Справедливость для всех, т.I "Восемь самураев"

Глава 2

Глава 2

Пейзаж напоминал камуфляжную ткань или дизайнерски сшитое лоскутное одеяло, в котором не было ни одной прямой линии. Цветовая гамма исчерпывалась пятью образцами. Темно-зеленый для рощиц, светло-зеленый, почти салатовый — для лугов, темно-коричневый оставался полям. В здешних краях сложилось так, что каждая семья обладала не одним полем, а несколькими клочками, рассеянными по широкой округе, зачастую далеко друг от друга. Песочно-желтая лента дороги бежала от края до края видимого мира, кое-где виднелись крошечные миниатюрки сараев и полевых домиков, но сейчас большая часть из них либо еще дымилась, либо уже чернела угольными набросками. Со стороны все это казалось удивительно пасторальным, акварельно-размытым благодаря сизому дымку — хоть сейчас на картину каких-нибудь фламандских мастеров. Главное — не принюхиваться. Запах гари, а также пережженного шашлыка заполнил предгорную долину, властно напоминая, что здесь не пастораль, а зона тягостной, неспешной войны. По большому счету и не войны даже, поскольку не затрагивались вопросы чести, веры или родовой мести. Обыденный конфликт, не первый и наверняка не последний в бесконечной цепи споров за землю и доход, извлекаемый из нее трудом податного населения.

— Кто это? — негромко спросила Елена, указывая на две разношерстные банды, сходившиеся на дороге. У банд имелись флаги, выглядевшие несколько приличнее драных простыней на палках, что подразумевало принадлежность к неким более-менее организованным силам.

Артиго сощурился, вглядываясь, поморщился и качнул головой, признавшись:

— Не узнаю. Очень мелкие рода. Или самозванцы.

— Ловаги, — предположил Бьярн, как обычно, поглаживая рукоять архаичного меча, обтянутую вытертой до бумажной прозрачности кожей.

— Нанятые местными дворянчиками? — спросила Елена.

— Не, — покачал головой изуродованный старик и произнес какое-то слово.

Елене пришлось напрячь память и ум, чтобы наполовину вспомнить, наполовину расшифровать его смысл. Что-то вроде «клиенты», но ближе к римскому значению, то есть формально свободные, но крепко зависимые исполнители.

Женщина оглянулась, проверяя, хорошо ли замаскирован крошечный отряд, и осталась в целом довольной. В целом — потому что сама по себе идея пересечь «напрямки» долину, зажатую меж трех гор, оказалась, глядя постфактум, нездоровой и опасной. Прельстившись хорошей дорогой, путники обнаружили, что попали в форменную зону боевых действий, так что вместо экономии времени лишь потеряли его кратно больше.

А банды, насчитывающие человек по тридцать с каждой стороны, что называется, «вошли в боевое соприкосновение». Хель, второй в жизни созерцающая настоящий бой, пользовалась моментом и недоумевала.

Как уже было сказано выше, стороны внешне никак не отличались друг от друга — одинаково угрюмые и злобные личности, главным образом пешие, одетые кто во что горазд с отдельными элементами бронирования. Очевидно, узнавали здесь друг друга в лицо, а не по какой-то единой символике. Защитой служили в основном ватники, а также щиты, очень плохие даже на не слишком опытный взгляд Елены. Немногие воины могли похвастаться кольчугами, что-то пластинчатое имелось в эпизодическом виде — судя по всему трофеи, которые раздербанились сразу на многих пользователей. Каждая банда явственно делилась на две группы — одна комплектовалась теми, кто хоть как-то походил на бойцов и был относительно годно снаряжен. Вторая — оборванцы без ватников с палками, на которые криво насажены обломки кос.

— Ну-ну, — скептически заметил Марьядек, видя, как противники начали сходиться для решительной схватки. Делали они это с большой неохотой, восполняя отсутствие боевого пыла громкими воплями. В одной компании завывала боевая флейта, в другой стучал барабан. Острия копий и куцых алебард качались, сталкиваясь друг с другом и мешая своим больше, чем грозили чужакам. Командиры на лошадях орали так, что перекрикивали музыкальную какофонию, однако без видимого эффекта.

