Справедливость для всех, т.I "Восемь самураев"

Глава 17

Глава 17

Они стояли на помосте за частоколом у ворот, плечом к плечу — Елена, Гамилла и Бьярн. Утреннее солнце хорошо прогревало землю, выпавший с утра иней таял, обращаясь в капельки чистой росы. Ветра не было, деревенский шум разносился далеко, притом немалую часть общего фона создавал чудовищный храп господина Дьедонне. Слушая устрашающие звуки, Елена удивлялась, почему этот алкоголик все еще жив, не говоря о хоть какой-то физической форме. Однако его слуга клялся, что барон пока в силе, примерно то же говорили все участники Несмешной армии, хоть сколь-нибудь понимающие в военном ремесле. А это уже было серьезно и дело шло к тому, что пьяницу на дестрие-полукровке таки придется нанять хотя бы за кормление.

— Да уж… — протянула рыжеволосая женщина, и спутники молча согласились, кивнув.

Елена посмотрела еще раз на все стороны света, восстанавливая в памяти общую диспозицию.

Итак, деревня, которую буквально рассекает пополам дорога, идущая с запада на восток. Необычная планировка, чаще населенный пункт расположен по одну сторону тракта, но, как говорится, так исторически сложилось. Дорожка поменьше делит Чернуху еще на две части с юга на север. Получается «крест», четыре района, четыре «конца». Легко запомнить, деление напоминает Ойкумену в миниатюре. На севере полумертвый лес и свиноводство, на юге рыбные пруды, которые соединяются через сеть речушек с удивительным озером, где чистейшая вода, красивые камни, ни одной рыбины. Елена вновь напомнила себе — надо выспросить местных, что за дивный водоем, однако хорошо понимала, что, скорее всего, забудет снова, поскольку есть чем занять мозги.

За северным лесом всяческие владения и славный город Фейхан, это обороняющимся без надобности. На западе лесопилка и сопутствующие постройки. На востоке холмы и довольно серьезная чащоба, куда уходит дорога. Пашни разбросаны по округе в сложном порядке и чередовании, которое все очень строго соблюдают, потому что земельный спор и смертоубийство — фактически синонимы. Недаром есть даже специальный, самый уважаемый в деревне человек, чтобы следить за границами.

Чернуха обнесена забором, который жители основательно укрепили. Также починили ворота, сменили засовы и приготовили несколько «рогаток», чтобы перегораживать улицы. А вот с кольями не очень заладилось… как и с остальным, по правде говоря. Селяне, в общем, с энтузиазмом приняли весть о заступничестве, и Елена ожидала, что дальше войдет в силу очевидный императив «все для победы», ведь поражение сулило разнообразные ужасы. К тому же в фильме Куросавы примерно так и было: деревня укреплялась со всех опасных направлений, деятельно готовилась к штурму.

Увы, здесь события развернулись не по плану… Главным объектом приложения сил крестьян стал вывоз и увод всего, что представляло хоть какую-то ценность. Каждый, разумеется, был готов участвовать в общих мероприятиях… но лишь постольку, поскольку это не мешало «эвакуировать» единственную козу, свиней, медную утварь и так далее. О какой-либо организованной военной службе говорить вообще не приходилось. Судя по всему, крестьянский ум отлично понимал необходимость совместной хозяйственной деятельности, и на том понимание заканчивалось. Идея того, что лишь объединившись и действуя воедино — как маленькая армия — удастся победить, проходила сквозь головы селян как вода через сито. Парадоксальным образом высланный бароном отряд окончательно укрепил пейзан в мысли, что все будет хорошо и прикладывать к достижению победы экстраординарные усилия не нужно. Очевидно, без малого двадцать вооруженных и частично доспешных бойцов представлялись чернуховцам грандиозной силой, которая обречена победить. Крестьяне действовали так, будто подписавшись на организацию обороны, Артиго сотоварищи приняли на себя вообще все, полностью освободив защищаемых от забот по собственному спасению.

