Спасите меня, Кацураги-сан! Том 17

Глава 16

Работа в областной клинической больнице Владивостока оказалась в каком-то смысле даже интереснее, чем в клинике «Ямамото-Фарм». Тут из ряда вон выходящие ситуации происходят почти каждый день. Прошло всего двое суток с того момента, как я стал сотрудником этой клиники, но за это время я успел увидеть такие ситуации, с какими уже не работал очень давно, либо не сталкивался вовсе.

Мы с Алексеем Георгиевичем вновь спустились в приёмное отделение, и перед нами предстала просто умопомрачительная картина.

На скамье перед дежурной медсестрой сидят двое мужчин. Правда, «сидят» — это неподходящая формулировка. Им даже сидеть толком не удаётся. Покачиваются, падают друг на друга, но пока что ещё возвращаются в исходное положение.

А насчёт кожи Сергеев не соврал. Действительно синяя. А точнее, голубоватая, будто их акварельными красками кто-то измазал.

— Да иди ты, Петрович! — простонал один из них. — Это твоя идея была…

Разговаривали эти двое с большим трудом. Состояние тяжёлого алкогольного опьянения налицо. Но интуиция мне подсказывает, что если этиловый спирт у них в крови имеется — это большое счастье. Судя по тому, что я вижу, есть вероятность, что водка им жизнь спасла.

Правда, нам ещё предстоит поработать над тем, чтобы с ними в дальнейшем ничего не случилось. «Анализ» вопит, как не в себя. Моё заболевание не замечает, зато этих двоих требует осмотреть в экстренном порядке.

— Алкотестером уже проверили их? — спросил дежурную медсестру я.

— Проверили, конечно! — воскликнула она. — Два с половиной промилле у одного, два и шесть у другого. Хорошо приняли на грудь — ничего не скажешь.

— Всё равно это никак не объясняет цвет их кожи, — сказал Сергеев. — Я впервые вижу, чтобы спирт вызывал такие изменения.

— А тут дело не в спирте, Алексей Георгиевич, — ответил я. — Вернее… В спирте, но не в том, о котором вы подумали.

Я подошёл к пьяницам и принялся осматривать их тела «анализом». Ситуация почти достигла критической отметки. Ещё немного — и один из них точно бы расстался с жизнью.

Печень и почки работают на пределе. Головной мозг выходит из строя, но держится исключительно за счёт того, что в крови пациентов присутствует два бьющихся друг с другом вещества. Оба вызывают опьянение, но одно хочет убить употребивших быстро, а второе — медленно.

— Рассказывайте, господа, что употребляли? — спросил я. — Только честно. От этого зависят ваши жизни.

— Коктейли! — заявил мужчина, и второй тут же начал ржать, как конь.

Ясно, выпытать из них информацию так просто не выйдет. Придётся немного поработать над ними лекарской магией. Я помог печени и почкам ускорить вывод спиртов, а затем стимулировал деятельность головного мозга. Нужно добиться от них ответа, причём экстренно. Я уже понял, что выпили эти умники, но без подтверждения информации им могут не оказать помощь, которая им сейчас требуется. А взять диагноз с потолка я не могу — его нужно как-то обосновать.

— Спрашиваю ещё раз, что вы пили? — повторил я.

— Водку мы пили. Со вчерашнего дня, — признался один из пациентов.

— А потом? — спросил я.

— А потом водка почему-то кончилась, — он звучно икнул. — И тогда Петрович сбегал в магазин.

Сбегал в магазин? Это плохо. Если где-то продаётся отравляющее вещество, придётся срочно сообщить об этом в соответствующие инстанции. Не хватало ещё, чтобы отравились и другие любители выпить.

— И что принёс Петрович? — спросил я.

— Да ничё я не принёс! — простонал второй пациент. — У меня денег не хватило. Мне друг из соседнего гаража предложил «коктейль». Синюю такую фиговину. Сказал, что можно выпить по сто граммов — и всё будет как надо. Понимаете, доктор?

— Твою ж… — услышал я шёпот Сергеева. — Вы что, антифриз выпили⁈

Наконец-то. Именно этого признания я и пытался добиться.