Елене вспомнилась драка графских наемников на улице Пайта. Те выглядели пободрее, вооружены были получше, но в бой шли примерно с тем же энтузиазмом.

Бьярн подергал щеками, набирая побольше слюны, смачно, от всей души плюнул (в противоположную от Артиго сторону, отдадим старику должное) и с ядовитым презрением прокомментировал бой. Седой рубака использовал сложный жаргонизм, который Елена поняла как «быдлопадлоскотопихота». Странно, что Марьядек, бывший типичным представителем той самой «скотопехоты» и обычно не упускавший возможность «подкусить» рыцаря-искупителя, промолчал, да еще с таким видом, будто нехотя признавал справедливость комментария.

Враги, тем временем, все-таки сошлись, загремело железо, застучали древки, словно ребенок водил палкой по штакетнику. Переть на острия никто не хотел, так что оппоненты стихийно выстроились в две линии, яростно и без всякого порядка тыча древковыми кунштюками друг друга.

— Да, не «каменный шаг», — покачала головой арбалетчица Гамилла.

Елена почувствовала себя глуповато — кажется, тут все понимали, что происходит, лишь она смотрела на вялую битву как баран на новые ворота. То ли раздражение проявилось на ее лице, то ли еще что-то, но Марьядек счел нужным пояснить:

— «Каменные шаги» — это горская атака пешим строем. Очень суровая штука, — он подумал немного, затем добавил. — И страшная.

— А это как? — негромко поинтересовалась Елена.

В бою ничего любопытного не происходило — «пихота» изображала плохие швейные машинки, барабан и дудка гремели, командиры вопили, срывая голоса. Не участвующие в сшибке солдаты орали еще громче, подбадривая коллег и категорически не желая вовлекаться в процесс.

— Пешцы могут биться двумя способами, — сказал Марьядек при молчаливом согласии Бьярна, который кивал примерно на каждом третьем-четвертом слове. — Первый это когда сходятся вот так и начинают пережимать друг друга копейным боем.

— Вот так? — Елена скептически уставилась на схватку, что тянулась как хорошо вываренная патока из моркови.

— Не, — поморщился горец, знавший одиннадцать боевых и походных положений пики, восемь главных команд в бою, а еще три призыва богобоязненной храбрости. — Это позор какой-то. Но… — он подумал немного и честно признал. — Почти что так. Только порядка и напора должно быть побольше. Строй ровный. Лучники опять же.

Женщина лишь теперь обратила внимание, что стрелки в бандах имелись, но метали стрелы они главным образом друг в друга из очень плохих луков, натурально гнутых палок с бечевками вместо нормальной тетивы. Кажется, попадали эти горе-лучники только по случайности, что не нравилось бессильному командованию.

— То есть отряды просто становятся лицом к лицу и начинают… затыкивать друг друга? — уточнила Елена.

— Да, — кивнул горец. — Ну, это если кто-то не отступит раньше. Обычно так и бывает, — он подумал немного и с гордостью прибавил. — От наших вот все бегают.

Бьярн снова плюнул, пробормотав себе под нос:

— Ну да, пока рыцарские подковы по черепушкам не отстучат.

— И такое бывает, — против ожиданий Марьядек вызов не принял. — Ну, так то конница.

— А что с «тяжелым шагом»? — нетерпеливо напомнила Елена.

Бодание на дороге все продолжалось без видимого перевеса. Кажется, никого пока не убили, хотя с обеих сторон появились раненые. Бездоспешные второго эшелона забегали и заорали активнее. Все явно устали — день выдался солнечный, почти жаркий (с поправкой на осень), и физическая активность под толстыми ватниками очень утомляла.

— «Каменный», — поправил Марьядек. — «Каменный шаг». Так только наши и атакуют. Это когда баталия строится и ломит как есть, напролом. Без остановок перед вражеской линией.

— Без остановок? — на всякий случай уточнила женщина.

Даже в пародийной схватке внизу копья и прочее древковое снаряжение казались зловещими, опасными. У Елены было вполне живое воображение, которое легко выровняло строй, упорядочило действия бойцов и… мысленная картина получилась неприятной.