В результате максимум, которого удалось добиться, это упомянутое выше укрепление частокола, организация пожарных команд и запаса воды, расстановка немногочисленных лучников на высоких крышах, а также раздача самодельных копий в виде кольев с обожженными концами. Крестьяне даже отказались сжигать постройки за частоколом, дескать. вдруг пронесет? Вдруг бандиты сожгут не все? Или вообще, Божьей милостью, ничего не спалят… Жить до дальше надо! Как доски пилить без лесопилки⁈ При этом у Елены создалось нехорошее впечатление, что на определенном этапе крестьяне стали опасаться защитников чуть ли не больше неведомых злодеев, и спасали добро главным образом от солдат, что встали здесь и сейчас, а не тех, которые идут где-то «там» и еще неизвестно, придут ли.

Прекрасная, благородная, возвышенная идея защиты сирых и убогих превратилась в предприятие не только опасное, но и сомнительное. Елена добросовестно вспоминала классику и не находила там чего-то подобного. После тяжелого и неприятного разговора с бретером лекарка осознала, что поступила слишком уж торопливо и некорректно, «вписав в блудняк» соратников без их согласия. Теперь же… Елена все чаще ловила себя на мысли, что, вероятно, сама идея изначально была ущербной и глупой.

Можно повторить без счета, дескать, таков «крестьянский менталитет», нельзя ожидать от людей высокого средневековья, в лучшем случае Ренессанса, модус операнди жителей ХХ века, выходцев из эпохи национальных государств. Здесь и понятия «нация» пока нет… Все за воротами — уже потустороннее, любой вооруженный человек — естественный враг и угроза. Можно… Но тут как с повторением слова «халва» — слаще во рту и легче в мыслях не становилось. И Елена всерьез начала думать о том, что, быть может, Шапюйи не был трусом, а просто лучше понимал ситуацию. И стоит эту лавочку свернуть… пока не поздно.

— Так себе, — сказал Бьярн, в свою очередь внимательно обозрев место действия. — Очень так себе. Я бы все это прошел, как пальцем в жир.

— Да, — с кислым видом произнесла Гамилла. Было неясно, ее угнетает ситуация или необходимость соглашаться в чем-либо с Бьярном. — Если пойдут на штурм, останавливать придется у самых ворот. А то и за воротами…

Елена хотела привычно сделать вид, что знает, понимает и вообще у нее Хитрый План, однако подумала и решила — хватит уж играть в старого мудрого ронина, уставшего от череды битв.

— Я не знала… — честно призналась она. — Не ожидала. Мне казалось, все должно быть… по-иному.

Было жарко и стыдно. И еще думалось — хорошо, что Артиго не видит, не слышит.

Бьярн шумно вздохнул, поправил здоровенный меч на поясе.

— Бывает, — неожиданно сказал он.

— Что? — глупо спросила Елена с пылающими ушами.

— Бывает, — повторил разбойник-искупитель. — Добрые дела обычно так и вершатся. Через жопу. Это злодействовать легко.

— Се разумный глас знатока и мастера, — буркнула Гамилла. Бьярн, конечно же, услышал и вместо едкого ответа лишь криво хмыкнул.

— Так или иначе, — рассудила арбалетчица. — Сильно больше нам уже не успеть. Потому укрепимся духом и положимся на Господа нашего.

Бьярн молча хлопнул ладонью по сердцу и поднял вверх указательный палец. женщины повторили жест, соглашаясь, что Бог един и сила Его безгранична. Изувеченный рыцарь проворчал «пойду, гляну, как толстопузый блевунчик» и спрыгнул на землю.

Елена и Гамилла помолчали немного. Меж домами поплыл запах варева, но вместо желания зарядиться калориями женщина чувствовала… страх. Вернее сказать — приближение мерзкого, слишком хорошо знакомого чувства, когда в животе вместо кишок извиваются скользкие угри, а у горла стоит желчная горечь.

