Леонид Ильич Брежнев в данный момент времени находится с визитом в странах Центральной и Латинской Америки. Это самозванец. Хватайте его!
И вот тут мы оказываемся, наконец, в том самом месте, с которого я и начал свой рассказ.
Лже-офицеры КГБ, которым не оставалось ничего другого кроме как выполнять распоряжение своего непосредственного начальника, нерешительно потоптались и шагнули к бровастой фигуре.
— Ю-рий Ва-ла-ди-ми-ра-вич, — надулся от возмущения генсек, — что э-то вы здесь се-бе па-зва-ля-е-те? Э-то что, га-су-дар-ствен-ный пе-ре-ва-рот?
Тут уже милиционеры, что робко жались к стене дома, видя такое дело — ох уж это извечное противостояние силовых ведомств, — проследовали вперёд и заняли место рядом с генсеком. Причём один из них как бы невзначай расстегнул висящую на ремне кобуру. Тут уж и спецслужбисты одинаковым движением сунули руки во внутренние карманы серых своих пиджаков.
Вот так во дворе обычного частного дома, где проживала ничем не примечательная советская семья — мама, папа, сын и кот с собакой, — вдруг вспухла вот такая напряжённая ситуация. И ведь не скажешь, что, мол, на пустом месте и что ничего не предвещало. Нет, в нашем деле всякое бывает и чего только не случается. Но именно вот такое, конечно, редко.
Все застыли на месте: и Серёгины папа с мамой, прижавшие к себе самого Серёгу, и его громоздкая ненастоящая бабушка, и настоящий, опирающийся на клюшку «Аврора» растрёпанный бородатый дед, и физрук в красном своём спортивном костюме, и школьная официальная директриса, и не успевшие разбежаться самые смелые из японцев… А ещё генсек Брежнев с председателем КГБ Андроповым — и их воинства из фальшивых комитетчиков и псевдо-милиционеров. И хоть были те работники силовых ведомств не настоящие, но что там притаилось у них в кобурах и под пиджаками — ещё бог весть. С этими фантомами только и жди сюрпризов, а уж про инопланетян и говорить излишне.
Нет, боевыми патронами пулять здесь начнут вряд ли, наши фантомы так уж точно нет, да и за пришельцами таких казусов раньше не водилось. Но спецэффекты и те и другие устроить ещё как могут. Так что я закрыл Серёгу и родителей от греха подальше невидимым силовым куполом, деда тоже, и у забора немного протянул, чтобы не поранило, не дай бог, какого-нибудь не в меру любопытного балбеса.
А напряжённый миг всё длился и длился. И когда тревога зазвенела не слышной, но ощутимой кожей и какими-то особо чувствительными внутренними органами струной, из воздуха и взаимодействия света и тени соткалась вдруг новая фигура.
Стоящий теперь посреди двора человек в долгополом плаще и шляпе, модной лет тридцать назад, осмотрел собравшуюся здесь разношёрстную компанию. Его редкого вида очки, которые называются ещё пенсне, со значением сверкнули. И от пристального и зловещего взгляда человека, и от недоброго этого сверкания очковых стёкол всё во дворе замерло и как будто съёжилось. Ничего себе, подумал я. Сегодня праздник у ребят, ликует пионерия, сегодня в гости к нам пришёл… Вот он самый и пришёл.
Пугающий шляпный человек прошёлся по двору, и только скрип его туфель раздавался в застывшей тишине. Все отступали с его пути и прятали глаза.
Человек зубасто улыбнулся. Шагнул к высокому японцу, всмотрелся в затрепетавшее плоское лицо, похлопал того по щеке.
— Что, прищурились? И правильно сделали.
И действительно, прищурились, причём не только и не столько японцы. Укрылись за козырьками своих фуражек милиционеры, старательно рассматривали землю под ногами комитетчики. Очки главы КГБ стали вдруг непрозрачными, дорогой Леонид Ильич по-черепашьи втянул голову в увешанный орденами пиджак, остальные просто застыли в немом ужасе.
Жуткий человек из прошлого шагнул к человеку Андропову, рванул у того из рук игру хоккей:
— Ну-ка, дай сюда!
Председатель КГБ вздрогнул и сжал губы, но перечить человеку в зловещем пенсне не посмел.
— Пожалуйста, Лаврентий Палыч…
А человек в пенсне, плаще и шляпе заглянул в коробку, задумчиво кивнул и пошагал с ней куда-то вглубь двора.
Да, тут Федя сработал чётко, вопросов нет. Хоть и в своём стиле, не без хронологического ляпа — зато как удачно всё получилось. У этого, в пенсне, игру хоккей теперь точно никто не отберёт.
Настроенный на мою мыслительную волну Федя услышал мои рассуждения. И надтреснутым и охрипшим мысленным шепотом сообщил:
— Никит… А это не мой… Я думал, это ты его запустил…
Чего-о?.. Вот это, блин, поворот!