— Ага, — подтвердил горец. — Тут главное поступь верно рассчитать. Надо с приступки разом навалиться в копейный натиск, а с нового шага алебардами добавить, если есть. Поэтому очень хорошие барабанщики нужны, чтобы долбить ритм. Ну и парни в строю дерзкие, умелые стоять должны. Иначе без толку все на вражеских остриях повиснут.

В словах браконьерского актера звучала неприкрытая гордость за соплеменников.

Елена обдумала услышанное, представила эту картину и осторожно предположила:

— А потери?

— Да все разбегаются раньше, — пожал плечами горский пикинер. — Это просто видеть надо. Когда баталия марширует в такт, идет на тебя. Когда хотя бы полсотни человек в ряд, то, кажется, что копий торчит больше чем щетинок в платяной щетке, и все направлены тебе в рож… физиономию. А потом враги понимают, что братва не останавливается…

Он красноречиво умолк, разводя руками.

— Треплется он со всей души, — сурово вклинился Бьярн. — Сейчас горские наемные отряды вообще по большей части «дикие», эти просто чуть лучше обычных.

На следующей мысли порубленный воин едва ли не скрипнул зубами, однако честность все же победила корпоративную солидарность бывшего всадника.

— Ну, не просто, а получше, да. Но такой фокус они провернуть не могут. Ну, по настоящему, до большой крови, не чтобы напугать.

— А полки тухумов — могут! Те, что под двумя знаменами, — Марьядек забылся, махнул руками, повысив голос, однако глянул вниз, на поле боя, и осекся. Услышать его все равно не могли, но береженого…

— Бивали и таковских, — проворчал Бьярн, но без напора, скорее чтобы оставить за собой последнее слово.

В бою, тем временем, наметился определенный перелом. По каким-то неясным признакам соперничающие стороны решили, что правый (относительно скрытых наблюдателей) отряд — сильнее. Левые, соответственно, попятились шаг за шагом, энергично отмахиваясь копьями, гремя щитами. Общие потери составили десяток или около того, все раненые, притом легко — ни одного по-настоящему лежачего. Добивать никто никого не стремился. Сообразив, что поддать жару обычными средствами не получается, «левый» командир лично возглавил и повел в контратаку резерв. «Правый» соответственно принял вызов, происходящее стало еще громче и бестолковее.

Елена смотрела на развивающееся непотребство, вспоминала, как бились на мосту в столице жандармы с горским полком, удивлялась вопиющей разнице.

Контратака удалась, правые начали откатываться, теряя дезертиров. Путники напряглись, было, однако никому из бойцов не хотелось бежать вверх по склону. Левый отряд заорал громче, подбадривая себя и предвкушая заслуженную победу. На этом, собственно, баталия завершилась. Примерно через час на поле боя никого не осталось. Разбегающиеся убежали, победители нестройно, однако дружно пошли вслед, очевидно, чтобы продолжать грабежи с поджогами.

— Вяло, — сказала Гамилла, прежде сохранявшая молчание.

— Скот войны, — философски заметил Гаваль.

— Щас в лоб дам за «скотов», — грозно пообещал Бьярн с такой энергией, будто и не он только что сурово критиковал пехоту. Марьядек изобразил немое, но выразительное согласие, и менестрель тут же сдулся.

— Что-то я не поражена яростью боя, — честно призналась Елена, вспоминая одно из первых видений, то, в котором с лютейшим бешенством насмерть сшибались полки численностью в многие тысячи бойцов.

— Ну, так скотина же бесполезная, — пожал плечами Марьядек, ничуть не смутившись тем, что с полминуты назад показывал готовность побить Гаваля за те же слова. — Набранные за жратву и долю в грабеже, но сколько с крестьян возьмешь? А личным дружинам бодаться до упора опять же соображения нет. Это когда пришлые — драка до смерти бывает, и то не всегда. А так все друг друга знают, еще и родственники хотя бы через третье колено. Зашибешь кого-нить, месть будет, расходы, оно кому надо?

Елена обдумала нехитрую математику междоусобиц далекой провинции, затем уточнила:

— То есть подобное… войско состоит из двух частей? Личный отряд господина и те, кого удастся навербовать?

— Навербовать за недорого, — уточнил, соглашаясь, Марьядек. — Ну да.