— Возьмешь арбалет с моста? — Елена не стала уточнять, о каком оружии идет речь, Гамилла и так поняла, что Хель имеет в виду один из трофейных. Второй, к сожалению, затонул вместе с хозяином…

— Самострел, — поправила «госпожа стрел». — Да, возьму.

Ну, хоть что-то хорошее, подумала Елена. Гамилла питала к трофейному арбалету-самострелу все ту же необъяснимую ненависть, которая заставила поломать отличный баллестр. А лупить по забронированным кавалерам из пращи — занятие малополезное.

— Можно как-нибудь застрелить их предводителя насмерть? — спросила Елена, главным образом, чтобы отвлечься от зловещих симптомов грядущей паники. — Было бы проще. Раз — и наповал. А прочие разбегутся в ужасе…

Она умолкла, поняв, что несет чушь.

Арбалетчица помолчала, синяя татуировка на челюсти двинулась, будто зажив собственной жизнью. Елена вздохнула, готовясь к сокрушительному падению авторитета в глазах по крайней мере отдельно взятой спутницы.

— Ты ведь не знаешь, как действует волшебство стрелометания? — неожиданно спросила Гамилла.

— Нет, не знаю, — ответила Елена и тут же ахнула, не сдержавшись. Лекарке по умолчанию казалось, что магия такого рода — «личная», происходящая от носителя. Елене и в голову не приходило, что колдунство может быть еще и привязано к инструменту. Теперь, после наводящего вопроса, внезапно все встало на свои места.

— Вот именно, — вздохнула Гамилла, понурившись. Было видно, что тема ей неприятна и навевает тяжелую грусть, однако женщина через «не хочу» цедила сквозь зубы тяжкие слова.

— Мой зачарованный арбалет… забрали.

Елена сжала губы, стараясь «удержать лицо», не выразить всю гамму чувств, что рвались наружу. Она-то помнила обстоятельства, при которых арбалетчица по ее же рассказу лишилась оружия. Неудивительно, что Гамилла с такой болью вспоминает потерю. Однако… зуд любопытства и вполне искреннее желание помочь все же толкнули Елену к новым расспросам.

— А если купить или сделать новый арбалет и…Зачаровать его?

Гамилла вновь покосилась на собеседницу, поджав губы и неестественно выпрямившись. Казалось, она сейчас жестко прервет беседу, однако госпожа стрел все же ответила:

— Это возможно. Надо или обратиться к семье… или собрать несколько наших. И провести над оружием ритуал. Тогда сработает… может быть. Иногда не получается.

На языке у Елены вертелся следующий вполне естественный вопрос «так почему бы не сделать?», однако женщина вновь решила помолчать, и опять молчание оказалось к добру. Гамилла ответила сама, хоть и с прежним нежеланием:

— И конечно нужно будет подробно пояснить, что с утраченным оружием. Почему случилась утрата.

Елена уже и сама была не рада, что подняла тему, и самооправдания «я же не знала» помогали слабовато. Наверняка для Гамиллы каждое использование нормального оружия становилось мучением, напоминая, чего лишилась госпожа стрел. Терпеть можно долго, и все-таки боль утраты оказалась невыносимой.

Сколько же денег растоптала Гамилла?.. С куплей-продажей стрелкового оружия Елена дела не имела, однако слышала, что стоимость годного арбалета вполне могла сравняться с хорошим клинком, а то и превзойти. Сложность (соответственно, цена) заключалась в дуге, которая требовала и качественный металл, и правильную закалку. Плюс механизм взведения.

— Мне кажется… — Елена опять запнулась, терзаясь сомнениями, нужно ли здесь что-то говорить. Не лучше бы вспомнить старую мудрость «язык мой — враг мой»? И все же решилась. — Кажется, что первична тут сила посвященного. И если подумать… постараться…

Она умолкла, поняв, как глупо это звучит с точки зрения Гамиллы. Стало немного стыдно, а затем и много.

— Эх, — вздохнула Елена и решила, что в сложившихся обстоятельствах честность с откровенностью будут лучше всего. — Извини. Глупо вышло. Я… не хотела бередить душу.