— А чего такого? Тот же спирт. Мы ж не дураки какие-то! — заявил алкаш. — На водке написано, что в ней содержится этиловый спирт. В антифризе тоже что-то… Вроде этиловая ерундень какая-то. Короче, то же самое!

А вот и нет. Совсем не то же самое. В антифризе содержится этиленгликоль. Двухатомный спирт. По строению он похож на этиловый, но для организма он куда опаснее. При отравлении этим веществом в большинстве случаев наступает летальный исход.

Сначала после употребления эффект такой же, как и от этилового спирта. То же привычное опьянение. Видимо, эти двое выпили, обрадовались, что смогли получить то, чего так желали, и направились развлекаться. Вот только долго их развлечения не продлились, поскольку вслед за первой стадией отравления наступила вторая. Мнимое благополучие. Повезло, что они не уснули, а именно так обычно и происходит, когда люди по ошибке или специально употребляют этиленгликоль.

И к нам они уже попали на третьей стадии. Наступил период интоксикации. Тошнота, рвота, головная боль, изменение цвета кожи и повреждение почек.

ОЧЕНЬ сильное повреждение почек. Главные органы выделительной системы можно необратимо уничтожить этим веществом, и тогда уже никакой медик помочь не сможет.

Но жизнь с этими двумя поступила иронично. Они смешали обычную водку с антифризом. Ирония заключается в том, что этиловый спирт служит противоядием при отравлении этиленгликолем. Он замедлил действие последнего и таким образом спас двум болванам жизнь.

Честно говоря, это, наверное, первый случай на моей практике, когда водка спасла жизнь человека. Не думал, что когда-нибудь столкнусь с такой ситуацией! Пожалуй, существует всего два случая, когда этиловый спирт может помочь человеку. При отравлении метиловым спиртом и при отравлении этиленгликолем.

Правда, в обеих ситуациях отравление происходит из-за желания выпить этиловый, так что, как ни крути, главным убийцей всё же является именно он.

— Нужно срочно госпитализировать их в нефрологию. А лучше — в реанимацию, — сказал я Сергееву. — Промыть желудок, вызвать рвоту, дать слабительное и… — пожал плечами. — И ввести этиловый спирт вместе с глюкозой.

— Ура! — хором воскликнули синие господа.

— Чего «ура»? — крикнул я в ответ. — Вы чуть на тот свет не отправились. Три дня вам спирт поколят, и на этом «удовольствие» закончится. В крайнем случае сделаем гемодиализ. Велика вероятность, что почкам сейчас приходится очень тяжко. Придётся перепроверить их состояние по анализам мочи. В туалет-то давно ходили, господа?

— Да только что, — ответил Петрович. — Когда в больницу шли.

Что ж, это хорошо. Если бы наступил этап анурии — полного отсутствия мочеиспускания — нужно было бы срочно тащить их на диализ. Этот симптом означал бы, что почкам уже настал конец.

Пьяниц госпитализировали, а мы с Сергеевым вернулись в ординаторскую.

— М-да, вот подумайте только, доктор Кацураги! — воскликнул Сергеев. — Люди ведь вообще не ценят свою жизнь. Травят себя всякой дрянью, спиваются и даже не думают о том, как им изначально повезло. Вы ведь знаете, какова вероятность нашего рождения?

— Если учесть все факторы, примерно один к четырём сотням триллионов, — ответил я.

— О! Так вы знаете? — удивился Алексей Георгиевич. — Вот именно, доктор Кацураги. Это же просто немыслимая цифра. Вероятность, что я сейчас спрыгну с третьего этажа, прокручусь на голове, а затем встану на ноги и пойду дальше работать — и то выше, чем рождение одного конкретного человека. А они свою жизнь гробят, причём целенаправленно… Эх! Грустно всё это.

Смысл этой теории заключается в том, что при оплодотворении может сложиться огромное количество разных организмов. Вариантов — крайне много. Но сталкивается именно одна конкретная яйцеклетка и один конкретный сперматозоид. И на этом чудеса случайности не заканчиваются. Затем между ними происходит сложный процесс обмена генетической информацией.

Даже если представить, что какая-то женщина может рожать детей от одного мужчины сотни или тысячи лет, скорее всего у них никогда не появится двух одинаковых детей, если не учитывать рождение близнецов.