— А если нужен отряд побольше и получше?

— Ну, это от графьев разных начинается, — покачал головой браконьер. — Или какой-нибудь город с хорошим доходом. Скажем, на реке или перекрестке важных дорог. Солдат нанимать — очень, очень для кошелька больно.

Елена обдумала и это, подведя итог размышлениям:

— А отдуваются за все крестьяне.

— Этих никому никогда не жалко, — согласился молчавший доселе Кадфаль. — Крестьянин для сильных мира, он как мышь в навозе. Сколько ни пришибешь, еще народятся. Дешевый товарец.

И было что-то в словах мрачного искупителя с дубиной, отчего никому больше не захотелось дополнять сказанное.

Дело шло к раннему закату, по мощеной дороге идти было опасно — столкновение даже с таким сбродом не сулило маленькому отряду ничего хорошего. Поэтому решили остаться здесь, пережидая, а утром попробовать найти другой путь. Кадфаль осмотрел телегу и вынес квалифицированный вердикт: несколько дней по сухой дороге выдержит, а там как Бог положит. Главное, чтобы не пошел дождь, тогда колесное средство придется бросить — завязнет в момент. Стихийным образом возник диспут — а следует ли вообще морочиться с телегой? Поклажи, откровенно говоря, не столь уж и много, все, так или иначе, можно утащить на себе и лошадях, а Раньян более-менее оправился, способен идти на костылях или ехать верхом. Не придя к единому решению, оставили решение до утра.

Бьярн и Марьядек ушли в дозор, прочие занялись обустройством ночлега — «темного», то есть без открытого огня. Раньян, закусив губу, попробовал упражняться с легким мечом Елены. Выглядело это печально — бретер хоть и поправлялся с удивительной быстротой, но изранен был страшно. Однако мечник не сдавался, аккуратно и упорно разрабатывая мышцы со связками. Он уже прошел стадию, когда мужское эго всячески требовало демонстрировать удаль на глазах любимой женщины, так что подходил к занятию с большей ответственностью и осторожностью. Правая рука бретера, судя по всему, потеряла силу навсегда, и Раньян вынужденно переучивался на левшу.

Гамилла в очередной раз полировала баллестр мягкой тряпочкой и была почему-то недовольна прямо-таки до крайности. Кажется, злость женщины с татуировкой концентрировалась на пулевом арбалетике, но какова причина — оставалось неясным, оружие было в точности таким же, как прежде.

Гаваль вознамерился было поиграть на калимбе, получил от Кадфаля незатейливый подзатыльник и пару недобрых слов, а также краткое, но выразительное описание, что сделают с музыкальным идиотом приманенные пиликанием мародеры и прочие злодеи. Менестрель устыдился и в качестве наказания за глупость был отряжен чистить лошадей. В этом ему помог Артиго, снова удивив Елену — казалось бы, работа не из чистых, лошадиный пот не благоухал амброзией, прямо скажем. И тем не менее юный аристократ ухаживал за скотиной с элегантной естественностью, будто вырос на конюшне.

Елена вздохнула и еще раз провела беглую инвентаризацию припасов. Увы, занятие это не потребовало много времени. Две торбы лошадиного корма в виде сечки с небольшой примесью овса, четверть мешка эрзац-муки, три десятка сухарей из смеси конских бобов, ячменя и ржи. А также коровий желудок, в котором пересыпалась горсточка сушеного гороха. Прежде внутри лежал кружок кровяной колбасы, но ее уже съели. Девять человек и две оставшиеся лошади потребляли удивительно много провианта…

Бросим телегу, подумала Елена. И в самом деле, бросим. Одну лошадь, ту, что поплоше, поменяем на еду, вторую нагрузим поклажей. Раньяну придется идти пешком, на костылях, будет непросто, однако швы уже начали затягиваться, главное — не торопиться.

Она посмотрела на бретера искоса, незаметно, чтобы не смущать мужчину пристальным вниманием к его телесной слабости. Тот, если и заметил, все равно сделал вид, что увлечен «игрой с мечом» — упорно, стиснув челюсти, глядя строго перед собой.