А человек в шляпе и пенсне — с игрой хоккей под мышкой! — уже миновал площадку между домом и флигелем, где все и толпились, и уверенной неспешной походкой направлялся теперь в смородино-малиновые заросли.
Ну, нет! Врёшь, не уйдёшь.
Я вскинул палец, дав команду на двойную дозу заморозки. Прицелился. И… И не успел.
Когда человек в шляпе… На самом деле, конечно, не человек, а очень качественно выполненный фантом или же гениально перевоплотившийся пришелец. Так вот, когда этот, в шляпе и пенсне, шествовал мимо последнего из собравшейся во дворе гоп-компании — а именно Серёгиного деда, — тот вдруг скорчил зверскую гримасу, размахнулся и — н-на! — долбанул проходящего своей клюшкой-«Авророй» по голове. Очень качественно, надо сказать, приложил, прямо по красивой и широкополой его шляпе.
Фигура в плаще как топала по дорожке, так на неё и грохнулась. Только примятая шляпа покатилась дальше, к смородиновым кустам. А коробка с игрой хоккей не покатилась, она ведь прямоугольная, почти плоская и катиться не приспособлена. Так что она просто шлёпнулась на землю и осталась там лежать.
— Вот так! — помахал дед в воздухе клюшкой «Аврора». — А то, смотри, расходился тут…
Он, хромая, притопал к коробке с игрой, медленно за ней наклонился и подобрал.
— У меня пока побудет, — строго объявил дед остальным. — Хорошая, видать, вещь, раз из-за неё такое тут устроили.
Вроде всё было очевидно, но я на всякий случай попросил Федю деда этого проверить. «Дед настоящий, человеческий, — сообщил Фёдор через пару секунд. — Из мяса и костей».
И с советским духом внутри, добавил я про себя.
А дедуган тем временем проковылял к углу дома и окинул всё сборище сердитым взглядом.
— Нет, но кто-нибудь может мне объяснить, что за катавасия здесь творится? — хрипло и сварливо вскричал он.
Острая борода его топорщилась, как растрёпанная высохшая трава.
— Народу постоянно полон двор, всё бродят, снуют туда-сюда… Милиция, опять же. Свинья за забором намедни сбесилась, крушила там что-то. Эти вон, из телевизора, припёрлись — чего им тут, спрашивается, надо? Какие-то киргизы в пиджаках, — он исподлобья уставился на притихшего ссутулившегося японца, — по огороду бегают… А псина наша второй день молчит и в одну точку смотрит.
Точно — собака… Вот блин! И как это я так умудрился, пульнул в неё конской дозой заморозки — а потом забыл.
Я поскорее навёл палец и разморозил бедного пса. Собака Рейган отмерла, сердито на меня посмотрела и, позвякивая цепью, скрылась в будке.
— А этот, — продолжая свою речь, дедуган вдруг указал на меня, его красная клюшка «Аврора» ткнулась мне в грудь так неожиданно, что я не успел и отшатнуться, — этот вообще непонятно, то ли он пацан, то ли взрослый мужик. Бродит тут день и ночь, стреляет везде из пальца, как ненормальный.
Я замер. Вот это дед так дед! Раскрыл меня подчистую.
А Серёга тем временем, я заметил, дёрнул материну руку и зашептал:
— Мам! Дедушка, наверное, опять не пил свои таблетки…
Мама Серёги вздохнула и развела руками.
А дед, вздымая бороду и безостановочно вращая глазами, возопил так, что выглянувший из-под крыльца кот Батон подлетел на метр, а потом ускакал по яблоневым ветвям:
— Так что здесь, к чёрту, творится?! А?! А?!
Тут уже был мой выход.
Я шагнул к деду и заглянул в насупленное морщинистое лицо.
— Дорогой дедушка Серёги, — произнёс я со всей торжественностью и теплотой, на какую был способен. — Здесь проводилась совершенно секретная операция одной очень секретной службы. И вы при этом очень помогли.
Я пожал опешившему деду руку и добавил:
— А теперь, пожалуйста, обо всём этом забудьте.
Да, да — наступило время забывать. Наступило не только для Серёгиного деда — для всех.
Я отошёл к стене дома, поснимал развешанную тут и там невидимую силовую защиту. Вспомнив кое-что, обратился снова к деду:
— Кстати, игру хоккей никому кроме Серёги трогать не позволяйте. И вот об этом забывать не нужно, — дал я установку.
Дед ошалело моргнул, но, кажется, услышал и понял.
А вокруг уже началось. Со всех сторон — плям! плям! — стали лопаться выполнившие свою функцию фантомы. Их лёгкие шкурки поднимались в воздух и летели куда надо — через забор, к трейлеру. Пришельцы, которым было кое-что сообщено под спецсвязи, неслись вприпрыжку к своим укрытиям на огороде так, что пыль стояла столбом. Впереди всех бежал физрук в красном спортивном костюме, он безостановочно свистел в свисток. Престарелого генсека милиционеры вместе с гэбэшниками уносили на руках. Поднялся и ускакал в кусты человек в плаще и шляпе, был он без пенсне — видать, потерял.