«Не хотела, но получилось на отлично. Поздравляю саму себя»

— Ничего, — Гамилла пожала плечами. — Это все же правда. А правда не может унижать.

— Как солнце…

— Что?

Елена с трудом воздержалась от того, чтобы врезать со всей силы по твердому колу. Надо же было так эпично не сохранить язык за зубами! А теперь уж поздно, отвечать придется.

— Один мудрец, не помню имя, — она и в самом деле не помнила, в памяти осталась лишь фраза из какого-то фильма про вампиров, неплохого, кстати. — Правда, как солнце. От нее можно закрыться. Но солнце от этого не исчезнет.

На глаза сами собой навернулись не прошеные слезы. Она ведь уже вспоминала эту цитату — в разговоре с покойным Буазо. И он ответил, причем Елена помнила каждое слово искупителя, будто вчера их слышала:

«Мудро сказано. Совершенное зло остается, его уже не изменить, не вычеркнуть из прошлого, как ни прикрывайся ладошкой»

Буазо мертв. Погиб, спасая то ли подопечных, то ли товарищей, а может и тех, и других. И, вполне возможно, через день-два смертная тень раскаявшегося грешника встретит бывших спутников на том свете. Стараниями Елены!

— Хорошо сказано, — кивнула «госпожа стрел». — Мне нравится.

Елена опустила голову, пробормотала «надо посмотреть, как там другие…». Гамилла резко повернулась к спутнице, решительно взяла руку Хель в свои. Первым и естественным порывом Елены было освободиться, но женщина невероятным усилием сдержалась, замерла.

— Ты никого не заставляла.

Елена посмотрела на Гамиллу и вдруг поняла, что никогда не всматривалась как следует в лицо спутницы, хотя женщины провели бок о бок много месяцев. Это казалось… нескромным, что ли… А с учетом спесивости людей чести вполне могло быть воспринято как вызов. Конечно «госпожа» — не распальцованный индюк в шелках, но все-таки дворянка, и Елена в общении уже привычно делала поправку на этот нюанс. Но какого цвета глаза у арбалетчицы? Или, например, ее татуировка на лице. Елена привыкла думать, что это некий абстрактный орнамент, а ведь если присмотреться, бледно-синие чернила изображают что-то змееподобное.

Лекарка прерывисто вздохнула, не зная, что можно сказать и стоит ли вообще говорить. Гамилла едва заметно улыбнулась и добавила:

— Мы все сделали этот выбор сами. Потому хватит себя грызть и корить. Господь отмерит нам лишь то, что сочтет нужным.

Елена попробовала улыбнуться в ответ, получилось кривенько, кивнула и так же молча спрыгнула с помоста. На душе стало немного легче. Увы, лишь «немного», поскольку лекарка в Пантократора не очень верила. Да и насчет «сами выбрали» тоже сомнительно — достаточно вспомнить выразительную мину бретера, когда он осознал, что сын вслед за фамильяром готов поучаствовать в поножовщине за безвестную деревню.

И все-таки беспросветный сумрак в голове отчасти развеялся, уступил немного места благотворным соображениям в стиле «а вдруг все закончится благополучно?»

После женщину закрутил водоворот обычных неприятностей и забот. Она решала, советовала, уговаривала и даже угрожала, стараясь, по местному выражению, зашить прореху в молочной пенке. Что-то удалось, например, организовать более-менее подходящий госпиталь с постоянным дежурством костоправа. Что-то не вышло, скажем, пришлось окончательно закопать идею централизованного обучения пехотного резерва на случай прорыва злодеев за частокол.