Витора, пока все занимались своими делами, начала готовить ужин. Елена поклялась (в очередной раз), что когда этот квест закончится, она в жизни рот не откроет на все, сколь-нибудь родственное муке, разведенной в «пустой», лишь чуть подсоленной воде. И ни одного боба в любом виде.

Кадфаль, тем временем, отстранил менестреля от работы с лошадьми, потому что дело перешло к более ответственной работе — срезанию копыт. Доверять сие «шалопаю» никак нельзя было, и Кадфаль занялся самолично. Искупитель и юный император — бывший крестьянин и аристократ высшей пробы — действовали молча, слаженно, в полной гармонии.

В прежней жизни Елена даже не задумывалась, насколько сложен, оказывается, уход за тягловой скотиной. Теперь же, когда фактическое выживание зависело от того, с какой резвостью переставляет ноги животное, вопрос оказался сугубо практическим. Не почистить вовремя — сбруя сотрет шкуру, капризное четвероногое заболеет. Дать воды неправильно — опять же заболеет. Накормить не тем и не так — вспучит брюхо. Дать хитрой скотине сожрать что-нибудь с земли… И так далее. Лошади страдали от вшей, чесотки, мокреца, потертостей, сбитой холки, «наминок». А еще оказалось, что копыта все время растут, поэтому каждые полтора-два месяца нужно снимать подковы, чистить роговую ткань и подковывать заново.

В этот раз мальчик и пожилой искупитель обошлись упрощенной процедурой без съема подков. Кадфаль показал Артиго, как замазывать небольшие трещинки смолой, перемешанной с опилками. Еще нужно было смазать копыта лошадей жирной мазью, чтобы копытный рог не мягчел от сырости, быстро изнашиваясь. Мальчик сосредоточенно внимал и не чурался повторять за наставником, уделывая черными пятнами простецкую одежду.

Ну да, если подумать, это вполне логично, решила Елена. И для земледельца, и для рыцаря уход за животиной — обязательный к изучению предмет. Понятно, что худосочная лошаденка в крестьянском дворе и какой-нибудь роскошный иноходец различаются как небо и земля, но «в базе» суть одна. Не позаботишься — будет плохо. Непросто жить в мире, где мускульная сила животных — главный и по большей части единственный источник движения.

Осенний закат приближался быстро, темнота подкрадывалась как засадный хищник — вроде и незаметно, а глядь — и вот уже здесь. Густые тени легли под деревьями, дымы в лоскутной долине поблекли, смешиваясь с низкими облаками. Стоило солнцу спрятать благословенный лик, как повеяло настоящим холодом, и сразу вспомнилось, что зима уж на носу, только в этом году она подзадержалась, а так-то уже и первому снегу пора забелить матушку-землю.

Дождавшись возвращения дозорных, Елена побрела дальше в кусты, оставив за спиной готовящуюся отойти ко сну компанию. Женщине хотелось побыть одной, бездумно глядеть в звездное небо и не заботиться о дне завтрашнем.

Два убийцы-искупителя, пехотинец-браконьер, дворянка-арбалетчица и другие… Все как-то само-собой, естественным образом приняли ее командование, даже не приняли, а ненавязчиво переложили ответственность по принципу «кто предложил, тот и организовывает». Елене это категорически не нравилось, заботы мешали, подавляли, однако с другой стороны было приятно ощущать, что ее верховенство без лишних слов принимают люди, закаленные суровой повседневностью Ойкумены.

Я — дочь и внучка победителей, внезапно подумала она. И правнучка, если уж на то пошло. За мной тянется цепь в десятки поколений, которые неизменно побеждали обстоятельства, природу и людей. Они справились. И я справлюсь.

Она улыбнулась в полутьму, вдыхая прохладный и кажущийся особо чистым воздух. Если бы только не перчинка в виде легкого запаха гари… Едва уловим, почти незаметен, а все удовольствие портит.

Ноги надо вымыть, пусть даже холодной водой — непрошенная мысль поразила грубой обыденностью, напомнила, что побеждать обстоятельства предпочтительнее, будучи здоровым. А гигиена суть лучшая страховка от болезней, которые здесь квалифицированно лечить просто некому. Елена опустила взгляд и посмотрела на ботинки, кои в прошлой жизни сочла бы в лучшем случае тапочками, едва прикрывающими пальцы.