Каждый человек уникален. И это ещё одна лишняя причина беречь свою жизнь. Других таких, как мы, просто не существует и существовать не будет.

Пока я размышлял на эту тему, Сергеев разговаривал с кем-то по телефону.

Положив трубку, он произнёс:

— Я учёл ваше требование, доктор Кацураги, — заявил он. — Вы готовы?

— Это вы о чём, Алексей Георгиевич? — не понял я.

— Как это? О стернальной пункции, — ответил Сергеев. — Мне позвонил заведующий гематологическим отделением. Сказал, что у вас есть три часа. В это окно вам могут сделать пункцию уже сегодня. Только… Вы ведь знаете, какие условия нужно соблюсти перед операцией? Это ведь операция, а не какая-то пятиминутная манипуляция.

— Конечно, Алексей Георгиевич, — кивнул я. — Сегодня я не завтракал, ничего, кроме воды, не пил. Мочевой пузырь и кишечник пусты.

— Лекарства?

— Ничего не принимал. Только пил воду. Я с самого утра надеялся, что именно сегодня мне проведут эту процедуру. Я готов. Полностью, — ответил я.

— Отлично, тогда мы с вами временно прощаемся. Идите в гематологическое отделение. Вас там встретят. Я сейчас ещё раз позвоню и предупрежу их, — объяснил Сергеев. — Только ради всего святого, доктор Кацураги, если уж хотите приступить к работе после операции, пообещайте, что сделаете это завтра. Не надо обслуживать пациентов с раной на груди. Она у вас и завтра не затянется, но всё-таки…

— Обещаю, — кивнул я. — Спасибо за помощь, Алексей Георгиевич.

Я по привычке поклонился, чем сильно удивил Сергеева. Но с привычками уже ничего не поделать. Изначально, когда я работал в больнице Камагасаки, доктор Номура постоянно отчитывал меня за то, что я невежливо к нему обращаюсь. Лишь через несколько дней до меня дошло, что я время от времени забываю совершать традиционный поклон, когда того требует ситуация.

А теперь всё наоборот. Уже не могу сдержать поклоны, так как они стали железобетонной привычкой.

Я скинул халат и направился в гематологическое отделение. Там меня встретил мужчина лет сорока. Высокий, стройный. Он всё время поправлял свои очки, будто даже с их помощью не мог меня разглядеть.

— Я так понимаю, вы и есть доктор Кацураги, о котором предупреждал Алексей Георгиевич? — спросил он.

— Всё верно, — ответил я и на этот раз протянул собеседнику руку.

Мужчина пожал её и произнёс:

— Виктор Николаевич Потапов. Заведующий гематологическим отделением. И так уж вышло, что я единственный в нашей клинике, кто умеет проводить пункцию. Так что сегодня над вами буду трудиться я. Вы захватили с собой свежий общий анализ крови?

— Да, конечно, — ответил я и протянул Потапову распечатку. — Взгляните — и сразу поймёте, зачем мне так срочно понадобилась пункция.

— П-ф-ф… — вскинув брови, выдохнул он. — Да, доктор Кацураги, не самая приятная картина. Простите, я ведь могу говорить с вами прямо? Понимаю, что вы — мой пациент, но всё же с врачом хочется беседовать без лишних утаек.

— Не беспокойтесь, если я узнаю от вас плачевный диагноз, мой рассудок не пошатнётся, — прямо сказал я.

— Такое впечатление, что у вас намечается лейкоз, доктор Кацураги, — заявил он. — Я уже много раз видел такую картину. Но ещё есть вероятность, что костный мозг не успел претерпеть критические изменения. Теперь мне даже немного стыдно. Я спорил с Алексеем Георгиевичем, потому что думал, что вы из собственной прихоти желаете сделать стернальную пункцию. Уж простите, доктор Кацураги. Стоило отнестись к ситуации внимательнее.

— Всё в порядке, я же прекрасно понимаю, что в больнице перегружены почти все, — сказал я. — Если вы свободны, я готов приступить к процедуре прямо сейчас. К операции я уже подготовился.

— Тогда не будем медлить. В вашем случае каждая минута может быть на счету.