Общаясь с межевым, пытаясь в очередной раз пробить идею выжженной земли за оградой, Елена встретила Гаваля. Менестрель, временно мобилизованный в качестве писаря-счетовода, буквально крался по улице, озираясь и в целом имея вид мелкого воришки, которого вот-вот прихватят на горячем. Судя по всему, юноша вознамерился последовать путем Шапюйи-младшего и дезертировать. Первым желанием Елены было воспрепятствовать и устыдить. Но через пару шагов она передумала, трезво задавшись вопросом: а чего ради? Как ни крути, молодой певец, на дуде игрец для войны никак не годился и батальных приключений не искал. Добровольцем не заявлялся и по большому счету обязательств перед Армией не имел. Клятву Артиго принес, но лекарка с трудом воспринимала серьезно те слова, пустые обещания под моросящим дождем. Поэтому… пусть идет. Невелика потеря, честно говоря.

Межевой снова перечислил стандартный набор объяснений, отчего никак не можно спалить без малого три десятка построек, и сколько человек с большой вероятностью помрет, ежели так поступить. Логика, в общем то, была вполне понятной и по-своему здравой: меньше деревенских производств — больше «пищевая» нагрузка при тех же сборах зерна — большему числу селян придется уходить на отхожие промыслы по весне. Учитывая окружающую обстановку, то есть общее падение хозяйства и разгул всевозможного бандитизма, до четверти (самое меньшее) отходников просто не вернется, еще четверть ничего не заработает. И все это напрямую конвертируется в смертность. А бандиты то ли придут, то ли нет…

Елена устала это слушать и поняла, что такую стену ей не пробить, поэтому в конце концов пожала плечами, отправилась общаться с новоприбывшей дружиной и сомнительным бароном-алкоголиком.

Общий подсчет вооруженной силы на страже Чернухи можно было представить вкратце следующим образом:

Арнцен-младший — храбр и готов к подвигам, однако храбрость эта проистекает больше от юношеского безрассудства и малоопытности. Боевой навык сомнителен, конь плох, доспех, вспоминая обороты покойного Деда, относится больше к порнографии. Тем не менее, мальчишка все же всадник и худо-бедно умеет драться. Кроме того настроен показать удаль «пред градом и миром».

Дядька — нормальный, крепкий «середнячок», примерно соответствует сержанту, только без коня. Ветеран многочисленных усобиц, который хорошо знает, какого цвета кровь и потроха.

Два брата, Колине и Маргатти оказались ценным приобретением. Елена даже постучалась с каждым из них на палках и осталась, в целом, довольна. По навыкам братья примерно соответствовали тому ландскнехту, с которым ученица Фигуэредо билась в столице на рыночной площади. То есть были классом выше обычного наемника и провинциального дружинника. А уж рядовой ополченец против братанов не имел ни единого шанса. Здесь чувствовались и опыт, и школа, пусть усеченная, простенькая. Елена хотела даже выспросить, у кого парочка брала уроки, но здраво подумав, решила, что это не к месту и не ко времени. Колине как более старший и опытный, оружием владел получше брата, а вооружен был наоборот, хуже, отдав хороший тесак младшему. Поэтому человеку со взглядом совы дали меч, который был в собственности Чернухи. Марьядек философически заметил, что теперь братьям легко дезертировать, ведь продав клинок, они с женами себя до весны обеспечат где угодно. Но пришлось рискнуть.

Пульрх, Драуг и Обух были типичными дружинниками, не больше и не меньше. Приемлемо владели древковым оружием (но не пиками), обладали кое-каким опытом и казались умеренно храбрыми.

«Мультиварио» не имел достоинств кроме чудовищных для Ойкумены габаритов и, как ни странно, хорошей выносливости. Бегать он никак не мог, зато, по словам коллег, ходил далеко и мог таскать разные тяжести. Елена перетолковала с Бьярном, и совместными усилиями лекарка с искупителем сымпровизировали боевой квартет. Для Писаря деревенские мастеровые оперативно сшили из старых одеял и зимней одежды гамбезон, а также сколотили ростовой щит-павезу. Конечно, все было шито-сколочено импровизированно, «на коленке», однако более-менее функционально. В боевом расписании толстяк должен был играть роль самоходного укрепления, схватив щит обеими руками. Копейщики Пульрх и Драуг становились позади с флангов, держа врагов на расстоянии, а Обух из-за спины Мультиварио колотил алебардой прорвавшихся в ближний бой. Получившаяся тактическая единица могла перегородить центральную улицу, например в случае падения ворот.