В свое время женщина удивлялась, почему кожаная обувь на континенте за редкими исключениями такая маленькая, скроенная так, будто мастера экономили на каждом лоскутке размером с ноготок. Понятно, что материал был дорог, но у подобного скопидомства оказалась и еще одна причина, вполне бытовая. Кожа легко намокала и долго сушилась, появлялся резон делать ее меньше — чтобы сушить быстрее. И носить лучше с портянками, даже если имеются денежки на хорошие носки — прямоугольную тряпицу достаточно прополоскать в относительно чистой луже и повесить на ветру, а то и просто на кочке расправить. Поэтому приличные ботинки вкупе со щегольскими сапожками заняли место в сумке, рядом с тщательно упакованным костюмчиком Артиго — «на потом». Эх, с таким подходом как бы на лапти не перейти…

Обувь почистить. Гетры-бахилы посмотреть, может подшить надо. Настрогать ивовых палочек для чистки зубов и не забыть проверить, чтобы всем досталось, и никто не пренебрег.

Елена хмыкнула, вспомнив, как Артиго рассказал о зубном порошке, который использовали в лучших домах Империи. Основным компонентом являлся очень мелкий черный песок, добываемый буквально в паре мест на всем континенте. Судя по описанию, он представлял собой что-то вроде обсидиана, измельченного в пыль. Теперь Елена понимала, отчего годам к тридцати традиционным спутником благородного человека делались вставные челюсти из тонкой проволоки с зубами, выточенными из бивней удивительных зверей с северного архипелага. И никому в голову не приходило провести зависимость между абразивом и протезами.

Настроение немного улучшилось, однако, словно для поддержания равновесия, заболела нога, та, которую достал меч скотины Барбази. И рука, еще раньше сломанная Чертежником. В подступающих сумерках один за другим появлялись, мигали, будто желтые глаза далеких ночных созданий, крошечные огоньки — костры беженцев, пришлых и местных, вынужденных спасаться от господских междоусобиц. Девятка беглецов из королевства Закатного Юга была не единственной компанией, что встречала ночь под открытым небом, опасаясь городков и сел. Луна, и без того какая-то бледная, спряталась за рваными облаками, ночь обещала кромешную тьму. По местным меркам, конечно.

Зашуршал кустарник, Елена узнала шаги Раньяна. Из-за рассеченных сухожилий походка бретера изменилась, правая нога ощутимо «вихляла», загребая носком. Мужчина подошел со спины, нарочито медленно, скорее всего не желая пугать и настораживать внезапным появлением. Вежливо… и разумно.

Елена слабо улыбнулась, когда он положил ей на плечи широкие ладони, привычные к длинной рукояти меча и сабли. Вновь подумала — удивительно, как сильные руки, идеально приспособленные для убийства, могут быть столь осторожными, преисполненными нежности.

— О чем ты задумалась? — спросил он, коснувшись длинным носом с аристократической горбинкой ее непокрытой шевелюры. Елена перестала обстригать волосы по-мужски, решив отпустить не длинную косу до основания шеи. Хотя, прикидывая, сколько понадобится дополнительно греть воды для мытья головы, она уже сомневалась в правильности решения.

— О… — женщина задумалась на мгновение, пытаясь собрать воедино разрозненные думы, что посетили ее нынче, выделить некую дистиллированную квинтэссенцию. Но в итоге сказала пришедшее на ум прямо сейчас:

— О том, сколько мне лет. И сколько уже шрамов я собрала.

— Да?.. — судя по тону, Раньян пребывал в замешательстве, как рядовой мужчина, столкнувшийся с пресловутой непредсказуемостью женской логики.

— Спина болит. После одного… приключения, — Елена решила, что нет нужды подробно рассказывать о болотном доме и демоне, который убивал спящих. — Рука сломана.

— Чертежник, — догадался Раньян, однако вопросов задавать не стал.

— Да, — женщина в свою очередь ограничилась кратким согласием. Коснулась пальцами крошечного, почти незаметного шрамика на скуле.

— Барка, — сказал за нее бретер.