Медсестра провела меня в палату. Там я снял верхнюю одежду, мне вкололи транквилизатор, после чего я улёгся на кушетку и почувствовал, как моё сознание уже начало путаться.

Но это ещё даже не наркоз. И это чрезвычайно важно отметить, поскольку я хочу запустить особый режим работы «анализа». Даже в состоянии сна мне стоит контролировать своё состояние. Следить за работой гематолога.

И дело не в том, что я ему не доверяю. Нет. Просто мне кажется, что так я смогу возобновить деятельность своего «самоанализа». Может, во время операции он сможет снова включиться?

Когда я закончил настройку магического центра и открыл глаза, то обнаружил себя в операционной. Однако оказалось, что ситуация обещает быть гораздо проще. В общий наркоз меня погружать не будут. Но в каком-то смысле правильны оба варианта. В Японии эту процедуру часто проводили под общей анестезией, а в России решили под местной.

Потапов вошёл в операционную и принялся подготавливать мою грудь. Сначала обработал место прокола антисептиком, после чего ввёл местный анестетик и дождался, когда я полностью потеряю чувствительность.

— Это будет не очень приятно, доктор Кацураги, но думаю, вы потерпите, — произнёс он. — Я постараюсь закончить быстрее.

— Не торопитесь. Ни боли, ни крови я не боюсь, — ответил я.

— Ха-ха! — рассмеялся гематолог. — А я тороплюсь не из-за этого. Просто после вас меня ждёт ещё пять пациентов. Хочется успеть домой хотя бы до полуночи.

Страны разные, а врачи перерабатывают везде одинаково. Всё-таки разговоры о разной медицине не всегда имеют смысл. Да, где-то качественнее оборудование. И да, где-то врачей обучают более тщательно. Но перерабатывают по итогу все. Такова особенность профессии. Выгореть рискует каждый специалист.

Потапов подготовил специальную иглу, нащупал точку на грудине, которая располагалась на уровне третьего-четвёртого межреберья, а затем ввёл её в кость.

Да… Стоит отметить, манипуляция крайне болезненная даже с учётом анестезии. А я порой думал, что пациенты жалуются на неё попусту. Хотя уверен, всё зависит от опытности гематолога.

После введения иглы Потапов присоединил к ней шприц и вытянул с помощью него примерно полмиллилитра костного мозга. Затем сразу же заклеил место прокола стерильной салфеткой.

Ничего зашивать в данном случае не надо. Вся зона прокола заживёт самостоятельно. Тем более, я смогу залечить её своей магией, если она будет мне мешать.

— Вот и всё, доктор Кацураги, — произнёс Потапов. — Результат постараюсь подготовить в ближайшие двое суток. Исследование костного мозга мы делаем быстро. Сейчас, пожалуйста, посидите в палате под присмотром медсестры хотя бы полчаса, а потом уже мы переведём вас назад в терапевтическое отделение.

— Благодарю за помощь, Виктор Николаевич, — сказал я и тут же провалился в сон.

Либо транквилизатор подействовал слишком сильно, либо организм и вправду ослабел из-за развивающейся болезни, но бодрствовать я больше не мог.

Проснулся через пару часов только для того, чтобы на своих двоих перейти в терапевтическое отделение, а затем снова заснул.

Ничего, продержусь. Как только у меня на руках будет результат обследования костного мозга, я сразу же смогу перестроить свои клетки и вернуть им былое здоровье.

А пока что придётся перетерпеть симптомы опаснейшего заболевания.

Я проспал до самого утра. Но встал относительно бодрым. Послеоперационная рана почти не ныла. Я был полностью готов к работе. Умылся, позавтракал, созвонился с Сайкой и родителями, после чего прошёл в ординаторскую, чтобы узнать, есть ли у Сергеева для меня работа, но вместо него нашёл Игоря Щербакова.

— Доктор Кацураги, а я как раз вас и хотел найти! — заявил он. — У нас травматолог на больничном, а вы, насколько я знаю, неплохо разбираетесь во всех медицинских сферах. Можете пройти со мной в диагностическое отделение? У нас там… Особая ситуация.

— Помогу, без проблем, — кивнул я. — А что случилось-то?

— Да там один человек, скажем так… Сам того не желая, присел на шпагат. А вернуться в прежнее состояние уже не может.