Жены Колине и Маргатти вместе с Виторой присоединились к деревенскому костоправу и сформировали более-менее действующий госпиталь. Теперь «военмедики» кипятили тряпки для бинтов, смешивали бальзамы из трав с топленым жиром и так далее. Елена решила, что четверых «медикусов» достаточно, здесь обойдутся без нее.

Затем лекарка серьезно переговорила со слугой Дьедонне, по совместительству конюхом. Но сначала объединенными усилиями они перевернули баронскую тушу набок, поскольку, слушая зверский храп, Елена неподдельно испугалась, что кавалер даст дуба с минуты на минуту. Выяснять родословную алкоголика не было ни времени, ни желания, поэтому со студиозом договорились на пять мешков овса, мешок зерна и долю в трофеях, буде такие возникнут. Особо оговаривалась ветеринарная помощь Барабану, если черный конь будет ранен в бою, и Елена, пусть с тяжким сердцем, пообещала, решив, что в случае чего рану дестрие как-нибудь зашьет. Вообще, сначала надо пережить баталию, потом будет видно.

А затем примчался на тощей лошадке гонец из дозора, выставленного на западной дороге. И зазвонил тревожный колокол.

Елена и Бьярн скорым шагом направились к воротам. По пути снова повстречали Гаваля, которого лекарка уже списала со счетов и мысленно вычеркнула из Армии. Менестрель казался еще более виноватым, потерянным и вообще являл собой образ страдающей совести.

— Сбежит, — уверенно предположил искупитель, косясь вослед горбившемуся парню, который спешил к восточным воротам.

— Соглашусь, — кивнула женщина, и оба вернулись к прерванному разговору.

Вокруг нарастала суета, привычно рыдали сельские тетки, кто-то спешил убежать, невзирая на «обчество». Впрочем, общей паники не случилось, что внушало определенные надежды.

— Как это возможно? — не понимала Елена. — Не могут же они убивать всех?

— Запросто, — пожал широченными плечами Бьярн. — Просто с таким редко встречаешься. Я же говорил, есть обычные разбойники, а есть «живодеры». Не свезло нам последних зацепить. Что поделаешь, Господь шлет испытания по Своему разумению, а не по нашим хотениям.

— А ведь всеобщая война пока не началась, — задумчиво промолвила женщина.

— Да. Но разгорится неминуемо, — кивнул Бьярн. — В пору Голода каждый другому становится волком. Таких поганцев через год расплодится как чумных крыс.

— Ну, пойдем, посмотрим на… крыс.

Елена со всей искренностью надеялась, что голос у нее ровный и спокойный. Вроде бы получилось казаться этакой Рыжей Соней, но, быть может, искупитель просто ей подыграл. Впрочем, и на том спасибо.

Солнце заходило медленно, а луна казалась мазком серого, потеряв бОльшую часть обычного света, поэтому вечерний мир окрасился в багрово-алые тона. И дымы, соответственно, были очень контрастными, живописными. Чем-то все это напоминало прошлогодние события с прохождением красной кометы.

У еще открытых ворот собралась почти вся Армия и мальчишка Арнцен, нахлобучивший древний шлем.

— Идут, — показал Раньян одной рукой, а другую машинально положил на длинную рукоять сабли. Смоляную кирасу бретер потерял в бою, когда отбивал Артиго, новой так и не обзавелся, поэтому сейчас его прикрывала обычная стеганка. Подобную защиту носили почти все, лишь у «рыцаренка» и Дьедонне имелся доспех получше. Мальчишка надел кольчугу с приклепанными пластинами, отчего стал похож на ратника из книг про монгольское нашествие. Дьедонне же натянул ватник, поверх кольчугу из крупных плоских колец, а третьим слоем еще и «корслет», то есть облегченную кирасу, фактически один лишь нагрудник с широкими и толстыми ремнями на спине. В таком виде барон казался утяжеленной и более злобной версией Мультиварио, под чьими шагами земля должна прогибаться и дрожать. Шлем у алкоголика тоже был неплох, довольно современная и качественная «круглая голова» у которой забрало представляло собой полусферу на петлях, сплошь перфорированную отверстиями с мизинец шириной. Шлем больше годился для пешего боя, однако Елена уже давно поняла: типичный кавалер носит не то, что хочется, а то, что может позволить сообразно тощему кошелю или попросту взял «с копья».