Он обнял ее сзади, провел рукой по животу сбоку, под ребрами, там, где остался короткий шрам. Если бы здесь носили купальники, Елена пользовалась бы чем-нибудь вроде майо, чтобы скрыть уродливую полосу с кривыми стежками. Увы, навыки шитья у Раньяна, обработавшего тогда рану, существенно превосходили его художественные качества. Пальцы бретера меж тем опустились на бедро, туда, где под штанами из теплой шерсти скрывался второй шрам.

Елена повернула голову и мягко поцеловала любовника. Так они замерли на пару минут, одаряя нежностью и теплом друг друга. Раньян продолжал гладить сквозь одежду шрамы подруги, не в качестве ласки, а желая массажем унять боль. Уж ему-то было известно лучше всех, как тревожат затянувшиеся раны в холодную ночь, даже на юном теле.

Холодало, однако, для такого времени ночи казались удивительно мягкими. Можно обойтись без костра до самого утра, заворачиваясь в одеяла и тесно прижимаясь друг к другу всем табором, как овцы на перегоне. Главное — озаботиться плотной подстилкой для убережения почек. К рассвету огонь все-таки придется запалить, чтобы приготовить горячий суп, высушить и «прожарить» платье — старый фокус путешественников, которые не могут позволить себе ежедневное мытье. Лучше пахнуть дымком, нежели грязным телом. Но ранним утром зажигать огонь безопаснее, чем в ночи, ведь даже бандитам всех мастей нужно спать.

— Хочу расчесать тебе волосы, — тихонько признался бретер. — Мне это нравится. Будто я пропускаю в пальцах живой огонь, укрощаю его гребнем.

Елена молча достала из поясной сумки деревянный гребешок и протянула мужчине. С опозданием поняла, что вопрос заключался не в инструменте, да и вопроса, по сути, не было.

— С тобой всегда непросто, — усмехнулся Раньян.

— Но ведь интересно? — Елена развернулась к нему боком и приобняла за шею, чувствуя уколы отрастающей щетины. Пообещала с показной грозностью. — Завтра я тебя всенепременно побрею.

— Сочту за честь, — он обозначил шутовской поклон, очень осторожно, чтобы не разбередить едва затянувшиеся раны. Затем неожиданно сказал, уже без шуток и мягкости:

— Знаешь… В тот год, что ты объявилась на Пустошах, случились удивительные знамения.

— Я слышала об этом, но краем уха, — призналась Елена, решив не спрашивать, что навело бретера на такие воспоминания.

— Несколько дней раздавался странный рокот, который шел будто из самих глубин земли. А те «смоляные», что кормились на морском берегу, рассказывали о волнах, необычно высоких. Одна была такой, что вынесла из океана корабль, разбив его о скалы. Ну и смыла все, до чего дотянулась. Почти месяц закаты пылали багрянцем, богобоязненные люди думали, это ангельское воинство бьется с демонами в аду. А язычники шептались, что старые боги подожгли небо, желая сбросить Пантократора. Гороскопы оказались ужасными, будто звезды изменили ход и стали предрекать нескончаемые бедствия.

Подземный гром, красивейшие закаты… Что-то упорно цеплялось за память Елены, как репейник в конский хвост. Где-то она уже слышала подобное, а может быть читала. Притом у истории было продолжение, неприятное и зловещее. Нет, не получается вспомнить.

Она выдохнула, очищая разум, изгоняя мусор пустых, бесполезных мыслей. Все эти закаты и волны, что случились годы (уже годы!) назад, не имеют значения. Было и давно прошло, а вот куда идти завтра и брать ли с собой телегу — это важно, это заботы, требующие решений.

— Обними меня, — попросила она, отсекая готовое уже вырваться слово «крепче». Сейчас делать что-либо с усилием Раньяну было тяжко, а то и вредно. Хватит с него и тренировки, от которой мужчина скрипел зубами, думая, что никто не замечает, какой ценой дается возвращение подвижности членам.

Здесь можно было сказать, что Раньян повиновался, однако «повинностью» сложно именовать занятие, которому отдаются с готовностью и увлечением.

— Все будет хорошо, — пообещал он, обнимая женщину, вдыхая запах ее волос, горьковатый из-за травяного экстракта.

— Все… будет… хорошо…