Серёга и родители жались к стене дома и только успевали водить туда и сюда головами. Зеваки столпились на улице у двора и гроздьями висели, заглядывая внутрь, на заборе, совали любопытные головы в раскрытую калитку.
Я осмотрел на прощанье эту милую суету, вздохнул… И взорвал надо всем этим фогетронную бомбу средней мощности.
***
Мы с напарником Фёдором собрались и были уже готовы к отбытию. Это означало не только то, что мы уложили все свои вещи в фургон и проверили их по описи. Так-то мы особо ничего из фургона и не вытаскивали. Нет, дел у нас было побольше.
Во-первых, я тепло попрощался со своим нечаянным другом Серёгой и его родителями. Так предписывает служебная инструкция, что призвана беречь нашу, командируемых в минувшее, психику. Но в этом случае я бы поступил так и без служебной обязанности — успел я к этим ребятам привязаться. Им я внушил воспоминание, что вот жили рядом по соседству приятные люди, которым пришлось, к сожалению, переехать. А Серёга запомнил меня как хорошего, но унесённого ветрами времени друга детства. Ну и просмотр сновидений о нашей эпической битве с зелёными инопланетными захватчиками тоже никто для него не отменял.
Я и к дедугану на флигельный чердак заглянул. Хотел тоже попрощаться, но из-за двери нёсся такой заливистый храп, что я решил старика не беспокоить. Подержал только в руках стоявшую у лестницы клюшку «Аврора». Так и подмывало забрать на память — не стал, конечно. Зато догадался снять с неё копию — дома распечатаю такую же.
Во-вторых, нам с Фёдором пришлось лично обойти множество соседских домов. Фогетронная бомба штука сильная, но служебная инструкция — ещё сильнее. За хронослужащими рангом повыше подчищают, бродя по дворам, курсанты, что проходят таким (в том числе) манером преддипломную практику, я и сам так в своё время бродил по разным эпохам. Но мы с Федей невелики птицы, поэтому за собой убираем сами. Стучимся в дом, заглядываем хозяевам в глаза, спрашиваем:
— А не видели ли вы, случаем, в последнее время некоторых чудес?
И даём твёрдую установку:
— Нет, вы не видели.
Всё это, конечно, виртуально и гипнотически — не хватало ещё самим шоркаться и орать под калитками.
А ещё, так как шума здесь, во дворе и поблизости случилось всё же немало, мы приняли решение распылить в окрестностях спецсредство: газ уверенного забывания ГУЗ-4. И заодно распустили слух, что в соседнем городе произошёл выброс на химическом комбинате. Газ этот хоть и слегка вонюч, но совершенно безвреден — так нам, по крайней мере, говорит начальство. Он полностью выветривается из атмосферы за два-три дня, а с ним вместе выветрятся и нежелательные воспоминания у тех случайных свидетелей всякого им ненужного, кого мы с Федей в своём обходе могли пропустить.
Но оставалось напоследок ещё одно важное дело.
Пищевой 3D-принтер Федя сюда уже притаскивал, когда создавал обстановку обычной советской кухни — додумался же, блин. Теперь я попросил его задействовать этот шаблон снова. А потом ввёл в устройство необычный заказ и забрал полученное.
Мы искали тут и там, и я уже подумал, что мучил умную машинку напрасно, но он всё-таки появился.
— Кис-кис-кис!..
Я расстелил газету и поверх фотографий недавно виденных воочию официальных лиц насыпал, шелестя пакетом, высокую и аппетитную горку.
— Батон! Кошак, дружище, иди мириться. Давай, давай. Это настоящий «Вискас», здесь ты такого вряд ли попробуешь. Только твои пра-пра-пра и ещё много раз правнуки.
Котяра приблизился по зубьям забора, спрыгнул на грядку. Подошёл, понюхал. А потом развернулся и, характерно и недвусмысленно работая передней лапой, гребанул на газету и на то, что там лежало, жменю рассыпчатой огородной земли.
— Неблагодарная скотина! — прыснул Федя. — Ха-ха! А вообще: да нужен ему этот «Вискас». Когда есть колбаса — и по два восемьдесят, и по два десять. И рыба хек вообще за копейки.
— Таки да, — вздохнул я. — У них тут своя гордость…
А котище распушил хвост, сиганул на дерево, оттуда на крышу. Поскакал до самого верха — и уже там остановился и обернул к нам свою большую и круглую шерстяную морду. Мигнул одним глазом.
И мне вдруг показалось, что на своём мимическом кошачьем языке он улыбается. А, может, и хохочет во всё горло.