— Да, похоже, — сощурился Бьярн.

Елене показалось, что на дороге и в самом деле обозначилось некое движение, однако женщина не чувствовала уверенности. Точно так же это мог быть обман утомленных глаз и взбудораженного сознания.

Уже совсем неподалеку в небо метнулся огонь, и Кадфаль витиевато помянул «паршивых, в жопу ежиком траханых ублюдков».

Часовенка, вспомнила Елена. Там как раз была капличка, теперь, надо полагать, сожженная злодеями. Понятно, что у искупителя это действие понимания не нашло.

Лекарка и Кадфаль обменялись несколькими словами, мужчина неглубоко поклонился и быстрым шагом двинулся к дому старосты.

— Когда начнется, я поднимусь на крышу, — Гамилла кивнула ему вслед и качнула трофейным самострелом. — С юным господином, — кивок в сторону Артиго получился куда более уважительным.

Артиго стиснул в тонких руках вырезанный Гамиллой самострел. Мальчишка, облаченный в стеганку, дополнительно укрепленную войлоком, больше походил на беженца в холодную зиму, которого замотали во все, способное как-то согревать. Шлема для него не нашлось, отбирать у тех, кто должен был вступить в настоящий бой, не стали, поэтому на голове мальчика красовалась веревочная шапка, с войлочным колпаком и клапанами по бокам. Из-за них Артиго получил сходство еще и с монголо-татарским захватчиком. Лицо юного императора побледнело, а глаза чернели безумно расширенными зрачками. Однако мальчик сказал почти твердо, стеклянным голосом:

— Нет.

— Господин, — негромко вымолвил Раньян, злобно покосившись на Елену. — Вам нет нужды рисковать.

— Нет, — повторил Артиго, теперь уже стуча зубами. Казалось, он хотел добавить еще пару слов и сдержался, понимая, что непременно «даст петуха» или просто разрыдается.

— Господин, — вмешалась Елена, стараясь не встречаться взглядами с бретером. — Так и в самом деле правильнее. Каждый будет нести урон врагам как сумеет наилучшим образом. Вам стоит бросать в них стрелы вместе с госпожой Ферна.

О том, что самоделка в руках мальчика способна убить кого-нибудь только в упор и желательно прямо в глаз, лекарка умолчала. Поколебавшись, Артиго все же дал себя уговорить.

— Да, идут, — подтвердил Бьярн, который одним глазом видел побольше многих с двумя. — Один, два… четыре… А девчонка то по малолетней глупости ошиблась.

— Что? — спросил кто-то, кажется Марьядек. Браконьер вооружился копьем длиннее обычного, но короче пики. Наконечник был очень маленький, с детскую ладонь, походя на расплющенный гвоздь. Бывший пехотинец скупо объяснил: так оружие облегчается, а чтобы убить человека насмерть, достаточно и малой железки.

— Пятеро, — сообщил Бьярн. — Пять ублюдков на конях. Не четверо.

Арнцен-младший выпрямился, расправив не особенно широкие плечи, фальцетом провозгласил:

— Сколько бы их ни было, нет преград тому, кто сердцем храбр и стоек в вере своей!

Дядька тяжело вздохнул, глядя в спину племянника с неподдельной грустью, мягким осуждением и тревогой.

— Зато вроде бы пешцев меньше, — продолжил считать Бьярн. — Пара десятков, не четверть сотни.

— Сладкого дай, — бросил через плечо барон, его ипохондрический слуга тут же повиновался, угостив Барабана комком патоки, вываренной до состояния пластилина. На дестрие-полукровке висела стеганая попона, свисающая почти до копыт. Голову животного прикрывал шлем «шаффрон» с внушающими уважение следами от выправленных вмятин. Ранее лекарка уже разглядела коня внимательнее и отметила старые шрамы в обширном ассортименте. Животное побывало не в одном бою, и убить скотинку пытались разнообразно. Очевидно, Гамилла верно оценила Барабана как серьезный актив, заставляющий уважать и хозяина.

Сам Дьедонне после пробуждения оскорблениями больше не кидался, однако подчеркнуто не обращал внимания на «быдлов», общаясь лишь с теми, кого считал равными себе, то есть Артиго, Бьярном, Гамиллой, младшим Арнценом и отчасти Еленой.

Барабан слопал патоку, одобрительно фыркнул и подошел к хозяину ближе, положил мощную башку на плечо хозяина. Глаза животного в прорезях шаффрона казались не-по звериному спокойными и умными. Дьедонне молча провел широкой ладонью по шее Барабана. И человек, и конь больше всего походили на старых товарищей, которым не нужно обмениваться словами, чтобы понимать друг друга.

Пятеро злодейских всадников казались угольно-черными фигурами, негативом, положенным на цветную картину. За их спинами танцевало пламя, сжирающее капличку, а также угадывалось движение пешей толпы, растянутой в колонну. Никто не торопился, «живодеры» продвигались с неспешностью и целеустремленностью быков из старого пошлого анекдота.

— Необычные мудаки, — угрюмо сообщил Бьярн. — Не вижу большого обоза. Нет пленников и баб. Очень сдержанные парни.

Елене понадобилось несколько мгновений, чтобы понять: искупитель употребил слово «сдержанные» в смысле «компактные», собранные и быстрые.

— И как это понимать?

Женщина уже привыкла, что искалеченный верзила отлично разбирается в теме грабежа и злодейств, поэтому его мнение весьма значимо и, как правило, соответствует действительности. Бьярн себя ждать не заставил, объяснив:

— Не просто шатаются. Идут по плану. Лишнего не берут, свидетелей не оставляют, насколько получится. Обузу за собой не тащат.

— И?.. — лекарка все еще не понимала.

— Обычно такая сволота начинает просто бродить и гадить, — терпеливо разъяснил искупитель. — Как саранча. Выжрет одно поле, перелетает к следующему, какое поближе. Солдатская дрянь обрастает имуществом как падаль червями. Каждый хочет, чтобы за ним катился пяток телег с награбленным и столько же баб, по одной на каждый день недели. Чтобы жизнь интереснее была. А эти шагают по-легкому, ничего лишнего. Думаю, они более-менее представляют, что тут и где в округе. Хотят обнести все, насколько получится, взять побольше и уйти как можно дальше, — седой грешник подвигал скошенной челюстью, соображая. — Вообще годный план, хороший. Если быстро и умнО провернуться, как раз выйдет набить мешки да махнуть через границу в другое королевство. Пока зима и холода, то да се, будет уже не до них. Ну, это ладно. А вот на самом деле плохо…

— Да? — подбодрила Елена, торопя с продолжением.

— Может быть, конечно, они сами по себе суровые как горские мудозвоны из знаменных полков… Те, что идут без телег, пленных не берут и шлюхами в походе брезгуют.

Подслушивающий Марьядек ухмыльнулся, дождавшись из уст рыцаря признание силы пешцев. Скупое, но все же признание.

— Но это вряд ли, к нашему счастью, — продолжил искупитель. — Таких со службы не прогоняют. Значит, сволочь обычная, но командир у них должен быть умный и жесткий. Умеет заставить ублюдков делать как надо, а не как хочется. Опасный враг.

— Что ж, скоро узнаем, — подытожила Елена, видя, что противники уже совсем близко, едва-едва за пределами эффективной дальности выстрела из обычного лука.

— Закрывайте ворота, ставьте «рогатки», — отдал указание Бьярн, и первый шагнул на лесенку помоста за частоколом.